Великий ветер

Михайлович подходит к вещам, берет чемодан.

Славка. Так как же я? Все мои деньги…

Михайлович. Пойдем, а то, не ровен час, опоздаем… Что ж делать, Славка, сам виноват…

Славка (взрываясь). Сам виноват! Так что, мне теперь без денег до следующих заработков?! Сволочь, я с тобой еще схлестнусь! Ты еще на колени встанешь! Умник сучий! Я тебе еще припомню! И так припомню, что… (Славка подходит к Михайловичу.) Михайлович, так как же я буду (Тон меняется на просящий.) Ему не хочешь сказать – ну так сам брось хоть сколько, как же я теперь?!

Михайлович кивает головой, оба выходят. Славка оборачивается на пороге.

Славка. А тебе так не пройдет… Я тебя, сволочь сучью… Я с тобой еще…

Григорий возвращается в зал. Собирает со стола карты, идет в мастерскую, включает газосварку и сжигает карты. Потом долго рассматривает заготовки рам и начинает строгать их на станке. Время от времени прислушивается и снова берется за работу.

Звук циркулярки нарастает и вдруг обрывается.

Занавес

Действие 2

Те же декорации. За письменным столом в зале сидит Николай Иванович и что-то пишет. Григорий составляет из заготовок раму, заканчивает работу и идет в зал. Видит Николая Ивановича и останавливается.

Николай Иванович поворачивается и весело, задорно, с интересом смотрит на Григория.

Николай Иванович (подбадривающе). Входите, входите. (Долгая пауза.) Признайтесь, вы удивлены? Нет-нет, не смущайтесь: вы у-див-ле-ны. (Утвердительно.)

Григорий неловко пожимает плечами.

Николай Иванович. Вы даете телеграмму, приезжаете… И вдруг видите… Меня… Не отпирайтесь, вы удивлены.

Григорий стоит, не зная, что говорить. Николай Иванович встает со стула и начинает расхаживать по залу.

Николай Иванович. Я понял, что вы приехали, когда увидел чемодан. Мне это стало ясно, когда я услышал звук циркулярки. Я должен был зайти к вам и все объяснить. Но… (Николай Иванович поднимает палец вверх.) Но я не сделал этого! (Он заканчивает неожиданно, словно объявляя какой-то фокус, торжествующе.)

Николай Иванович радостно и задорно делает жест, проходится по комнате и, развернувшись на пол-оборота, резко поворачивается к Григорию, в упор наставляя на него указательный палец.

Николай Иванович. Ведь вы работали? (Он говорит эти слова, словно уличает.) Вы работали? Я прав? Но если вы работали, так почему я должен мешать вам? Вот видите, вы противоречите сами себе! Вы работали? Что ж, прекрасно! В этом нет ничего плохого. Даже наоборот. Поверьте мне, даже на-о-бо-рот! Сейчас все умеют болтать. А работать? Вот и получается…

Николай Иванович разводит руками. Потом поднимает вверх палец. Григорий смотрит на этот палец.

Николай Иванович. И, скажите на милость, что плохого в том, что вы работали там, а я сидел и работал здесь? У вас – своя работа. У меня – своя. Ведь работа – это не только работа руками. Даже, представьте себе, наоборот. Работа актера не менее трудна, чем работа землекопа. А работа философа? Писателя? Художника? Вы представляете, например, сколько работает президент? Ну, например, Соединенных Штатов? Скажем, Авраам Линкольн, трудом которого и создана современная Америка? Нет, нет, ответьте мне: сколько работает президент?! Президент, который не строгает, не пилит, не пашет, не сеет? Сколько ему нужно работать, чтобы вы все могли строгать, пилить, пахать и сеять?! Итак, кто же больше трудится: грузчик, землекоп или Вольтер? Вы работаете за станком, я – за столом, – вот и замечательно! Что в этом может быть плохого – это же прекрасно, превосходно!

Николай Иванович произносит эту фразу на одном дыхании, поднимается на носки и резко, стукнув каблуками, опускается на пятки.

