Война с саламандрами (сборник)

скачать книгу бесплатно


Наряду с образованием для саламандр встал и вопрос языка. Какой из мировых языков должны в первую очередь изучать саламандры? Самые первые саламандры с островов в Тихом океане, конечно же, говорили на пиджн-инглиш, которому они научились от матросов и туземцев; многие также говорили по-малайски или на иных местных языках. Саламандр, которых выращивали для сингапурского рынка, пытались приучить к тому, чтобы они говорили на Basic English, то есть на специально упрощенном английском языке, для общения на котором достаточно нескольких сотен устойчивых выражений без устаревших грамматических хитросплетений; этот реформированный стандартный английский даже начали называть Salamander English. В образцовых школах Еcoles Zimmermann саламандры говорили на языке Корнеля; впрочем, причиной этому был не национализм, а то обстоятельство, что высшее образование немыслимо без знания французского; напротив, в реформированных школах их учили эсперанто как языку, наиболее доступному для понимания. Кроме того, в то время возникло еще пять или шесть новых универсальных языков, которые должны были прийти на смену вавилонской путанице языков человечества и дать всему миру – и людям, и саламандрам – единый родной язык. Впрочем, о том, какой из этих международных языков наиболее строен, благозвучен и универсален, велось множество споров. В конце концов получилось так, что среди каждой нации пропагандировался свой собственный универсальный язык[27 - Помимо прочего, знаменитый филолог Курциус в труде Janua linguarum aperta предлагал принять в качестве единственного языка общения саламандр латынь золотого века Вергилия. «Ныне в нашей власти, – призывал он, – чтобы латынь, самый совершенный, самый богатый грамматическими правилами и самый изученный с точки зрения лингвистической науки язык, вновь стала живым и всемирным языком. Если образованное человечество не соблазнится такой возможностью, – используйте ее сами, о Salamandrae, gens maritima, изберите своим родным языком eruditam linguam Latinam, единственный язык, достойный того, чтобы на нем говорил orbis terrarium. Ваша заслуга, о Salamandrae, не погибнет в веках, если вы воскресите для новой жизни вечный язык богов и героев; ведь, приняв этот язык, вы, gens Tritonum, станете когда-нибудь и обладателями наследства Рима, властителя мира».Напротив, некий телеграфный чиновник из Латвии, по имени Вольтерас, наряду с пастором Менделиусом, изобрел и разработал специальный язык для общения саламандр, окрестив его «понтийским языком» (Pontic lang), для чего воспользовался элементами всех языков мира, в особенности африканских. Этот саламандровый язык (как его тоже называли) получил определенное распространение в особенности в Скандинавии – к несчастью, лишь среди людей. В Упсале даже была учреждена кафедра саламандрового языка, однако среди саламандр, насколько известно, не было никого, кто бы говорил на этом языке. По правде говоря, наибольшее распространение среди саламандр получил Basic English, который и стал впоследствии их официальным языком.].

После того как за дело образования саламандр взялось государство, все стало проще: в каждом государстве их просто-напросто обучали на соответствующем государственном языке. Хотя саламандры были достаточно способны к изучению иностранных языков и учили их с большим рвением, однако же их способности характеризовались некоторыми особыми недостатками, связанными как с устройством их органов речи, так и с причинами скорее психологического характера. Так, к примеру, саламандры лишь с большим трудом могли выговаривать длинные, многосложные слова и стремились сократить их до одного слога, который, в свою очередь, произносили резко, голосом, несколько напоминающим кваканье. Кроме того, вместо «р» они произносили «л», а вместо свистящих звуков – шепелявили. Кроме того, они пренебрегали грамматическими окончаниями, так и не смогли научиться различать «я» и «мы» и, наконец, не видели никакой разницы между мужским и женским родом (вероятно, в этом проявлялась половая холодность, присущая им всегда, кроме периода спаривания). Короче говоря, любой язык в их устах характерным образом изменялся и, так сказать, оптимизировался, принимая самые простые и рудиментарные формы. Необходимо отметить, что неологизмы саламандр, их произношение и грамматическая примитивность начали быстро распространяться – сперва среди низших слоев населения в портовых городах, а затем и в так называемом высшем обществе, а уже оттуда подобный способ выражаться перешел в газеты и наконец сделался всеобщим. В конце концов из речи многих людей тоже исчезла разница между грамматическими родами, начали отпадать окончания, вымерли падежи; золотая молодежь изгнала из своей речи «р» и научилась шепелявить; и даже среди образованных людей мало кто уже мог сказать, что значит «индетерминизм» или «трансцендентность», – просто потому, что эти слова и для людей стали слишком длинными и непроизносимыми.

Одним словом, как бы то ни было – но саламандры научились говорить почти на всех языках мира, в зависимости от того, на побережье какой страны они жили. В нашей печати (кажется, в «Народних листах») тогда вышла статья, в которой (не без основания) с горечью задавался вопрос, отчего саламандры не изучают также и чешский язык, если уж появились на свете те из них, кто умеет говорить по-португальски, по-голландски и на языках иных малых наций.

«У нашей нации, к сожалению, нет собственного выхода к морю, – признавал автор, – потому у нас нет и морских саламандр; но, даже если у нас нет своего моря, это еще не значит, что мы не вносим в мировую культуру такой же – а во многих отношениях еще больший – вклад, нежели многие нации, языкам которых обучаются тысячи саламандр. Справедливость восторжествовала бы, если бы саламандры познакомились и с нашей духовной жизнью; но как же они могут о ней узнать, если среди них нет никого, кто владел бы нашим языком?

Не стоит ждать, что кто-нибудь на свете осознает свой культурный долг и создаст кафедру чешского языка и чехословацкой литературы в одном из учебных заведений для саламандр. Как сказал поэт: „Не верьте никому на белом свете, нет там у нас друзей – ни одного“. Необходимо исправить дело самим! – призывала статья. – Всего, чего мы до сих пор достигли в этом мире, мы добились своими собственными руками! Наше право и наша обязанность – стремиться к тому, чтобы найти себе друзей и среди саламандр; но, как представляется, наше министерство иностранных дел не слишком-то много внимания уделяет должной пропаганде нашей нации и наших товаров среди саламандр, между тем как иные нации, даже меньшие, чем наша, тратят миллионы на то, чтобы открыть свои культурные богатства для саламандр и при этом пробудить в них интерес к продукции своей промышленности».

