Жёлтая виолончель

– Привет, – сказал я. – Нет.

Он вошёл, сел на край моей кровати. Смуглый, маленький, худой, да ещё с такой причёской, он напоминал девочку-подростка. В голубых зауженных джинсиках, чёрной водолазочке… Фу, чёрт, в джинсах и водолазке. Заразил, собака, своими уменьшительно-ласкательными.

– Я это… – сказал он. – Я тут заработал немножко денежек. Может, отметим? Бухлишка купим, покушать…

– Покушать это да, – сказал я. – Можно. Только у нас денег нет.

– Так я же и говорю, – пояснил Левин. – Денежки-то мои.

– Вот за что я тебя люблю, Жора, – сказал Паша. – За щедрость.

Он вытянул свои длинные костлявые руки вверх и потянулся, приговаривая:

– Потягуси-гуси-гуси…

– Ну, что такое денежки? – философски заметил Жора. – Их в могилку с собой не возьмёшь. Их тратить надо. Не в одну же мордочку я пить буду. Пойдём за винишком к метро?

– Пошли, – сказал Паша.

– Ладно, – согласился я. – Только я совсем чуть-чуть выпью. Боюсь.

– Из-за папашки, что ли? – уточнил Жора.

– Ну да, – ответил я. – Не хочу кончить, как он.

– Не каждый, кто пьёт, спивается, – сказал Паша. – И не каждый, кто спивается, убивает милиционера. И не каждый, кто…

– Да хватит! – перебил я. – Это понятно всё. Но он тоже, небось, думал – вот выпью чуть-чуть, ничего не будет. Давайте уж о чём повеселее.

– Тогда пошли, – сказал Жора, вставая.

– Э! – возмутился Паша. – Дайте я хоть оденусь.

Его длинная, тощая, неуклюжая фигура в трусах выползла из-под покрывала, встала вертикально, шатаясь, и угрожающе двинулась к стулу, на котором сидел я. Я в недоумении вжал в голову плечи.

– Ты на штанах моих сидишь, – пояснил он.

Паша приступил к одеванию. Я надел футболку, свитер, куртку. Он в это время всё ещё натягивал штанину на костлявую волосатую конечность.

– Вот, между прочим, – сказал он. – Есть хороший способ, чтобы люди не спивались. Надо в половину бутылок наливать безалкогольное вино. Напился ты, скажем, хочешь продолжить. А не берёт. И перерыв получается в запое.

– Эдак все на самогончик перейдут, – возразил Жора, откинув назад свои роскошные волосы. – Ну, одевайся уже, хватит язычком болтать.

– Я и одеваюсь. Кстати, тоже непаханое поле для улучшений. Как всё сложно… Одну штанину натянуть, потом другую, потом застегнуть всё… Неужели нельзя ничего проще придумать?

– Проще – это платьишко получается, – заметил Жора. – Правда, вряд ли ты будешь его носить.

– Ну, я не это имел в виду, – сказал Паша, запутавшийся в футболке. – Нужна автоматизация. Если я одну штанину надел, то алгоритм, значит, известен. Вторая штанина должна же догадаться, что ей нужно сделать.

– Пошли, – сказал я. – Запаришься тут с тобой. А ты, Жорка, прямо в водолазке пойдёшь?

– Лето же, – Левин удивился вопросу.

– Ну, смотри, – я покачал головой. – Что-то я этим летом даже в куртке мёрзну.

Паша, словно под воздействием моей убедительной речи, вышел из комнаты, стащил с вешалки чуть великоватый чёрный плащ и повесил на себя. На самом-то деле, он его всегда носил. И летом. То есть, настоящим летом, когда тепло. И зимой, хотя и мёрз. Плащ был чудной – пуговицы все оторваны, сзади дурацкий болтающийся хлястик. Паша в нём выглядел пародией на человека. Но все шутки про него мы уже давно израсходовали. Я запер дверь комнаты, мы вышли из блока и двинулись по коридору.

