скачать книгу бесплатно
Йенс Йенсен поглядел ему через плечо.
– Ну, напиши наверху, что это вроде как расписка.
Дингль медленно, высунув от напряжения язык и слюнявя карандаш, накарябал:
Расписка
Дано в патверждение тово, што получил от Енса Енсена за месу за душу каптана Тоха двина 12 франков
Пат Дингль
– Вот так правильно? – неуверенно спросил Дингль. – А у кого из нас этот документ должен храниться?
– Да у тебя, конечно, придурок, – уверенно ответил швед, – ты ведь это для того писал, чтобы не забыть, что получил от меня деньги.
Полученные двенадцать франков Дингль пропил в Гавре, откуда вместо Ирландии отправился в Джибути; короче говоря, месса отслужена не была и никакие высшие силы вследствие этого не вмешались в естественный ход событий.
Глава 6
Яхта в лагуне
Мистер Эйб Леб, прищурившись, глядел на закат солнца; он хотел бы подобрать слова, чтобы выразить все, что думает об этой красоте, но его малютка Ли – она же мисс Лили Вэллей, по документам Лилиан Новак, а проще говоря, златовласая Ли, Белая Лилия, длинноногая Лилиан и прочая, и прочая – много у нее было имен в ее семнадцать лет – спала на теплом песке, укутанная в мохнатый купальный халат и свернувшись в клубочек, как спящая собачонка. Потому Эйб не сказал ни слова о том, как красив этот мир, и лишь вздохнул, шевеля пальцами босых ног, чтобы поскорее счистить с них остатки песка. Неподалеку в море стояла на якоре яхта «Глория Пикфорд»; яхту эту Эйб получил от папаши Леба в награду за успех на экзаменах в университете. Папаша Леб клевый чувак. Джесс Леб, киномагнат и так далее. «Эйб, возьми с собой пару друзей – ну, или подружек – и поезжай посмотри на белый свет» – так сказал старик. Папаша Джесс просто классный. В общем, теперь там, на перламутровой глади моря, стоит «Глория Пикфорд», а тут, на теплом песке, спит малютка Ли. Эйб вздохнул от нахлынувшего счастья. Спит как младенец, моя бедняжка. Эйб почувствовал страстное желание защитить ее от чего-нибудь. «Наверное, надо бы и вправду на ней жениться», – подумал молодой мистер Леб, и его сердце сжалось от прекрасного и мучительного чувства, сложенного из твердой решимости и страха. Мамаша Леб наверняка на это не согласится, а папаша Леб только руками разведет: «Ты, Эйб, совсем с дуба рухнул». Родителям просто никогда не понять детей, вот и все. Вздыхая от нежности, Эйб прикрыл кончиком купального халата снежно-белую лодыжку малютки Ли. «Как глупо, – подумал он в странном смущении, – что у меня такие ужасно волосатые ноги!»
