Жёлтая виолончель

– Я пока разолью ещё, не возражаешь? – спросил Паша, взяв в руки бутылку.

– Что-то ты гонишь, – сказала Надя. – Куда торопиться? Сырку вон пожуй.

– А я жевал уже, – сказал Паша.

Я встал возле шкафа, где справа, на откидывающейся полочке, приютился старенький грязный системный блок, а на нём – лупоглазенький четырнадцатидюймовый монитор на лучевой трубке. Включил. Сопровождаемый жалобным скрипом винта, начал грузиться Windows 95.

– Э, – сказал я, услышав звякающий звук. – Вы что же, и пьёте без меня?

– Ну, больно ты долго, – ответил Паша.

– Ладно…

На экране прорисовались иконки. Я ткнул мышкой в WinAmp, загрузил сохранённый плейлист, выбрал случайное воспроизведение. Заиграл первый концерт Чайковского для фортепиано с оркестром.

– Блин, – сказал Паша. – Опять ты эту муть поставил!

– Там только классика, что ли? – уточнила Надя.

– Да нет, – сказал я. – Там всего понемногу намешано.

– А мне нравится, – сказал Жора. – Па-па-па-пам!

Я медленно направился к столу. С минуту все сидели молча, слушая музыку.

– Вовка, а ты почему не наливаешь? – спросил Паша.

– А куда вы так торопитесь? – спросил я, опускаясь на скрипнувшую кровать. – Вот вы всё пьёте, пьёте… Что толку? Сопьётесь, мозги последние разрушите и помрёте в канаве.

– Так, – сказала Надя. – Это что у тебя с настроением?

– Да не хочу пить, – сказал я, разливая всем по половине кружки и замечая, что вторая бутылка закончилась. – Вечно вы меня уговариваете. Давай выпьем, потом давай ещё, потом давай скорей…

– Ну, не пей, – сказал Паша, – если не хочешь.

– Да понятно, что хочу, – ответил я. – Просто смысл какой?

– Ну, не во всём есть смысл, – сказал Паша. – Вот, к примеру, есть слово «индрикотерий». Какой в нём смысл?

– Насколько я помню, – сказала Надя, – индрикотерий – это такой большой древний носорог. Его скелет в палеонтологическом музее стоит.

– Ну, это да, – согласился Паша. – Но это не означает, что в слове есть смысл. Есть индрикотерий и есть слово. А смысла нет.

– Чего? – не поняла Надя.

– Я, кажется, понимаю, что Паша говорит, – сказал я. – Он имеет в виду, что абстрактная идея, порождённая словом, не совпадает с реальным объектом, которое этот объект обозначает.

– А ну, повтори, – сказал Паша. – Теперь я не понял.

– Ну, ты же сам говорил, что все слова вместе – это некоторая база знаний, – сказал я. – Она соответствует набору идей, которые существуют независимо от сознания человека. Эти идеи могут взаимодействовать, порождать другие. И среди них есть идея некоего индрикотерия. А сам индрикотерий об этом ни сном, ни духом. Стоит себе в палеонтологическом музее, веточки жуёт.

– Это же непорядок, – сказал Паша. – Надо же их того… Совместить!

– Как? – спросил Жора.

– Ща подумаем. Наливайте, а?

Я откупорил очередную бутылку.

– Ну, за растения, – сказал Паша.

– Почему за растения? – не понял Жора. – Ты цветы имеешь в виду?

– Нет, – ответил Паша. – Чтобы нашему абстрактному индрикотерию было что жевать.

Внезапно комната осветилась яркой вспышкой. Через пару секунд до нас донёсся раскат грома.

– О как ливануло, – сказал Паша.

Он встал и подошёл к окну. Все, словно сговорившись, последовали за ним.

На улице начался потоп. Непрерывный поток воды лил с неба так плотно, что даже остановку напротив было видно не очень хорошо. Люди бежали кто куда, прикрываясь зонтами, книжками, куртками, кусками плёнки и картона.