– Вы что, к лифту? – спросил Паша. – Не, я лучше пешком…

– Ладно, – вздохнул я. – Внизу встретимся. Только не заблудись.

Мы с ним разошлись в разные стороны.

– Чего это он? – спросил Жора, вызывая лифт.

– У него новый пунктик, – ответил я. – Собственное здоровье. Он посчитал разницу высоты нашей комнаты и первого этажа и считает, что если спустится на 16 этажей, то потратит столько калорий, сколько нужно на преодоление силы тяжести.

– Так ведь земное притяженьице в ту же сторону направлено, – не понял Жора.

– Ага, – согласился я. – Но ему не объяснишь.

Приехал доисторический лифт. Я нажал на кнопку второго этажа. Двери грохнули, и мы почувствовали на мгновение уменьшение своего веса. Неплохой был разгон. А теперь торможение. Нас сильно прижало к полу. Двери раскрылись. Мы вышли.

– Ну, и где наш атлетик? – спросил Жора.

– Может, споткнулся и голову разбил, – предположил я.

– Скорее, ножки переломал, – предположил Жора.

Я живо представил себе Жору, который катится кубарем по ступенькам, держа в руках две отвалившиеся ноги. Но через пару минут из-за угла выбежал он собственной персоной, запыхавшись и размахивая всеми своими конечностями.

– Быстро я? – спросил он.

– О, да, – сказал я. – Метеор прямо.

– Я мог бы быстрее, – сказал Паша. – Но путь не оптимальный. Лестница зигзагом идёт. То вправо, то влево. Вот если бы по прямой…

– Так это легко, – сказал я. – Выходишь через окно и по прямой вниз шестнадцать этажей. Очень быстро.

Мы направились к выходу из зоны «В». Картина падающего с высоты человека представилась мне ярко, в красках. А вот на улице с красками оказалось туго. Всё больше серости.

– Экспедиция, – произнёс Жора, жмурясь от удовольствия, словно кот.

Да уж, экспедиция. Давно мы в такие не ходили. Отчасти был виноват я, постоянно отказываясь от выпивки. Но в такую погоду… Да и вполне могло оказаться, что это наша последняя возможность совместно выпить.

Мы прошли сквозь проходную, где за мутным стеклом спал охранник, и двинулись к метро мимо второго гуманитарного корпуса.

– Надо было рюкзак взять, – вспомнил я. – В чём бутылки понесём?

– Ну, пакетик можно приобрести, – сказал Жора.

– Левитация – очень полезная вещь, – сказал Паша. – Вот йоги долго себя тренируют, прежде чем все частицы их тела начинают лететь в одном направлении. А с бутылками же всё проще.

– Ты хочешь сказать, что пьяные все немного йоги? – не понял я.

– Нет, – Паша взъерошил свои сто лет не чёсаные волосы. – Бутылка мыслит примитивно. Её надо только убедить, что ей надо лететь вверх. Наверняка это можно сделать за год или два.

– У меня экзамен послезавтра, – напомнил я.

Жорка схватил меня за локоть.

– Тебе под машинку рановато, – сказал он.

Мимо пронёсся синий «Пежо». Блин, мы на переходе. Не заметил.

– Спасибо, – сказал я. – А зачем мы вообще перешли? По той же стороне удобнее идти.

– Так ты же нас ведёшь, – удивился Паша.

– Я вообще не знаю, куда мы идём! – возмутился я.

– К метро, – сообщил Левин. – Там винишка купим. А потом на рыночек и закусочки.

При слове «закусочки» у меня начали течь слюнки. Так и представились солёные огурчики, сосиски в банках, китайская лапша быстрого приготовления и прочая вкуснятина. Что-то я проголодался. Мы приближались к метро.

– О! – вдруг заорал Паша. – Надюха! Привет.