Николай Иванович. Ведь вы же не приняли меня за вора? Вор не станет сидеть у вас в доме за столом и работать, а? Не так ли? Или я не прав?

Николай Иванович берет со стола папку и направляется к выходу.

Николай Иванович. Сейчас придет Екатерина Павловна, а я, видите, бегу, спешу. (Разводит руками.) Мы с вами еще поработаем. Я все знаю, я в курсе дела. И, поверьте, мы еще поборемся! Больше того, мы победим! Или я не прав? (Резко останавливается.) В том-то и дело, что я прав! Конечно, мне нужна поддержка. И ваша, и Екатерины Павловны, и всех, кто готов бороться. Но мы победим! Мы просто обязаны победить! Слышите – это Екатерина Павловна, а я убегаю. Буду через двадцать минут!

Николай Иванович выбегает. Входит Екатерина Павловна. В руках у нее сумка с тетрадками и продуктами.

Екатерина Павловна. Ой, Гриша, ты приехал, а я весь день не могла прийти. Сегодня такой сумасшедший день! (Радостно.) Теперь у нас все дни сумасшедшие, представляешь?! У нас телевидение! (Екатерина Павловна выбегает на кухню, потом возвращается в зал.) Это уже третий раз! Представляешь, это захолустье жило тысячу лет и сюда ни разу никто не приезжал, и вот Николай Иванович – и они приезжают уже третий раз! И Николай Иванович сказал…

Григорий. Подожди! Что ты как… с цепи… Какой Николай Иванович?

Екатерина Павловна. Ну как же! Он же только что говорил с тобой. Он сказал, что в восторге от тебя! Теперь все будет в порядке!

Григорий. В каком порядке? Что ты… Ты телеграмму получила?

Екатерина Павловна (радостно). Получила. (Продолжает разбирать свои сумки.) Я же тебе говорю: сегодня такой день. Телевидение. Николай Иванович сказал: «Никакой лакировки». Повел по классам: «Говорите, что хотите». Ну, все молчат— захолустье. А он одному: «Читай стихи», другому: «Пой». – «Что?» – «Что хочешь». А третьему: «Язык показать хочешь? Покажи!» Представляешь, он и учителям говорит: «Хотите показать язык? Кто может показать язык? Ну тогда я покажу язык!» И показал! Прямо в телекамеру – два раза просили повторить. И я показала. Все наши – в шоке! Представляешь, что они говорили потом?! Зайду в учительскую – замолкнут и молчат. Только выйду – как улей: у-у-у-у. А Николай Иванович…

Григорий. Да погоди ты! Николай Иванович – это вот этот? Что происходит? Ты можешь объяснить?!

Екатерина Павловна растерянно смотрит на Григория.

Екатерина Павловна. Гриша, Николай Иванович… (Вдруг поняв.) Господи, ты же ничего не знаешь! Я писала тебе уже в сентябре. До тебя не успело дойти письмо! Николай Иванович новый директор! Ты не представляешь, что это за человек!

Григорий. Да уже представляю. Но какого черта он у нас в доме?

Екатерина Павловна. Подожди, Гриша. Я тебе все расскажу. (Садится на стул.) Нашего дурака выперли на пенсию. Он еще оставил себе полставки истории. Так Николай Иванович сказал ему: «Вы маленький Брежнев захолустного масштаба». Представляешь?! И он с тех пор не появляется. А Николаю Ивановичу построили дом на старом карьере: РОНО заказало РСУ. Он жил в нем с сентября, а дом развалился месяц назад.

Григорий. Дом я видел.

Екатерина Павловна. Вот! (Радостно.) И я предложила Николаю Ивановичу жить у нас – у нас же полдома пустует. И он согласился!

Григорий. Ну?

Екатерина Павловна. Ну как же. Ты же знаешь наше захолустье. Сразу сплетни, разговоры, мол… Они не понимают, что Николай Иванович просто выше этого. Ты не представляешь, что это за человек! У него два диплома: физмат и филфак. А ведет он историю. И знает три языка. И даже умеет читать японские иероглифы. И кружок японского в школе ведет. Японский – это у нас-то, в нашем захолустье, представляешь?