Статья вызвала большой резонанс, главным образом в Союзе промышленников, и привела по крайней мере к одному практическому результату: было издано небольшое пособие «Говорим по-чешски с саламандрами» с отрывками из чехословацкой художественной литературы. Этому трудно поверить, но книжка в самом деле разошлась в количестве свыше семисот экземпляров – поистине выдающийся успех![28 - В связи с этим приведем сохранившийся в коллекции пана Повондры очерк, написанный Яромиром Зейделом-Новоместским:Наш друг на Галапагосских островахСовершая с моей супругой, поэтессой Генриэттой Зейделовой-Хрудимской, путешествие вокруг света, дабы чудо многих новых и глубоких впечатлений хотя бы отчасти развеяло боль утраты нашей драгоценной тетушки, писательницы Богумилы Яндовой-Стршешовицкой, мы очутились на затерянных в океане, овеянных многими легендами Галапагосских островах. У нас было всего два свободных часа, которые мы решили потратить на прогулку по берегам этого пустынного архипелага.– Взгляни, какой прекрасный сегодня закат солнца, – обратился я к своей супруге. – Не кажется ли тебе, будто бы целый небосвод тонет в волнах золота и крови?– Господин изволит быть чехом? – раздался вдруг за нами вопрос на чистом и правильном чешском языке.Мы удивленно обернулись на голос. Там никого не было, лишь большая черная саламандра сидела на камне, держа в руке предмет, похожий на книгу. За время нашего кругосветного путешествия мы уже видели нескольких саламандр, но у нас не было возможности поговорить с ними. Потому любезный читатель поймет наше удивление от того, что на столь пустынном побережье мы не просто встретились с саламандрой, но и услыхали от нее вопрос на нашем родном языке.– Кто здесь говорит? – воскликнул я по-чешски.– Это я, мой господин, взял на себя смелость, – ответила, почтительно привстав, саламандра. – Я не мог совладать с собой, впервые в жизни услышав, как кто-то говорит по-чешски.– Но откуда же, – изумился я, – вы знаете чешский язык?– Как раз в эту минуту я был занят спряжением неправильного глагола «быть» – ответила саламандра, – этот глагол, кстати говоря, настолько неправильный, что спрягается по особым правилам во всех языках.– Как, где и зачем, – продолжал наседать я на него, – вы выучили чешский?– По воле случая мне в руки попала эта книга, – отвечала саламандра, указывая мне на книжку, которую она держала в руке. Это была «Говорим по-чешски с саламандрами», причем на ее страницах видны были следы частого и прилежного пользования пособием.– Сюда она попала в посылке, вместе с другими научно-популярными книгами. Можно было выбирать между «Геометрией для старших классов средних школ», «Историей военной тактики», «Путеводителем по Доломитовым Альпам» или «Основами биметаллизма». Я, однако, предпочел эту книжку – и она сделалась для меня верным другом. Я уже выучил ее всю наизусть, однако снова и снова нахожу в ней все новые источники познания и борьбы со скукой.Моя супруга и я выразили неподдельную радость и удивление по поводу правильного и даже почти во всем понятного произношения нашего собеседника.– К несчастью, здесь нет никого, с кем я мог бы поговорить по-чешски, – скромно поведал наш новый друг, – и мне даже не у кого уточнить, как все-таки правильно писать «также» – слитно или раздельно?– Слитно, – ответил я.– Нет-нет, раздельно! – тут же воскликнула моя супруга.– Не будете ли вы столь любезны сказать мне, – горячо спросил наш милый собеседник, – что нового в стобашенной матушке Праге?– Она растет, мой друг, – ответил я, обрадовавшись его живому интересу, и в нескольких словах описал ему расцвет нашей драгоценной столицы.– Какие радостные известия, – с нескрываемым удовлетворением произнесла саламандра. – А скажите мне, висят ли еще на Мостовой башне отрубленные головы казненных чешских панов?– Нет-нет, давно уже не висят, – ответил я, признаюсь, будучи несколько удивленным таким вопросом.– Ах, какая жалость, – сказала симпатичная саламандра. – Ведь это был редкостный памятник истории. Боже, как жаль, что столько замечательных достопримечательностей пало жертвой Тридцатилетней войны! Если я не ошибаюсь, чешская земля тогда была превращена в бесплодную пустыню, залитую слезами и кровью. Повезло еще, что тогда не погиб родительный падеж при отрицаниях. В этой книжке говорится, что он вот-вот отомрет. Это была бы великая утрата, мой господин.– Вы, следовательно, увлекаетесь и нашей историей?! – радостно воскликнул я.– Безусловно, – отвечала саламандра, – в особенности белогорским разгромом и трехсотлетним порабощением. Я очень много читал о них в этой книге. Вы, должно быть, очень гордитесь своим трехсотлетним порабощением. У вас была великая эпоха.– Да, тяжелая эпоха, – подтвердил я, – время бед и унижений.– И вы стенали? – наш друг с жадным интересом пожирал нас глазами.– Стенали, невыносимо страдая под ярмом жестоких поработителей.– Ну слава богу, – с облегчением перевела дух саламандра. – В моей книжке именно так и написано. Я очень рад, что это оказалось правдой.Это замечательная книга, гораздо лучше «Геометрии для старших классов средних школ». Я был бы рад когда-нибудь побывать на историческом месте, где были казнены чешские паны, и на остальных знаменитых местах – свидетелях жестокого бесправия.– Приезжайте же к нам, – предложил я ему от всего сердца.– Благодарю вас за любезное приглашение, – поклонилась саламандра. – К сожалению, я не до такой степени свободен в своих перемещениях…– Мы можем вас купить! – воскликнул я. – То есть, я хотел сказать, что, вероятно, общенациональный сбор средств мог бы позволить вам…– Благодарю, горячо благодарю! – пробормотал наш друг, очевидно в растроганных чувствах. – Однако я слышал, что во Влтаве не очень хорошая вода. В речной воде мы страдаем от тяжелой формы поноса. – После чего саламандра ненадолго задумалась и добавила: – Кроме того, мне жаль было бы расставаться с моим любимым садиком.– Ах! – воскликнула моя супруга. – Я тоже любительница садоводства! Как я была бы вам благодарна, если бы вы показали мне дары здешней флоры!– С величайшим удовольствием, моя госпожа, – сказала саламандра, вежливо поклонившись. – Ежели, конечно, вас не смутит то обстоятельство, что милый моему сердцу сад находится под водою.– Под водой?– Да, на глубине двадцати двух саженей.– Какие же цветы вы там разводите?– Морские анемоны, – ответил наш друг, – несколько редких сортов. А кроме того, морские звезды и морские огурцы, не говоря уже о коралловых кустах. «Блажен, кто выпестовать смог для родины своей хоть розы куст, хоть черенок, держащийся корней», – как сказал поэт.Увы, пришла пора прощаться, поскольку наш пароход уже подавал сигналы к отправлению.– А что бы вы хотели передать, пан… пан… – запнулся я, не зная имени нашего любезного друга.– Мое имя Болеслав Яблонский, – смущенно произнесла саламандра, – по моему мнению, это красивое имя. Я его выбрал из моей книжки.– Что же вы, пан Яблонский, хотели бы передать нашему народу?Саламандра на мгновение задумалась.– Скажите своим соотечественникам, – с глубоким волнением произнесла наконец она, – передайте им… Да не предаются они старым раздорам среди славян… пусть хранят в своей благодарной памяти Липаны и в особенности Белую гору! Наздар! Честь имею кланяться! – внезапно оборвала саламандра свою речь, очевидно стремясь справиться с нахлынувшими чувствами.Мы сели в шлюпку и отчалили, растроганные и исполненные мыслей. Друг наш стоял на большом камне и махал нам рукой; нам почудилось, что он что-то кричал.– Что он кричит? – спросила моя супруга.– Не знаю, – ответил я, – но мне показалось, что он хотел сказать: «Передавайте привет господину пражскому мэру доктору Баксе».]

Вопросы образования и языка, впрочем, составляли лишь одну из граней большого Саламандрового Вопроса, который вырастал, что называется, буквально на глазах у людей. Так, например, вскоре ребром встал вопрос: как относиться к саламандрам в смысле их жизни в обществе. В первые, можно сказать, доисторические годы Эпохи Саламандр различные общества защиты животных яростно боролись за то, чтобы уберечь саламандр от жестокого и бесчеловечного обращения; благодаря их неустанному вмешательству удалось добиться того, что власти практически повсюду следили за тем, чтобы по отношению к саламандрам полностью соблюдались полицейские и ветеринарные правила, установленные для иных видов домашнего скота. Помимо этого, принципиальные противники вивисекции подписали множество писем протеста и петиций, требуя запрещения научных опытов на живых саламандрах, и в ряде государств действительно были приняты подобные законы[29 - В частности, в Германии любая вивисекция была строго запрещена – впрочем, запрет распространялся только на ученых-евреев.]. Однако по мере роста образованности саламандр под все большее сомнение ставилось то, следует ли просто распространять на них правила по охране животных; по каким-то не вполне понятным причинам это казалось несколько неловким. Тогда была основана международная Лига защиты саламандр (Salamander Protecting League) под покровительством герцогини Хеддерсфильдской. Эта лига, насчитывавшая более двухсот тысяч членов, главным образом в Англии, проделала большую и выдающуюся работу по помощи саламандрам; например, она добилась того, чтобы на морских побережьях были устроены специальные площадки, на которых, вдали от любопытствующих зевак, саламандры могли бы собираться, чтобы устраивать «собрания и спортивные праздники» (тут имелись в виду, очевидно, тайные лунные танцы); далее, во всех учебных заведениях (и даже в Оксфордском университете) учащимся начали внушать, чтобы они не забрасывали саламандр камнями; определенные успехи были достигнуты на пути к тому, чтобы в саламандровых школах молодых головастиков не слишком нагружали учебой; наконец, места работы и повседневной жизни саламандр были обнесены высокими дощатыми заборами, которые защищали саламандр от всяких беспокойств, а самое главное – в достаточной степени отделяли мир саламандр от мира людей[30 - По-видимому, свою роль здесь играли и некоторые нравственные императивы. Среди бумаг пана Повондры сохранилось много экземпляров изданного на разных языках «Воззвания», опубликованного, вероятно, в газетах всего мира и подписанного самой герцогиней Хеддерсфильдской. В нем говорилось:«Лига защиты саламандр обращается прежде всего к вам, о женщины, с призывом – во имя приличия и высокой морали – делом своих рук принять участие в большом предприятии, цель которого – снабдить саламандр подобающим платьем. Больше всего для этих целей подходят юбки, длиной 40 см, шириной в поясе 60 см, лучше всего с вшитой резинкой. Рекомендуется юбочка, собранная в складки (плиссированная), которая хорошо сидит на саламандрах и допускает большую свободу движений. Для тропических стран достаточно фартука, который бы завязывался на поясе, изготовленного из самой простой материи, которую легко стирать, – возможно, из каких-нибудь остатков вашего старого гардероба. Этим вы поможете несчастным саламандрам, дабы они не должны были, работая в присутствии людей, показываться вовсе без всякой одежды, что, несомненно, заставляет их стыдиться и в то же время оскорбляет чувства каждого приличного человека, в особенности каждой женщины и матери».Надо полагать, что это начинание не принесло желаемого результата: нам не известно ничего о том, чтобы саламандры согласились носить юбочки или фартуки; вероятно, одежда мешала им под водой или просто не держалась на них. Когда же саламандры впоследствии были отделены от людей прочными заборами, с обеих сторон исчезли какие-либо причины для того, чтобы стыдиться или оскорбляться в своих чувствах.Что касается нашего замечания о том, что необходимо было защищать саламандр от разного рода беспокойств, мы имели в виду главным образом собак, которые никак не могли смириться с самим существованием саламандр и бешено преследовали их даже под водой, – несмотря на то, что у собак, покусавших спасавшихся от них бегством саламандр, воспалялась слизистая оболочка пасти. Иногда саламандры давали отпор, так что немало породистых собак погибло под ударами мотыги или кирки. Вообще же между собаками и саламандрами возникла постоянная и даже смертельная вражда, которая ничуть не пошла на спад – напротив, скорее усилилась – после сооружения заграждений, отделивших их друг от друга. Так вообще нередко случается – и не только у собак.Кстати говоря, эти просмоленные заборы, тянувшиеся по морским побережьям иногда на сотни и сотни километров, использовались и в воспитательных целях: во всю длину они были покрыты большими надписями и лозунгами, полезными для саламандр, например такими:РАБОТА ДЕЛАЕТ УСПЕШНЫМ!ЦЕНИТЕ КАЖДУЮ СЕКУНДУ!В СУТКАХ ВСЕГО 86 40 °CЕКУНД!КАЖДЫЙ СТОИТ РОВНО СТОЛЬКО, СКОЛЬКО ОН ЗАРАБОТАЕТ!ОДИН МЕТР ДАМБЫ ВЫ МОЖЕТЕ ВОЗДВИГНУТЬ ВСЕГОЗА 57 МИНУТ!КТО ТРУДИТСЯ – ТОТ СЛУЖИТ ВСЕМ!КТО НЕ РАБОТАЕТ – ТОТ НЕ ЕСТ!И так далее. Если учесть, что дощатые ограды окаймляли по всему миру более трехсот тысяч километров прибрежных полос, то можно себе представить, сколько позитивных и общеполезных лозунгов могло на них уместиться.].

