Война с саламандрами (сборник)

скачать книгу бесплатно


Г. Х. БОНДИ отвечает, что это не воспрещено, но является новшеством. Он приветствует тот факт, что отныне можно говорить об этом более открыто. На первый вопрос господина Бринкелера он может ответить, что, по его сведениям, нет никаких оснований сомневаться в полной порядочности саламандр, занятых на добыче жемчуга и кораллов, и в их пригодности к работе. Следует, однако, считаться с тем, что существующие месторождения жемчуга уже исчерпаны – или будут исчерпаны в ближайшем будущем. Если же говорить о новых месторождениях, то наш незабвенный коллега капитан ван Тох умер как раз в плавании к островам, не эксплуатировавшимся до сих пор. Пока что мы не можем заменить его человеком, который обладал бы подобным опытом и такой же безусловной порядочностью и любовью к своему делу.

ПОЛКОВНИК Д. У. БРАЙТ полностью признает заслуги покойного капитана ван Тоха. Он, однако, обращает внимание на то, что капитан, над кончиной которого все мы скорбим, слишком уж нежничал с упомянутыми здесь саламандрами. (Одобрение.) Не было никакой необходимости, например, в том, чтобы давать саламандрам столь высококачественные ножи и иные инструменты, как это делал покойный ван Тох. Не стоило тратить так много средств на их питание. Было бы можно существенно снизить расходы, связанные с содержанием саламандр, и тем самым увеличить доходы наших предприятий. (Бурные аплодисменты.)

ЗАМЕСТИТЕЛЬ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ Дж. ГИЛБЕРТ соглашается с полковником Брайтом, однако подчеркивает, что при жизни капитана ван Тоха подобные предложения невозможно было бы воплотить в жизнь. Капитан ван Тох утверждал, что у него имеются личные обязательства по отношению к саламандрам. По разным причинам не представлялось ни возможным, ни желательным каким-то образом нарушать пожелания старика.

КУРТ фон ФРИШ спрашивает, нельзя ли занять саламандр какой-то иной работой, быть может более прибыльной, чем добыча жемчуга. Следовало бы обратить внимание на их врожденные, так сказать, «бобриные» способности сооружать плотины и иные постройки под водой. Вероятно, их можно было бы использовать для углубления гаваней, постройки молов и решения иных технических задач в воде.

Г. Х. БОНДИ сообщает, что правление интенсивно обсуждает этот вопрос; безусловно, тут открываются большие перспективы. Он указывает, что число саламандр, находящихся в собственности компании, в настоящее время достигает приблизительно шести миллионов; поскольку, как известно, пара саламандр порождает в год около ста головастиков, то в будущем году у нас уже может быть до трехсот миллионов саламандр, а в течение десяти лет их число возрастет до показателей прямо-таки астрономических. Г. Х. Бонди спрашивает, что компания собирается делать с таким огромным количеством саламандр, которых уже сейчас на их переполненных саламандровых фермах необходимо подкармливать копрой, картофелем, кукурузой и т. п.

КУРТ фон ФРИШ спрашивает, годятся ли саламандры в пищу.

Дж. ГИЛБЕРТ: вовсе нет. Точно так же и их кожа ни к чему не пригодна.

М. БОНАНФАН задает правлению вопрос, что оно все же намерено предпринять.

Г. Х. БОНДИ (встает): Милостивые государи, мы созвали это внеочередное общее собрание с той целью, чтобы открыто высказать вам свои опасения относительно крайне неблагоприятных перспектив нашей компании, которая, если будет позволено мне напомнить, в прошлые годы с гордостью выплачивала дивиденды в размере от двадцати до двадцати трех процентов, не говоря уже о хорошо обеспеченных резервных фондах и различных отчислениях. Теперь мы стоим на перепутье. Тот способ ведения дел, который зарекомендовал себя в прошлые годы, практически исчерпал себя, у нас нет иного выбора, кроме поиска новых путей. (Выкрики с мест: «Правильно!»)

Я бы назвал знаком судьбы, что именно в эту минуту нас покинул наш замечательный капитан и друг Я. ван Тох. С его личностью была связана романтическая, красивая и – честно говоря – несколько сумасбродная идея открыть торговлю жемчугом. Я считаю ее закрытой главой в истории нашей компании. Она обладала своим, так сказать, экзотическим очарованием, однако не соответствовала реалиям нашего времени. Господа, жемчуг никак не может быть предметом грандиозного, разветвленного по вертикали и горизонтали бизнеса. Лично для меня вся эта история с жемчугом была лишь небольшим… развлечением. (Шум в зале.) Да, господа, но таким развлечением, которое и вам, и мне приносило неплохие барыши! Кроме того, на заре работы нашего предприятия саламандры обладали неким – как бы это сказать? – очарованием новизны. Однако триста миллионов саламандр этого очарования уже будут лишены. (Смех в зале.)

Я сказал – новые пути. Пока был жив мой добрый друг капитан ван Тох, нельзя было помыслить о том, чтобы наше предприятие приобрело иной характер, чем тот, который я назвал бы стилем капитана ван Тоха. (Выкрик с места: «Почему?») Потому что у меня слишком хороший вкус, чтобы смешивать различные стили. Стиль капитана ван Тоха – это, как бы выразиться, стиль приключенческих романов. Это был стиль Джека Лондона, Джозефа Конрада и прочих. Старый экзотический, колониальный, почти героический стиль. Я не отрицаю, что он своим способом обольщал меня. Однако после кончины капитана ван Тоха мы не имеем права продолжать эту авантюрную подростковую эпопею. То, что нам предстоит, – не является новой главой. Это новая концепция, господа, это задача для нового и совершенно иного творческого воображения. (С места: «Вы говорите об этом как о романе!») Да, уважаемый, вы правы. Коммерция интересует меня как художника. Без известного вдохновения вы не изобретете ничего нового. Мы должны быть поэтами, если хотим, чтобы этот мир продолжал вертеться. (Аплодисменты.)

Г. Х. БОНДИ (с поклоном): Господа, я с жалостью закрываю предыдущую – как бы выразиться? – вантоховскую главу. В ней мы изжили то, что оставалось детского и авантюрного в нас самих. Пора заканчивать с этими жемчужно-коралловыми сказками. Господа, Синдбад-мореход мертв. Вопрос: что дальше? (С места: «Мы вас об этом и спрашиваем!») Хорошо, уважаемый: извольте взять карандаш и записывать. Шесть миллионов. Записали? Теперь умножьте на пятьдесят. Это триста миллионов, не так ли? А теперь еще раз умножьте на пятьдесят. Пятнадцать миллиардов получается, да? А теперь, господа, любезно прошу у вас совета – что нам спустя три года делать с пятнадцатью миллиардами саламандр? Чем мы их займем, как мы их прокормим и так далее. (С места: «Да пусть они передохнут!») Ну да, но разве не жаль? Не содержит ли каждая саламандра в себе некую экономическую ценность – ценность рабочей силы, – которая ожидает своего использования? Господа, с шестью миллионами саламандр мы еще можем как-то управляться. С тремя сотнями миллионов это будет труднее. Но пятнадцать миллиардов, господа, – пятнадцать миллиардов нас просто захлестнут с головой. Саламандры сожрут нашу компанию. Да, господа, это так. (Выкрики с мест: «Тогда вы ответите за это! Это вы начали всю эту возню с саламандрами!»)

Г. Х. БОНДИ (гордо подняв голову): Я, господа, полностью принимаю на себя эту ответственность. Желающие могут избавиться от акций Тихоокеанской экспортной компании прямо сейчас. Я готов выплатить за каждую акцию… («Сколько?!») Полную стоимость! (Волнение в зале. Президиум объявляет десятиминутный перерыв.)

После перерыва слово просит Х. БРИНКЕЛЕР. Он выражает удовлетворение в связи с тем, что саламандры столь интенсивно размножаются, поскольку тем самым увеличиваются активы компании. В то же время, господа, было бы величайшей глупостью выращивать их задаром; если у нас самих нет для них подходящей работы, то я от имени группы акционеров предлагаю просто продавать их в качестве рабочей силы любым желающим, которые хотели бы осуществлять какие-либо работы в воде или под водой. (Аплодисменты.) Ежедневные расходы на питание саламандры составляют несколько сантимов; если продавать пару саламандр, скажем, за сто франков и если рабочая саламандра сможет прожить после этого, допустим, хотя бы год, то любому предпринимателю подобная инвестиция окупится с лихвой. (Возгласы одобрения в зале.)

Дж. ГИЛБЕРТ уточняет, что саламандры достигают значительно большего возраста, чем один год; на самом деле у нас еще нет достаточных опытных данных о том, как долго они живут.

Х. БРИНКЕЛЕР уточняет свое предложение в том смысле, что в таком случае цена одной пары саламандр могла бы составлять триста франков с доставкой в порт.

С. ВАЙСБЕРГЕР спрашивает, какие работы могли бы в принципе выполнять саламандры.

ДИРЕКТОР ВОЛАВКА: Благодаря своим врожденным инстинктам и необычайной технической сметке саламандры годятся в особенности для строительства плотин, дамб и волнорезов, для углубления портов и проливов, устранения мелей и наносов ила и очистки водных путей сообщения. Они также могут укреплять и регулировать морские берега, расширять пространства, занятые сушей, и тому подобное. Во всех этих случаях речь идет о коллективных работах, требующих привлечения сотен и тысяч работников, – о работах столь масштабных, что люди не отваживаются на них даже при наличии современной техники до тех пор, пока у них не будет необычайно дешевой рабочей силы. (Выкрики: «Верно! Превосходно!»)

Д-р ГУБКА указывает, что продажей саламандр, которые, вероятно, будут размножаться и на новых местах своего обитания, компания утратит свою монополию на них. Он предлагает не продавать, а лишь сдавать в аренду предпринимателям, занимающимся строительными работами в воде, трудовые дружины специально обученных и квалифицированных саламандр, с условием, что их возможный помет будет оставаться в собственности компании.

ДИРЕКТОР ВОЛАВКА указывает на то, что невозможно уследить за миллионами или миллиардами саламандр, живущих в воде, а тем более – за их потомством; к сожалению, множество саламандр уже было украдено и объявилось в зоологических садах или зверинцах.

Полковник Д. У. БРАЙТ: Необходимо продавать или же сдавать в аренду исключительно саламандр-самцов, чтобы они не могли размножаться нигде, кроме саламандровых инкубаторов и ферм, находящихся в собственности компании.

ДИРЕКТОР ВОЛАВКА: Мы не можем утверждать, что эти фермы находятся в собственности компании. Нельзя приобрести или арендовать участок морского дна. Юридический вопрос о том, кому, в сущности, принадлежат саламандры, живущие в суверенных водах, например, ее величества королевы Нидерландов, весьма неясен и может вызвать много споров. (Волнение в зале.) В большинстве случаев мы не обеспечили себе даже права рыболовства. Господа, мы открывали свои саламандровые фермы на тихоокеанских островах, по сути, нелегально. (Шум в зале усиливается.)

Дж. ГИЛБЕРТ отвечает полковнику Брайту: в соответствии с полученным опытом, одинокие саламандры-самцы спустя некоторое время теряют жизненную силу и трудоспособность, становятся ленивыми, ко всему безразличными и часто гибнут от тоски.

ФОН ФРИШ спрашивает, нельзя ли было бы поставляемых на рынок саламандр сперва кастрировать или стерилизовать.

Дж. ГИЛБЕРТ: Это было бы слишком затратно; мы просто-напросто не можем никак воспрепятствовать тому, чтобы проданные саламандры не размножались.

С. ВАЙСБЕРГЕР, как член Общества охраны животных, требует, чтобы будущая продажа саламандр производилась гуманным образом, так, чтобы не оскорблять человеческие чувства.

Дж. ГИЛБЕРТ благодарит за это напоминание: разумеется, отлов и транспортировка саламандр будут поручены лишь обученному персоналу под надлежащим контролем. Мы, однако, не можем отвечать за то, каким образом будут обращаться с саламандрами предприниматели, которые их купят.

С. ВАЙСБЕРГЕР заявляет, что он удовлетворен разъяснением вице-председателя Дж. Гилберта. (Аплодисменты.)