– Ой, смотрите! – сказал Паша. – Девушка упала.

– Эй, дайте мне посмотреть! – возмутился Жора из-за наших спин. Мы чуть расступились, позволив ему просунуть голову к окну. – Где девушка?

– Да всё, – сказал я. – Утонула. Шучу, шучу. Вон она. Встала уже.

– Вот интересно, – сказал Паша. – А почему до сих пор не додумались накрыть Москву одним большим куском рубероида? Неужели это так дорого?

– А представь, какая бы вонь была, – сказала Надя.

– Ну, если поставить в центре достаточно мощный вентилятор, – возразил Паша, – то можно было бы всю вонь выгнать за пределы Москвы.

– Если бы вентилятор был достаточно мощный, – сказал я, – то всех людей бы отсюда унесло.

– Размечтался, – сказала Надя. – Их просто так не выведешь. Они цепляться будут.

– А я люблю людей, – сказал Жора. – Они хорошенькие.

Опять наступила пауза. Мы вернулись за стол, и я разлил ещё.

– За дождь, – сказал я под звон кружек.

– За воду, – поправил Паша. – За идею воды и её воплощение.

– А зачем обязательно нужно, чтобы каждой идее соответствовало реальное воплощение? – спросила Надя. – Вот есть же, скажем, идея войны. А война никому не нужна.

– Нет, не согласен, – сказал я, опрокинув кружку в себя. – Если они периодически случаются, то кому-то нужны. Есть же, в конце концов, больные люди, жадные, или просто патологически жестокие, например. Есть такие, которым убивать нравится. А насчёт идей не уверен. Может быть, рано или поздно все воплощаются. Может, есть куча разных миров специально для этого. А может, и нет. Может, есть идеи нежизнеспособные типа одноногого осьминога.

– Это вполне реальная идея, – возразил Паша. – Если обычный осьминог попадёт под трамвай… Ну, под речной трамвай…

– Эх, – сказал Жора. – И что погодка такая пакостненькая? Я вот солнышко люблю.

– Кто же его не любит… – вздохнула Надя.

Я хотел выпить, но у меня в кружке оказалось пусто, так что пришлось снова разлить.

– Чёрт, – сказал я. – Опять бутылка кончилась.

– А это что за музычка? – спросил Жора. – Прикольная.

– Это из фильма «Люди-кошки», – ответил я. – Тема Айрин.

– Я не смотрел, – сказал Жора.

Мы снова сидели молча. Музыка мне нравилась. Инструменты подключались один за другим, создавая всё более насыщенную картину звуков. Фортепианная тема была лёгкой, приятной, и создавала в воображении образ девушки, которая идёт по улице. С Настасьей Кински из фильма девушка никак не была связана. Просто девушка. Я вдруг заметил, что рядом со мной сидит Надя, и она тоже в некотором роде… Мне почему-то стало неловко.

Я снова взялся за штопор и принялся открывать следующую бутылку.

– Про что мы говорили-то? – спросил я, разлив. – Не помню.

– Про Солнце, – ответил Паша.

– Ну, за Солнце, – сказал я. – Невидимое, но существующее.

Мы снова чокнулись.

– А что, собственно, такого особенного в Солнце? – спросил Паша.

– Солнышко – это тепло, – сказал Жора. – И, когда солнышко, все надевают лёгкие платья и короткие юбочки. И становятся красивыми.

– Я не надеваю, – сказал Паша.

– Да и я тоже, – сказала Надя.

Паша засмеялся.

– Без Солнца жизни бы на Земле не было, – сказал я.

– Ну, это понятно, – сказал Паша. – Но звёзд же много. Есть и круче, чем Солнце.

– Зато солнышко своё, родное, – сказал Жора. – Поэтому все его любят. Далёкие звёздочки не так греют.

– Звёзды, – сказала Надя, – они как атомы. Вокруг них тоже пустота. И планеты вместо электронов.