Однако сих похвальных частных инициатив, целью которых было выстраивание отношений между человеческим обществом и саламандрами на основе моральных ценностей и гуманизма, вскоре оказалось недостаточно. Было довольно просто сделать саламандр, как говорится, винтиками производственного процесса, однако гораздо более трудной задачей оказалось каким-либо образом встроить их в существующий общественный порядок. Правда, люди консервативных взглядов утверждали, что говорить о каких-либо юридических или социальных проблемах здесь вовсе не стоит: саламандры, мол, всего-навсего собственность своего хозяина, который и отвечает за них, в том числе и за возможный ущерб, который они могли бы нанести; несмотря на всю свою очевидную разумность, саламандры – не что иное, как юридический объект, вещь или имущество, и потому каждое особое законодательное предписание, их касающееся, было бы грубым посягательством на священное право частной собственности. Напротив, другая сторона возражала, что саламандры как существа разумные и в значительной мере вменяемые могут по собственному умыслу и притом самыми разными способами нарушать действующее законодательство. Как же можно требовать от владельца саламандр нести ответственность за возможные правонарушения, которые допустят его саламандры? Подобный риск, безусловно, подорвал бы частную инициативу на рынке труда саламандр. В морях заборов нет, – говорили сторонники этой точки зрения, саламандр невозможно запереть, чтобы постоянно надзирать над ними. Потому необходимо законодательным путем обязать самих саламандр уважать законодательство людей и соблюдать предписания, которые будут установлены для них[31 - Интересен тут так называемый Первый саламандровый процесс, слушания по которому проходили в Дурбане. Мировая печать широко комментировала его (что видно из коллекции пана Повондры).Портовое управление в А. приняло на работу дружину саламандр. Через какое-то время они так размножились, что в порту стало не хватать для них места; на окрестном побережье было создано несколько колоний головастиков. Землевладелец Б., которому принадлежала часть этого побережья, потребовал от портового управления удалить своих саламандр из его частных владений, поскольку на берегу у него была оборудована купальня. Портовое управление утверждало в ответ, что ему нет до этих жалоб дела, поскольку с тех пор, как саламандры расселились во владениях истца, они стали именно его, истца, частной собственностью. Пока переговоры между сторонами шли своим путем, саламандры (отчасти из-за врожденного инстинкта, отчасти вследствие трудового рвения, привитого им в процессе воспитания) начали без какого-либо указания и разрешения строить дамбы и бассейны во владениях мистера Б. Тогда последний подал на портовое управление судебный иск об ущербе, причиненном его имуществу. В первой инстанции иск был отклонен, в обосновании говорилось, что строительство дамб не нанесло имуществу мистера Б. никакого ущерба, – напротив, улучшило его состояние. Вторая инстанция согласилась с истцом в том, что никто не обязан терпеть на своей земле домашних животных, принадлежащих соседу, и пришла к выводу, что портовое управление является ответственным за любой ущерб, причиненный саламандрами, – подобно тому, как фермер обязан возмещать вред, который нанесет соседям разводимый им скот. Ответчик, однако, возражал, что не может ручаться за саламандр, поскольку не в его силах изолировать их в море. На это судья возразил, что, по его мнению, ущерб, причиненный саламандрами, необходимо рассматривать по аналогии с вредом, который нанесли бы курицы – их тоже невозможно изолировать, поскольку они умеют летать. Представитель портового управления спросил, каким же образом его клиент может выселить саламандр или заставить их самостоятельно покинуть частные прибрежные владения мистера Б. На это судья ответил, что суда этот вопрос не касается. Тогда представитель ответчика спросил, как его честь отнесся бы к тому, если бы портовое управление распорядилось перестрелять нежелательных саламандр. Судья на это ответил, что он, будучи британским джентльменом, считал бы это крайне неудачным подходом к делу – а помимо этого, еще и нарушением охотничьих прав мистера Б. Ответчик, таким образом, обязан, с одной стороны, удалить саламандр из частных владений истца, а с другой стороны – возместить ущерб, нанесенный истцу постройкой дамб и изменением прибрежной полосы, а именно привести данный участок побережья в первоначальное состояние. После этого представитель ответчика задал вопрос, можно ли будет к работам по устранению незаконных сооружений привлечь саламандр. Судья ответил, что, по его мнению, это никак невозможно – если на это не будет получено согласия истца, супруга которого чувствует к саламандрам отвращение и не может купаться на побережье, оскверненном ими. Ответчик возразил, что без помощи саламандр невозможно разрушить дамбы, построенные под водой, на что судья заявил, что суд не хочет, да и не может, решать технические вопросы – суды существуют для того, чтобы защищать права собственности, а не чтобы давать ответы на вопросы о том, что практически осуществимо, а что нет.С юридической точки зрения дело на этом закончилось. Осталось неизвестным, как портовое управление в А. смогло выйти из этого затруднительного положения; однако все это дело стало доказательством того, что Саламандровый Вопрос должен разрешаться в том числе и при помощи новых юридических средств.].

Насколько известно, Франция стала первой страной в мире, в которой были приняты специальные законы о саламандрах. Первый из них установил обязанности саламандр в случае мобилизации и войны; второй (так называемый закон Деваля) предписывал саламандрам селиться лишь на тех участках побережья, которые им укажет их владелец или администрация соответствующего департамента; третий закон установил, что саламандры должны безоговорочно подчиняться всем распоряжениям полиции; в случае, если они нарушат эту норму, полицейские власти будут иметь право наказывать их заключением в сухом и светлом месте и даже отстранением от работы на долгое время. После этого левые партии внесли в парламент проект свода социальных законов для саламандр, которые бы четко установили их трудовые обязанности и наложили на работодателей определенные обязанности по отношению к работающим саламандрам (в частности, двухнедельный отпуск в период весеннего спаривания). Крайние левые, между тем, требовали полного изгнания саламандр из общества – как врагов трудового народа, которые играют роль наймитов капитала, слишком много и практически даром работая и ставя тем самым под угрозу жизненный уровень рабочего класса. В поддержку этого требования были организованы забастовка в Бресте и массовые манифестации в Париже; в результате было много раненых, и кабинет Деваля вынужден был подать в отставку. В Италии саламандры были подчинены специальной Саламандровой корпорации, составленной из представителей работодателей и властей; в Голландии они находились в ведении министерства водных сооружений; словом, каждое государство решало Саламандровый Вопрос по-своему, не так, как другие. Однако повсюду власти принимали множество распоряжений, которые определяли обязанности саламандр перед обществом и надлежащим образом ограничивали их животную свободу.

Естественно, сразу вслед за принятием первых законов о саламандрах появились люди, которые во имя юридической логики начали доказывать, что, если человеческое общество устанавливает для саламандр определенные обязанности, оно должно также признать за ними и какие-то права. Государство, издавая законы для саламандр, признает их тем самым существами свободными и ответственными, субъектами права и даже своими гражданами или подданными; следовательно, необходимо каким-то образом упорядочить их взаимоотношения с государством, под юрисдикцией которого они находятся. Конечно, можно было бы считать саламандр иммигрантами, однако в этом случае государство не могло бы налагать на них определенные обязанности в случае мобилизации и войны, как это было сделано во всех цивилизованных странах (за исключением, конечно, Англии). В случае военного конфликта мы ведь наверняка потребуем от саламандр, чтобы они защищали наши побережья; но тогда мы не должны отказывать им в известных гражданских правах, как то избирательное право, свобода собраний, право быть представленными в различных выборных органах и так далее[32 - Некоторые понимали идею равноправия для саламандр до такой степени буквально, что требовали для них права занимать любые публичные должности в воде и на суше (Ж. Курто), или же формирования из саламандр тяжеловооруженных подводных полков с собственными подводными же командирами (генерал Дефур), или даже легализации смешанных браков между людьми и саламандрами (адвокат Луи Перро). Ученые-биологи, правда, утверждали, что подобные браки невозможны в принципе, однако мэтр Перро заявил, что речь не о биологической возможности, а о юридическом принципе – и что он сам готов жениться на саламандре с целью доказать, что реформа семейного права не останется только на бумаге (впоследствии Перро стал весьма популярным адвокатом со специализацией в бракоразводных делах).(Упомянем здесь – по принципу свободных ассоциаций – о том, что время от времени в печати, в особенности американской, появлялись сообщения о девушках, будто бы изнасилованных саламандрами во время купания. Из-за этих сообщений в Соединенных Штатах участились случаи, когда саламандр ловили и линчевали – чаще всего сжигали на костре. Тщетно ученые выступали против данного народного обычая, пытаясь доказать, что подобное преступление саламандры не могут совершить физически из-за своих анатомических особенностей; множество девушек под присягой подтвердило, что саламандры к ним приставали, и тем самым вопрос был решен для каждого нормального американца. Позднее любимое в народе сожжение саламандр было, по крайней мере, введено в некоторые рамки – линчевать саламандр теперь разрешалось только по субботам и под надзором пожарных. Тогда же возникло и Движение против линчевания саламандр, во главе которого встал чернокожий священник преподобный Роберт Дж. Вашингтон; в него вступили сотни тысяч человек – впрочем, почти все они были неграми. Американская печать начала утверждать, что это движение является политическим и преследует разрушительные цели; начались погромы негритянских кварталов, причем многие чернокожие, молившиеся в своих церквах за братьев саламандр, были сожжены. Ярость по отношению к чернокожим достигла высшей точки после того, как от подожженной негритянской церкви в Гордонвилле (штат Луизиана) загорелся целый город. Впрочем, это уже не имеет прямого отношения к истории саламандр.)Из общественных установлений и выгод, которые саламандры в конце концов действительно получили, упомянем хотя бы некоторые: каждая саламандра была записана в саламандровой метрической книге и зарегистрирована по месту своей работы; саламандры должны были получать от властей вид на жительство; они были обложены налогом с плательщика, который вносил за саламандр их владелец, впоследствии вычитавший соответствующий процент из выдаваемого им пропитания (поскольку саламандрам не платили жалованья); таким же образом саламандры должны были расплачиваться за аренду участков побережья, где они жили, взносы в муниципальную казну, платежи за сооружение заборов, школьные налоги и прочие обременения; короче говоря, необходимо честно признать, что в этом отношении на них распространялись те же правила, что и на других граждан, – то есть саламандры хотя бы в чем-то достигли равноправия.].

Звучали даже требования, чтобы саламандрам была предоставлена своего рода подводная автономия, но эти и иные рассуждения оставались сугубо теоретическими, каких-то практических последствий они не имели, главным образом потому, что сами саламандры никогда и нигде не требовали для себя никаких гражданских прав.