Г. Х. БОНДИ: Господа, нам сразу необходимо отказаться от представления о том, что мы могли бы в будущем сохранить монополию на саламандр. К несчастью, в соответствии с действующим законодательством мы не можем оформить на них патент. (Смех в зале.) Свое привилегированное положение на рынке саламандр мы, однако, можем – и должны – обеспечить другим способом. Для этого, впрочем, есть одно необходимое условие – мы должны сменить стиль нашей работы и развернуть ее в гораздо большем масштабе, нежели сейчас. (С места: «Верно!») Здесь передо мной, господа, целая пачка предварительных договоров. Правление предлагает создать новый, вертикальный трест под названием Salamander-Syndicate. Членами этого синдиката, помимо нашей компании, стали бы определенные крупные предприятия и мощные финансовые группы: к примеру, известный концерн, который будет производить по специальному патенту металлические инструменты для саламандр… (С места: «Вы говорите о МЕАС?») Да, господа, я говорю о МЕАС. Кроме того, я говорю о химическом и пищевом картеле, который – опять-таки по специальному патенту – будет изготовлять дешевый корм для саламандр, о группе транспортных компаний, которая – используя уже накопленный нами опыт – берется запатентовать особые гигиенические емкости для перевозки саламандр, о группе страховых компаний, которые будут страховать купленных животных на случай увечья или гибели как во время перевозки, так и на их рабочих местах. Есть и иные промышленные, экспортные и финансовые компании, проявившие интерес к сотрудничеству, которых пока, по весьма серьезным причинам, я называть не буду. Достаточно будет сказать вам, господа, что этот синдикат располагал бы стартовым капиталом в четыреста миллионов фунтов стерлингов. (Волнение в зале.) И вот эта папка, дорогие друзья, набита договорами, – достаточно только поставить под ними подписи, чтобы возникла одна из крупнейших коммерческих организаций современности. Правление просит вас, господа, предоставить ему необходимые полномочия для создания этого гигантского концерна, целью которого будет рациональное разведение и эксплуатация саламандр. (Аплодисменты и выкрики протеста.)

Господа, прошу вас обратить внимание на преимущества подобного сотрудничества. Саламандровый синдикат будет поставлять не только саламандр, но и любые инструменты и корм для них, то есть кукурузу, крахмал, говяжье сало и сахар для миллиардов животных, которых мы будем подкармливать; а кроме того, транспорт, страхование, ветеринарный надзор и прочее, и прочее, причем по самым низким ценам, что обеспечит нам если не монополию, то по крайней мере подавляющее превосходство над любыми возможными конкурентами, которые захотели бы торговать саламандрами. Пусть кто-нибудь только попробует с нами посоревноваться, господа, – долго он не протянет. (С места: «Браво!») Но это еще не все. Синдикат будет поставлять все строительные материалы для работ в воде, которые будут осуществлять саламандры; вот почему за нами стоит и тяжелая промышленность, цемент, строительная древесина и кирпич… (С места: «Но вы еще не знаете, как саламандры будут работать!») Господа, в этот самый момент двенадцать тысяч саламандр в порту Сайгона занимаются сооружением новых доков, бассейнов и молов. (С места: «Вы нам об этом не говорили!») Нет, не говорил. Это первый наш опыт использования саламандр в промышленных масштабах. И этот опыт, господа, принес совершенно удовлетворительные результаты. Блестящее будущее саламандр сегодня обеспечено – вне всяких сомнений. (Бурные аплодисменты.) Но и это, господа, не все. Этим задачи саламандрового синдиката вовсе не исчерпываются. Salamander-Syndicate по всему миру будет искать работу для миллионов саламандр. Он станет разрабатывать планы и идеи покорения моря. Он будет пропагандировать утопии и величественные мечты, будет предлагать проекты новых берегов, каналов и плотин, соединяющих между собой континенты, планы сооружения целых цепочек искусственных островов для трансокеанской авиации, новых земель, воздвигнутых посреди океанов. В этом – будущее человечества. Господа, четыре пятых земной поверхности покрыты морем; безусловно, это чересчур много; необходимо изменить поверхность нашего мира, перекроить карту морей и суши. Мы, господа, дадим свету морских рабочих. Нет, не в стиле капитана ван Тоха; приключенческую повесть о жемчуге сменит торжественный гимн труда. Или мы останемся лавочниками, или станем творцами; но если мы не будем мыслить в категориях континентов и океанов, то мы не используем своих возможностей. Здесь, например, говорили о том, по какой цене продавать парочку саламандр. А мне бы хотелось, чтобы мы рассуждали о миллиардах саламандр, о многих миллионах рабочей силы, о перемещении земной коры, о новом сотворении мира и новых геологических периодах. Мы можем говорить теперь о будущих Атлантидах, о старых континентах, которые все больше и больше будут разрастаться, поглощая Мировой океан, о новых мирах, которые создаст само человечество, – простите, господа, если все это кажется вам утопией. Да, мы действительно вступаем во владения Утопии. Мы уже в ней, дорогие друзья. Нам остается лишь разрешить технические вопросы, связанные с будущим саламандр… (Из зала: «И экономические!») Да. В особенности экономические. Господа, наша компания слишком мала, чтобы самостоятельно эксплуатировать миллиарды саламандр, у нас не хватит на это ресурсов – ни финансовых, ни политических. Если начнут меняться карты морей и суши – интерес к этому проявят и великие державы. Но об этом мы тут говорить не будем, не будем упоминать о высокопоставленных деятелях, которые уже сейчас весьма благосклонно относятся к синдикату. Мы, однако, просим вас, господа, чтобы вы не забывали о гигантском размахе и далеко идущих последствиях того дела, отношение к которому вы сейчас выразите голосованием. (Бурные, продолжительные аплодисменты, выкрики: «Великолепно! Браво!»)

Перед голосованием, однако, необходимо было пообещать, что по акциям Тихоокеанской экспортной компании в этом году будут выплачены дивиденды в размере хотя бы десяти процентов – за счет резервных фондов. После этого «за» голосовали владельцы восьмидесяти семи процентов акций, и лишь тринадцать процентов высказались против, вследствие чего предложение правления было принято. Salamander-Syndicate вступил в жизнь. Г. Х. Бонди принимал поздравления.

– Вы замечательно говорили, – хвалил его старик Сиги Вайсбергер, – просто замечательно. Но скажите, господин Бонди, как вам пришла в голову эта идея?

– Как? – рассеянно ответил Г. Х. Бонди. – По правде говоря, все дело тут в старике ван Тохе. Он так нянчился с этими саламандрами – и что бы он, бедняга, сказал, если бы мы истребили этих его tapa-boys или позволили им околеть!

– Каких tapa-boys?

– Да этих самых пройдох-саламандр. Теперь, по крайней мере, с ними будут прилично обращаться, раз уж они будут иметь какую-то цену. Кроме какого-нибудь фантастического предприятия, господин Вайсбергер, эти твари все равно ни к чему не годятся.

– Не понимаю, – ответил Вайсбергер. – А вы, господин Бонди, видели когда-нибудь живую саламандру? Я, собственно, вообще ничего про них не знаю. Скажите, пожалуйста, как они выглядят?

– Не могу вам сказать, господин Вайсбергер. Знаю ли я, каковы саламандры? А зачем мне это знать? Разве у меня есть лишнее время – выяснять, как они выглядят? Мне нужно радоваться, что нам удалось создать этот синдикат.

Приложение

О половой жизни саламандр

Одно из любимых занятий человеческого духа – представлять себе, как когда-нибудь в далеком будущем будет выглядеть наш мир и человечество, какие технические чудеса станут реальностью, какие социальные вопросы будут решены, как далеко продвинется наука и организация общества и так далее. Бо?льшая часть подобных утопий при этом не забывает весьма живо интересоваться вопросом о том, как в этом самом лучшем, более прогрессивном или по крайней мере более совершенном с технической точки зрения мире будет обстоять дело с таким хоть и древним, но по-прежнему весьма популярным институтом, каким является половая жизнь, размножение, любовь, брак, семья, женский вопрос и т. п. За примерами далеко ходить не надо – см. сочинения Поля Адама, Г. Дж. Уэллса, Олдоса Хаксли и многих других.

Обращаясь к этим примерам, автор считает своим долгом, раз уж он решил заглянуть в будущее земного шара, поведать также о том, как в этом самом будущем мире саламандр будет организована сексуальность. Он делает это прямо сейчас для того, чтобы позднее уже не возвращаться к этому вопросу.

Впрочем, в своих основных чертах половая жизнь Андриаса Шейхцери вполне соответствует принципам размножения иных хвостатых земноводных: речь не идет о совокуплении в полном смысле этого слова. Самка откладывает яйца в несколько этапов, оплодотворенные яйца в воде развиваются, превращаясь в головастиков и так далее; об этом можно прочитать в любой книжке по зоологии. Следует, однако, упомянуть о некоторых особенностях, которые в данной области были обнаружены у Андриаса Шейхцери.

В начале апреля, повествует Х. Больте, самцы и самки разбиваются на пары; в каждом сексуальном периоде самец, как правило, придерживается одной и той же самки и ни на шаг не отпускает ее от себя на протяжении нескольких дней. В это время он не принимает никакую пищу, в то время как самка, напротив, проявляет прямо-таки зверский аппетит. Самец гоняется за ней в воде, стараясь при этом, чтобы его голова как можно более плотно прижималась к ее голове. Если ему это удается, он просовывает свою пасть прямо под ее нос – вероятно, чтобы помешать ей спастись бегством – и цепенеет в неподвижности. Вот так, касаясь друг друга только головами, в то время как туловища их образуют друг с другом угол примерно в тридцать градусов, оба животных плывут рядом почти без движения. Иногда самец начинает так сильно извиваться, что своими боками задевает бок самки, после чего он опять застывает – с широко расставленными задними лапами, лишь своей пастью касаясь головы своей избранницы, в то время как она равнодушно пожирает любую пищу, встречающуюся у нее на пути. Этот, если можно так выразиться, поцелуй длится несколько дней; иногда самке удается освободиться и устремиться за пищей, а самец – явно раздраженный и даже разъяренный – преследует ее. В конце концов самка отказывается от дальнейшего сопротивления, уже не убегает, и парочка снова начинает неподвижно парить в воде, напоминая черные, привязанные друг к другу полена. В этот момент по телу самца начинают пробегать судороги, и он выпускает в воду обильную, несколько липкую молоку. Сразу же после этого он отлепляется от самки и забирается поглубже в камни, обессиленный до крайней степени; в этот момент ему можно отрезать ногу или хвост – без какой-либо защитной реакции с его стороны.

Самка между тем какое-то время сохраняет свою застывшую, неподвижную позу; затем она прогибается всем телом, и из ее клоаки начинают выползать соединенные цепочкой яйца, окутанные солоноватой слизью; при этом она часто помогает себе задними лапами – подобно тому, как это делают жабы. Яиц всего сорок или пятьдесят, они повисают на самке большим комком. Самка плывет с ними в защищенное место и прикрепляет их к водорослям, а иногда и просто к камням.

Спустя десять дней она откладывает вторую серию яиц – от двадцати до тридцати штук, причем происходит это без какой-либо предшествующей встречи с самцом; надо полагать, что эти яйца были оплодотворены прямо в ее клоаке. Еще через семь-восемь дней самка откладывает яйца в третий и в четвертый раз – на этот раз по пятнадцать – двадцать яиц, большинство из которых оплодотворены. Из них спустя самое раннее неделю, самое позднее – три вылупляются маленькие живые головастики с ветвеобразными жабрами. Уже через год эти головастики вырастают во взрослых саламандр, которые сами могут размножаться дальше.