Господи, какая же вокруг красота, какая красота! Жаль, что Ли этого не видит. Мистер Эйб залюбовался на совершенную линию ее бедра и по какой-то неясной ассоциации подумал вдруг об искусстве. Ведь малютка Ли – художник. Художник кино. Вернее сказать, киноактриса. Правда, она еще не играла ни в одной кинокартине, но твердо решила сделаться самой яркой кинозвездой всех времен и народов; а если Ли что-то решит твердо, то она это точно сделает. Именно этого мамаша Леб и не понимает: артистка – это… это артистка, она не может быть такой, как другие девушки. «К тому же другие девушки ничуть не лучше, – решительно подумал мистер Эйб, – вот, к примеру, эта Джуди на яхте, богатая девчонка, – я ведь знаю, что Фред ходит к ней в каюту. Каждую ночь ходит, в то время как я и Ли… Нет, Ли просто не такая! Я рад за бейсболиста Фреда, – великодушно подумал Эйб, – он однокурсник, в конце концов. Но каждую ночь… это такую богатую девушку не красит. Я имею в виду, девушку из такой семьи, как Джуди. А ведь она даже не актриса». (О чем только не шушукаются иногда эти девчонки, – вспомнил вдруг Эйб, – как при этом у них горят глаза, как они хихикают – вот я с Фредом обо всем таком никогда не болтаю».) (Ли не стоит пить столько коктейлей, а то она сама не понимает, что говорит.) (Вот, например, сегодня после обеда это было явно лишним. Я имею в виду их спор с Джуди о том, у кого ноги красивее. Да ведь всем понятно, что у Ли. Я это знаю.) (А Фреду не нужно было выдвигать свою дурацкую идею – устроить конкурс красоты ног. Где-нибудь еще на Палм-Бич такое можно устраивать, но в хорошем обществе – нет. И не нужно было девушкам так высоко задирать юбку. Это уже, собственно, не только ноги получались… По крайней мере, Ли не нужно было этого делать. Перед Фредом-то! И такой богатой девушке, как Джуди, тоже не нужно было.) (А мне, кажется, не нужно было приглашать капитана в жюри. Глупость это была. Капитан весь покраснел, усы у него встопорщились, говорит – извините, сэр, – и дверью хлопнул. Неприятно. Страсть как неприятно. И, кстати, капитан не должен быть таким грубым. В конце концов, это ведь моя яхта, или нет?) (Ну, правда, у капитана нет с собой никакой малютки; разве ему, бедняге, понравится смотреть на подобные вещи? Ну, в том смысле, что он-то одинок.) (А почему Ли заплакала, когда Фред сказал, что у Джуди ноги красивее? Она говорила потом, что Фред ужасно невоспитанный и мешает ей радоваться путешествию… Бедняжка Ли!) (Ну вот, а теперь девушки друг с другом даже не разговаривают. А когда я хотел поговорить с Фредом, Джуди позвала его к себе, и он побежал, как собачонка. А ведь Фред все-таки – мой лучший друг. Ну, понятно, что, раз он парень Джуди, он не может не сказать, что у нее ноги красивее! Но мог бы не говорить этого так категорично. Это ведь нетактично к бедняжке Ли; Ли права, когда говорит, что Фред самовлюбленный чурбан. Чурбан, вот именно.) (И вообще я всю поездку представлял себе по-другому. Черт бы его взял, этого Фреда!)
Мистер Эйб обнаружил, что уже не глядит с восторгом на перламутровое море, а с мрачным, весьма мрачным видом просеивает сквозь пальцы песок с маленькими ракушками. Настроение у него испортилось, на душе лежала тяжесть. Папаша Леб сказал: посмотри-ка мир. И как, посмотрели? Мистер Эйб попытался вспомнить, что именно он видел, но не смог вспомнить ничего, кроме того, как Джуди и малютка Ли показывают ноги, а широкоплечий Фред рассматривает их, сидя на корточках. Эйб еще больше нахмурился. Как, кстати, называется этот коралловый остров? Капитан сказал – Тараива. Тараива, или Тахуара, или Тараихатуара-та-хуара. Вот вернемся мы, и скажу старику Джессу: dad, мы побывали на самом Тараихатуара-та-хуара. (Зря я все-таки нанял этого капитана, огорчился Эйб.) (Нужно поговорить с Ли, чтобы она больше такого не делала. Боже, как же так случилось, что я ее так ужасно люблю! Когда она проснется, я с ней поговорю. Скажу ей, что мы могли бы пожениться…) Глаза мистера Эйба были полны слез. Что это – любовь или боль, или любовь к ней невозможна без этой невыносимой боли? Подведенные синим, блестящие веки малютки Ли, похожие на нежные ракушки, зашевелились.
– Эйб, – раздался сонный голос, – знаешь, о чем я думаю? О том, что тут, на этом острове, можно было бы снять шикар-ный фильм.