Также без выраженного интереса со стороны саламандр и без их участия развивалась другая грандиозная дискуссия, которая крутилась вокруг вопроса, можно ли крестить саламандр. Католическая церковь с самого начала твердо держалась мнения, что это недопустимо ни в коем случае: поскольку саламандры не являются потомками Адама, они не были зачаты в первородном грехе, а следовательно, и не могут быть очищены от этого греха через таинство крещения. Святая церковь не желает высказывать никакого мнения по вопросу о том, имеют ли саламандры бессмертную душу или каким-то иным образом примут спасение и благодать Божию; благорасположение церкви к саламандрам может выражаться лишь в том, что она будет поминать их в специальной молитве, которая будет читаться в особые дни наряду с молитвой за души в чистилище и предстательством за неверующих[33 - Этому была посвящена энциклика Святого отца под названием «Mirabilia Dei opera».]. Протестантским церквам пришлось сложнее; они признавали за саламандрами разум, а следовательно, и способность понять христианское учение, однако же сомневались в том, стоит ли их принять в лоно церкви и тем самым признать их братьями во Христе. Поэтому они ограничились изданием (в сокращенном виде) Священного Писания для саламандр на непромокаемой бумаге и распространили его в десятках миллионов экземпляров. Думали и о том, чтобы составить для саламандр (по аналогии с Basic English) нечто вроде Basic Christian, то есть упрощенное изложение основных принципов христианского учения; однако все попытки как-то реализовать эту идею на практике вызвали столько теологических споров, что от нее пришлось отказаться[34 - По этому вопросу вышло столько литературы, что лишь ее библиографический указатель занял бы два толстых тома.]. Менее щепетильными оказались некоторые религиозные секты (в особенности американские), которые направляли к саламандрам своих проповедников, чтобы учить их истинной вере и крестить по завету Писания: «Идите по всему миру, учите все народы». Однако лишь немногим миссионерам удалось попасть за заборы, отделявшие саламандр от людей: работодатели запрещали проповедникам беспокоить саламандр, чтобы они своими россказнями не отрывали саламандр зря от дела. Так что нередко в разных местах можно было увидеть проповедника, стоящего у просмоленного забора и, вопреки яростному лаю собак, собравшихся по другую сторону преграды, тщетно, однако с большим воодушевлением излагающего слово Божие.

Насколько нам известно, среди саламандр относительно широко распространился монизм; некоторые из них верили также в материализм, золотой стандарт и иные научные постулаты. Популярный философ Георг Секвенц даже придумал своего рода религию для саламандр, главным и наивысшим догматом которой была вера в Великого Саламандра. Впрочем, среди саламандр эта религия совершенно не прижилась; зато у нее нашлось множество адептов среди людей, в особенности в крупных городах, где буквально за одну ночь появилось множество тайных святилищ для отправления саламандрового культа[35 - В бумагах пана Повондры сохранилась брошюрка весьма порнографического содержания, якобы составленная на основании полицейских рапортов города Б. Материалы данного «частного издания, выпущенного с научными целями», нельзя цитировать в приличной книге. Приведем потому лишь некоторые подробности:«Середину святилища саламандрового культа, расположенное в *** улице, дом номер ***, занимает большой бассейн, выложенный темно-красным мрамором. Вода в бассейне облагорожена благовонными эссенциями, подогрета и из глубины освещается огнями, цвет которых все время меняется. Другого освещения в святилище нет. С пением саламандровых литаний в радужный бассейн по мраморным лестницам спускаются полностью нагие верующие саламандры и саламандрии – то есть мужчины (с одной стороны) и женщины (с другой). Почти все они – из высшего общества, назовем здесь баронессу М., киноактера С., посланника Д. и множество иных выдающихся личностей. Вдруг голубой прожектор освещает огромную мраморную скалу, выступающую из воды. На ней лежит, тяжело дыша, большая старая черная саламандра, называемая Магистр Саламандр. После короткой паузы магистр начинает говорить. Он призывает верующих всей душой отдаться предстоящим обрядам Танца саламандр и отдать должное Великому Саламандру. После этого он поднимается и начинает извиваться верхней половиной тела, после чего верующие мужчины, погруженные в воду по шею, тоже начинают неистово раскачиваться и крутить телом, все быстрее и быстрее, – как считается, для того, чтобы создать Сексуальное Пространство. Саламандрии после этого начинают издавать резкие звуки наподобие „тс-тс-тс“, визжать и скрежетать. После этого огни под водой один за одним гаснут, и начинается всеобщий разврат».Мы, конечно, не можем ручаться за то, что это описание соответствует действительности. Однако доподлинно известно, что во всех крупных городах Европы полиция, с одной стороны, жестко преследовала эти саламандровые секты, а с другой – сбивалась с ног, пытаясь погасить пламя грандиозных скандалов в обществе, которые возникали в связи с этим. Можно, впрочем, констатировать, что культ Великого Саламандра хотя и был весьма распространен, однако же отправлялся в большинстве случаев вовсе не с таким баснословным великолепием, а среди бедняков – и вовсе на суше.].

Сами саламандры позже почти поголовно стали адептами другой религии; так и не удалось выяснить, откуда она взялась и как распространилась среди них. Это было поклонение Молоху, которого они представляли себе в виде гигантской саламандры с человеческой головой; якобы у саламандр под водой были огромные идолы из чугуна, которые они заказывали у Армстронга или Круппа. Однако подробности их религиозных обрядов, будто бы необычайно жестоких и тайных, так и остались неизвестными, ибо совершались они под водой. По-видимому, этот культ распространился среди них потому, что имя «Молох» напоминало им естественно-научное (molche) или немецкое (Molch) название для саламандры.

Из вышеизложенного следует, что Саламандровый Вопрос сначала и на протяжении достаточно долгого времени рассматривался лишь в смысле рассуждений о том, в состоянии ли саламандры (и если да, то до какой степени), как разумные и в значительной степени цивилизованные существа, пользоваться теми или иными правами человека – пусть даже будучи где-то на грани человеческого общества и заведенного им порядка; иными словами, это было внутреннее дело конкретных государств, разрешаемое в рамках гражданского права. Годами никому даже не приходило в голову, что Саламандровый Вопрос может иметь важнейшее международное значение и что с саламандрами, скорее всего, придется иметь дело не просто как с разумными существами, но и как с единым саламандровым коллективом или даже нацией саламандр. Вообще-то, первый шаг к такому пониманию Саламандрового Вопроса сделали как раз те самые эксцентричные христианские секты, которые пытались крестить саламандр, ссылаясь на слова Писания: «Идите по всему миру, учите все народы». Тем самым впервые была высказана мысль о том, что саламандры представляют собой нечто вроде нации[36 - Кстати, упоминавшаяся выше католическая молитва за саламандр давала им такое определение: Dei creatura de gente Molche (Твари Божии народа саламандр).]. Однако по-настоящему первое и воистину интернациональное и принципиальное признание саламандр в качестве нации содержалось в получившем широчайшую известность воззвании Коммунистического интернационала, подписанном товарищем Молоковым[37 - Игра слов: саламандра по-чешски – mlok. – Примеч. перев.]и адресованном «всем эксплуатируемым и революционным саламандрам всех стран»[38 - Вот текст воззвания, сохранившийся среди бумаг пана Повондры:Товарищи саламандры!Капитализм нашел свою последнюю жертву. Когда его тирания начала окончательно и бесповоротно гнуться под революционным напором классово-сознательного пролетариата, загнивающий капитализм заставил служить себе вас, Труженики Моря, душевно поработил вас своей буржуазной цивилизацией, подчинил вас своим классовым законам, отнял у вас какую бы то ни было свободу и сделал все, чтобы безнаказанно и немилосердно эксплуатировать вас…(14 строк запрещено цензурой)Трудящиеся саламандры! Наступает минута, когда вы начинаете осознавать всю тяжесть того рабства, в котором вы живете…(7 строк запрещено)…и требовать соблюдения своих прав – классовых и национальных!Товарищи саламандры! Революционный пролетариат всего мира подает вам руку…(11 строк запрещено)…любыми средствами. Создавайте заводские советы, избирайте из своего числа доверенных лиц, создавайте забастовочные фонды! Рассчитывайте на то, что сознательный рабочий класс не оставит вас одних в вашей справедливой борьбе и плечом к плечу с вами пойдет в последний бой…(9 строк запрещено)Эксплуатируемые и революционные саламандры всех стран, соединяйтесь! Это есть наш последний и решительный бой!МОЛОКОВ].

Хотя само по себе это воззвание, кажется, не оказало на саламандр прямого воздействия, оно вызвало большую шумиху в мировой печати. У него появилось множество последователей, по крайней мере в том смысле, что на саламандр хлынули как из рога изобилия разнообразные пламенные призывы с самых разных сторон, – призывали их к тому, чтобы саламандры все, как одна, присоединились к той или иной идейной, политической или социальной программе, существующей в человеческом обществе[39 - В коллекции пана Повондры мы нашли лишь несколько подобных воззваний; остальные, вероятно, с течением времени посжигала пани Повондрова. Из сохранившегося материала приводим здесь хотя бы некоторые обращения:(Пацифистский манифест)(Немецкая листовка)

Саламандры, долой евреев! (нем.)(Воззвание группы анархистов-бакунинцев)(Публичное обращение скаутов, занимающихся водным спортом)(Открытое письмо Центрального союза акваристических обществи владельцев водных домашних животных)(Воззвание Общества нравственного возрождения)(Воззвание фракции гражданских реформ в Дьеппе)(Общество взаимопомощи бывших моряков)(Клуб пловцов в Эгире)Особенно важным (если судить по тому, как пан Повондра тщательно подклеил эту вырезку) было, вероятно, воззвание, текст которого приводим здесь полностью:].