Между тем мисс Бланш Кистемакер наблюдала содержавшихся в неволе двух самок и одного самца вида Андриас Шейхцери и пришла к следующим заключениям. В период спаривания самец выбрал себе лишь одну из самок, преследуя ее повсюду довольно брутальным образом: когда она пыталась сбежать от него, он обрушивал на нее сильные удары своего хвоста. Ему не нравилось, когда она принимала пищу, и он оттаскивал ее от еды; было очевидно, что он хочет, чтобы она принадлежала только ему, и в погоне за этой целью он ее просто-напросто терроризировал. Выпустив наконец молоку, он набросился на другую самку с явным желанием сожрать ее; пришлось выгнать его из этой емкости и поместить в другую. Однако же оплодотворенные яйца – всего их было шестьдесят три – снесла и другая самка. При этом мисс Кистемакер отметила, что у всех трех животных в этот период края клоаки значительно опухли. Поэтому представляется, писала мисс Кистемакер, что оплодотворение у Андриаса происходит не путем спаривания и даже не через излияние молок, но посредством особого феномена, который, пожалуй, можно назвать половой средой. Как можно заметить, для оплодотворения нет необходимости даже в кратковременном сближении между парой животных. Это наблюдение вело молодую исследовательницу к продолжению любопытных экспериментов. Она отделила саламандр обоих полов друг от друга; когда же наступило подходящее время, выдавила из самца молоки и бросила их самкам в воду. После этого самки начали откладывать оплодотворенные яйца. В ходе следующего опыта мисс Бланш Кистемакер профильтровала молоки, и этот фильтрат, из которого она удалила сперматозоиды (он представлял собой прозрачную жидкость слабой кислотности), добавила в воду самкам; самки и в этом случае начали откладывать яйца – каждая около пятидесяти штук, причем бо?льшая их часть была оплодотворена и из этих яиц развились нормальные головастики. Именно этот опыт привел мисс Кистемакер к тому, чтобы сформулировать свою гипотезу о половой среде, которая представляет собой отдельное звено между партеногенезом и половым размножением. Оплодотворение яиц в данном случае происходит, попросту говоря, вследствие изменения химического состава среды (определенного окисления, причем искусственным путем необходимую для этого кислоту получить до сих пор не удалось), изменения, которое каким-то особым образом связано с половой функцией самца. Но в самой этой функции, собственно говоря, никакой необходимости нет. То, что самец сближается с самкой, – очевидно, не более чем атавизм, оставшийся в наследство от более древнего этапа развития, когда оплодотворение у Андриаса происходило так же, как и у всех других саламандр. Само по себе это соединение, как верно подчеркивает мисс Кистемакер, лишь некая унаследованная иллюзия отцовства; в действительности же самец даже не является отцом головастикам, а лишь определенным, по сути – совершенно безличным, химическим фактором, способствующим созданию половой среды, и вот эта-то среда является единственной оплодотворяющей силой. Если бы в одной емкости у нас содержалось сто пар саламандр вида Андриас Шейхцери, мы могли бы полагать, что в этой емкости происходит сто индивидуальных актов оплодотворения; в действительности же речь идет об одном, едином акте, а именно о коллективной сексуализации данной среды, или, если говорить точнее, об определенном окислении воды, на которое зрелые яйца Андриаса автоматически реагируют тем, что начинают развиваться в головастиков. Если искусственным путем создать это неизвестное пока кислотное вещество, то самцы будут не нужны.

Таким образом, половая жизнь удивительного Андриаса кажется нам Большой Иллюзией; его эротическая страсть, его «супружество» и половая тирания, его временная верность, его тяжелое и медленное наслаждение – все это, на самом деле, действия лишние, устаревшие и почти символические, сопровождающие или, если можно так выразиться, украшающие акт оплодотворения, на самом деле – безличный и заключающийся в создании определенной оплодотворяющей сексуальной среды. Странное равнодушие самок, с которым они воспринимают бесцельное и лихорадочное «ухаживание» самцов, явно свидетельствует о том, что в этих ухаживаниях самки инстинктивно чувствуют всего-навсего формальность или прелюдию к собственно половому акту, в ходе которого они соединяются с оплодотворяющей средой; можно сказать, что самка Андриаса подобное положение дел понимает ясно и относится к нему довольно трезво, без эротических иллюзий.

Опыты мисс Кистемакер своими интересными экспериментами дополнил ученый аббат Бонтемпелли. Он высушил и размолол молоку Андриаса и насыпал ее в воду, где находились самки; самки и после этого принялись откладывать оплодотворенные яйца. Того же результата он добился, высушив и размолов половые органы Андриаса-самца, а также замочив их в спирте или когда вскипятил и вылил экстракт в емкость к самкам. С подобным же результатом он поставил опыт с экстрактом из гипофиза самца, а в конце концов – и с выделениями его подкожных желез, полученными в период спаривания. Во всех этих случаях самки сперва никак не реагировали на эти добавки; только спустя небольшое время они прекращали гоняться за пищей и застывали неподвижно – прямо-таки оцепенев – в воде, после чего через несколько часов начиналось извержение яиц, студенистых, величиной примерно с фасолину.

В связи с этим необходимо также упомянуть о странном обряде, так называемом танце саламандр (речь здесь не идет о Salamander-Dance, который в эти годы вошел в моду в особенности в высшем обществе и был назван епископом Хирамом «самым прелюбодейным танцем, о котором мне когда-либо рассказывали»): вечерами в полнолуние (кроме периода спаривания) Андриасы – но исключительно самцы – выходят на берег, садятся в круг и начинают особым волнообразным движением вращать верхней половиной тела. Подобные движения характерны для данных больших саламандр и при других обстоятельствах; однако при упомянутых «танцах» они отдаются этим движениям дико, страстно и до полного исчерпания сил, подобно пляшущим дервишам. Некоторые специалисты считали это безумное кружение и топтание на месте проявлением некоего культа Луны, то есть религиозным обрядом; иные, напротив, видели в нем танец по сути эротический, объясняя его как раз той особой организацией сексуальности, о которой уже говорилось выше. Мы упомянули о том, что у Андриаса Шейхцери собственно оплодотворяющим началом является так называемая сексуальная среда – как коллективный и безличный посредник между отдельными особями, самками и самцами. Также мы упомянули о том, что самки относятся к этим безличным половым отношениям гораздо более реалистично и бесхитростно, чем самцы, которые – вероятно, вследствие инстинктивного упрямства и воинственности – хотят сохранить по крайней мере иллюзию полового триумфа, играя поэтому в «ухажеров», а затем в супругов-собственников. Это одна из крупнейших эротических иллюзий, с которой любопытным образом борются как раз упомянутые большие «мальчишники» в виде плясок под луной, которые по сути, как утверждается, не что иное, как стремление осознать себя Коллективами Самцов. Посредством этого коллективного танца, как утверждается, преодолевается атавистическая и бессмысленная иллюзия полового индивидуализма самцов: крутящаяся, опьяненная, френетическая стая – не что иное, как Коллективный Самец, Коллективный Жених и Великий Совокупитель, который танцует свой торжественный брачный танец, предаваясь великому свадебному обряду, из которого удивительным образом исключены самки, которые в это самое время равнодушно шевелят челюстями, поедая рыбешку или каракатицу.

Знаменитый Чарльз Дж. Пауэлл, назвавший торжества саламандр Танцем Мужского Принципа, далее пишет: «Разве не заключается в этих коллективных обрядах самцов сам источник и корень удивительного коллективизма саламандр? Необходимо осознать, что настоящее единство в мире животных мы можем найти только там, где жизнь и развитие вида строятся не на брачной паре: у пчел, муравьев и термитов. Общность пчел можно выразить словами: Я, Материнский улей. Общность саламандр выражается иными словами: Мы, Мужской Принцип. Только все самцы, взятые вместе, которые в данный момент практически всем телом извергают из себя оплодотворяющую сексуальную среду, являются тем самым Великим Самцом, который и проникает в лоно самок и щедро преумножает жизнь. Их отцовство – коллективное, поэтому все их естество коллективно и проявляется в общем делании, в то время как самки, взявшие на себя кладку яиц, до следующей весны ведут более-менее разъединенную, одинокую жизнь. Коллектив образуют только самцы. Только самцы вместе решают общие задачи. Ни у какого из видов животных самки не играют столь второстепенную роль, как у Андриаса; они исключены из коллективного действия, да и оно само в них не заинтересовано. Их звездный час настает, когда Мужской Принцип насытит их среду кислотой, принцип действия которой вряд ли постижим в рамках одной лишь химии, но с биологической точки зрения столь действенной, что она выполняет свою функцию, даже будучи очень сильно разреженной морскими приливами и отливами. Словно бы сам Океан становится самцом, оплодотворяющим на своих берегах миллионы зародышей».

«Несмотря на всю горделивость, подобную петушиной, – пишет далее Чарльз Дж. Пауэлл, – природа у большинства видов животных наделила большей жизненной силой именно самок. Самцы существуют для собственного удовольствия и для того, чтобы убивать врагов; они самодовольные и хвастливые особи, в то время как самки являются воплощением самого вида в его силе и со всеми свойственными ему добродетелями. У Андриаса же (а частично и у человека) соотношение существенно иное; самцы, создавая солидарную общность, приобретают очевидное биологическое превосходство и предопределяют развитие вида в далеко большей степени, чем самки. Вероятно, именно из-за этого очевидно „мужского“ направления развития у Андриаса столь сильно развиты технические – то есть типично мужские – способности. Андриас – прирожденный техник, склонный к коллективным действиям; эти вторичные мужские половые признаки, то есть технический талант и организаторские способности, развиваются в нем прямо на наших глазах столь быстро и успешно, что нам следовало бы говорить о чуде природы, если бы мы не знали, сколь могущественным жизненным фактором являются именно половые мотивации. Andrias Scheuchzeri есть animal faber[11 - Существо искусное (лат.). – Примеч. перев.], и, вероятно, уже в ближайшее время он с технической точки зрения превзойдет и самого человека, – исключительно в силу того природного факта, что ему удалось создать сообщество, состоящее из одних самцов».

Книга вторая

По лестнице цивилизации

Глава 1

Пан Повондра читает газеты

Одни люди коллекционируют марки, другие – первопечатные книги. Пан Повондра, привратник в доме Г. Х. Бонди, долго не мог найти смысл своей жизни: многие годы он колебался между интересом к древним гробницам и страстью к международной политике. Однажды вечером, однако, ни с того ни с сего ему вдруг открылось то, чего до тех пор недоставало для полноты жизни. Великие открытия вообще обычно случаются ни с того ни с сего. В этот вечер пан Повондра читал газеты, пани Повондрова штопала Франтику чулки, а сам Франтик делал вид, будто зубрит левобережные притоки Дуная. Стояла уютная тишина.

– С ума можно сойти! – проворчал пан Повондра.

– От чего? – спросила его пани Повондрова, вдевая нитку в иголку.

– Да от саламандр этих, – ответил Повондра-отец. – Вот пишут, что за три последних месяца их продали семьдесят миллионов штук.

– А это много, да? – спросила пани Повондрова.

– Ну да. Это, мать, с ума сойти можно. Ты представь только, семьдесят миллионов! – пан Повондра покачал головой. – И ведь, наверное, эти люди заработали огромные деньги! А какая теперь пойдет работа! – помолчав с минуту, продолжил он. – Вот пишут, что повсюду просто с бешеной скоростью сооружают новую землю, острова, так что теперь люди могут понастроить материков столько, сколько им вздумается. Это, мать, большое дело. Я тебе скажу – это даже больший прогресс, чем открытие Америки.

Пан Повондра задумался над своими словами.

– Новая эра в истории, понимаешь? Вот так, мать, – мы живем в великую эпоху.

Опять наступило долгое уютное молчание. Внезапно Повондра-отец сильнее задымил своей трубкой.

– А ведь без меня ничего этого бы не было!

– Чего этого?

– Да этой торговли саламандрами. Всей этой новой эры. Честно говоря, ведь именно я все это устроил.

Пани Повондрова подняла взгляд от дырки в чулке:

– Это как это?

– А так, что именно я пропустил тогда того капитана к пану Бонди. Если бы я о нем не доложил, то капитан никогда бы с паном Бонди не встретился. Так что, мать, если бы не я, то ничего бы и не получилось. Вообще ничего.

– Капитан мог бы найти кого-нибудь другого, – возразила пани Повондрова.

Трубка Повондры-отца презрительно запыхтела.

– Что ты понимаешь! Никто, кроме Г. Х. Бонди, на это не способен. Да, он видит дальше, чем… чем не знаю кто. Другие решили бы, что капитан сошел с ума или хочет их надуть. А пан Бонди – вот каков! У него, голубушка, есть нюх! – Пан Повондра снова призадумался. – Этот самый капитан, как там его звали, Вантох, что ли, – он даже на капитана похож не был. Такой толстяк. Другой привратник ему сказал бы: дружище, вы куда, хозяина нет дома, и прочее; но я – у меня словно какое-то предчувствие появилось, вот как. «Доложу о нем, – подумал я, – пан Бонди, может быть, меня и отчитает, но я возьму грех на душу и доложу». Я всегда говорил – у привратника должно быть особое чутье на людей. Иногда позвонит человек, весь из себя барон, а окажется – агент по продаже холодильников. А в другой раз придет смешной толстяк – и смотрите-ка, кем окажется! Нужно уметь разбираться в людях, – рассуждал Повондра-отец. – Видишь, Франтик, чего способен добиться человек, даже занимая подчиненное положение. Бери пример и старайся всегда исполнять свои обязанности добросовестно – точно так, как я. – Пан Повондра торжественно и растроганно кивнул головой. – Я мог не пустить этого капитана на порог, поленившись пройти туда-сюда по лестнице. Другой привратник так бы и поступил, захлопнул бы у него перед носом двери. И тем самым сорвал бы такой удивительный прогресс во всем мире. Франтик, запомни: если бы каждый человек на своем месте исполнял свой долг, жить на свете было бы здорово. И слушай внимательно, когда я тебе что-то говорю!

– Да, папа, – пробормотал Франтик с несчастным видом.

Повондра-отец откашлялся.

– Дай-ка мне ножницы, мать. Надо бы эту заметку вырезать, чтобы оставить о себе какую-нибудь память.