Я сначала не понял, к кому относились его слова. Потом заметил на той стороне дороги, у второго выхода метро, маленькую фигурку с длинными тёмно-русыми волосами и рюкзаком. Она озиралась и пыталась понять, откуда доносится призывающий её голос. Заметила нас, наконец. Помахала рукой.

Надя была из нашей с Пашей группы. Простая девушка-технарь, своя в доску, которую можно было не стесняться. В общем, парень в юбке. Хотя какие юбки, вы о чём? Она вечно носила бесформенные толстовки с капюшоном и свободные штаны – в этот раз болотного цвета.

Паша метнулся к ней через дорогу, не обращая внимания на то, что переход находится в пятидесяти метрах левее и машинам горит зелёный. Мы помчались за ним, стараясь проскочить между летящими железяками, испачканными в грязи.

– Привет, – сказала Надя. Её лицо улыбалось. – А вы чего тут?

– Экспедиция у нас, – сказал Паша. – Жорка угощает. Будешь с нами?

– А вы чего пьёте? – уточнила Надя. – Вино или водку?

– Ну, что мы, алкаши, что ли? – возмутился Паша. – Вино. Кстати, сколько будем покупать?

– Буду! – радостно согласилась Надя. – У меня и рюкзак как раз.

– Эн плюс один, наверно, – предложил я. Это означало по одной бутылке на человека и ещё одну сверху.

– Да ты что! – не согласился Паша. – Это же на разговор даже не хватит. Давайте два эн.

– Конечно, – согласился Жора. – Восемь бутылочек.

– Слушайте, восемь – много, – сказал я.

– Да нормально восемь, – сказал Паша.

– Да давайте пять, – не отступал я.

– Слушайте, ну какая разница – восемь или пять? – спросила Надя. – Давайте тогда семь, что ли.

– Ладно, – согласился я. – Семь так семь.

И мы пошли вдоль палаток выбирать вино.

– Может, вот это? – робко предложил я, ткнув пальцем в бутылку с красной этикеткой за мутным стеклом.

– Да вы что! – воскликнул Жора. – Мало того, что совочек, так ещё, небось, и подделочка. Что оно такое дешёвое?

– Жора, а что ты хотел от палатки у метро? – обиженно возмущаюсь я.

– Кстати, может, в «Седьмой континент» лучше? – спросил Жора.

– Да зачем куда-то ещё тащиться? – не понимает Паша. – Здесь же вон какой выбор! Везде одна хрень, только там дороже.

– А может, вот это? – Надя показывает на бутылку, на которой что-то написано по-испански.

– Ничего винишко, – соглашается Жора.

– Жора! – возражаю я. – Это же белое. Мы белое не пьём.

– Хорошо, – говорит Жора. – Тогда вот это.

– Я понял, – хмыкнул я. – Ты просто выбрал самое дорогое в палатке.

– Да денежки-то всё равно мои, – сказал Жора. – А если дорогое, то уж наверняка не дерьмо.

– Вот если бы я продавал вино, – сказал Паша, – я бы всё продавал по одной цене. Чтобы покупатель мог ориентироваться, только исходя из собственных вкусов.

– Ну да, – сказал я. – Как ты вкус сквозь стекло почувствуешь? Пришлось бы тогда наугад покупать. Или идти к другому продавцу, вменяемому.

Жора тем временем уже грузил бутылки Наде в рюкзак.

– Не пихается, – заметил он.

– Да влезало даже восемь, жми, – говорит Надя. – Правда, тогда водка была, бутылки чуть меньше…

– Это с кем вы так бухали? – удивился я.

– Да с соседками, – спокойно ответила Надя.

– Рвётся рюкзачок, – жалостливо сокрушался Жора.

– Да и фиг с ним, – Надя со стеклянным звоном надела набитый бутылками рюкзак на плечи.

– Давай лучше я понесу, – предложил Паша.

– Ничего подобного, – не согласилась Надя. – Рюкзак мой.