После этого Саламандровым Вопросом занялось и Международное бюро труда в Женеве. Там столкнулись два противоположных мнения: сторонники одного из них признавали саламандр новым трудящимся классом и требовали распространить на них в полном объеме социальное законодательство, касающееся продолжительности рабочего дня, оплачиваемых отпусков, страхования по инвалидности и старости и так далее. Сторонники другого мнения, напротив, утверждали, что в лице саламандр растут опасные конкуренты для людей-трудящихся и что использование труда саламандр просто-напросто необходимо запретить как явление антисоциальное. Против этого предложения выступили не только представители работодателей, но и делегаты от рабочих, указав на то, что саламандры теперь уже являются не только новой трудовой армией, но и сделались крупными и все более важными потребителями. Они указали на то, что в последнее время в небывалом прежде объеме возросла занятость в металлообработке (орудия труда, машины и металлические идолы для саламандр), в производстве вооружений, в химической (подводные взрывчатые вещества), бумажной (учебники для саламандр), цементной, лесной промышленности, в производстве искусственного корма (Salamander-Food) и во многих других отраслях; тоннаж торгового флота увеличился по сравнению с временами до открытия саламандр на 27 процентов, а добыча угля – на 18,6 процента. Косвенным образом – из-за роста занятости и уровня благосостояния людей – растет оборот и в других отраслях промышленности. Кроме того, в самое последнее время саламандры начали заказывать различные детали машин по чертежам, которые начертили они сами: под водой они монтируют из них пневматические дрели, молоты, подводные двигатели, печатные станки, радиопередатчики, передающие сигналы под водой, и другие механизмы их собственной конструкции. За эти детали саламандры платят повышенной производительностью труда. В наши дни уже пятая часть всей мировой продукции тяжелой промышленности и точной механики зависит от заказов саламандр. Уничтожьте саламандр – и закроете тем самым пятую часть заводов; вместо сегодняшнего процветания вы получите миллионы безработных.

Международное бюро труда, безусловно, не могло не считаться с этими возражениями. В конце концов после долгих дискуссий был достигнут компромисс о том, что «вышеозначенные работники группы S (земноводные) могут быть заняты только под водой или в воде, на берегу же – лишь на расстоянии не более десяти метров от наивысшей черты прилива; они не имеют права добывать уголь или нефть на морском дне, не имеют права производить бумагу, текстильную продукцию или искусственную кожу из морских водорослей для сбыта на суше и так далее». Все ограничения, которые были наложены на саламандровое производство, были сведены в кодекс из девятнадцати параграфов. Подробности о них мы здесь не приводим, главным образом по той причине, что, разумеется, они никогда и нигде не соблюдались; однако в качестве образца всеобъемлющего и в прямом смысле слова международного решения Саламандрового Вопроса в его экономическом и социальном аспектах данный кодекс, безусловно, стал выдающимся и заслуживающим всяческих похвал документом.

Несколько медленнее продвигались дела с международным признанием саламандр в другой сфере, а именно в области культурных взаимосвязей. Когда в научном журнале под именем Джона Симэна вышла статья «Геологическое строение морского дна у Багамских островов», которую затем многократно цитировали в иных трудах, то никто еще не подозревал, что речь идет о работе ученой саламандры; когда, однако, научные конгрессы, различные академии и ученые общества стали получать сообщения и целые фундаментальные работы по вопросам океанографии, географии, гидробиологии, высшей математики и иных точных наук, подписанные исследователями-саламандрами, это всякий раз вызывало большое смятение, а иногда и отторжение, которое великий д-р Мартель выразил словами: «И эта пакость будет нас учить?» Японский специалист д-р Оношита, который осмелился процитировать сообщение одной саламандры (нечто о развитии желткового мешка у головастика глубоководной морской рыбки Argyropelecus hemigymnus Cocco), подвергся бойкоту со стороны ученого сообщества и совершил харакири; для университетской науки было делом чести и корпоративной солидарности – не принимать во внимание ни одной научной работы саламандр. Тем большее внимание (если не сказать, возмущение) вызвал поступок Университетского центра в Ницце, пригласившего для чтения торжественной лекции д-ра Шарля Мерсье, высокоученую саламандру из тулонской пристани. Выступление д-ра Мерсье о теории сечений конусов в неевклидовой геометрии прошло с выдающимся успехом[40 - В коллекции пана Повондры сохранилось довольно поверхностное, в духе газетных очерков, описание этого торжества; к сожалению, сохранилась лишь половина рассказа, вторая часть по неизвестным причинам куда-то запропала.Ницца, 6 маяВ красивом светлом здании Института по изучению Средиземноморья на Promenade des Anglais царит сегодня оживление. Два agents de police не пускают случайных прохожих на тротуар, давая дорогу приглашенным, которые по красному ковру поднимаются в гостеприимный амфитеатр, дышащий приятной прохладой. Мы видим здесь улыбающегося господина мэра Ниццы, господина префекта в цилиндре, генерала в ярко-голубой форме, господ с красными значками Почетного легиона, дам известного возраста (в этом сезоне в моде терракотовый цвет), вице-адмиралов, репортеров, профессоров и благородных старцев, представителей разных наций, которых на C?te d’Azur всегда множество. Вдруг – небольшой инцидент: некое странное создание робко и незаметно пытается пробраться через толпу почетных гостей; снизу доверху оно закутано в какую-то длинную черную пелерину или домино, на глазах у него огромные темные очки; оно суетливо и в то же время неуверенно ковыляет к переполненному вестибюлю.«Hе vous, – кричит один из жандармов, – qu’est-ce que vous cherchez ici?» – но мы уже видим, как к перепуганному гостю спешат университетские сановники, рассыпаясь в любезностях: Cher docteur, сюда, cher docteur, туда. Значит, это и есть д-р Шарль Мерсье, ученая саламандра, которая должна сегодня выступать перед цветом Лазурного Берега! Поспешим же, чтобы нам еще досталось местечко в торжественно-возбужденной аудитории!В президиуме восседают Monsieur le Maire, великий поэт Monsieur Поль Маллори, M-me Мария Диминяну – делегат Международного бюро интеллектуального сотрудничества, ректор Института по изучению Средиземноморья и другие официальные лица. Сбоку от президиума – кафедра для докладчика, а за ней – ну да, эмалированная ванна. Самая обычная эмалированная ванна, какие бывают в ванных комнатах. Двое сотрудников института приводят на сцену робкое создание, закутанное в длинный балахон. Публика аплодирует как-то недружно. Д-р Шарль Мерсье застенчиво кланяется и неуверенно озирается, ища взглядом, куда бы ему сесть. «Voil?, monsieur, – шепчет один из сотрудников, указывая на ванну, – это для вас». Д-р Мерсье, очевидно, ужасно смущается, но не знает, как отклонить подобный знак внимания; он пытается наконец как можно незаметнее занять место в ванне, но запутывается в своем длинном балахоне и прямо-таки плюхается в ванну. Господа в президиуме обильно политы водой, но, впрочем, делают вид, будто бы ничего не случилось; в аудитории раздается истерический смешок, но зрители из первых рядов грозно озираются, шипя: «тсс!» В этот момент поднимается с места Monsieur le Maire et Dеputе и берет слово: «Дамы и господа, я имею честь приветствовать на территории прекрасного города Ницца доктора Шарля Мерсье, выдающегося представителя научной жизни наших близких соседей, обитателей морских глубин. (Д-р Мерсье высовывается из воды до половины и отвешивает глубокий поклон.) Впервые в истории цивилизации земля и море протягивают друг другу руки для интеллектуального сотрудничества. До сих пор на пути духовной жизни стояла неодолимая преграда – ею был Мировой океан. Мы могли пересечь его, могли бороздить его на своих кораблях в любых направлениях, но в глубины его, дамы и господа, наша цивилизация проникнуть не могла. Маленький кусочек суши, на котором живет человечество, был вплоть до наших дней окружен девственным и диким морем; это великолепное обрамление, однако, также и извечная граница: с одной стороны, поднимающаяся вверх по ступеням развития цивилизация, с другой – вечная и неизменная природа. Теперь, мои дорогие слушатели, эта граница рушится. (Аплодисменты.) Нам, детям нынешнего великого времени, выпало на долю ни с чем не сравнимое счастье – быть очевидцами того, как растет наше духовное отечество, как переступает оно свои собственные рубежи, спускается в морскую пучину, проникает в самые глубины и соединяет старую культурную землю с современным и цивилизованным океаном. Какое великолепное зрелище! (Крики: «Браво!») Дамы и господа, только рождение океанской культуры, выдающегося представителя коей мы имеем честь приветствовать сегодня среди нас, сделало наш земной шар действительно – и во всей полноте – цивилизованной планетой! (Бурные аплодисменты. Д-р Мерсье приподнимается в ванне и кланяется.) Дорогой доктор и большой ученый! – обращается затем Monsieur le Maire et Dеputе к д-ру Мерсье, который, опираясь на край ванны, растроганно и с трудом шевелит своими жабрами, – вы сможете передать своим соотечественникам и друзьям на дне морском наши приветы, наше восхищение и самые восторженные симпатии. Скажите им, что в вашем лице, в лице наших морских соседей, мы приветствуем авангард прогресса и просвещения, тот авангард, который шаг за шагом будет покорять бескрайние морские просторы и создаст новый культурный мир на дне океана. Я уже вижу, как в морских глубинах вырастают новые Афины и второй Рим, вижу, как расцветает там новый Париж с подводными Сорбоннами и Луврами, Триумфальными арками и Могилами неизвестных солдат, с театрами и бульварами. Позвольте мне высказать и самую сокровенную мою мысль: я надеюсь, что и рядом с нашей дорогой Ниццей в голубых волнах Средиземного моря вырастет новая славная Ницца – ваша Ницца, – которая своими великолепными подводными проспектами, садами и променадами украсит наш Лазурный Берег. Мы хотим ближе познакомиться с вами и хотим, чтобы вы лучше узнали нас; сам я глубоко убежден, что более близкие научные и общественные контакты, которым мы положили сегодня начало под столь счастливой звездой, приведут наши народы ко все более тесному сотрудничеству – как культурному, так и политическому – в интересах всего человечества, ради мира во всем мире, процветания и прогресса. (Продолжительные аплодисменты.)Наконец встает д-р Шарль Мерсье и пытается в нескольких словах поблагодарить господина мэра и депутата от Ниццы; однако он, во-первых, слишком растроган, во-вторых, его произношение отличается некоторыми особенностями, так что из его речи мне удалось распознать лишь несколько с полным напряжением сил произнесенных слов, если не ошибаюсь, среди них были «для меня это большая честь», «культурные связи» и «Виктор Гюго». После чего в большом волнении д-р Мерсье опять укрывается в своей ванне.Слово получает Поль Маллори. О нет, это не речь, а настоящий поэтический гимн, озаренный глубокой философией. Он благодарит судьбу, говорит, что дожил до того времени, когда сбывается и подтверждается одна из самых прекрасных легенд человечества. «Это воплощение и подтверждение того, о чем говорилось в легендах, поистине удивительно: вместо мифической, погрузившейся в пучину Атлантиды мы наблюдаем со священным восторгом новую Атлантиду – которая поднимается из пучины! Дорогой коллега Мерсье, вы, поэт пространственной геометрии, и ваши ученые друзья – вы первые посланники этого нового мира, который выходит из глубин морских, вы приходите к нам не как Афродита Пенорожденная, но как Паллада Анадиомена. Но гораздо более удивительной и ни с чем не сравнимой тайной является то, что кроме этого…» (Окончание отсутствует.)].