Вот так и вышло, что пан Повондра начал собирать вырезки о саламандрах. Именно его страсти коллекционера мы должны быть благодарны за множество материалов, которые иначе канули бы в бездну забвения. Он вырезал и хранил все, что находил в печати о саламандрах. Не будем скрывать, что после определенных колебаний он научился пользоваться для этих целей газетами в своем любимом кафе и достиг особой, почти волшебной виртуозности в том, чтобы незаметно вырвать из газеты страницу с каким-либо упоминанием о саламандрах и спрятать ее в карман прямо перед самым носом метрдотеля. Известно, что любой коллекционер готов на грабеж или убийство ради нового экспоната своей коллекции, причем это вовсе не бросает тень на его моральный облик.

Теперь его жизнь приобрела смысл, поскольку стала жизнью коллекционера. Каждый вечер он разбирал и перечитывал свои вырезки перед снисходительным взором пани Повондровой, которая знала, что любой мужчина – наполовину сумасшедший, наполовину малое дитя; пусть уж он лучше забавляется со своими вырезками, чем ходит в пивную и проигрывается в карты. Она даже выделила в комоде место для коробок, которые он сам изготовил для своей коллекции, – можно ли хотеть большего от жены и хозяйки?

Сам Г. Х. Бонди как-то при случае поразился энциклопедическим знаниям пана Повондры обо всем, касающемся саламандр. Пан Повондра, немного смущаясь, признался в том, что собирает все, что где-либо печатается о саламандрах, и показал господину Бонди свои коробки. Г. Х. Бонди благожелательно похвалил его коллекцию; что и говорить, только большие люди могут быть такими благосклонными, и только они умеют осчастливить других так, чтобы им это не стоило ни гроша: большие люди вообще хорошо устроены в этой жизни. Так, например, господин Бонди просто распорядился, чтобы Повондре из канцелярии синдиката присылали все вырезки о саламандрах, которые не требовались для архива, и с тех пор счастливый и при этом несколько удрученный пан Повондра каждый день получал кучу посылок с документами на всех языках мира; особенно благоговейное почтение внушали ему газеты, напечатанные кириллицей, греческим и еврейским алфавитом, по-арабски, по-китайски, по-бенгальски, по-тамильски, по-явански, по-бирмански или на языке таалик.

– Подумать только, – говорил он, рассматривая их, – ведь без меня ничего этого бы не было!

Как мы уже упоминали, коллекция пана Повондры сохранила множество исторических материалов обо всей этой истории с саламандрами. Этим, конечно, мы не хотим сказать, что она удовлетворила бы ученого-историка. Во-первых, пан Повондра, которому недоставало специального образования в области вспомогательных исторических дисциплин и архивного дела, не указывал у своих вырезок ни источника, ни даты, так что в большинстве случаев мы даже не можем выяснить, когда и где был опубликован тот или иной документ. Во-вторых, ввиду избытка материала, который скапливался у пана Повондры, он сохранял главным образом длинные статьи, которые считал более важными, в то время как короткие заметки и телеграфные депеши просто-напросто выбрасывал в ящик с углем; вследствие этого у нас сохранилось слишком мало новостей и фактов обо всем этом периоде. В-третьих, в дело решительно вмешалась рука пани Повондровой: когда коробки пана Повондры угрожающе переполнялись, она без лишнего шума, тайно вытаскивала из них часть вырезок и сжигала их; это повторялось по нескольку раз в год. Щадила она только те вырезки, число которых не росло особенно быстро, – например, напечатанные малабарским, тибетским или коптским шрифтом; эти вырезки сохранились почти полностью, однако вследствие некоторых пробелов в нашем образовании от них проку мало. Материал по истории саламандр, попавший к нам в руки, таким образом, весьма отрывочен – примерно так же, как поземельные книги восьмого столетия нашей эры или собрание сочинений поэтессы Сафо. Лишь волей случая дошли до нас документы, касающиеся тех или иных фрагментов великого всемирно-исторического процесса, который мы, несмотря на все пробелы, постараемся объединить под заголовком «По лестнице цивилизации».

Глава 2

По лестнице цивилизации

(История саламандр)

(Ср. G. Kreuzmann, Geschichte der Molche. Hans Tietze, Der Molch des XX. Jahrhunderts. Kurt Wolff, Der Molch und das deutsche Volk. Sir Herbert Owen, The Salamanders and the British Empire. Giovanni Focaja, L’evoluzione degli anfibii durante il Fascismo. Lеon Bonnet, Les Urod?les et la Sociеtе des Nations. S. Madariaga, Las Salamandras y la Civilizaciо?n и мн. др.)[12 - Г. Крейцман, История саламандр; Ганс Тице, Саламандра XX столетия; Курт Вольф, Саламандра и немецкий народ; сэр Герберт Оуэн, Саламандры и Британская империя; Джованни Фокаджа, Эволюция земноводных в эпоху фашизма; Леон Бонне, Земноводные и Лига наций; С. Мадариага, Саламандры и цивилизация.]

В той исторической эпохе, наступление которой Г. Х. Бонди провозгласил на приснопамятном общем собрании акционеров Тихоокеанской экспортной компании в своих пророческих словах о начинающейся утопии[13 - См. «Война с саламандрами», книга I, глава 12.], мы уже не можем мерить исторические процессы веками или десятилетиями, как это делалось во всей предшествующей истории человечества, но должны измерять время четвертыми частями года – потому что экономическая статистика публикуется именно ежеквартально[14 - Доказательством этого может служить самая первая вырезка из коллекции пана Повондры:На рынке саламандр (ЧТК)В соответствии с последним отчетом Salamander-Syndicate, опубликованным в конце квартала, продажи саламандр возросли на тридцать процентов. За три месяца было поставлено около 70 миллионов саламандр, прежде всего в Южную и Центральную Америку, Индокитай и Итальянское Сомали. В ближайшее время планируются работы по углублению и расширению Панамского канала, очистке порта в Гуаякиле и устранению мелей и рифов в Торресовом проливе. Только вышеназванные работы потребуют, согласно предварительным оценкам, перемещения девяти миллиардов кубических метров твердых пород. Сооружение тяжелых «авиационных островов» на линии Мадейра – Бермуды начнется, как ожидается, будущей весной. Продолжается засыпка моря землей на Марианских островах, находящихся под мандатом Японии, вследствие этого уже было получено восемьсот сорок тысяч гектаров новой, так называемой легкой суши между островами Тиниан и Сайпан. В связи с растущим спросом цена на саламандр остается весьма стабильной: Leading – 61, Team – 620. Запасов достаточно.].

В те времена исторические события (если можно так выразиться) производились в крупных масштабах, поэтому темпы истории необычайно (предположительно – раз в пять) ускорились. Сейчас просто-напросто невозможно ждать несколько столетий, чтобы мир изменился к лучшему или к худшему. Например, Великое переселение народов, которое когда-то длилось несколько веков, при нынешней организации транспорта можно было бы осуществить всего-навсего за какие-нибудь три года – иначе оно стало бы убыточным. То же относится и к упадку и гибели Римской империи, покорению континентов, истреблению индейцев и так далее. Все это в наши дни можно было бы устроить несоизмеримо быстрее – если доверить дело предпринимателям, обладающим достаточным капиталом. В этом смысле грандиозный успех Salamander-Syndicate и его огромное влияние на мировую историю, безусловно, указывает светлый путь потомкам.

Таким образом, история саламандр с самого начала характеризуется хорошей и разумной организацией. Главная, однако не единственная, заслуга в этом принадлежит синдикату; небходимо, конечно, признать, что немалую роль в огромном росте популяции и прогрессе саламандр сыграли и наука, просвещение, филантропия, печать и иные факторы. Однако именно Salamander-Syndicate буквально день за днем завоевывал для саламандр новые континенты и берега, преодолевая на этом пути многочисленные препятствия, тормозившие эту экспансию[15 - Примером таких препятствий может служить, например, вот это сообщение, вырезанное из газеты без указания даты:Англия закрывается для саламандр? («Рейтер»)Сэр Сэмюэл Мандевиль, отвечая на вопрос члена палаты общин Дж. Лидса, заявил сегодня, что Кабинет его величества закрыл Суэцкий канал для всех судов, перевозящих саламандр, а также отметил, что Кабинет не допустит того, чтобы саламандры привлекались к работам на побережьях британских островов или в суверенных британских водах. Причиной этих мер, как заявил сэр Сэмюэл, является как забота о безопасности британской территории, так и необходимость соблюдать давно действующие законы и договоры о борьбе с работорговлей. В ответ на вопрос депутата парламента Б. Рассела сэр Сэмюэл уточнил, что это решение не распространяется на британские доминионы и колонии.]. По квартальным отчетам синдиката можно проследить, как саламандры постепенно заселяют индийские и китайские порты, как их колонизация охватывает побережье Африки и могучим прыжком добирается до Американского континента, где вскоре в Мексиканском заливе возникают новые, самые современные инкубаторы для саламандр, как наряду с этими мощными волнами колонизации небольшие группы саламандр высылаются в разные места – как авангард будущего экспорта. Так, например, синдикат отправил в качестве подарка голландскому Ватерстату[16 - Ватерстат (Waterstaat, голл.) – голландское правительственное учреждение при министерстве публичных работ, имеющее главное наблюдение над дамбами, плотинами, земляными валами и водоотливными машинами, устроенными с целью защиты низменностей от наводнений. – Примеч. перев.]тысячу первоклассных саламандр; городу Марселю в дар передали шестьсот саламандр для очистки Старой гавани, и тому подобное. Проще говоря, в отличие от истории заселения земного шара людьми, колонизация его саламандрами развивалась планомерно и в огромных масштабах. Если бы это дело было предоставлено природе, она, конечно, растянулась бы на века и тысячелетия, – что поделать, природа никогда не была столь предприимчивой и целеустремленной, как производство и торговля в человеческом обществе. Надо полагать, что бурный спрос оказал влияние и на плодовитость саламандр – в результате средняя производительность самки повысилась до ста пятидесяти головастиков в год. Определенная регулярная убыль саламандр, виной которой были акулы, вскоре почти вовсе сошла на нет, поскольку саламандры были вооружены подводными пистолетами с пулями дум-дум для защиты от морских хищников[17 - Для этих целей почти повсеместно использовались пистолеты, изобретенные инженером Мирко Шафранеком, которые производил оружейный завод «Збройовка» из Брно.].

Распространение саламандр, конечно, не всюду шло гладко. Кое-где консервативные круги резко протестовали против ввоза новой рабочей силы, усматривая в саламандрах недобросовестную конкуренцию с человеческим трудом[18 - Ср. сообщение агентства «Гавас»Забастовочное движение в АвстралииЛидер австралийских тред-юнионов Гарри Макнамара объявил всеобщую забастовку всех работников портов, транспортных, энергетических и иных компаний. Профсоюзные организации требуют, чтобы завоз саламандр-работников в Австралию был жестко квотирован в соответствии с иммиграционным законодательством. Напротив, австралийские фермеры добиваются того, чтобы импорт саламандр был облегчен, поскольку в связи с необходимостью их кормить значительно растет спрос на местную кукурузу и животные жиры, в особенности овечий. Правительство стремится к компромиссу; Salamander-Syndicate предлагает выплачивать тред-юнионам шесть шиллингов за каждую доставленную в Австралию саламандру. Кабинет готов гарантировать, что саламандры будут трудоустроены исключительно на водных работах и что (в целях охраны общественной нравственности) не будут высовываться из воды более чем на 40 см (то есть по грудь). Профсоюзы, однако, настаивают на 12 см, а также требуют выплачивать им по 10 шиллингов за каждую саламандру, не считая регистрационного сбора. Вероятнее всего, будет заключен компромисс, который придется оплатить из государственной казны.]. Некоторые высказывали опасения, что саламандры, питаясь мелкими представителями морской фауны, создадут угрозу для рыболовства; иные, в свою очередь, утверждали, что они подрывают берега и острова своими подводными норами и ходами. Честно говоря, было достаточно тех, кто прямо предупреждал об опасностях использования саламандр; такое, однако, происходит постоянно – любая новизна и прогресс наталкивается на сопротивление и недоверие. Так было с заводскими машинами, это же повторилось и с саламандрами.