И мы двинулись обратно к главному зданию. Надя пыхтела сзади, заставляя нас ежеминутно останавливаться и предлагать помощь.

– А вы знаете, что? – сказала она. – Вы трое похожи на группу клоунов.

Мы снова остановились и обернулись.

– Это почему? – спросил я.

– Пашка длинный, лохматый, в чудном плаще, Жора маленький и это… Ну, на девочку похож.

– Знаешь, – возмутился Жора, – ты тоже немного того… На девушку похожа. Но я тебя клоуном не обзывал.

– Ну, прости, – хмыкнула Надя.

Все двинулись дальше, но я ждал продолжения.

– Так, а я-то почему клоун?

На лице Нади были заметны усиленные попытки сформулировать.

– Ты их компанию дополняешь. Один большой, другой маленький, а ты средний. И потом, у тебя сзади на куртке огромная дырка. Чего не зашьёшь?

– Да не придумаю никак, зачем, – ответил я.

– И очки у тебя в двух местах склеенные, – закончила Надя.

– Да никак не куплю, – ответил я. – Денег нету.

– Хочешь, я тебе на очочки дам? – спросил Жора

– Да нет, не надо. Учиться-то осталось недели две.

– А потом что? – не понял Жора.

– А потом разберусь как-нибудь.

Мы резво шли вперёд, обгоняя друг друга.

– Э, а вы куда идёте? – спросил Жора.

– В общагу, – дружно ответили я и Паша.

– А закусочка? – удивился Жора. – Я думал, мы на рынок зайдём.

Мы повернули и двинулись дальше вдоль Ломоносовского проспекта, где располагался небольшой продуктовый рынок. Прошли в ворота и увидели длинные лотки. За лотками стояли продавцы, которые мрачно копошились кривыми пальцами в отвратительных кучах снеди, стараясь придать им хоть насколько-то презентабельный вид.

– А что будем покупать? – уточнил Жора.

– Ну, как всегда, наверно, – предположил Паша. – Батон длинный.

– Нет, – перебил я. – Два батона.

– И всё? – Жора был разочарован. – Сегодня же деньги есть.

– А что ещё можно? – спросил Паша.

– Может, «Сникерс»? – предложила Надя, а затем, заметив наши растерянные взгляды, – поправилась: – Ну, или два…

– Да кто же шоколадочками закусывает! – возмутился Жора. – Давайте сыру купим хорошего.

– О! – воскликнул я. – Это мысль. И давайте ещё чаю и «Роллтона».

– А чаем, значит, можно закусывать? – спросила Надя.

– Да нет, – объяснил я. – Просто у нас с Пашей всё кончилось. А тут Жора с деньгами.

– Купим, – сказал Жора. – Всё купим. Так. Какой сыр берём? Может, вот этот?

– Фу, – сказал я. – Он с плесенью.

– Так и должно быть. Понимаешь, плесень… – судя по интонации, Жора собирался прочитать мне лекцию о деликатесах.

– Да знаю я, знаю! – перебил я. – Но есть это не могу.

– Эх, – сказал Жора. – Ну, выбирай сам. Только не говнецо какое-нибудь.

Совместным решением выбрали какой-то «Тильзитер». Жора встал в очередь.

– Ой! – вскрикнула Надя, ткнув пальцем под прилавок. – Это что было? Крыса?

– Ну, вот видишь, – сказал меланхолично Паша. – Крыса только качественный продукт будет есть. Её же невозможно убедить логическими аргументами. В «Седьмом континенте» вы видели крыс? То-то.

Жора купил два килограмма сыра, чем удивил не только нас, но и продавщицу. Затем мы добавили палку копчёной колбасы, пачку «Липтона», несколько «Дошираков», бутылку «Пепси», два хрустящих багета и большой «Сникерс», который Надя тут же начала смачно есть, вызывая у меня приступ слюноотделения.

– Жора, откуда у тебя столько денег? – удивлялся Паша.