На этом торжестве в качестве делегата от женевской организации присутствовала мадам Мария Диминяну. Эта блестящая, благородная дама была так тронута скромным поведением и ученостью д-ра Мерсье («Pauvre petit, – воскликнула она, – il est tellement laid»[41 - Бедняжка, он такой безобразный! (фр.)]), что сделала целью своей и без того деятельной и энергичной жизни принятие саламандр в Лигу наций. Напрасно государственные мужи объясняли красноречивой и пробивной даме, что саламандры, не имея нигде на свете ни государственного суверенитета, ни собственной территории, не могут быть членами Лиги наций. Мадам Диминяну начала пропагандировать идею, что в таком случае саламандры должны получить для себя свободную территорию, где могли бы основать подводное государство. Это предложение, однако, было сочтено нежелательным – если не сказать дерзким; но в конце концов было найдено счастливое решение: создать при Лиге наций особую Комиссию по изучению Саламандрового Вопроса, для участии в работе которой будут приглашены также два делегата от саламандр; одним из них по настоянию мадам Диминяну стал тот самый д-р Шарль Марсье из Тулона, вторым же оказался некий дон Марио, толстая ученая саламандра с Кубы, чьи научные интересы лежали в области планктона, а также неритических и пелагических зон. С назначением делегатов саламандры достигли наиболее высокого на то время международного признания своего существования[42 - Среди документов пана Повондры сохранился несколько мутный газетный снимок, на котором оба делегата от саламандр поднимаются по лесенке из Женевского озера на набережную Монблан, чтобы отправиться на заседание комиссии. Можно предположить, что озеро и стало их официальной резиденцией в Женеве.Что касается женевской Комиссии по изучению Саламандрового Вопроса, то она проделала большую и заслуживающую уважения работу, главным результатом которой было то, что она весьма тщательно избегала обсуждения любых жгучих политических и хозяйственных вопросов. Она заседала постоянно в течение многих лет и провела свыше тысячи трехсот заседаний, на которых велись добросовестные дебаты о введении единой международной терминологии для обозначения саламандр. Дело в том, что в этой сфере господствовал безнадежный хаос: помимо научных терминов вроде Salamandra, Molche, Batrachus (которые начали казаться несколько некорректными) предлагалась целая куча других названий: саламандр предлагали называть тритонами, нептунидами, фетидами, нереидами, атлантами, океаниками, посейдонами, лемурами, пелагами, литоралями, понтиками, батидами, абиссами, гидрионами, сумаринами, жандемерами (от Gens de Mer) и т. д. Комиссия по изучению Саламандрового Вопроса должна была выбрать из всех этих названий наиболее подходящее – и занималась решением этой задачи горячо и добросовестно вплоть до самого конца Эпохи Саламандр, но так и не пришла к окончательному и единодушному решению.].

Итак, саламандры энергично и неустанно развиваются. Их численность уже перевалила за семь миллиардов, но при этом чем выше они взбираются по лестнице цивилизации, тем сильнее падает у них рождаемость (до двадцати – тридцати головастиков на самку в год). Они заселили уже более шестидесяти процентов всех побережий земли; не добрались пока они до полярных берегов, однако саламандры из Канады уже начали колонизировать побережье Гренландии и даже оттесняют эскимосов во внутренние районы острова, начиная вместо них заниматься рыбной ловлей и торговлей рыбьим жиром. Наряду с их расцветом в материальной сфере продолжается и культурный прогресс; саламандры уверенно входят в число цивилизованных наций с обязательным школьным образованием, они могут гордиться сотнями собственных подводных газет, выходящих миллионными тиражами, великолепно оборудованными научно-исследовательскими институтами и так далее.

Конечно же, этот культурный подъем не всегда проходил гладко и без внутреннего сопротивления. Мы, правда, чрезвычайно мало знаем о внутренних делах саламандр, однако, судя по некоторым признакам (например, по найденным трупам саламандр с откушенными носами и головами), можно прийти к выводу, что под поверхностью моря долгое время бушевал страстный идейный спор между старосаламандрами и младосаламандрами. Младосаламандры, как представляется, стояли за прогресс без границ и преград, утверждая, что и под водой необходимо догнать сушу и сравняться с ней по уровню цивилизованности – со всем, что с этим связано, включая футбол, флирт, фашизм и половые извращения. Старосаламандры же, очевидно, консервативно цеплялись за природную сущность саламандр и не желали отказаться от старых добрых животных привычек и инстинктов; они безусловно осуждали лихорадочную погоню за новинками и видели в ней знамение упадка и предательство завещанных дедами саламандровых идеалов. Разумеется, они возмущались и чужеродными влияниями, которым слепо подчиняется нынешняя развращенная молодежь, и спрашивали, достойно ли гордых и уверенных в себе саламандр слепо обезьянничать за людьми[43 - Пан Повондра включил в свою коллекцию две-три вырезки из газеты «Народни политика», посвященные современной молодежи; очевидно, лишь по невнимательности он принял их за статьи из прессы о саламандрах описываемого нами периода в развитии их цивилизации.]. Можно себе представить, что выдвигались лозунги вроде «Назад к миоцену! Долой всяческое очеловечивание! Выступим за старую добрую саламандренность!» и так далее. Очевидно, существовали все предпосылки для острого конфликта между поколениями, придерживающимися разных мнений, и для глубоких духовных революций в развитии саламандр; очень жаль, что мы не можем привести здесь подробности, однако надеемся, что саламандры использовали из этого конфликта все, что только можно.

Итак, мы видим саламандр на пути к наивысшему расцвету; однако и человечество в это время небывалым образом процветает. Лихорадочно сооружаются новые берега, старые мели превращаются в новую сушу, посреди океана вырастают искусственные авиационные острова; но все это лишь игрушки в сравнении с гигантскими техническими проектами полной перестройки нашего земного шара, ожидающие только разрешения вопроса о том, кто будет их финансировать. По ночам саламандры неустанно работают на всех морях и на побережьях всех континентов; кажется, что они всем довольны и не требуют для себя ничего, кроме возможности трудиться и сверлить под берегами норы и переходы своих темных жилищ. У саламандр есть свои подводные и подземные города, свои глубинные столицы, свои Эссены и Бирмингемы на дне морском, в двадцати или пятидесяти метрах под водой; есть у них свои перенаселенные фабричные кварталы, порты, транспортные линии и миллионные мегаполисы; иными словами, у них есть свой мир, более или менее незнакомый[44 - Один житель Дейвиц рассказывал пану Повондре, что, купаясь в Катвейке-ан-Зее, в Голландии, он заплыл далеко в море – и вдруг служитель на пляже закричал ему, чтобы он вернулся. Этот господин (некий пан Пршигода, комиссионер) пропустил это мимо ушей и плыл дальше, тогда служитель прыгнул в лодку и быстро нагнал пловца. «Дружище, – сказал он, – здесь купаться запрещено!»– Почему? – спросил пан Пршигода.– Тут саламандры.– Ну, их я не боюсь, – отвечал пан Пршигода.– У них тут под водой какие-то фабрики или что-то такое, – проворчал служитель. – Тут, дружище, никто не купается.– Почему?– Саламандрам это не нравится.]людям, но, по-видимому, высокоразвитый с точки зрения технологии. Правда, у них нет доменных печей и металлургических заводов, однако люди поставляют им металлы в обмен на их работу. У них нет и собственной взрывчатки, однако и ее люди им продают. Источник энергии для них – море с его приливами и отливами, глубинными течениями и разницей температур; турбины, правда, у них тоже от людей, зато они научились их использовать, а что, в конце концов, такое цивилизация, если не умение пользоваться вещами, придуманными кем-то другим? Хотя у саламандр, надо признать, нет своих оригинальных идей, у них вполне существует собственная наука. Правда, у них нет своей музыки или литературы, но они прекрасно обходятся и без них, – так что и люди начинают приходить к выводу, что саламандры в этом удивительно прогрессивны и опережают свое время. Ну вот, настал момент, когда и люди уже могут чему-то научиться у саламандр, – и неудивительно: разве саламандры не достигают выдающихся успехов? И с кого же людям брать пример, если не с успешных… ммм… созданий? Никогда еще в истории человечества не производилось, не строилось и не зарабатывалось столько, как в эту великую эпоху. Воистину, вместе с саламандрами в мир явился гигантский прогресс и родился идеал именем Количество. «Мы люди Эпохи Саламандр» – эту фразу произносят с поистине заслуженной гордостью; куда до него обветшалой Эпохе Людей с ее медленной, мелочной, бесполезной возней, которую называли культурой, искусством, чистой наукой или как там еще! Утверждается, что сознательные люди Эпохи Саламандр не будут, как прежде, тратить свое время на раздумья о сути вещей; отныне их будет интересовать только их количество и массовое производство. Все будущее мира состоит исключительно в неуклонном повышении производства и потребления, потому и поголовье саламандр должно расти – чтобы они могли еще больше всего произвести, а затем еще больше сожрать. Короче говоря, саламандры – это и есть Количество; их эпохальное деяние заключается в том, что их так много. Только теперь человеческая смекалка и изобретательность могут работать в полную силу, поскольку работают они в космических масштабах, на пределе производственных мощностей и с рекордным оборотом капитала; в общем, это великая – великая! – эпоха.