В некоторых местах возникали недоразумения иного свойства[19 - Ср. любопытный документ из коллекции пана Повондры: Саламандры спасли 36 утопающих (от нашего специального корреспондента). Мадрас, 3 апреля.Пароход «Индиан Стар» столкнулся в местном порту с баркасом, перевозившим около сорока туземцев. Баркас сразу же потонул. Прежде чем можно было отправить для спасения утопающих полицейский катер, на помощь поспешили саламандры, работавшие на очистке порта от грязи, и доставили на берег тридцать шесть потерпевших бедствие. Одна из саламандр лично вытащила из воды трех женщин и двоих детей. В награду за свой мужественный поступок саламандры получили письменную благодарность от местных властей в непромокаемом футляре. Между тем туземное население крайне возмущено тем, что саламандрам было позволено прикасаться к тонувшим представителям высших каст. Местные жители считают саламандр нечистыми и неприкасаемыми. В порту собрались несколько тысяч туземцев, требовавших изгнать саламандр из порта. Полиция, однако, не допустила беспорядков; в столкновениях погибли только три человека, еще сто двадцать задержаны. К десяти часам вечера спокойствие было восстановлено. Саламандры продолжают работать.]. Однако благодаря энергичному содействию мировой печати, верно оценившей как гигантские возможности торговли саламандрами, так и прибыльность крупных рекламных объявлений, с нею связанных, внедрение саламандр во всех частях света было по большей части встречено с живым интересом и даже с воодушевлением[20 - См. следующую весьма любопытную заметку, к сожалению на неизвестном языке и вследствие этого непереводимую:SAHT NA KCHRI TE SALAAMANDER BWTATSaghr gwan t’lap ne Salaam Ander bwtati og t’cheni berchi ne Simbwana m’bengwe ogandi sokh na modmod opwana Salaam Ander sri m’oana gwen’s. Og di limbw, og di bwtar na Salaam Ander kchri p’che ogandi p’we o’gwandi te ur masw?li sokh? Na, ne ur lingo t’Islamli kcher oganda Salaam Andriaa ashti. Bend op’tonga kchri Simbwana medh, salaam!].

Торговля саламандрами сосредоточивалась главным образом в руках Salamander-Syndicate, который использовал свои специально для этих целей построенные наливные суда. Центром торговли и неким подобием саламандровой биржи стала Salamander-Building в Сингапуре[21 - Приведем подробное и объективное описание этой торговли, подписанное шифром «E. w.» и датированное 5 октября:Подобные сообщения читатели ежедневно могут найти в экономическом разделе своей любимой газеты среди депеш о цене хлопка, олова или пшеницы. Известно ли вам, однако, что означают эти загадочные числа и слова? Конечно же, это торговля саламандрами, называемая также S-Trade; но как выглядит такая торговля в реальности – об этом большинство читателей не имеет достаточно ясного представления. Возможно, они воображают себе огромный рынок, кишащий тысячами и тысячами саламандр, по которому прогуливаются покупатели в пробковых шлемах и тюрбанах, осматривают выставленный товар и наконец показывают пальцем на хорошо развитую, здоровую, молодую саламандру, говоря при этом: «Почем у вас вот эта?»В действительности торговля саламандрами выглядит совершенно иначе. В мраморном здании S-Trade в Сингапуре вы не встретите ни одной саламандры – только проворных и элегантных служащих в белых костюмах, принимающих распоряжения по телефону: «Да, сэр, Leading идет по шестьдесят три. Сколько? Двести штук? Слушаюсь, сэр! Двадцать Heavy, сто восемьдесят Team. O’кей, вас понял. Доставка через пять недель. Right? Thank you, sir». Весь дворец S-Trade наполнен телефонными звонками, он похож скорее на большой офис или банк, чем на рынок; и все же это белое здание благородной архитектуры с ионическими колоннами вдоль фасада – более космополитический рынок, чем базар в Багдаде во времена Гаруна ар-Рашида.Вернемся, однако, к процитированному нами торговому бюллетеню и ее коммерческому жаргону. Leading – это просто-напросто отборные, умные, как правило, трехлетние саламандры, специально обученные для того, чтобы занимать должность надзирателей и бригадиров в рабочих колониях саламандр. Они продаются поштучно, вне зависимости от их веса; в них ценится только их разум. Сингапурские «лидинг», хорошо говорящие по-английски, считаются первоклассными и самыми надежными; саламандры-руководители продаются и под иными брендами, как то: Captains, Engeneers, Malayan Chiefs, Foremanders и т. д., однако «лидинг» ценятся выше всех. Их цена сейчас составляет около шестидесяти долларов за штуку.Heavy – тяжелые, атлетичные, как правило, двухлетние саламандры, вес которых составляет от ста до ста двадцати фунтов. Они продаются только звеньями (т. н. bodies) по шести штук. Они обучены для выполнения самых тяжелых физических работ, например ломки скал, выворачивания валунов и так далее. «Heavy – 317» в процитированном бюллетене означает, что звено из шести тяжелых саламандр продается за триста семнадцать долларов. К каждому такому звену, как правило, приставляется один «лидинг» как звеньевой и надсмотрщик.Team – это обычные рабочие саламандры, весящие от 80 до 100 фунтов, которые продаются только рабочими отрядами (team) по двадцать штук каждый; их предназначение – коллективный труд, и используют их, как правило, для землечерпательных работ, строительства насыпей и плотин и так далее. К каждому такому отряду тоже приставляется один «лидинг» в качестве его командира.Odd Jobs – это особая категория. Речь идет о саламандрах, которые по разным причинам – например, потому, что они росли не на больших, управляемых централизованно саламандровых фермах, – не прошли коллективного и специализированного обучения. Можно сказать, что это полудикие, однако нередко чрезвычайно талантливые саламандры. Их можно покупать как поштучно, так и дюжинами и использовать для различных вспомогательных работ или мелких поручений, ради которых невыгодно задействовать целые звенья или отряды. Если «лидинг» можно считать элитой саламандр, то «одд-джобс» – нечто вроде мелкого пролетариата. В последнее время их преимущественно приобретают как сырье, которое покупатели сами обучают и далее подразделяют на «лидинг», «хеви», «тим» и «трэш».Последняя категория – Trash, то есть брак (мусор, отбросы), – это неполноценные, слабые саламандры или инвалиды, которые не продаются ни сами по себе, ни коллективно, а отгружаются на вес – обычно целыми десятками тонн. Килограмм живого веса сейчас стоит от семи до десяти центов. В общем-то, неизвестно, зачем они нужны и для каких целей их покупают – возможно, для каких-то нетяжелых водяных работ (во избежание недоразумения напомним здесь, что саламандры несъедобны для людей). Этот самый «трэш» – практически весь – покупают оптом китайские спекулянты; куда они его потом отправляют, мы не знаем.Spawn – это просто-напросто саламандровый помет, точнее говоря – головастики возрастом до года. Их продают и покупают целыми сотнями, и торговля идет весьма бойко, – главным образом потому, что они дешевы и их транспортировка требует минимальных затрат. Только на месте назначения их начинают обучать – до тех пор, пока они не становятся трудоспособными. «Споун» перевозят в бочках, поскольку головастики не вылезают из воды – в отличие от взрослых саламандр, которым ежедневно нужно покидать ее. Часто бывает так, что среди «споун» находятся чрезвычайно способные особи, своими талантами даже превосходящие стандартный тип «лидинг»; это возбуждает к торговле головастиками дополнительный интерес. Эти саламандры с особыми способностями впоследствии продаются по несколько сотен долларов за штуку; американский миллионер Деникер как-то заплатил целых две тысячи долларов за саламандру, которая умела бегло говорить на девяти языках, и доставил ее в Майами на особом судне – сама эта перевозка обошлась ему почти в двадцать тысяч долларов. В последнее время саламандровый помет покупают главным образом для так называемых «конюшен», где отбирают и тренируют быстрых спортивных саламандр. Впоследствии их запрягают тройками в плоскодонные лодки, имеющие форму раковины. Состязания ракушек, которые везут саламандры, ныне в большой моде, это любимое развлечение молодых американок на Палм-Бич, в Гонолулу или на Кубе; этот вид спорта называют Triton-Races, или «регатой Венеры». В легкой разукрашенной раковине, скользящей по морской глади, стоит гонщица в самом роскошном и самом откровенном купальном костюме и держит в руках шелковые вожжи саламандровой тройки; главный приз состязания – титул Венеры. Мистер Дж. С. Тинкер, которого называют «консервным королем», купил для своей дочери тройку гоночных саламандр – Посейдона, Хенгиста и Короля Эдварда, заплатив за нее не меньше тридцати шести тысяч долларов. Но все это уже выходит за рамки обычной S-Trade, которая ограничивается поставками во все уголки мира солидных рабочих «лидингов», «хеви» и «тим».Выше мы упомянули о саламандровых фермах. Пусть читатель не представляет себе огромные питомники и корали. Речь идет о нескольких километрах пустого побережья, на котором там и сям стоят щитовые домики. В одном из них живет ветеринар, в другом – управляющий, еще в нескольких – охранники. Только во время отлива можно заметить, что от берега в море тянутся длинные плотины, разделяющие берег на несколько бассейнов. Один предназначен для головастиков, другой – для класса «лидинг» и так далее. Каждый класс саламандр кормят и обучают отдельно от других. И кормление, и обучение происходит ночью. В сумерках саламандры вылезают из своих нор на берег и собираются вокруг своих учителей – это обычно отставные военные. Первый урок – разговорная речь: учитель произносит перед саламандрами разные слова, к примеру «копать», и наглядно разъясняет их смысл. Потом они собираются в шеренги по четыре и учатся маршировать; дальше следует полчаса физических упражнений и отдых в воде. После перерыва саламандр обучают, как обращаться с разными инструментами и оружием, после чего они в течение примерно трех часов под надзором учителей занимаются практикой, выполняя строительные работы в воде. После этого саламандры возвращаются в воду, где их кормят специальными сухарями, которые содержат главным образом кукурузную муку и жир; «лидинг» и «хеви», кроме того, докармливают мясом. За лень и непослушание наказывают отъемом пищи, других телесных наказаний нет, учитывая, что саламандры не очень чувствительны к боли. С восходом солнца на саламандровых фермах наступает мертвый час: люди ложатся спать, а саламандры скрываются в морской пучине.Подобный порядок вещей меняется лишь два раза в год. В первый раз – в период спаривания, когда саламандр на две недели оставляют в покое, и во второй раз – когда на ферму прибывает судно синдиката и привозит управляющему распоряжение, сколько саламандр и каких классов необходимо отгрузить. Сама погрузка происходит ночью: помощник капитана, управляющий и ветеринар садятся за столик, освещенный лампой, а охранники и судовая команда отрезают саламандрам доступ к морю. После этого саламандры друг за другом подходят к столику, их осматривают и признают годными или негодными к работе. Отобранные саламандры влезают в шлюпки, которые отвозят их на наливное судно. Они делают это как правило добровольно – то есть для послушания достаточно категорического приказания; лишь иногда требуется прибегнуть к умеренному насилию, например связыванию. «Споун», или помет, конечно, вылавливают сетями.Столь же гуманным образом, с соблюдением гигиены, осуществляется перевозка саламандр. Ежедневно при помощи насосов в их емкостях меняют воду, и они получают обильную пищу. Смертность во время транспортировки не превышает десяти процентов. По требованию обществ по охране животных на каждом таком судне имеется капеллан, который следит, чтобы с саламандрами обращались по-человечески, и каждую ночь выступает перед ними с проповедью, в которой упирает в особенности на необходимость уважения к людям, благодарного послушания и любви к своим будущим работодателям, которые не имеют иных стремлений, кроме желания по-отечески заботиться об их процветании. Безусловно, непросто бывает разъяснить саламандрам суть этой отеческой заботы, поскольку само понятие отца им не знакомо. Среди более развитых саламандр для судовых капелланов распространилось прозвище «папа-саламандра». Весьма много пользы принесли также образовательно-воспитательные кинокартины, при помощи которых саламандрам во время перевозки как демонстрировали чудеса человеческой техники, так и знакомили их с будущей работой и обязанностями.Существуют люди, которые сокращение S-Trade (Salamander-Trade) переводят как Slave-Trade, то есть «работорговля». Однако, будучи непредвзятыми наблюдателями, мы должны сказать, что, если бы торговля рабами в прошлом была организована столь безупречно и безукоризненно с гигиенической точки зрения, как нынешняя торговля саламандрами, нам оставалось бы только позавидовать рабам. В особенности с более дорогими саламандрами люди обращаются чрезвычайно вежливо и бережно, – в том числе и потому, что капитан и команда отвечают своим жалованьем и премиями за жизни вверенных им саламандр. Автор этой статьи сам стал свидетелем того, как и самые прожженные морские волки с наливного судна S.S.14 были глубоко растроганы, когда двести сорок отборных саламандр в одной из бочек заболели неукротимым поносом. Матросы ходили на них смотреть едва ли не со слезами на глазах и выражали свои гуманные чувства грубыми внешне словами: «На кой хрен сдалась нам эта падаль?»].