Григорий. Представляю.

Екатерина Павловна. Он пришел в школу на работу джинсах! Представляешь?! Директор школы – в джинсах. Вся школа стояла, а он шел по живому коридору, представляешь?! Представляешь, как он шел?!

Григорий. Катя, что с тобой? Ты как ненормальная. Как ты говоришь?

Екатерина Павловна. Как я говорю?

Григорий. Как ненормальная. Ты можешь спокойно объяснить, почему этот Николай Иванович должен жить у нас в доме?

Екатерина Павловна (разочарованно). Ну как же, Гриша… (Встав со стула.) Ему же негде жить. Его дом развалился. Скоро зима. Он ведь согласился. Теперь у нас все переменится в школе. И ты вернешься в школу. Я говорила с Николаем Ивановичем. Он возьмет тебя. Не нужно будет ездить на эти заработки. Теперь никто не посмеет тебя преследовать.

Григорий. Преследовать?

Екатерина Павловна. Конечно. Теперь, когда у нас Николай Иванович, каждый может преподавать так, как хочет. И никто ничего не запретит. Даже заврайоно. Он сам боится Николая Ивановича. И то, что тебя выжили из школы…

Григорий. Подожди, меня выжили? Кто выжил?

Екатерина Павловна. Как «кто»? Они…

Григорий. Кто «они»? Что ты говоришь? Кто выжил, кто преследовал?

Екатерина Павловна. Ну как… Ты ведь ушел из школы…

Григорий. Ушел. И не собираюсь возвращаться. Ты в своем уме? Да я две зарплаты платить буду, только чтобы не ходить в эту школу!

Екатерина Павловна. Почему, Гриша?

Григорий. Потому что не хочу.

Екатерина Павловна. Не… Не понимаю…

Екатерина Павловна растерянно разводит руками. Слышен шум.

Екатерина Павловна. Это Николай Иванович…

Входит Николай Иванович, садится на стул спиной к письменному столу.

Николай Иванович. Друзья мои, вот мы и вместе. Садитесь.

Екатерина Павловна садится. Григорий продолжает стоять.

Николай Иванович. Садитесь, садитесь.

Григорий, неловко потоптавшись, садится.

Николай Иванович. Я сказал им все. Они были шокированы, но я сказал им все.

Екатерина Павловна (восхищенно). Николай Иванович!..

Николай Иванович. И они не уехали! Они хотели уехать сегодня, но не у-е-ха-ли! Они решили заснять весь урок истории в десятом классе. Я проведу этот урок… (Николай Иванович делает паузу, многозначительно смотрит и неожиданно выкрикивает.) в кабинете первого секретаря райкома!

Николай Иванович вскакивает и начинает нервно ходить, Екатерина Павловна хлопает в ладоши, но, оглянувшись на мрачного Григория, сдерживается. Николай Иванович неожиданно обращается к Григорию.

Николай Иванович. Вас это пугает? Вы считаете кабинет его святейшества неприкосновенным? А я приведу в него завтра десятиклассников и скажу: «Вот здесь бездарно окончилось то, что гениально начиналось в семнадцатом году!» Или я не прав? Но вас это пугает, я вижу! Нет-нет, скажите: чего вы боитесь? (После долгой паузы.) Вы боитесь борьбы. Борьбы! Не отпирайтесь – вы боитесь борьбы! Именно поэтому они вас и победили.

Григорий хочет что-то сказать, он делает протестующий жест, но Николай Иванович останавливает его энергичным жестом и вдруг, словно прозрев, подпрыгивает и радостно, восторженно вскрикивает.

Николай Иванович. Парадоксально! И в то же время просто: вы богоискатель! Вы столкнулись со злом и потерпели поражение. И утратили веру в борьбу! И ушли в пассивность! Итак, вы решили отгородиться от мира христианской моралью?