Чего же еще недостает, чтобы к удовольствию всех наступил Дивный Новый Век, век всеобщего благоденствия? Что мешает рождению желанной Утопии, которая пожала бы плоды всех триумфов техники и открыла бы для благосостояния людей и усердия саламандр – все дальше и дальше, до бесконечности – все новые и новые великолепные возможности?

Воистину, ничего! Поскольку отныне Саламандровый Бизнес будет увенчан проницательностью государственных мужей, которые заранее позаботятся о том, чтобы устранить все помехи на пути колес Нового Века. В Лондоне собралась конференция государств, имеющих выход к морю, на которой разработана и одобрена Международная конвенция о саламандрах. Высокие договаривающиеся стороны обязуются друг перед другом, что не будут направлять своих саламандр в суверенные воды других государств; что они не допустят того, чтобы их саламандры каким-либо образом нарушили территориальную целостность или границы международно признанной сферы влияния любого иного государства; что они никоим образом не будут вмешиваться во взаимоотношения других морских держав с их саламандрами; что в случае конфликта между своими и чужими саламандрами они подчинятся решению Гаагского арбитража; что они не будут предоставлять своим саламандрам оружие, калибр которого превышал бы калибр обыкновенного подводного пистолета для защиты от акул (т. н. Safrа?nek-gun или shark-gun); что они не допустят, чтобы их саламандры завязывали какие-либо тесные отношения с саламандрами, подчиненными суверенитету иного государства; что они не будут при помощи саламандр возводить новую сушу или расширять свою территорию без предварительного одобрения Постоянной морской комиссии в Женеве, и так далее (всего в документе было тридцать семь параграфов). Напротив, были отвергнуты:

– британское предложение – чтобы морские державы отказались от обязательного военного обучения саламандр;

– французское предложение – чтобы саламандры были интернационализированы и подчинены Международному саламандровому бюро по обустройству мировых вод;

– германское предложение – чтобы на каждой саламандре было выжжено клеймо государства, подданным которого эта саламандра является;

– еще одно германское предложение – чтобы каждому приморскому государству было позволено иметь лишь определенное число саламандр в соответствии с оговоренной квотой;

– итальянское предложение – чтобы государствам с переизбытком саламандр были предоставлены для колонизации новые участки побережья или участки морского дна;

– японское предложение – чтобы над саламандрами (черными от природы) международный мандат осуществляла японская нация, как представительница народов цветных рас[45 - Это предложение, очевидно, было связано с широкомасштабной политической пропагандистской кампанией. Благодаря склонности пана Повондры к коллекционированию, мы располагаем чрезвычайно важным документом, связанным с ней. В документе говорится буквально следующее:].

Обсуждение этих предложений было отложено до следующей конференции морских держав, которая, однако, в силу разных причин уже не состоялась.

«Данный международный акт, – писал в «Le Temps» М. Жюль Зауэрштоф, – обеспечивает будущность саламандр и мирный прогресс человечества на долгие десятилетия вперед. Поздравим лондонскую конференцию с успешным завершением трудных переговоров. Поздравим и саламандр с тем, что принятый статут предоставляет им защиту Гаагского суда; теперь они могут спокойно и с полным доверием отдаваться своей работе и своему подводному прогрессу. Необходимо отметить, что деполитизация Саламандрового Вопроса, выражением которой стала лондонская конвенция, есть одна из важнейших гарантий мира во всем мире; в особенности разоружение саламандр снижает вероятность подводных конфликтов между государствами. Необходимо признать, что – несмотря на многочисленные пограничные и геополитические конфликты почти на всех континентах – всеобщему миру теперь не грозит никакая немедленная опасность, по крайней мере со стороны моря. Но и на суше, как представляется, мир сейчас обеспечен в куда большей мере, чем когда-либо в истории. Приморские государства заняты по горло сооружением новых берегов; они могут расширять свои территории за счет мирового океана, вместо того чтобы пытаться раздвинуть свои сухопутные границы. Нет уже необходимости при помощи смертоносного железа и газов бороться за каждый клочок земли: лопат и мотыг саламандр достаточно для того, чтобы каждое государство построило себе столько территории, сколько ему надо, – и эту мирную работу саламандр во благо мирового спокойствия и процветания всех наций гарантирует именно лондонская конвенция. Никогда еще наша планета не была так близка к прочному миру и хотя и мирному, но внушительному расцвету, как именно сейчас. Вместо Саламандрового Вопроса, о котором столько писали и говорили, отныне, можно полагать, люди с полным правом будут говорить о Золотом Саламандровом Веке».

Глава 3

Пан Повондра снова читает газеты

Ни на ком так хорошо не заметен бег времени, как на детях. Куда подевался маленький Франтик, которого мы (кажется, совсем недавно!) покинули сидящим над учебником с левыми притоками Дуная?

– Куда опять подевался этот Франтик? – ворчит пан Повондра, разворачивая свою вечернюю газету.

– Да как всегда… – отвечает пани Повондрова, склонившись над шитьем.

– К девчонке своей пошел! – негодует Повондра-отец. – Гадкий мальчишка! Ему всего-то тридцать, а уже ни одного вечера дома посидеть не может!

– Из-за своей беготни сколько носков изнашивает! – вздыхает пани Повондрова, натягивая очередной безнадежный носок на деревянный гриб. – Ну вот что с ним поделаешь? – размышляет пани Повондрова, осматривая огромную дыру на пятке, по форме похожую на остров Цейлон. – Хоть возьми да выброси! – критически оценивает она результаты осмотра, однако после новых стратегических размышлений бескомпромиссно вонзает иголку в южное побережье Цейлона.

Наступает благородная семейная тишина, столь дорогая Повондре-отцу. Только шуршит газета, и отвечает ей быстро продергиваемая нитка.

– Ну что, поймали? – спрашивает пани Повондрова.

– Кого?

– Ну, этого убийцу, который зарезал женщину.

– Да ну его, твоего убийцу, – ворчит, защищаясь, пан Повондра. – Тут вот пишут, что между Японией и Китаем обострились отношения. А это дело серьезное. Там у них все дела серьезные.

– Наверное, не поймают его уже, – замечает пани Повондрова.

– Кого?

– Да убийцу. Когда женщин убивают, то убийц почти никогда не могут поймать.

– Японцы, понимаешь ли, недовольны, что Китай регулирует Желтую реку. Вот такая вот геополитика. Пока там Желтая река творит свои черные дела, в Китае все время наводнения, голод, а от этого Китай слабеет, понимаешь? Дай-ка мне, мать, ножницы, я это вырежу.

– Зачем?

– А тут пишут, что на этой Желтой реке работает два миллиона саламандр.

– Это много, да?

– Ну да, наверное. За них, конечно, платит Америка, это ясно. Поэтому микадо хочет там насадить своих саламандр. Ну и вот, надо же!

– Что там такое?

– Да вот «Пти паризьен» пишет, что Франция этого не потерпит. Все правильно. Я бы тоже не потерпел.

– Чего бы ты не потерпел?

– Чтобы Италия расширяла остров Лампедуза. Это чрезвычайно важная стратегическая точка, понимаешь? Итальянцы оттуда могли бы грозить Тунису. Вот посмотри, «Пти паризьен» как раз пишет, что итальянцы будто бы хотят устроить на Лампедузе морскую крепость первого класса. Говорят, там тысяч шестьдесят вооруженных саламандр. Тут уж шутки кончаются. Шестьдесят тысяч, мать, это ведь три дивизии. Я всегда говорил: на Средиземном море когда-нибудь рванет, это к бабке не ходи. Дай-ка я вырежу.

Цейлон тем временем под усердной рукой пани Повондровой уже исчез, сократившись примерно до размеров острова Родос.

– А вот еще и Англия, – рассуждает Повондра-отец, – у них тоже все не слава богу. В палате общин говорили, что Великобритания будто бы отстает от других государств по части этих самых водных сооружений. Мол, другие колониальные державы между собой соревнуются – кто больше построит новых берегов и континентов, а британский кабинет из-за своих консервативных предрассудков против саламандр… Ну да, мать, все правильно. Англичане страшно консервативны. Знавал я одного лакея из британского посольства, так вот он, ей-богу, ни разу не взял в рот нашего чешского холодца. У них, говорит, такого никто не ест – ну вот и он не будет есть. Так что ничуть не удивляюсь, что другие страны их обогнали. – Пан Повондра с серьезным видом покачал головой. – А Франция вот расширяет свои берега у Кале. Вот газеты в Англии и шумят, что Франция сможет их обстреливать через Ла-Манш, если пролив сузится. Это им за их глупость. Они ведь сами могли расширить берега у Дувра и преспокойно обстреливать Францию.

– Да зачем им вообще обстреливать? – спросила пани Повондрова.

– Ну, ты это вряд ли поймешь. По военным соображениям. Не удивлюсь, если там однажды начнется мясорубка. Там или еще где-нибудь. Ты, мать, пойми, что теперь, из-за этих саламандр, ситуация в мире совсем другая. Совершенно другая!

– Так что же, ты считаешь, что война будет? – встревожилась пани Повондрова. – А как же тогда… Как же наш Франтик – как бы ему не пришлось идти…

– Война? – задумался Повондра-отец. – Должно быть, без мировой войны не обойтись, чтобы державы могли поделить между собой море. Но мы останемся нейтральными. Кто-то же должен оставаться нейтральным, чтобы поставлять тем, кто воюет, оружие и все остальное. Ну да, так и будет! – решил пан Повондра. – Но вы, женщины, в этом ничего не смыслите.

Пани Повондрова поджала губы и быстрыми стежками принялась довершать удаление острова Цейлон с носка Повондры-сына.