С ростом экспорта саламандр возник, конечно, и «черный рынок»: Salamander-Syndicate не мог контролировать и обслуживать все колонии саламандр, которые покойный капитан ван Тох оборудовал на мелких и отдаленных островах Микронезии, Меланезии и Полинезии, потому множество саламандровых бухт было предоставлено самим себе. В результате этого помимо рационального выращивания саламандр появилась и достигшая весьма значительного размаха охота на диких саламандр, во многом напоминающая прежний тюлений промысел. Охота эта была в некотором смысле незаконной; но, поскольку закона об охране саламандр не существовало, преследовать за нее могли разве что по обвинению в нелегальном проникновении на суверенную территорию той или иной державы. Однако, поскольку саламандры на этих островах буйно размножались и время от времени наносили ущерб полям и огородам аборигенов, эта «дикая» охота молчаливо одобрялась как естественное регулирование популяции саламандр[22 - Процитируем описание, сделанное в то время очевидцем:Пираты XX векаЭ. Э. К.Было одиннадцать вечера, когда капитан нашего парохода велел спустить национальный флаг и спустить шлюпки. Была лунная ночь, туман серебрился. Островок, к которому мы гребли, кажется, назывался островом Гарднера из группы Фениксовых островов. В такие-то лунные ночи саламандры выходят на берег и танцуют; они не услышат вас, даже если вы к ним приблизитесь – настолько они увлечены всеобщим безмолвным танцем. Нас было двадцать человек, мы вышли на берег с веслами в руках и рассыпным строем начали полукругом охватывать темную толпу саламандр, теснившуюся на залитом молочным лунным светом пляже.Трудно описать то впечатление, которое оставляет пляска саламандр. Где-то триста животных сидят на задних лапах, образуя практически идеальный круг, лицом к его центру; внутри круг пустой. Саламандры неподвижны, будто они оцепенели. Это похоже на частокол, сооруженный вокруг какого-то таинственного алтаря; но тут нет никакого алтаря и никакого бога. Внезапно одно из животных начинает чмокать: «тс-тс-тс» – и волнообразно кружить верхней половиной тела; это колебательное движение передается другим, дальше и дальше, и спустя несколько секунд уже все саламандры крутят верхней половиной тела, не двигаясь при этом с места, все быстрее и быстрее, беззвучно, все более исступленно, в бешеном и упоенном кружении. Примерно через четверть часа одна из саламандр выбивается из сил, за ней вторая, третья, они качаются в изнеможении и затем застывают – и снова все сидят без движения, как статуи. Спустя какое-то время опять – уже в другом месте – звучит тихое «тс-тс-тс», и опять какая-то из саламандр начинает извиваться, и ее танец сразу подхватывает весь круг. Я понимаю, что мое описание кажется слишком механистическим, – однако вообразите себе молочно-белый свет луны и долгий ритмичный шум прибоя; во всем этом была какая-то удивительная магия, вернее сказать – зачарованность. Я стоял с комком в горле, охваченный внезапным чувством – одновременно ужаса и восхищения. «Эй, братишка, шевели ногами, дырку простоишь!» – крикнул мне ближайший сосед. Мы начали сжимать свое кольцо вокруг танцующих саламандр. Люди держали весла наперевес и говорили вполголоса – скорее потому, что стояла ночь, чем опасаясь, что саламандры могли бы их услышать. «Бегом, в середину!» – раздался голос командира. Мы бросились к танцующему кругу, весла глухо шлепнули о спины саламандр. Только теперь саламандры в испуге очнулись, часть из них попятилась к середине круга, другие попытались прорваться к морю через заслон из весел, однако, получив удары, отскочили, съежившись от боли и страха. Мы гнали их к середине, они сгрудились в большую толпу, давя друг друга – так, что вскоре их образовалось несколько слоев. Десять охотников удерживали вокруг них «забор» из весел, а еще десять тыкали саламандр веслами и били тех, кто пытался проползти под заграждением или прорваться через него. Это был клубок черного, извивающегося, отчаянно квакающего мяса, на которое сыпались глухие удары. Наконец между двумя веслами открылась небольшая щель, одна из саламандр проскользнула в нее и тут же была оглушена ударом дубинки по затылку; за ней последовала вторая и третья – с тем же результатом; наконец их набралось около двадцати. «Закрыть!» – скомандовал офицер, и щель между веслами исчезла. Булли Бич и мулат Динго взяли в обе руки по одной оглушенной саламандре и потащили их по песку к шлюпкам, словно кули с мукой. Иногда тело застревало среди камней, тогда матросы дергали его резко и зло – нога отрывалась. «Не беда, – ворчал старый Майк, стоявший рядом со мной, – новая вырастет». Когда оглушенных саламандр побросали в шлюпки, офицер сухо скомандовал: «Следующих!» – и на головы саламандр снова посыпались удары. Этот офицер, по фамилии Беллами, был скромным, образованным человеком, прекрасным шахматистом. Но здесь он был на охоте, даже больше того – это был бизнес, какие уж тут церемонии! Так мы поймали больше двухсот саламандр, около семидесяти мы бросили на берегу – они были, по-видимому, мертвы, и перетаскивать их было незачем.На корабле пойманных саламандр швырнули в резервуар. Наш пароход был старым нефтеналивным танкером, плохо вычищенные резервуары воняли керосином, на поверхности воды образовалась радужная маслянистая пленка – только крышку открыли, чтобы туда проникал воздух. Когда туда загнали саламандр, это стало выглядеть как густой суп с лапшой; отвратительное зрелище. Кое-где эта лапша слабо и жалко шевелилась, но в первый день никто не обращал на нее внимания, чтобы саламандры могли прийти в себя. На следующий день пришли четыре человека и начали тыкать в «суп» длинными шестами (на профессиональном жаргоне это действительно называют «супом»); они вертели телами, густо набившими резервуар, и так выявляли тех, которые уже не шевелились или от которых начали отваливаться куски мяса; таких подцепляли длинными крюками и вытаскивали вон из воды. «Суп чистый?» – спросил потом капитан. «Да, сэр!» – «Подлейте туда воды!» – «Есть, сэр!» «Чистить суп» приходилось каждый день, и всегда после этой процедуры в море выбрасывали от шести до десяти штук «испорченного товара», как это здесь называется, – за нашим пароходом неотступно следовал настоящий эскорт из огромных, жирно откормленных акул. Запах у резервуара стоял невыносимый. Хотя воду иногда и меняли, она была желтого цвета, полна нечистот и размокших сухарей; в ней вяло шевелились или тупо лежали, тяжело дыша, черные тела. «Эти почти как на курорте, – утверждал старый Майк. – На одном пароходе их перевозили в железных баках из-под бензола, ну и подохли они все до единой».Через шесть дней мы пришли на остров Наномеа за новым товаром.* * *Вот так выглядит торговля саламандрами; правда, речь идет о нелегальной торговле, а точнее говоря – о современном пиратстве, которое расцвело буквально в одну ночь. Утверждается, что чуть ли не четверть всех саламандр на рынке добыта таким путем. Существуют поселения саламандр, в которых для Salamander-Syndicate невыгодно содержать постоянные фермы; на малых островах в Тихом океане саламандр развелось столько, что они стали прямо-таки обузой для местных жителей – туземцы их не любят, говоря, что своими норами и туннелями они просверливают целые острова. Потому-то как колониальная администрация, так и сам синдикат смотрят сквозь пальцы на эти разбойничьи набеги. Говорят, что исключительно промыслом саламандр занимаются более четырехсот пиратских судов. Наряду с мелкими «предпринимателями», современным корсарством занимаются и большие пароходства, крупнейшее из которых – Pacific Trade Comp. со штаб-квартирой в Дублине, ее президентом является достопочтенный Чарльз Б. Гарриман. Год назад положение было хуже: некий китайский бандит Тенг, располагавший тремя судами, нападал прямо на фермы синдиката и не останавливался даже перед убийствами персонала, если тот пытался сопротивляться. В ноябре прошлого года Тенга и всю его флотилию потопила американская канонерка «Миннетонка» у острова Мидуэй. С тех пор саламандровое пиратство приобрело более цивилизованные формы, но по-прежнему процветает – в особенности после того, как были определены некие рамки, в которых оно негласно допускается. Так, например, уговорено, что при нападении на побережье, принадлежащее другой державе, следует спускать национальный флаг; что саламандровое пиратство не должно служить прикрытием для ввоза или вывоза иных товаров; что захваченные саламандры не будут продаваться по демпинговым ценам и вообще будут считаться товаром второго сорта. Саламандры на черном рынке продаются от двадцати – двадцати двух долларов за штуку; они считаются хотя и второсортным, но весьма выносливым типажом – учитывая, что им удалось выдержать столь ужасное обращение на пиратских судах. По оценкам, выживают после перевозки от четверти до трети похищенных саламандр; но уж те, кто остается в живых, могут пережить что угодно. На коммерческом жаргоне их называют «макароны», в последнее время сведения о них публикуются и в регулярных торговых бюллетенях.* * *Спустя два месяца после описанных событий я играл в шахматы с мистером Беллами в лобби отеля «Франция» в Сайгоне; я, конечно, уже не был в ипостаси наемного матроса.– Послушайте, Беллами, – сказал я ему, – ведь вы порядочный человек, джентльмен, как говорится. Вам иногда не бывает гадко оттого, что вы служите делу, которое, по существу, является просто-напросто самой отвратительной работорговлей?Беллами пожал плечами и неохотно пробурчал:– Саламандры есть саламандры.– Двести лет назад говорили, что «негры есть негры».– И что, разве неправду говорили? – ответил Беллами. – Шах!Ту партию я проиграл. Меня вдруг охватило такое чувство, будто бы новых ходов в шахматах не осталось – каждый из них уже когда-то был сделан. Быть может, и наша история однажды уже была кем-то сыграна, а мы лишь переставляем фигуры и делаем все те же ходы, которые приведут нас к все тем же поражениям, как когда-то. Быть может, как раз такой вежливый и скромный Беллами когда-то охотился на негров на Берегу Слоновой Кости и отправлял их на Гаити или в Луизиану, не обращая внимания на то, что они дохнут в трюме. Этот Беллами ведь и тогда не имел в виду ничего дурного. Беллами никогда не хочет ничего дурного. Именно поэтому он безнадежен.– Черные проиграли! – удовлетворенно сказал Беллами и встал, потягиваясь всем телом.].

Помимо хорошо организованной торговли саламандрами и массовой пропаганды в печати, важнейшую роль в распространении саламандр сыграла гигантская волна технического идеализма, захлестнувшая в ту эпоху весь мир. Г. Х. Бонди был прав, предположив, что человеческий дух отныне начнет работать в масштабах новых континентов и новых Атлантид. В течение всей Эры Саламандр между инженерами продолжался оживленный и плодотворный спор о том, следует ли сооружать тяжелые материки с железобетонными берегами или же легкие участки суши в виде насыпи из морского песка. Почти ежедневно рождались на свет новые грандиозные проекты. Так, итальянские инженеры предлагали как сооружение Великой Италии, охватывающей почти все Средиземное море вплоть до Триполитании, Балеарских и Додеканесских островов, так и создание к востоку от Итальянского Сомали нового континента, так называемой Лемурии, который со временем покрыл бы весь Индийский океан. И вправду, при помощи целой армии саламандр неподалеку от сомалийской гавани Могадишо был насыпан новый островок площадью в тринадцать с половиной акров. Япония разработала, а частично и осуществила проект нового большого острова на месте Марианского архипелага, а также собиралась соединить Каролинские и Маршалловы острова в два больших острова, для которых заранее было избрано имя «Новый Ниппон»: на каждом из них предполагалось даже соорудить искусственный вулкан, который напоминал бы будущим обитателям священную Фудзияму. Также ходили слухи, что германские инженеры тайно строят в Саргассовом море тяжелый бетонный материк, который в будущем должен стать Атлантидой и, как говорили, мог угрожать Французской Западной Африке; но, по-видимому, был лишь заложен фундамент. В Голландии начали осушать Зеландию, Франция объединила Гранд-Тер, Бас-Тер и Ла-Дезирад на Гваделупе в один чудесный остров. Соединенные Штаты начали сооружать на 37-м меридиане первый авиационный остров (двухъярусный, с огромным отелем, стадионом, луна-парком и кинотеатром на пять тысяч человек). Одним словом, казалось, что пали последние преграды, которые ставил на пути развития человечества Мировой океан, и наступила радостная эпоха выдающихся технических замыслов. Человек понимал, что только теперь он становится настоящим Властелином мира – благодаря саламандрам, которые вышли на сцену истории в самый нужный момент и, как говорится, по исторической необходимости. И, бесспорно, саламандры не могли бы расплодиться в столь поразительных масштабах, если бы наш век господства техники не дал столько задач, для решения которых требовалось их постоянное использование. Будущее Тружеников Моря, казалось, теперь было обеспечено на столетия вперед.