– Ты же знаешь, что это ложная аналогия, – сказал я. – Законы микромира и макромира разные.

– Вот я не понимаю, – сказал Паша. – А почему не поставят везде ветряков и солнечных батарей? Даровая энергия же.

– Если поставят, – сказал Жора, – нашей стране пипечик придёт. Она живёт за счёт нефти и газа.

– Пипечик? – переспросила Надя. – Ты сказал «пипечик»? Жора, ты превзошёл сам себя.

– Стране не придёт, – сказал я. – Это чиновникам всяким придёт, которые за счёт нефти живут. Ну, или сбегут они в другие места, потеплее.

– Вот только про политику не надо, – сказала Надя. – Не люблю. Хотя ты и прав, конечно.

– Что-то мы быстро пьём, – заметил Жора, – и плохо кушаем. Вон сыра сколько ещё. И хлеб, и колбаса.

– Кстати, да, – сказал Паша. – Разливайте.

Я разлил.

– Ну, за что теперь? – спросил я. – За звёзды, что ли?

– Ну, пусть за звёзды, – сказал Паша.

Чокнулись, выпили. Я вдруг почувствовал себя ужасно пьяным. Интересно стало, остальные находятся в том же состоянии или нет? Надя раскраснелась, щёки просто пылали. Жора принял расслабленную позу, развалившись на стуле, словно в кресле. И только по Паше ничего нельзя было понять. Он сидел на койке прямой, как палка, так и не сняв свой дурацкий плащ.

– Вот интересно, – сказала Надя. – Вроде как после Большого Взрыва звёзды разлетаются во все стороны. Постепенно силы притяжения между ними ослабнут, и Вселенная развалится.

– Можно, пока не поздно, всё соединить верёвками, – предложил Паша.

– Не выдержат, – сказал я.

– Крепкими верёвками, – сказал Паша.

– А, ну тогда да, – кивнул я.

– Но атомы тоже развалятся, – сказала Надя.

– За это надо выпить, – сказал Паша. – Чтобы не развалились.

– Я пропущу, – сказал я, вставая. Мой стул с грохотом упал. Комната шаталась. Я, хватаясь за стенки, двинулся в сторону туалета. Преодолев две двери, я расстегнул ширинку и сделал своё дело. Мир вокруг меня сильно потерял резкость за последний час. Я застегнулся и пошёл помыть руки. В зеркале успел заметить, что у меня на голове творилось нечто страшное, но мне было всё равно.

Я вернулся в комнату и увидел, что Паша достаёт следующую бутылку.

– О, разливальщик вернулся, – сказал он. – Давай.

Я поставил стул на место, сел, взял бутылку и сосредоточенно разлил.

– Так… – сказал я. – За что мы там ещё не пили?

– А! – сказал Жора. – Я тут как раз спросил, что мы все собираемся делать. После окончания.

– Ага, – сказал я. – Ну, тогда за змей.

Мы чокнулись. Я выпил.

– А почему за змей-то? – спросила Надя.

– А я в деревню поеду, – сказал я. – Там змеи…

– Почему в деревню? – не понял Жора.

– Потому что мать у меня там осталась, – ответил я. – Что-то совсем разболелась. Боюсь, не протянет долго. Ухаживать за ней некому. Вот сейчас сдам всё и поеду.

– И чем ты там будешь заниматься? – спросил Жора.

– Не знаю пока, – ответил я. – Найду, чем. Может, писать буду.

– Ну, а жить-то на что? – уточнила Надя.

– Посмотрим, – я пожал плечами. – Места там хорошие. В принципе. Это Курская область, недалеко от границы с Украиной. Там ещё газопровод проходит. Уренгой-Помары-Ужгород. Мы туда в детстве всё бегали. Огромная труба.

– Будешь изучать местный фольклор, – сказал Паша.

– Да я весь местный фольклор там и так знаю, – сказал я. – Я же там жил с рождения.

– И что там интересного? – спросил Паша. – Есть какие-нибудь слова свои?