– Да так, – уклончиво отвечал Жора. – Бизнес, понимаешь ли. Сделочку удачную провернул. Всё вроде купили? Вовка, не возьмёшь один пакет? Ну, пошли.

Мы приближались к нависающему над нами зданию МГУ, над которым застыла огромная тёмно-серая туча, похожая на булыжник.

– Во громадина! – сказал Паша, видимо, имея в виду здание. – Это вам не хухры-мухры.

– Пройдёт лет пятьсот, – сказал я, – и эта громадина превратится в песок.

– Ну, не обязательно, – сказал Паша. – Можно всё сверху клеем залить, тогда больше.

– Вместе с людьми, что ли? – не поняла Надя.

– Ну да, – кивнул Паша. – Они же так тоже дольше сохранятся.

Внутри здания царила атмосфера затхлости. Запах напоминал сразу о совковом магазине, вокзале и морге. Основной аромат квашеной капусты дополнялся нотками картофельных очисток, пота и мочи, завершаясь аккордом невыносимой тухлятины, происхождение которого было трудно угадать. Мы вместе с рюкзаком и пакетами втиснулись в лифт и нажали кнопку шестнадцатого этажа. Кажется, я нажал. А может, рюкзак.

– Лифт – тоже дурацкое изобретение, – сказал Паша. – Зачем вообще нужно перемещаться? Находились бы постоянно в одной и той же нирване, питались пустотой и строили внутри себя миры вместе с едой, блэкджеком и… Ну, вы понимаете.

– Выходи, философ, – сказала Надя. – Я с рюкзаком тебя не обойду.

Мы шумно проследовали по коридору к нашей двери. Я открыл дверь, впуская всех в блок, и стал возиться со вторым замком, который всегда немного заклинивал.

– А давай я дверь вышибу, – сказал Паша. – Я давно мечтаю об этом.

– Она стеклянная наполовину, – ответил я. – Весь в порезах будешь. Лучше дома у себя вышиби.

Замок открылся, мы ввалились в комнатушку.

– Ой, какой у вас бардак, – сказала Надя, стаскивая с плеч рюкзак.

– Убраться хочешь? – спросил Паша.

– Да нет, конечно, – ответила Надя. – Что я буду в ваш монастырь со своим уставом соваться?

– У них ещё какая-то болезненная тяга к коллекционированию пустых упаковочек, – сказал Жора. – В шкафу тарелочки пенопластовые, коробочки всякие. Здесь – вон – бутылочки. А в холодильнике баночки из-под китайских сосисок.

– Банки не пустые, – ответил Паша, прямо в плаще садясь на диван. – В них бульон. На банках написано «Не выливайте бульон, его можно использовать для приготовления пищи».

– Ты его будешь использовать? – усомнился Жора.

– Нет, конечно, – ответил Паша. – Там же плесень уже выросла.

– Может, начнём уже? – я снял куртку, повесил в шкаф, сел на свой диван рядом с Пашей.

Надя подошла к стене.

– А это кто рисует?

– А ты как думаешь? – спросил Паша.

– Вовка? – Надя покосилась на нас, убеждаясь, что угадала правильно. – Классная у тебя фантазия. Техника, может, и не очень, но композиция и особенно идеи… Вот эта вообще супер. Что написано, не пойму.

– Икра, сестра Икара, – сказал я. – Где Гагарин?

На картине была изображена девушка с крыльями, сбросившая некую оболочку и взмывающая вверх.

Жора и Надя разместились на стульях.

– Что за Гагарин? – спросила Надя.

Я нашарил в ящике стола штопор с двумя рычагами и винтом.

– Вот, – сказал я. – Видишь, если вот так взять и подёргать, он руками машет? В космос летит, говорит «Поехали».

– И правда, поехали уже, – сказал Жора. – Надо бы закусочку порезать.

Он начал, не вставая со стула, доставать из пакета продукты.