Важную роль в успешном развитии рынка саламандр сыграла также наука, которая очень скоро обратила внимание на исследование саламандр с точки зрения не только физиологии, но и психологии[23 - Приведем здесь отчет о научном конгрессе в Париже, написанный очевидцем под шифром r. d.:Premier сongr?s d’urod?lesДля краткости его называют «Конгресс хвостатых земноводных», хотя его официальное название несколько длиннее: «Первый международный конгресс зоологов, посвященный исследованию психологии хвостатых земноводных». Однако истинный парижанин не любит слишком долгих названий; ученые профессора, что заседают в большой аудитории Сорбонны, для него просто «messieurs les Urod?les», «господа хвостатые земноводные», и точка. Или еще короче и еще менее вежливо: «сеs zoos-l?».Итак, мы отправились посмотреть на сеs zoos-l? скорее из любопытства, чем по журналистскому заданию. Любопытство это, разумеется, не относилось к университетским старикам-очкарикам, а к тем самым… созданиям (интересно, почему у нас не получается назвать их «животными»?), о которых столько всего написано – от ученых фолиантов до бульварных куплетов – и которые, как считают одни, всего лишь газетная «утка», а по мнению других – существа, во многих отношениях более талантливые, чем сам царь природы и венец творения, как даже в наши дни (то есть после мировой войны и прочих исторических событий) продолжают называть человека. Я надеялся, что достопочтенные участники конгресса, посвященного изучению психологии хвостатых земноводных, дадут нам, непрофессионалам, прямой и окончательный ответ на вопрос о том, как обстоят дела с пресловутой понятливостью Андриаса Шейхцери, что они скажут нам: да, это разумное существо, или же оно по крайней мере способно подняться по лестнице цивилизации столь же высоко, как вы и я; а потому необходимо в будущем считаться с ним так же, как мы должны считаться с будущим человеческих рас, которые некогда относили к диким и примитивным… Потороплюсь, однако, сообщить, что ни такого ответа, ни даже такого вопроса на конгрессе не поднималось; для того чтобы заниматься подобного рода проблемами, современная наука слишком… научна, что ли.Ну что же, послушаем что-нибудь новенькое о том, что наука называет «душевной жизнью животных». Вон тот высокий господин, всклокоченной бородой напоминающий злого чародея, – он как раз сейчас громыхает с кафедры – это знаменитый профессор Дюбоск; кажется, что он громит какую-то лживую теорию некоего уважаемого коллеги, однако в этом смысле мы доклад оценивать не готовы. Только спустя какое-то время мы начинаем соображать, что яростный чародей говорит о том, как Андриас воспринимает цвет, и о его способности различать те или иные оттенки. Не знаю, все ли я правильно понял, но у меня сложилось впечатление, что наш Андриас несколько страдает дальтонизмом, а сам профессор Дюбоск, должно быть, страшно близорук – судя по тому, как он поднимал свои бумаги прямо к очкам с толстыми стеклами, которые яростно блестели под стать докладу. После него слово получил улыбчивый японский ученый д-р Окагава, говорил что-то о реактивной дуге и о признаках, которые можно наблюдать, если перерезать в мозгу Андриаса какую-то сенсорную дорожку; потом он рассказал, что делает Андриас, если разрушить у него орган, соответствующий ушному лабиринту. После него профессор Реманн подробно объяснял, как Андриас реагирует на электрические импульсы. Это вызвало ожесточенную перепалку между ним и профессором Брюкнером. C’est un type, этот профессор Брюкнер: маленький, злобный и прямо-таки трагически подвижный; он, помимо прочего, утверждал, что Андриас снабжен столь же второсортными органами чувств, что и человек, и что инстинкты его столь же бедны; с чисто биологической точки зрения, он, по сути, точно такое же вырождающееся животное, что и человек, и, подобно человеку, стремится возместить свою биологическую неполноценность посредством того, что называют интеллектом. Другие специалисты, впрочем, как показалось, не восприняли профессора Брюкнера всерьез, – возможно, потому, что он не перерезал никаких сенсорных дорожек и не посылал в мозг Андриаса никаких электрических импульсов. Затем профессор ван Дитен размеренно, почти как на проповеди, поведал о том, какие расстройства проявляются у Андриаса, если удалить у него правую височную долю головного мозга или же затылочную извилину в левом полушарии. После него американский профессор Деврайнт рассказал…Простите, я, признаться, не знаю, о чем он рассказал, – поскольку в этот момент меня внезапно начала беспокоить мысль о том, какие расстройства могли бы появиться у профессора Деврайнта, если бы вдруг кто-то удалил у него правую височную долю головного мозга; как реагировал бы улыбчивый д-р Окагава, если бы кто-нибудь возбуждал его электрическими импульсами, и как бы вел себя профессор Реманн, если бы кто-то разрушил его ушной лабиринт. Я также почувствовал, что не совсем уверен в том, как именно у меня обстоят дела со способностью различать цвета или с фактором t в моих динамических реакциях. Меня мучило сомнение, имеем ли мы право (в строго научном смысле) вообще говорить о своей (то есть человеческой) душевной жизни без того, чтобы изъять друг у друга различные доли головного мозга и, разумеется, перерезать сенсорные дорожки. На самом деле нам следовало бы с целью взаимного изучения нашей душевной жизни наброситься друг на друга со скальпелями в руках. Что касается меня, то я был бы рад во имя науки разбить очки профессору Дюбоску или пустить электрический заряд в лысину профессора Дитена – и опубликовать потом статью об их реакциях. По правде говоря, я могу в красках представить себе это. Чуть менее красочно я представляю себе, что делалось при подобных опытах в душе Андриаса Шейхцери, однако мне кажется, что это невероятно терпеливое и добродушное существо. Ведь ни одно из светил науки, выступавших на конгрессе, не сообщило, что бедняга Андриас хотя бы когда-нибудь пришел в ярость.Не сомневаюсь, что Первый конгресс хвостатых земноводных явил собой великолепный успех для науки; однако, когда у меня выдастся свободный день, я отправлюсь в Jardin des Plantes прямо к бассейну Андриаса Шейхцери, чтобы сказать ему шепотом:– Послушай, саламандра, если когда-нибудь придет твой день… не вздумай только научно исследовать душевную жизнь людей!].

Благодаря подобным научным исследованиям люди перестали считать саламандр каким-то чудом. Под строгим светом научного знания саламандры утратили многое от своего первоначального ореола некой исключительности и необычности: став объектом психологических исследований, они демонстрировали весьма посредственные и прямо-таки неинтересные свойства. Легенды об их высокой одаренности были разрушены научными опытами. Наука открыла Саламандру Нормальную, которая оказалась созданием довольно скучным и ограниченным. Только в газетах иногда еще писали о Саламандре Чудесной, которая умножает в уме пятизначные числа, – но и это перестало быть интересным для публики, особенно когда выяснилось, что при надлежащей тренировке на подобные чудеса способен и обычный человек. Короче говоря, люди просто начали считать саламандр столь же очевидным явлением, что и арифмометр или какой-нибудь автомат: в них больше не видели ничего загадочного, пришедшего из неведомых глубин неизвестно зачем и почему. К тому же люди никогда не считают загадочным то, что служит им и приносит пользу, но только то, что им вредит или угрожает; а поскольку саламандры оказались существами весьма полезными, причем с разных точек зрения[24 - Полезность саламандр для человечества изучал, в частности, гамбургский исследователь Вурманн; приведем здесь конспект одной из его многочисленных статей по данному вопросу —Сообщение о соматических предрасположениях саламандрЭксперименты с саламандрой исполинской тихоокеанской (Andrias Scheuchzeri Tschudi), которые я проводил в своей гамбургской лаборатории, преследовали весьма определенную цель: изучить степень сопротивляемости саламандр по отношению к изменению среды и иным внешним воздействиям и доказать тем самым их практическую применимость в различных географических зонах и при совершенно различных условиях.Целью первой серии экспериментов было выяснить, как долго саламандра может выдержать пребывание вне воды. Подопытные животные содержались в сухих бочках при температуре в 40–500 °C. Спустя несколько часов они начинали быть вялыми, однако, будучи обрызганными водою, вновь оживали. Спустя двадцать четыре часа они лежали неподвижно, – в движении оставались лишь веки; пульс был замедленный, а все физиологические процессы снизились до минимума. Было очевидно, что животные страдают и малейшее движение стоит им больших усилий. Спустя три дня наступало состояние каталептического оцепенения (ксероз); животные не реагировали даже на прижигания при помощи электрокаутера. При повышении влажности воздуха у них начинают проявляться по крайней мере некоторые признаки жизни (они закрывают глаза, когда на них направляют яркий свет, и т. п.). Если высушенную таким образом саламандру по прошествии семи дней вновь помещали в воду, то спустя продолжительное время она оживала; если же высушивание продолжалось дольше недели, погибало уже большинство подопытных животных. Под прямыми лучами солнца саламандры погибают уже спустя несколько часов.Других подопытных животных принудили в темноте и в очень сухой атмосфере вертеть вал. Спустя три часа производительность их труда начала падать, но вновь возросла после того, как их обильно обрызгали водой. Если такое обрызгивание повторялось часто, животные могли вертеть ручку в течение семнадцати, двадцати, а в одном случае – даже двадцати шести часов без перерыва, в то время как человек, над которым производился контрольный эксперимент, был почти обессилен этой механической деятельностью уже через пять часов. Из этих экспериментов мы можем сделать вывод, что саламандры вполне годны и для работ на суше, впрочем, при соблюдении двух условий: не подвергать их прямому воздействию солнечных лучей и периодически обрызгивать водой всю поверхность их тела.Вторая серия опытов касалась сопротивляемости саламандр – животных, первоначальным ареалом которых были тропики, – по отношению к холоду. При быстром охлаждении воды они погибали от катара кишок; однако при постепенной акклиматизации они легко привыкали к более холодной среде: спустя семь месяцев они оставались весьма бодрыми даже при температуре воды в 7 °C, при условии, что в их пище содержалось больше жиров (от 150 до 200 граммов на саламандру в день). Если температура воды опускалась ниже 5 °C, они впадали в оцепенение от холода (гелоз); в таком состоянии их можно было заморозить и хранить в глыбе льда в течение нескольких месяцев; после того как лед растаял и температура воды поднималась выше 5 °C, они опять начинали подавать признаки жизни, а при нагревании воды до 7–10 градусов уже бодро искали пищу. Отсюда следует, что саламандры довольно просто могут приспособиться и к жизни в нашем климате, вплоть до северной Норвегии и Исландии. Выяснить, могут ли саламандры быть полезными в полярном климате, помогут дальнейшие опыты.В противоположность этому, саламандры проявляют повышенную чувствительность по отношению к воздействиям химических веществ; в результате опытов с весьма разреженными щелочами, со сточными водами промышленных предприятий, дубильными веществами и т. п. у них отслаивалась кожа, и подопытные животные погибали в результате некоего подобия воспаления жабр. Из этого следует, что в наших реках саламандр практически нельзя использовать.В результате следующей серии опытов нам удалось установить, как долго саламандры могут выдержать без пищи. Они могут голодать три недели и даже дольше без появления каких-либо признаков, кроме определенной вялости. Одна подопытная саламандра голодала у меня около шести месяцев; в последние три месяца она постоянно спала и не двигалась; когда я наконец бросил ей в бак рубленую печенку, она никак на нее не прореагировала – настолько была слаба, – так что ее пришлось кормить искусственно. Спустя несколько дней она уже питалась нормально и ее можно было использовать в новых экспериментах.Последняя серия опытов касалась способности саламандр к регенерации. Если саламандре отрубить хвост, через две недели у нее вырастет новый; с одной саламандрой мы повторили подобный опыт семь раз – всегда с одним и тем же результатом. Отрастают у саламандр и отрубленные ноги. Одному подопытному животному мы отрубили все четыре конечности и хвост; месяц спустя оно было как новенькое. Если сломать у саламандры берцовую или плечевую кость, то у нее отломится вся больная конечность и вырастет новая. Точно так же новый глаз образуется на месте вытекшего, а новый язык – на месте отрезанного; интересно, что саламандра, у которой я отрезал язык, разучилась говорить, и ей пришлось учиться этому заново. Если же ампутировать у саламандры голову или перерезать ей туловище между шеей и тазом, то животное погибнет. Напротив, можно удалить у саламандры желудок, часть кишечника, две трети печени и другие органы – и при этом ее жизненные функции не будут нарушены; можно даже сказать, что почти полностью выпотрошенная саламандра все еще способна жить дальше. Ни одно другое животное не способно столь успешно сопротивляться какому бы то ни было ранению, как именно саламандра. В связи с этим она могла бы быть первоклассным, практически неуничтожаемым боевым животным; к сожалению, этому препятствует ее миролюбивый характер и отсутствие оружия, данного природой.Наряду с этими экспериментами мой ассистент д-р Вацлав Гинкель исследовал саламандр в качестве потенциального источника полезного сырья. Прежде всего, он обнаружил, что тело саламандр содержит необычайно высокий процент йода и фосфора; не исключено, что при необходимости эти ценные элементы можно было бы добывать из них в промышленных масштабах. Кожа саламандр сама по себе ни на что не годная, однако ее можно размолоть и спрессовать под высоким давлением. Полученная подобным образом искусственная кожа отличается легкостью, достаточной прочностью и могла бы служить заменой бычьей коже. Саламандровый жир употреблять в пищу невозможно из-за отвратительного вкуса, однако он пригоден в качестве технического смазочного средства, поскольку замерзает лишь при очень низких температурах. Мясо саламандр также считалось несъедобным и даже ядовитым: если есть его сырым, оно вызывает острые боли, рвоту и галлюцинации. Д-р Гинкель провел сам на себе множество опытов, в результате которых установил, что данные вредные последствия исчезают, если нарезанное мясо ошпарить кипятком (подобно тому, как это происходит с некоторыми видами мухоморов) и после тщательного промывания мариновать в течение суток в слабом растворе марганцевого калия. После этого его можно варить или тушить, – у него будет вкус плохой говядины. Таким образом нами была съедена саламандра, которую мы прозвали Гансом. Это было ученое и умное животное, обладавшее особенными способностями к научной работе; Ганс работал в отделении д-ра Гинкеля в качестве лаборанта, и ему можно было доверять и самые тонкие химические анализы. Долгими вечерами мы беседовали с ним, радуясь его безграничной любознательности. Нам пришлось с прискорбием расстаться с нашим Гансом, поскольку он ослеп в результате моих экспериментов с трепанацией черепа. Мясо у него было темным, ноздреватым, однако не вызвало никаких неприятных последствий. Очевидно, что в военное время мясо саламандр может служить необходимой и дешевой заменой говядины.], то их начали воспринимать просто как неотъемлемую часть рационального, обычного порядка вещей.