Григорий опять хочет что-то сказать, но Николай Иванович поворачивается к нему спиной и, низко опустив голову, начинает ходить взад-вперед перед Григорием. Екатерина Павловна восторженно и испуганно смотрит на него. Вдруг Николай Иванович резко останавливается и пальцем в упор показывает на Григория.

Николай Иванович. А что есть христианская мораль? Непротивление? А задумайтесь: разве Христос не боролся с книжниками и фарисеями? А его ученики? Разве они завоевали мир без борьбы? Они уходили в катакомбы. Но потом они вышли из катакомб! Нам пора выходить из катакомб, дорогой мой непротивленец! Или я не прав?! Христианство изменило мир. А разве можно изменить что-нибудь бездеятельностью? Вот и опять вы противоречите сами себе. Изменения достигаются деятельностью. Де-я-тель-ность-ю! А высшая форма деятельности и есть борьба! Так что есть христианство? Непротивление или борьба? И если христианство – это непротивление… (Николай Иванович делает паузу, поднимает голову, протягивает вперед руку, выставляет ногу.) Тогда я отвергаю такое христианство! Но если христианство – это борьба, тогда я… (Николай Иванович делает решительный жест.) тогда я первый христианин!

Николай Иванович опускает голову и опять начинает ходить взад и вперед.

Николай Иванович. А вы думали, сколько крови пролито в крестовых походах и во время религиозных войн? Напрасна ли эта кровь? Вот о чем подумайте, дорогой мой непротивленец… И вопрос на засыпку: если вместо всех церквей построить квартиры? Подумайте, подумайте, давайте вместе подумаем, дорогой мой… (Неожиданно сменив задумчивый тон на энергично-решительный.) Но самое главное у нас впереди. Итак, до завтра? Надеюсь, я вас убедил?

Николай Иванович делает театральный поклон и уходит. Григорий поднимается со стула, пожимает плечами.

Григорий. Сумасшедший.

Екатерина Павловна. Гриша… (Укоризненно.)

Григорий. Зачем ты пустила его в дом? Ты могла просто сказать: «Мужа нет, я без него не могу брать квартирантов».

Екатерина Павловна. Гриша, ты не понимаешь…

Григорий. Тут и понимать нечего. А тебе смотреть надо было. Куда его теперь?

Григорий начинает раздеваться. Екатерина Павловна уходит за перегородку и возвращается в ночной рубашке.

Екатерина Павловна. Гриша, ну как ты не поймешь…

Григорий (перебивая). Я не знаю, что с ним делать, но ты, по крайней мере, объясни ему, что никто меня из школы не выгонял и возвращаться туда я не собираюсь. И ни с чем бороться не буду. И никакой я не христианин. И слушать его бредни тоже не хочу. И если он оказался здесь, в моем доме, то пусть сидит молча, ищет себе квартиру, но, пока здесь, сидит молча.

Григорий ложится в кровать, накрывается одеялом.

Екатерина Павловна. Гриша, ты просто не понимаешь…

Григорий. Ладно. Завтра ему все скажешь. Выключай свет.

Екатерина Павловна включает настольную лампу на тумбочке и выключает свет. Вбегает Николай Иванович с книгой в руках.

Николай Иванович. Вы скажете: Толстой тоже непротивленец?! Но Толстой – это еще не все! Слушайте! (Зачитывает.) «И если истина не с Христом, то я все равно с Христом!» Автор? Назовите автора! До-сто-ев-ский! Что вы теперь скажете?! Я хочу слышать ваши контраргументы!

Григорий садится в кровати с таким видом, будто хочет выругаться. Николай Иванович решительным жестом останавливает его.