– Ну, есть, – сказал я. – Очень много перенято из украинского, например. Они там ещё «г» по-украински говорят.

– Да, – сказал Жора. – Дела…

– Ну, вот и будешь изучать, как местные слова вписываются в космический разум, – сказал Паша. – В глобальный интеллект.

– Слова сами по себе не интеллект, – возразил я, поморщившись. – Интеллект – это обработка данных, а не сами данные. Вот, к примеру, у нас в деревне жил парень. Дурачок. Димой звали. Родители его любили очень. Отец – учитель математики, мать – врач. Оба книжные черви. Дом книжками по самый чердак был набит. А сын мало того, что уродливый родился – руки недоразвитые, лицо страшное, зубы длинные кривые – так ещё и идиот. Шлялся по деревне туда-сюда, таскал всякие вещи и ел. И съедобные, и несъедобные. Несколько раз его на скорой увозили. То стекла наглотается, то ваты. Когда я маленький был, года четыре, напугал он меня сильно. Сидел я один у нас на кухне. Отец пьяный спать завалился, мама в огороде что-то делала. А я сидел на табуретке, смотрел в окно и булку жевал. Вечером было дело, сумерки уже, но тепло, поэтому окно открыто. И тут в окне появляется чудище. Морда жуткая, пальцы как крюки. И ко мне тянутся. Сейчас я думаю, что он булку хотел отобрать. Я заорал, упал с табуретки и голову расшиб. Мама прибежала, прогнала его, а я потом плакал всю ночь и несколько дней спать как следует не мог. Так-то я его видел раньше, издалека, но как-то не обращал внимания. А тут неожиданно, в полумраке и так близко…

– Да понятно, что жуть, – сказал Паша. – А к чему ты про него?

– Да к тому, что данных у него было сколько угодно, а он так и остался дурачком. Обрабатывать их не мог. В тридцать с лишним лет утонул в речке, позже уже.

– За интеллект, – сказала Надя, поднимая кружку. – Но я не совсем понимаю. Вы же в самом начале говорили про слова. Которые вместе базу знаний человечества представляют. А сейчас переключились на дурачков, которые не могут свои знания обработать. Смысл в чём? Человечество тоже дурачок? Не может обработать свои знания?

– Ну да, – сказал Паша. – Вот есть куча библиотек, Интернет какой-то придумали, а дальше что? Где интеллект, который всё это переварит?

– Создадут со временем, – сказал я. – Мы же вот, например, на кафедре МаТИС учимся. Математическая теория интеллектуальных систем. Всё к этому идёт.

– К чему «к этому»? – спросил Жора.

– К большому мощному искусственному интеллекту.

– Мне кажется, торопимся мы, – сказала Надя. – Прежде чем искусственный интеллект делать, надо разобраться, как естественный устроен. Не так всё просто с ним.

Она посмотрела на меня.

– Что? – не понял я.

– Ну, тормозишь процесс, – сказала Надя. – Неохота трезвой говорить.

– А, ладно, – я разлил очередную порцию. Потом подумал и добавил ещё понемногу, чтобы освободить очередную бутылку и поставить её под стол.

– За человечество, – сказал Жора. Последовал звон кружек.

– Мозг – странная штука, – сказала Надя, осушив свой сосуд. – Никогда не знаешь, что он выкинет. Вот у меня мама, например, тоже учительницей была. Интеллигентный человек. Не башка, а энциклопедия. Правда, верующая сильно, но это уже её личное дело. Пока всё шло хорошо, отлично соображала. Работала, уважали её в школе – и дети, и взрослые. Я в той же школе училась, только в классе другом. Всё время только и слышала «Софья Аркадьевна то, Софья Аркадьевна сё. Какой же молодец у нас Софья Аркадьевна». А потом свалились на семью неприятности. Сначала с отцом. Конфликт там был с местными бандитами, умер отец. Потом моя старшая сестра, Вера, умерла. Я в третий класс ходила, а она в седьмой. Внезапно всё случилось. Обычный грипп, вроде на поправку дело шло, потом осложнение на уши, температура сорок два, а потом вдруг сердце остановилось. Мама тогда как раз ещё одним ребёнком беременна была, и от нервов у неё выкидыш случился. Ну, и всё. Мозг отказал совершенно. Из школы выгнали скоро. Покусала первоклассника. На руку бедному девять швов накладывали. Дома наступил кошмар. Таскала с улицы мусор. Делала из газет и тряпья кукол каких-то. Называла их то Верой, то Любой…