В конце концов, нет ничего неожиданного в том, что саламандры перестали быть сенсацией, когда их развелось на свете несколько сот миллионов. Интерес, который они возбуждали в публике, покуда их еще можно было считать чем-то новым, угасал и поддерживался разве что в кинематографических гротесках («Салли и Энди, две добрые саламандры») и в кабаре, где куплетисты и певички, наделенные особенно противным голосом, выступали в неотразимо комической роли скрежещущих и коверкающих грамматику саламандр. После того как саламандры сделались явлением распространенным и будничным, изменилась и, если можно так выразиться, связанная с ними проблематика[25 - Характерным доказательством этого может служить опрос газеты Daily Star на тему «Есть ли у саламандр душа?» Мы процитируем из этого опроса несколько ответов выдающихся деятелей (не гарантируем, впрочем, что они действительно это говорили):Dear sir,мы вместе с моим другом преподобным Х. Б. Бертрамом наблюдали саламандр долгое время при их работах по строительству плотины в Адене; дважды или трижды мы разговаривали с ними, но не встретили у них ни одного намека на наличие высших чувств, таких как Честь, Вера, Патриотизм или Спортивный Дух. А что, кроме этих чувств, хотелось бы спросить, мы по справедливости можем называть душой?Truly yours,полковник Джон У. БриттонЯ никогда не видел ни одной саламандры, но я убежден, что существа, у которых нет своей музыки, не имеют и души.ТосканиниБог с ней, с душой, – однако я хотел бы отметить, что, опираясь на мои наблюдения над Андриасом, я мог бы утверждать, что у него нет индивидуальности. Все они кажутся похожими друг на друга – все одинаково старательные, одинаково способные – и одинаково невыразительные. Короче говоря, они соответствуют идеалу современной цивилизации, а идеал этот – Посредственность.Андре д’АртуаБезусловно, у них нет души. В этом они подобны человеку.Ваш Дж. Б. ШоуВаш вопрос ставит меня в трудную ситуацию. Я, например, знаю, что мой пекинес Биби обладает маленькой и милой душой; у моей персидской кошки Сиди Ханум тоже есть душа – какая она прекрасная и жестокая! Но саламандры? Конечно, эти бедняжки очень способны и умны, умеют говорить, читать и вообще очень полезны; но ведь они так безобразны!Ваша Мадлен РошДа пусть хоть саламандры, черт с ними, главное, что не марксисты.Курт ХуберДуши у них нет. Если бы она была, мы должны были бы считать их равными человеку в экономическом смысле, а это абсурдно.Генри БондУ них нет никакого sex-appeal. А значит, и души у них нет.Мэй УэстУ них есть душа – как есть она у любого животного и растения, у всего живого. Тайна всего живого велика есть.Сандрабхарата НатУ них интересная техника и стиль плавания, у них можно многому научиться – особенно для плавания на длинные дистанции.Джонни Вайсмюллер].

Итак, Великая Саламандровая Сенсация довольно скоро покрылась тиной, однако же на ее место пришло нечто иное и до известной степени более солидное, а именно – Саламандровый Вопрос. Первым человеком, который поднял Саламандровый Вопрос, оказалась – отнюдь не впервые в истории прогресса человечества – женщина. Это была мадам Луиза Циммерманн, директор пансиона для девушек в Лозанне, которая с неуемной энергией и неугасимым рвением проповедовала по всему свету свой благородный лозунг: «Дайте саламандрам нормальное школьное образование!» Долгое время она сталкивалась с непониманием со стороны общественности, несмотря на то что неустанно обращала ее внимание, с одной стороны, на прирожденную сообразительность саламандр, с другой – на опасность, которой могла бы подвергнуться человеческая цивилизация, если саламандры не получат надлежащего воспитания ума и чувств. «Подобно тому как римская культура погибла вследствие нашествия варваров, погибнет и наша цивилизация, если она станет островом в океане духовно угнетенных существ, которым отказано в доступе к высшим идеалам современного человечества» – так пророчески вещала она на шести тысячах трехстах пятидесяти семи лекциях, с которыми выступила в женских клубах по всей Европе и Америке, а также в Японии, Китае, Турции и других странах. «Если культуре суждено сохраниться, она должна стать достоянием всех. Мы не можем безмятежно пользоваться благами нашей цивилизации и плодами нашей культуры, пока вокруг нас существуют многие миллионы несчастных, униженных существ, которых намеренно удерживают в животном состоянии. Подобно тому как девизом девятнадцатого столетия стало Освобождение Женщины, лозунгом нашего века да будет: „ДАЙТЕ САЛАМАНДРАМ НОРМАЛЬНОЕ ШКОЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ!“» – и так далее. Благодаря своему красноречию и невероятному упорству мадам Луизе Циммерманн удалось мобилизовать женщин со всего мира и собрать достаточно средств, чтобы открыть в Болье (неподалеку от Ниццы) Первый лицей для саламандр, в которых головастиков саламандр, которые работали в Марселе и Тулоне, обучали французскому языку и литературе, риторике, правилам поведения в обществе, математике и истории культуры[26 - Подробности об этом можно почерпнуть из книги «M-me Louise Zimmermann, sa vie, ses idеes, son oeuvre» (издательство «Алькан»). Приведем в качестве цитаты из этой публикации благоговейные воспоминания саламандры, которая была одной из первых учениц лицея:«Она читала нам вслух басни Лафонтена, сидя возле нашего простого, но чистого и удобного бассейна; конечно, она страдала от сырости, но не обращала на это внимания, полностью отдавшись нелегкому учительскому труду. Она называла нас „mes petits Chinois“, поскольку мы, подобно китайцам, не были способны выговорить звук „р“. Со временем, однако, она настолько привыкла к этому, что сама стала выговаривать свою фамилию как „мадам Циммельманн“. Мы, головастики, восхищались ею. Малыши, у которых еще достаточно не развились легкие, вследствие чего они не могли покидать воду, плакали оттого, что не имели возможности гулять вместе с ней по школьному саду. Она была столь дружелюбной и ласковой, что – насколько мне известно – рассердилась лишь однажды: в тот день, когда наша молодая учительница истории в жаркий летний день надела купальный костюм, залезла к нам в бассейн и, сидя по шею в воде, читала нам лекцию о борьбе Нидерландов за свободу. Вот тогда наша дорогая мадам Циммельманн сильно на нее разгневалась: „Немедленно идите вымойтесь, мадемуазель, идите, идите!“ – кричала она со слезами на глазах. Для нас это был деликатный, но весьма наглядный урок о том, что мы все же не являемся людьми; впоследствии мы были благодарны нашей духовной матери за то, что осознание этого она привила нам столь решительно – и вместе с тем столь тактично.Если мы хорошо учились, она читала нам в награду стихи современных авторов, например Франсуа Коппе. „Это, конечно, уж слишком современно, – говорила она, – но никуда не денешься – и это теперь необходимо для хорошего образования“. По окончании учебного года был устроен праздник последнего звонка. На нее пригласили господина префекта из Ниццы, а также других чиновников и видных деятелей. Наиболее способных и сильных учеников, у которых уже развились легкие, школьный сторож обсушил и одел в белые одежды, после чего, скрытые от публики тонкой занавесью (чтобы не напугать дам), они читали наизусть басни Лафонтена, решали математические задачи и перечисляли королей из династии Капетингов и годы их правления. После этого господин префект произнес длинную красивую речь, в которой выразил благодарность и низкий поклон нашей дорогой директрисе. Этим торжественный день и закончился.Помимо забот о нашем духовном развитии, в лицее заботились и о нашем теле. Ежемесячно нас осматривал ветеринар, а один раз за полгода нас взвешивали, чтобы определить, правильно ли мы набираем вес. Нашу дорогую руководительницу особенно заботило то, чтобы мы отказались от отвратительной, развратной привычки к лунным танцам; как ни стыдно мне в этом признаться, но некоторые из более зрелых учеников, несмотря на ее увещевания, тайком в полнолуние становились жертвами этой скотской похоти. Надеюсь, что наша дорогая подруга, ставшая для нас новой матерью, никогда не узнала об этом – это разбило бы ее большое, благородное, исполненное любви сердце».].

Несколько меньший успех имела Женская гимназия для саламандр в Ментоне, где преподаватели курсов музыки, диетической кухни и тонкого рукоделия (мадам Циммерманн настаивала на включении их в учебную программу главным образом по педагогическим соображениям) столкнулись с очевидным недостатком смекалки, если не прямо с упрямым отсутствием интереса со стороны юных гимназисток. В противоположность этому, уже самые первые публичные экзамены молодых саламандр-юношей имели столь поразительный успех, что вскоре после этого (на средства обществ охраны животных) был учрежден Морской политехнический институт для саламандр в Каннах и Саламандровый университет в Марселе, где впоследствии саламандра впервые в истории получила степень доктора прав.

С тех пор вопрос о воспитании саламандр начал решаться быстро и нормальным путем. Прогрессивные педагоги высказали против образцовых Еcoles Zimmermann множество принципиальных возражений. В частности, они утверждали, что для воспитания юных саламандр не годятся устаревшие и для человеческого юношества модели гуманитарного образования. Решительно отвергалась при этом необходимость преподавания литературы и истории. Педагоги рекомендовали уделять наибольшее внимание и выделять как можно больше учебных часов практическим и современным предметам – таким как естественные науки, трудовая практика в школьных мастерских, техническое обучение саламандр, физическая культура и так далее. Сторонников так называемой Реформированной школы, или Школы практической жизни, в свою очередь, яростно критиковали защитники классического образования, утверждавшие, что саламандр можно приобщить к культурным богатствам человечества лишь посредством изучения латинского языка и что недостаточно научить их говорить – необходимо, чтобы они умели цитировать поэзию и выступать публично с красноречием Цицерона. Завязался долгий и весьма ожесточенный спор, который в конце концов был разрешен тем, что школы для саламандр были национализированы, а школы для человеческой молодежи – преобразованы с тем, чтобы они в возможно большей степени соответствовали идеалам Реформированной школы для саламандр.

Вполне естественно, что и в других странах начали раздаваться призывы ввести обязательное и регулярное школьное образование для саламандр под государственным контролем. В конце концов к этому пришли во всех государствах, имеющих выход к морю (естественно, за исключением Великобритании); причем, поскольку саламандровые школы не были обременены старыми классическими традициями человеческих школ, они могли использовать в своей работе все новейшие методы психотехники, технологического воспитания, начальной военной подготовки и других последних достижений педагогической науки, – и в результате вскоре в них установилась самая современная и прогрессивная с научной точки зрения система обучения, которой по праву завидовали все педагоги, да и школьники-люди.