Мистер Эйб принялся засыпать свои злополучные волосатые ноги мягким песком.
– Чудесная мысль, моя малютка. А что за фильм?
Малютка Ли открыла свои бездонные голубые глаза.
– Ну вот представь… представь себе, что я жила бы на этом острове как Робинзон. Женщина-Робинзон! Это ведь совершенно новая идея!
– Ну… да, – неуверенно сказал мистер Эйб. – Но как бы ты очутилась на этом острове?
– Есть превосходная мысль! – ответил сладкий голосок. – Просто наша яхта попала бы в шторм и потерпела кораблекрушение, и все остальные бы утонули: ты, Джуди, капитан, ну, вообще все.
– А Фред? Фред ведь прекрасный пловец.
На гладком лобике малютки Ли появились морщины.
– А Фреда пусть съест акула. Это была бы чудесная деталь. – Малютка захлопала в ладоши. – У Фреда ведь очень красивое тело, правда?
Эйб вздохнул:
– А дальше что?
– А меня – без сознания – выбросили бы на берег волны. На мне была бы надета пижама, та самая, в голубую полоску, которая позавчера тебе так понравилась. – Взгляд из-под полуопущенных нежных ресниц наглядным образом продемонстрировал, что такое женское умение соблазнять. – Ведь это был бы цветной фильм, Эйб. Все говорят, что голубой цвет очень подходит к цвету моих волос.
– Но кто бы нашел тебя на этом острове? – деловито спросил мистер Эйб.
Малютка задумалась.
– Никто. Ведь если бы тут были люди, я не была бы Робинзоном, – с удивительной логикой пояснила она. – Это была бы такая шикарная роль именно потому, Эйб, что я весь фильм была бы одна. Представляешь – Лили Вэллей в главной и вообще единственной роли!
– А чем бы ты тогда занималась в течение всего фильма?
Лили оперлась на локоть.
– О, это я уже придумала. Купалась бы и пела песни на скале.
– В пижаме?
– Без, – ответила малютка. – Не правда ли, это был бы восхитительный успех?
– Но ты ведь не ходила бы на протяжении всего фильма голой, – проворчал Эйб, охваченный живым чувством несогласия.
– А почему нет? – невинно изумилась малютка. – Что в этом такого?
Эйб промямлил в ответ что-то невнятное.
– А главное, – размышляла Ли, – вот, я уже придумала. Потом меня похитила бы горилла. Да-да, такая черная, жутко волосатая горилла.
Мистер Эйб покраснел и постарался еще глубже зарыть в песок свои проклятые ноги.
– Но ведь здесь нет горилл, – не слишком убедительно возразил он.
– Есть. Здесь вообще полно диких зверей. К этому нужно подходить с точки зрения искусства, Эйб. К моему цвету кожи горилла подойдет замечательно. Ты, кстати, обратил внимание, какие у Джуди волосатые ноги?
Эйб помотал головой, не желая углубляться в эту тему.
– Просто ужасные ноги, – заявила малютка, посмотрев на свои собственные икры. – Ну вот, а когда горилла несла бы меня на руках, из леса вышел бы молодой, прекрасный дикарь и заколол бы ее.
– А он во что будет одет?
– У него будет лук, – без колебаний ответила малютка. – И еще венок на голове. Этот дикарь взял бы меня в плен и привел к хижинам каннибалов.
– Здесь нет каннибалов, – выступил Эйб на защиту островка Тахуара.
– Есть. Людоеды захотят принести меня в жертву своим идолам и начнут при этом петь гавайские песни. Ну, такие, как поют негры в ресторане «Парадиз». Но молодой людоед влюбится в меня… – прошептала Ли с глазами, широко распахнутыми от восторга, – а потом в меня влюбится еще один людоед, например их вождь… А потом один белый человек…
– А откуда бы там взялся белый? – для порядка спросил Эйб.