В этом месте я почувствовал дрожь. Я не мог объяснить, почему мне вдруг стало жутко. Мне казалось, что эта история как-то касалась лично меня. Может быть, вино так действовало? Я отломил кусок багета и принялся тщательно жевать. Вроде бы полегчало.

– Меня тётка забрала двоюродная, – продолжала Надя. – Маму пытались в клинику сдать, но в то время там такой бардак был. Сбежала она. И под машину попала. От меня некоторое время скрывали. Спасибо родственникам, дотащили меня до старших классов, спихнули сюда. Здесь-то уж я работать начала на кафедре, да и стипендия… Чёрт. Что-то я забыла, почему всё это рассказываю. Ну да. Вот у моей мамы отличная голова была. И знаний куча. И головой она не билась. Однако же…

– Так ведь софт, – сказал Паша. – Дело не только в аппаратной части. У человека в мозгу программа есть. И он сам её дописывает постоянно. Иногда ошибается. В таких-то ситуациях не мудрено. И получается цикл какой-нибудь. Или прерывание необработанное. Или переполнение стека. Короче, программа неработоспособна.

– Давайте о чём-нибудь другом, – сказала Надя. – И наливай.

Я откупорил предпоследнюю бутылку. Уронил штопор вместе с пробкой на пол. Подобрал. Закружилась голова. Налил всем по чуть-чуть, хотя сам уже совсем не хотел пить. Подташнивало.

– А раньше ты не рассказывала всё это, – сказал Жора. – Странно так – живём рядышком… Может, уже и не встретимся больше как следует. Давайте выпьем за то, чтобы не терять друг друга.

Мы чокнулись.

– А ты потом что делать собираешься? – спросил Жора Надю.

– Я на кафедре останусь, – сказала Надя. – В аспирантуру поступлю.

– А ты? – Жора обратился к Паше.

– Я не решил ещё, – Паша шмыгнул носом. – Хочу придумать что-нибудь этакое… Может, в экспедицию пойду. Ну, в настоящую. Золото скифов искать. Нет, на фиг золото… Лучше буду искать, куда ушли киммерийцы. Ну, придумаю что-нибудь.

– Не поздно придумывать-то? – спросила Надя.

– Да у него же родители богатые, – сказал Жора. – Ему можно не торопиться.

– Какие богатые? – обиделся Паша. – Ну, работают оба, да. Но я же не виноват, что у всех вас семьи покалеченные. Зато у меня идей много. А ты, Жора, чего хочешь делать?

– Вовка, разливай, – сказал Жора.

Я вылил в кружки остатки из предпоследней бутылки.

– За всё хорошее, – сказал Жора.

Мы выпили.

– А что ты имеешь в виду, Жора, под «всем хорошим»? – спросил Паша.

– Ну, как сказать… – замялся Жора. – Я вот что думаю. Я хочу делишки делать хорошие.

– Если хорошие, Жора, – сказала Надя, – то не «делишки», а дела.

– Ну, я серьёзно! – Жора отставил кружку. – Вы смотрите, как всё плохо. У одного папашка пьяница был, у другой мамочка душевно тронулась… Я бы хотел людям помогать. Осную… То есть, создам какой-нибудь фондик помощи. Чтоб от алкоголизма лечить, нищим семьям помогать. Вот только денежек накоплю…

– А как ты собираешься деньги копить? – спросил я, тоже настроившись на серьёзный лад.