– А я думаю, не поэтому он Гагарин, – задумчиво сказал Паша. – Когда Гагарин «поехали» кричал, он одной рукой махал, кажется. Я думаю, он потому Гагарин, что у него руки железные. Как у памятника, который на Ленинском стоит.

Пробка, вынимаемая мной из горлышка вместе с железным хвостом Гагарина, издала громкий чпок.

– Неисповедимы пути фольклора, – сказала Надя. – Наливай.

– Э… – сказал Жора. – А стаканчики-то не купили.

– Да кружки же есть, – сказал я, вставая и подходя к шкафу. За шторкой обнаружились одна, две, три… Как раз четыре кружки. – Надя, выбирай. Из какой будешь пить?

– Я бы хотела из чистой какой-нибудь, – выбрала Надя.

Я оглядел разнокалиберные кружки, одну из них понюхал.

– Пожалуй, я все помою, – сказал я и, сопровождаемый фарфоровым звяканьем, пошёл в ванную.

Отскабливая чайный налёт и подозрительные зелёные разводы, я попытался вспомнить, откуда у нас взялись четыре разные кружки. Одну, с красным цветком, я привёз из дома, но её среди найденных не было, поскольку я её разбил. Ага, вот эту, большую белую, с двумя японками в красном и голубом кимоно, я купил взамен утраченной на развале у метро. Паша почему-то называл её «кружкой с лесбиянками». Другая, самая замызганная, с отколотым кусочком на краю и полустёртым изображением старинной машинки, принадлежала Паше. Ещё имелись маленькая, похоже, детская, с корабликом под парусом, и большая, с толстыми стенками, чёрная, без рисунка. Откуда взялись эти две, трудно было сказать.

Вернувшись в комнату, я застал начатый разговор.

– Нет, ну, можно же к каждому слову приделывать электронный маячок, – говорил Паша. Он сразу же заграбастал свою кружку и поставил перед собой, обхватив длинными костлявыми пальцами. – И, если слово начинает распространяться, это сразу будет видно. Смотришь на монитор – и видишь красную кляксу на полстраны. И понимаешь, что слово, скажем, «говно», используется повсеместно.

– А как ты маячок к слову приделаешь? – спросила Надя. Она осмотрела принесённые мной кружки и показала на чёрную. – Эту можно взять?

– Конечно, – я пожал плечами.

– Да много же способов, – объяснял Паша. – Можно, скажем, принудить всех, кто использует слово, сообщать об этом в КГБ. Или просто приказать в конце слова каждый раз маячок добавлять. Если слово пришло из Тверской области, добавлять «тве», например. А если из-за границы, то «заг». Скажем, «говнотве» или «говнозаг».

– Ага, – сказал я. – Но говно, по-моему, останется говном, как его ни называй. Вы о чём вообще?

Жора придвинул себе маленькую кружку с корабликом. Мне осталась как раз моя.

– Это Паша предлагает схемку, как отслеживать развитие языка и происхождение выражений, – пояснил Жора.

– На примере говна, – понял я.

– Да просто на язык попало, – оправдался Паша.

– Ну, давай, – сказал я. – Используй свою схему. Скажи, какое у тебя говно получается. «Говнотвекурноворлчелзаг»?

– Ну откуда же я знаю! – воскликнул Паша. – Надо было эту систему с самого начала внедрять. А то распустили народ!

– Разливай давай уже, – сказала Надя. – И почему всё время про говно? Других слов не нашлось для примера? Скажем, взял бы «свет» или «тьму», хоть аппетит бы не портил.

Я взял в руки бутылку и разлил всем понемногу, на два пальца.

– За что пить будем? – спросила Надя, поднимая свою кружку.

– Ну, за фольклор, – сказал Паша.