– Он бы у них был в плену. Скажем, это был бы знаменитый тенор, попавший в руки дикарей. Тенор – для того, чтобы он мог петь в фильме.
– А он как был бы одет?
Малютка разглядывала пальцы своих ножек.
– Он… бы… был бы без всего, как и людоеды.
Эйб покачал головой:
– Малютка, это не годится. Все знаменитые теноры ужасно толстые.
– Ах, как жаль! – всплеснула руками малютка. – Ну, значит, его мог бы сыграть Фред, а тенор просто пел бы за кадром. Знаешь, это называется озвучивание.
– Но ведь Фреда в начале сожрала акула!
Малютка разозлилась:
– Нельзя быть таким жутким реалистом, Эйб! С тобой невозможно говорить об искусстве. Так вот, а вождь всю меня обвил бы нитками жемчуга…
– А жемчуг бы он откуда взял?
– Здесь куча жемчуга, – уверенно заявила Ли. – А Фред из ревности устроил бы с ним боксерский поединок на скале, прямо над морским прибоем. Какой прекрасный вышел бы кадр – силуэт Фреда на фоне неба, правда? Ведь это шикарная идея! А потом они оба упали бы в воду… – Ли просветлела лицом. – Вот тут как раз пригодился бы эпизод с акулой. Как разозлится Джуди, если Фред будет играть со мной в одном фильме! А замуж бы я вышла за красивого дикаря. – Златовласая Ли вскочила. – Мы бы стояли с ним на берегу… на фоне заката… совершенно нагие… Такой был бы последний кадр, и диафрагма бы закрывалась медленно-медленно… – Малютка сбросила халат. – А я иду купаться!
– Ты ведь не надела купальный костюм! – с ужасом крикнул Эйб, оглядываясь на яхту: не смотрит ли оттуда кто-нибудь; но малютка Ли уже, танцуя, бежала по песку к лагуне.
«…А в платье она выглядит лучше», – вдруг заговорил в молодом мужчине жестокий голос холодной критики. Эйб был прямо раздавлен тем, что его любовный восторг куда-то испарился, он чувствовал себя виноватым, но… well, если Ли в платье и туфельках, то она… well, она и вправду как-то красивее.
«Ты, наверное, хочешь сказать – приличнее», – защищался Эйб от этого холодного голоса.
«Well, и это тоже. И красивее. Почему она так глупо шлепает по воде? Почему у нее так трясутся мясистые ноги? Почему… почему…»
«Прекрати! – с ужасом защищался сам от себя Эйб. – Ли самая прекрасная девушка, когда-либо жившая на земле! Я ужасно ее люблю…»
«Даже когда на ней нет ничего?» – ответил холодный критический голос.
Эйб отвернулся и посмотрел на яхту в лагуне. Как она красива, как точна каждая ее линия! Жаль, здесь нет Фреда. С Фредом можно было бы поговорить о красоте яхты.
Малютка уже вошла в воду по колени. Она простерла руки к заходящему солнцу и начала петь. «К дьяволу, да пусть она уже лезет в воду! – с раздражением подумал Эйб. – Впрочем, когда она лежала тут, свернувшись в клубочек и прикрывшись халатом, все было хорошо. Малютка Ли». Эйб, растроганно вздохнув, поцеловал рукав ее купального халата. Нет, он ужасно любит ее. Любит так, что у него все внутри болит.
Вдруг со стороны лагуны донесся пронзительный визг. Эйб поднялся на колено, чтобы лучше видеть. Малютка Ли, вереща и размахивая руками, спотыкаясь и разбрызгивая вокруг себя воду, спешила к берегу… Эйб вскочил и помчался ей навстречу.
– Что случилось, Ли?
(«Погляди-ка, как нелепо она бежит, – подзуживал его холодный критический голос. – Слишком высоко поднимает ноги. Слишком сильно размахивает во все стороны руками. Это просто-напросто некрасиво. А ко всему прочему она еще и кудахчет при этом. Ну да, кудахчет».)