– Бизнес какой-нибудь. Купить одно, продать другое. Ну, как сейчас…

– А других идей нет у тебя?

– А разве по-другому можно денежки заработать? – спросил Жора. – Я имею в виду, больше, чем тысячу рубликов.

– Слушайте! – сказал Паша. – У меня идея есть. Надо мозг искусственный сделать. Чтобы он за нас думал и деньги зарабатывал. И складывал всё Жорке на благотворительность.

– А это вообще возможно? – усомнился Жора.

– Ну, ты сейчас как деньги зарабатываешь? – Паша, похоже, загорелся. – Находишь партию товара подешевле, продаёшь подороже. Пусть он ищет.

– Мне не нравится, – сказал я. – Ради этого создавать искусственный интеллект?

– Тяжело это, – сказал Жора. – С валюткой уже вообще не выходит. Перекрыли лазеечки. Разницы курсов больше нет. А с товарами – тут больше на хитростях выигрываешь, да на связях. Не выйдет.

– Но интеллект можно и по-другому применить, – сказал я. – Можно его создать, чтобы он людям какие-то услуги оказывал.

– Например? – спросила Надя.

Все задумались.

– Я знаю! – воскликнул Паша. – Пусть он в Интернете что-нибудь ищет.

– Так Яндекс же есть, – возразил я.

– Да не, – отмахнулся Паша. – Пусть он умно ищет. К примеру, человека по внешности.

– Такое вроде тоже есть, – сказал я. – Во всяком случае, над этим уже работают. Задаёшь портрет, а он среди других похожих находит нужный. У нас на кафедре тоже такие работы ведут.

– Нет, это не то, – сказал Паша. – А если, скажем, нет портрета? Тебе человека описали, а больше данных нет. И в Интернете у него фотографий нету. И данных нету. А надо найти.

– Это фоторобот какой-то получается, – сказал Жора.

– Несколько надуманная ситуация, – сказал я. – Но решаемая, в принципе. Я имею в виду, что по описанию можно подобрать людей с подходящей внешностью, если есть их описания внешности. Ну, или фотографии всё-таки. Да, это можно сделать. Но так ли часто это нужно?

– А ещё искусственный интеллект мог бы подбирать информацию по заданной теме, – сказал Паша. – Пишешь ты, скажем, реферат. Или кандидатскую. А он тебе подсовывает – вот, пожалуйста, посмотри.

– Тоже непонятно, чем это круче обычного поиска, – сказал я.

– А ещё, – сказала Надя, – он может человеческие формулировки понимать. И искать по заданным критериям, нечётко сформулированным. Например, помните «Бриллиантовую руку»? Нужен такой же халатик, но с перламутровыми пуговицами. Яндекс такого не сможет.

– Ну, хорошо, это что-то, – сказал я. – И он мог бы делать выводы. Скажем, вычитать в новостях, что такой-то товар снимается с производства, а ты когда-то хотел его купить. И он скажет – мужик, в таком-то магазине последние 2 штуки остались.

– А иногда вообще сам не понимаешь, чего хочешь, – сказал Паша. – Например, нужно мне на Луну. Погулять. И вот пишешь ты в Яндексе «как полететь на Луну», а он тебе говорит – люди летали на ракетах, пущенных с мыса Канаверал. А тебе же не это нужно! Тебе нужен бизнес-план. В каком магазине транзисторы купить, в каком ракетное топливо, во сколько это обойдётся и существует ли тайный сарай, где такую ракету можно собрать.

– Вообще, – сказал Жора, – если бы такая штучка заработала, то спросом бы точно пользовалась. Такой человечек, который живёт в компьютере и лучше тебя знает, что ты имеешь в виду. Только как это сделать?

– Ну, мы же на кафедре искусственного интеллекта учимся, – сказал я. – Можно придумать. Я бы, наверно, сделал так. Это существо пользовалось бы Интернетом как источником данных. Собственные знания хранились бы локально. Это как бы его мозг. Возможно, у него должно быть несколько уровней.