Николай Иванович. Если Достоевский все равно с Христом, то, следовательно… (Делает отчаянный жест.) Следовательно, истина в вере, то есть в борьбе! Вот на этом мы с вами поладим. Или я не прав? А вы знаете, что Достоевский реакционер? Ре-ак-ци-о-нер! Стоит ли нам доверять художнику, даже гениальному, но реакционеру? Парадокс? Парадокс! А скажите мне, милый мой оппонент, что это такое? (Николай Иванович достает из кармана патрон.) Этот патрон я достал из вашего ружья. (Екатерина Павловна в страхе прикрывает рот рукой.) Следовательно, (игриво) вы держите в доме заряженное ружье! Вы представляете, что значит заряженное ружье? (Николай Иванович поднимает патрон высоко над головой и идет к кровати, ставит патрон на тумбочку.) Незаряженное ружье стреляет раз в год, а заряженное?! Представьте себе: дом, в доме ружье, в ружье патрон! Итак, ружье заряжено! Вопрос: сколько раз в год стреляет заряженное ружье?! Я разряжаю ваше ружье. Надеюсь, вы меня поняли, дорогой мой оппонент, и мне не придется возвращаться к этому вопросу? (Николай Иванович кланяется и уходит, вдруг останавливается, поворачивается.) А ведь мы еще повоюем! А? Или я не прав?! (Почти вприпрыжку выбегает.)

Григорий вскакивает, хватает патрон, словно хочет догнать Николая Ивановича.

Григорий. Козел! Ну козел!

Екатерина Павловна. Ой!!! Гриша! (Григорий садится на кровать.) Ради бога, Гриша, не говори так при нем! Ради бога, Гриша, ты же не знаешь…

Григорий. Что ты заладила!

Екатерина Павловна (перебивая, горячо и быстро). Гриша, Козел – настоящая фамилия Николая Ивановича.

Григорий. Козлов?

Екатерина Павловна. Не Козлов, а Козел. Просто фамилия такая, понимаешь. А он такой ранимый, он просто не переносит ее. Он сменил фамилию, даже не сменил, а взял фамилию по матери – Сидоркин. Сидоркин – и все, никто ничего не скажет. Ведь совершенно неважно, какая у человека фамилия: Сидоров, Петров, Иванов! Ведь можно родиться с любой фамилией, не в фамилии же дело! Ну вот, например, я Зайцева – ну и что? В конце концов, человек не должен отвечать за фамилию. Но у него столько врагов, они преследуют его, пишут следом письма и сообщают; Николай Иванович просто вынужден скрываться от них: они сообщают его прежнюю фамилию всюду, куда он переезжает. Ты же понимаешь, как все завидуют его таланту. У нас же готовы травить всякого, кто лучше их! В школе уже знают, что он Козел. (Трагическим тоном.) И если до него дойдет, что знают, он бросит все и уедет!

Григорий. Ну и черт с ним!

Екатерина Павловна (трагически). Гриша! Я тебя умоляю: не называй его так! В нашем захолустье он…

Григорий. Катя! Я сказал: чтобы его в моем доме не было. Пусть поживет, пока найдет квартиру, и все. Какого черта я должен терпеть у себя этого коз… Это чучело.

Григорий поднимается с кровати, идет к перегородке, снимает ружье. Вкладывает патрон в ствол и вешает ружье на место. Возвращается к кровати, выключает свет. В темноте слышны слова Екатерины Павловны.

Екатерина Павловна. Гриша, ну подожди… Ты как-то сразу… Ну, что ты, Гриша…

Занавес

Действие 3

Те же декорации. Григорий работает в мастерской, собирает рамы. То и дело включает станок – электрорубанок.

Николай Иванович ходит следом за ним.