– Что случилось, Ли? – кричал Эйб, спеша на помощь.
– Эйб, Эйб! – бормочет малютка, и – бумс! – она уже висит на нем, холодная, мокрая. – Эйб, Эйб, там какое-то животное!
– Ничего страшного, – пытается успокоить ее Эйб. – Рыба, наверное, какая-нибудь.
– У него такая страшная голова! – хнычет малютка и утыкается мокрым носом прямо Эйбу в грудь.
Эйб хочет по-отечески похлопать ее по плечу, но эти хлопки по мокрому телу звучат слишком громко.
– Ну так, ну так, – ворчит он, – посмотри-ка, там уже ничего нет.
Ли оглянулась на лагуну.
– Это был настоящий ужас… – выдохнула она и вдруг опять заверещала: – Там… Там… видишь?
К берегу медленно приближалась черная голова, ее пасть попеременно открывалась и закрывалась. Малютка Ли истерически завопила и отчаянно ринулась бежать прочь от воды.
Эйб пребывал в сомнениях. Бежать за Ли, чтобы успокоить ее? Или остаться здесь, чтобы показать ей, что я не боюсь этого зверя? В конце концов Эйб выбрал второй вариант – он подошел к морю, и, остановившись по щиколотку в воде, сжал кулаки и принялся глядеть зверю прямо в глаза. Черная голова остановилась, начала странно мотаться из стороны в сторону и сказала:
– Тс-тс-тс.
Нельзя сказать, чтобы Эйб совсем не боялся, но показывать своего страха было нельзя.
– Чего тебе надо? – резко спросил он у головы.
– Тс-тс-тс, – повторила голова.
– Эйб, Эйб, Э-эйб! – завизжала малютка Ли.
– Я уже иду! – крикнул Эйб и медленно (чтобы ничего такого не подумали) двинулся по направлению к девушке, причем даже еще раз остановился по пути и строго посмотрел на море.
На берегу, где волны пишут на песке свои вечные и быстро исчезающие узоры, на задних лапах стояло какое-то темное животное с круглой головой и вертело всем телом. Эйб застыл на месте, сердце у него тяжело застучало.
– Тс-тс-тс, – приговаривало животное.
– Эйб! – едва ли не падая в обморок, звала малютка Ли.
Эйб отступал шаг за шагом, не выпуская зверя из глаз; зверь не двигался с места, а лишь следил за его перемещениями, поворачивая голову.
Наконец Эйб добрался до своей малютки, которая лежала, уткнув лицо в землю, и, икая, всхлипывала от ужаса.
– Это просто… ну, что-то вроде тюленя, – неуверенно сказал ей Эйб. – Нам бы стоило вернуться на яхту.
Однако Ли только дрожала в ответ.
– Он вообще ничуть не опасен, – твердил Эйб. Ему хотелось опуститься на колени рядом с Ли, но он вынужден был по-рыцарски стоять, охраняя ее от животного.
«Если бы я не был в одних плавках, – думал он, – и будь у меня с собой хотя бы складной нож… Да хотя бы палка…»
Начало смеркаться. Животное подошло ближе, остановившись примерно в тридцати шагах. А за ним пять… шесть… восемь точно таких же животных вынырнули из моря и нерешительно, переваливаясь с ноги на ногу, заковыляли к тому месту, где Эйб охранял малютку Ли.
– Ли, не смотри туда… – прошептал Эйб, и сделал это зря, потому что Ли не стала бы туда смотреть ни за что на свете.
Все новые и новые тени выходили из моря и продвигались вперед широким полукольцом. Эйб насчитал уже около шестидесяти животных. Вон то, что там белеет, – это купальный халат малютки Ли. Тот, в котором она совсем недавно спала. А животные между тем уже дошли до светлого предмета, широко распростертого на песке.