– Зачем? – спросила Надя.

– Ну, с разной скоростью доступа. Для оптимизации. И потом, есть часть памяти, которая образует личность, совсем глубокая, которую он может не осознавать, а есть то, чем он пользуется сам, сознательно.

– Хорошо, – сказал Жора. – А как его сделать личностью? Как сделать, чтобы соображал?

– Я думаю, он должен хранить данные в виде слов с какими-то связями между ними. Типа граф. И устанавливать соответствие разных объектов по вершинам этого графа. А учиться может как человек, постепенно. Его учить надо.

– А можно знаете что сделать? – сказал Паша. – Можно много таких чудиков создать, а потом устроить среди них искусственный отбор. Ну, как породы собак. Выводить длинных и тощих. Или сильных и злобных.

– Ну, это ты слишком далеко зашёл, – сказал я.

– А давайте, – сказал Жора, – откроем конторку, в которой будем такую штучку разрабатывать. Я буду директором – всё-таки у меня хваточка деловая есть. Вовка будет писать это всё, он же у нас гений. А Паша… Ну, не знаю.

– Я буду системным архитектором! – сказал Паша. – Не знаю, что это, но мне название нравится. А Надя…

– А я пас, – сказала Надя. – Вы пока раскрутитесь, куча времени уйдёт. А мне жить надо на что-то. Буду работать на кафедре и подрабатывать где-нибудь.

– Так мы параллельно ещё какие-то проектики сможем делать, – сказал Жора. – Более краткосрочные. Скажем, программки на заказ писать. Ты же сможешь, Вовка?

– Смогу, – сказал я. – Только не очень бы хотелось этим всю жизнь заниматься.

– Да понятно, что это временно, – сказал Жора. – Ну, что? Как идея?

– Прикольно, – сказал Паша. – А как этого чудика назовём?

– Элемент, – сказал я.

– Почему Элемент? – не понял Паша.

– Ну… – я сообразил, что они не в курсе. – Я рассказик когда-то задумывал. Про далёкое будущее. И там был такой мудрец, в бочке жил, примерно как Диоген. Элемент его звали.

– А что, мне нравится, – сказал Жора. – Элемент…

Мы все сидели молча, задумавшись. Я взял листок бумаги и принялся выписывать на него цифры, рисовать прямоугольники и стрелочки…

– А ещё можно научить его, – сказал Паша, – рассказывать эротические истории. Каждому свои. Индивидуальный подбор по интересам.

– Паша, фу, – сказала Надя.

– На самом-то деле, – сказал Жора, – это просто красивенькая мечта. Не могу я сейчас такую конторку открыть.

– Почему? – не понял Паша.

– Да затянуло меня это болотце, – вздохнул Жорка, пытаясь собрать волосы в пучок. – Одному партию одного обещал, другому партию другого. Не так просто завязать. Некоторые считают, что я их типа кинул, наезжать начали. Я уж подумываю, как бы исчезнуть на годик…

– А чего ж ты деньги тратишь? – не понял я.

– Ну, разрядочка тоже нужна… – Жора выглядел грустным.

– А я тут посчитал вот, – сказал я. – Тоже ничего не выходит. По крайней мере, при нынешнем уровне развития компьютеров. Для того, чтобы Элемент вёл себя как разумный человек и с приемлемой скоростью обрабатывал запросы, нужно как минимум терабайт оперативки. Плюс процессор раз в сто быстрее, чем у персоналок в данный момент. Я имею в виду, если реализовывать тот алгоритм, который мне пока представляется. И дисковое хранилище нужно громадное. И обучаться он будет годами, как человек. Можно, конечно, ему в подсознание заложить сразу некоторые шаблоны…

– А я думаю, что долго в одной конторе работать не смогу, – сказал Паша. – Потянет меня на приключения.

– А мне в деревню надо, – сказал я.

Все умолкли, только из компьютера доносилась песня со странными словами, в которых мне чудилось «I got Yupi».