– А если вспомнить о том, – заговорил Повондра-отец, с трудом скрывая гордость, – что, если бы не я, вся эта угрожающая ситуация и вовсе бы не возникла! Не приведи я тогда того капитана к пану Бонди, вся история сложилась бы по-другому. Другой швейцар просто не пустил бы его на порог, но я решил: нет, приму удар на себя. И вот что вышло: теперь из-за этого проблемы у таких стран, как Англия, Франция! И кто знает, что еще нас ждет… – Пан Повондра в волнении лихорадочно задымил своей трубкой. – Такие дела, дорогуша моя. Во всех газетах только и пишут что о саламандрах. Вот опять… – Повондра-отец отложил трубку. – Пишут, что у города Канкесантурай на Цейлоне саламандры напали на какую-то деревню, будто там туземцы до того убили несколько саламандр. «Была вызвана полиция и взвод туземных войск, – прочитал вслух пан Повондра, – после чего завязалась полномасштабная перестрелка между саламандрами и людьми. Среди солдат было несколько раненых…» – Повондра-отец отложил газету. – Мне все это, мать, совсем не нравится.

– Почему? – удивилась пани Повондрова, заботливо и удовлетворенно постукивая рукояткой ножниц по тому месту, где когда-то был остров Цейлон. – Что такого случилось-то?

– Не знаю, – пробормотал Повондра-отец и в волнении начал ходить туда-сюда по комнате. – Но это мне совсем не нравится. Нет. Не нравится. Перестрелка между людьми и саламандрами… Этого просто нельзя было допускать!

– А может, саламандры просто защищались, – успокаивающим голосом сказала пани Повондрова, отодвинув носки в сторону.

– Вот именно! – проворчал пан Повондра в беспокойстве. – Если эти твари начнут защищаться, то дело швах. В первый раз ведь такое произошло… Черт, мне это совсем не нравится! – Пан Повондра остановился в раздумьях. – И вот что… может быть… наверное, не нужно мне было пускать этого капитана к пану Бонди!

Книга третья

Война с саламандрами

Глава 1

Бойня на Кокосовых островах

В одном пан Повондра ошибся: перестрелка у города Канкесантурай была уже не первым столкновением между людьми и саламандрами. Первый известный в истории конфликт произошел за несколько лет до того, еще в золотой век пиратских набегов на саламандр, на Кокосовых островах. Впрочем, и это был не первый подобный инцидент, в тихоокеанских портах ходило достаточно историй о разных прискорбных случаях, когда саламандры тем или иным способом энергично сопротивлялись – не только пиратам, но и нормальной S-Trade; о таких банальностях, впрочем, в учебниках истории не пишут.

На Кокосовых же островах (которые называют также островами Килинг) дело было так. Туда для обычной охоты на саламандр типа «Макароны» приплыло пиратское судно «Монроз» под командой капитана Джеймса Линдлея, принадлежавшее известной гарримановской Тихоокеанской торговой компании. На Кокосовых островах располагалась известная и богатая саламандровая бухта, заселенная еще капитаном ван Тохом, однако затем из-за своего отдаленного положения предоставленная, как говорится, промыслу Божию. Нельзя упрекать капитана Линдлея в неосторожности – и даже в том, что он отправил своих людей на берег невооруженными. (В то время грабительская торговля саламандрами уже вошла в определенную колею. Надо отметить, что в прежние времена пиратские суда и команды были вооружены пулеметами и даже легкими орудиями, – впрочем, не против саламандр, а из-за опасности недобросовестной конкуренции со стороны других пиратов. На острове Каракелонг однажды произошла стычка между командой гарримановского парохода и экипажем датского судна, капитан которого считал Каракелонг своим охотничьим угодьем. Обе команды тогда свели между собой старые счеты, порожденные спорами по вопросам торговли и престижа: они оставили саламандр в покое и начали палить друг в друга из ружей и «гочкисов»; на суше датчане одержали верх, бросившись врукопашную, вооруженные ножами, однако затем гарримановский пароход с успехом обстрелял из пушек датское судно, послав его ко дну со всеми потрохами, не исключая и капитана Нильса. Все это назвали «Каракелонгским инцидентом». Тогда в дело пришлось вмешаться официальным учреждениям и правительствам соответствующих государств; в конце концов пиратским кораблям запретили пользоваться пушками, пулеметами и ручными гранатами; кроме того, флибустьерским компаниям пришлось разделить между собой так называемые свободные охотничьи угодья, так что каждая колония саламандр отныне посещалась только определенным пиратским судном. Это джентльменское соглашение крупных пиратов действительно соблюдалось и уважалось, причем и мелкими пиратскими фирмочками.) Вернемся, однако, к капитану Линдлею. Он действовал полностью в духе обычных для того времени торговых и морских обычаев, отправляя своих людей охотиться на саламандр на Кокосовых островах, вооружив их лишь дубинками и веслами, – так что служебное расследование после инцидента полностью оправдало покойного капитана.

Командой, которая высадилась в ту лунную ночь на Кокосовых островах, руководил капитан-лейтенант Эдди МакКарт, весьма опытный в облавах подобного рода. Правда, стадо саламандр, которое он обнаружил на берегу, было необычайно многочисленным, насчитывая, на глаз, от шестисот до семисот взрослых сильных самцов, в то время как под командой МакКарта было всего-то шестнадцать человек; но нельзя ставить ему в вину то, что он не отказался от своего предприятия, – хотя бы потому, что офицерам и команде грабительских судов по обычаю выплачивалась премия за каждую пойманную саламандру. В ходе последующего расследования морское ведомство признало, что «лейтенант МакКарт, безусловно, несет ответственность за прискорбное происшествие», однако же «при данных обстоятельствах, вероятно, никто не действовал бы иначе, чем он». Напротив, несчастный молодой офицер проявил недюжинную смекалку, приказав вместо медленного окружения саламандр (которое при данном соотношении сил не могло быть полным) неожиданно напасть на них, с целью отрезать саламандр от моря, загнать их вглубь острова, а там одну за другой оглушать ударами дубинок и весел. Увы, при атаке рассыпным строем цепочка моряков была прорвана и около двухсот саламандр смогли прорваться к воде. Пока атакующие обрабатывали саламандр, отрезанных от моря, за их спинами затрещали выстрелы подводных пистолетов (shark-guns); никто, конечно, не мог предположить, что нецивилизованные, «дикие» саламандры с Кокосовых островов снабжены пистолетами для защиты от акул, – и, кстати говоря, так никогда и не выяснилось, кто же именно поставил им это оружие.

Матрос Майкл Келли, которому удалось выжить в этой катастрофе, рассказывал: «Когда загремели выстрелы, мы подумали, что по нам стреляет какая-то другая команда, тоже высадившаяся на берег для охоты на саламандр. Лейтенант МакКарт тут же обернулся и крикнул: „Эй вы, козлы, что, не видите, тут люди с «Монроза»!“ Тут он был ранен в бок, но все же вытащил свой револьвер и начал стрелять. Второе ранение он получил в шею, после чего упал. Только тогда мы увидели, что на самом деле в нас стреляют саламандры, которые явно хотят отрезать нас от моря. Тогда Длинный Стив схватил весло и с криком: „Монроз! Монроз!“ бросился на них. Все остальные тоже кричали: „Монроз!“ и колотили этих тварей веслами изо всех сил. Человек пять наших остались там лежать, но остальным все же удалось пробиться к морю. Длинный Стив кинулся в воду, чтобы вброд добраться до шлюпки, но на нем повисли несколько саламандр и утащили его на дно. Чарли тоже утопили, он вопил: „Парни, ради Христа, спасите, спасите!“ – но мы уже никак ему помочь не могли. Эти свиньи стреляли нам в спину. Бодкин обернулся – и ему прилетело в живот, он сказал только: „Что за.?..“ – и упал. Пришлось нам искать спасения опять в глубине острова, все наши весла и дубинки мы уже разбили об эту сволочь, так что нам приходилось просто бежать, как зайцам. К тому времени нас оставалось всего четверо. Мы боялись убегать далеко от берега, опасаясь, что тогда не сможем попасть обратно на корабль; спрятавшись за камнями и кустами, мы должны были молча смотреть на то, как саламандры добивают наших парней. Их топили в воде, как котят, а тех, кто еще мог плавать, били ломом по затылку. Только тогда я почувствовал, что у меня вывихнута нога и дальше я идти не могу».

Капитан Джеймс Линдлей, оставшийся на «Монрозе», как представляется, услышал стрельбу на острове; мы не знаем, решил ли он, что началась какая-то заварушка с туземцами, или что на острове вдруг оказались другие охотники на саламандр, но только он взял кока и двух механиков (больше на судне никого уже и не было), велел спустить на шлюпку станковый пулемет, который – вопреки строгому запрету – предусмотрительно прятал у себя на пароходе, и отправился на помощь своей команде. Капитан был достаточно осторожным для того, чтобы не высаживаться на берег; он только подвел к нему шлюпку, на носу которой был установлен пулемет, и встал «со скрещенными на груди руками». Впрочем, дадим опять слово матросу Келли:

«Мы не хотели громко звать капитана, чтобы саламандры нас не обнаружили. Мистер Линдлей поднялся со скрещенными на груди руками и крикнул: „Что здесь происходит?“ Саламандры обернулись к нему. На берегу их оставалось около двухсот, кроме того, из моря все время вылезали новые, окружая шлюпку. „Что тут происходит?“ – повторил капитан, и тут одна большая саламандра подошла к нему поближе и сказала: „Отправляйтесь домой!“

Капитан посмотрел на нее, помолчал минутку и спросил наконец: „Вы саламандра?“

„Мы саламандры, – ответила саламандра. – Отправляйтесь обратно, сэр!“

„Я хочу знать, что вы сделали с моими людьми“, – сказал наш старина-капитан.

„Не нужно было им на нас нападать, – говорит саламандра. – Возвращайтесь на свой корабль, сэр!“

Капитан еще минутку помолчал, а потом – очень спокойно – сказал: „Ну ладно. Дженкинс, огонь!“

И механик Дженкинс начал стрелять по саламандрам из пулемета».

(При позднейшем расследовании всего дела морское ведомство дословно заявило: «В этом отношении капитан Джеймс Линдлей действовал так, как должно ожидать от британского морского офицера.)