Николай Иванович. Тогда ответьте, кто же все-таки построил пирамиду? Сотни тысяч египтян, таскавших камни, или Хеопс, не поднявший ни одного булыжника? Вы опять противоречите сами себе! И я не принимаю ваших аргументов! Вы спросите, как? А вот так! Не при-ни-ма-ю! Почему я должен знать, как строится дом? Где? Какой там, простите, грунт или почва? Я что, обязан быть специалистом по грунтам? Дом строило РСУ? Они строили, они и должны были знать. Дом развалился? Они и должны отвечать. Вы умеете строить – вот и прекрасно, умеете строить дом – замечательно, стройте. Я не умею строить дом, но зато я могу научить вас, как жить в этом доме. Каждый должен делать то, что он умеет. Ведь в том-то и весь вопрос, что люди берутся не за свое дело! Как сказано: беда, коль пироги печет сапожник, а сапоги начнет тачать пирожник. Вы посмотрите, кто управляет страной! Нет-нет, вы посмотрите! Кто управляет и как управляет. И это тогда, когда есть люди, которые могли бы все это сделать так, как надо! Или я не прав? Это элементарно: вы не можете организовать работу промышленности, разорваны все связи, не хватает энергоресурсов, нет нефти, газа, вы не знаете, как управлять страной в этих условиях?! Ну так обратитесь к тому, кто это знает! Понимает! Кто готов взять на себя ответственность перед страной, перед народом! Куда движется страна? Куда она зайдет, если не обратиться к тому, кто может решительно навести порядок, кто может вникнуть в каждую мелочь, кто прекрасно знает и понимает: зачем, почему, куда, откуда, где, с кем, когда, что и как нужно!

Григорий несет длинную рейку, чуть не задевает ею Николая Ивановича, тот резко поворачивается, толкает стопку заготовок, заготовки падают.

Николай Иванович. Я, кажется, мешаю вам? Я всегда так неловок в быту… Меня поражает дремучесть ваших аргументов. Знаете ли вы, что сказал Фемистокл своим оппонентам, когда они упрекнули его в том, что он не умеет играть на кифаре? (Николай Иванович садится на станок.) Фемистокл ответил: «Да, я не умею играть на кифаре! Но дайте мне в управление город – и я сделаю его знаменитым!» Я могу сказать вам: да, я не понимаю, как строят, я не умею строить дома, и все такое прочее. Но дайте мне…

Николай Иванович опирается рукой на приспособление, втягивающее доску в станок, ногой нечаянно включает рубильник – руку тянет в рубанок. Григорий бросается и выключает рубанок.

Николай Иванович (придя в себя от испуга, с чувством превосходства, словно что-то доказав). Вот видите! Вот видите, как я неловок во всем этом! Но дайте мне…

Николай Иванович размахивает руками перед лицом Григория, Григорий поворачивается к нему спиной и едва не задевает его рейкой. Николай Иванович уклоняется и чуть не падает. Григорий идет в другой конец мастерской.

Николай Иванович (вслед). Так что же все-таки означают слова Фемистокла?! Фемистокл…

Входит Михайлович. Николай Иванович смотрит на Григория, на Михайловича, потом на часы и, хлопнув себя по лбу, выкрикивает.

Николай Иванович. Мы продолжим, но ровно через сорок минут! Ровно через сорок минут!

Николай Иванович выбегает, на пороге оборачивается и снова кричит.

Николай Иванович. Ровно через сорок минут! А телевизор и газеты – это уж как хотите.

Михайлович. Кто это?

Григорий (махнув рукой). Да… Не знаю, как отвязаться… Новый директор школы… Помнишь дом, что на карьере развалился? Так это он там жил. Жена пустила его на квартиру. Ну вроде не выгонять же… Но живешь – так не лезь же на голову! А то нет прохода в собственном доме… Несет какую-то галиматью: как пристанет – хуже пьяного. Прицепился: почему газеты не выписываете, почему телевизора нет в доме. Екатерина Павловна учительница, ей нужны новости.

Михайлович. А что газеты? Пусть бы шли…

Григорий. Да меня тошнит от всего этого. Тут бы укрыться чем с головой и не видеть и не слышать ничего – какие тут новости. А этот прыгает кругом как козел… Другой раз, кажется, не выдержишь, врежешь чем… И всюду нос свой сует… Даже в ружье.

Михайлович. Какое ружье?

Григорий. Мое ружье. Сунул нос, достал патрон. Что это, говорит, вы держите в доме заряженное ружье! Квартирант, мать твою!

Михайлович. А почему оно у тебя заряжено? Мало ли какой случай… Говорят, незаряженное ружье и то… Того, стреляет…