Мы звонко стукнулись кружками. Я, смакуя, выпил свою порцию вина. Терпко-кислое, приятное. Хотя, честно говоря, я не заметил большой разницы с дешёвой подделкой под «Каберне», которую мы пили пару месяцев назад. Ухватил кусочек сыра, лежащий на тарелке в середине. Потом, вдохновлённый аппетитом, тут же взял второй.

– Жора, ты чего их так тонко порезал? – спросил я, рассматривая кусочек на просвет. – Много же сыра.

– Так же лучше, – сказал Жора. – Вкус почувствовать можно. На дегустациях всегда тоненькими пластиками режут.

– Так они от жадности, – сказал Паша. – Ты же не жадный.

– Да берите хоть по десять штучек! – обиделся Жора. – Общий же сыр. Просто так культурненько получается, а не кусками жрать.

– Ух ты, – сказала Надя. – Первый раз слышу от Жоры слово «жрать». Хотя, казалось бы, имя «Жора» как раз происходит от «жрать».

– От Джорджа оно происходит, – насупился Жора. – Или от Георгия.

– А какая вообще разница, что от чего происходит? – спросил я. – С чего вы на эту тему заговорили?

– С чего? Не знаю, – сказал Паша, подняв бровь и мгновение пытаясь вспомнить. – Но тема интересная. У каждого слова есть история. А слово – это как мысль. Часть мысли. Мы же словами мысль выражаем. Получается, что совокупность слов – это как будто некий огромный интеллект, хранящийся в памяти цивилизации.

– А что это мы не пьём? – спросил Жора.

– А кто разливает-то? – спросил я.

– Ты вроде брался, – напомнил Паша.

– Ага, – согласился я. – Ладно.

Я разлил ещё по чуть-чуть. Чокнулись.

– За что? – спросил я.

– Да ты пей, там решим, – сказал Паша.

– Давайте за науку, – сказала Надя.

– Почему за науку? – не понял Жора.

– Ну, мы тут все учимся, – сказала Надя. – Типа будущие учёные.

Паша выпил, отломил кусочек батона и сказал:

– Я не учёный. То есть, не хочу я такой наукой заниматься, как сейчас.

– Это почему? – спросила Надя.

– Да глупости какие-то. Разогнали частицу, рассыпалась она, а они осколки рассматривают. Зачем?

– А как надо? – спросил я.

– А надо наоборот.

– Как наоборот? – уточнил я.

– Налей ещё. Сейчас соображу.

Я разлил остатки первой бутылки и убрал её под стол.

– За твёрдое тело, – сказал Паша.

– Ага, – кивнула Надя. – Которого в природе не существует.

– Почему не существует? – не понял Жора. – У нас в группе есть мальчик, так у него такое тело твёрдое…

– Фу, – сказал я. – К чему ты это…

– Потому не существует, – сказала Надя, – что они нам, по сути, только кажутся твёрдыми. Тела состоят из молекул, а те из атомов. Между атомами огромные расстояния. А атомы – это просто крошечное ядро и электроны, которые настолько малы по сравнению с окружающей пустотой, что ими можно было бы пренебречь, если бы не их свойства – масса, заряд. Да и сами эти частицы непонятно что, состоят из абстрактных кварков.

– Ну и что? – не понял Жора.

– Ну, я просто объясняю, что тела состоят либо из одной пустоты, либо из чего-то маленького и не совсем материального и большого количества пустоты. Дунь как следует – и всё рассыплется. Ладно, Паша. Ты-то что хотел сказать?

– Не помню, – сказал Паша. – Чего-то у меня кружка пустая.

Я откупорил вторую бутылку, почувствовав, что начал пьянеть. Штопор меня не слушался. Паша подставил мне свою кружку, подождал, пока я налью.

– За пустоту, – сказал он. – Твёрдую и одновременно пустую.

Мы выпили.

– Я вот что хотел сказать, – вспомнил Паша. – Не надо расщеплять атомы и изучать их свойства. Надо создавать материю самим. Вот хотим, чтобы была она такая – сделаем такой. Хотим – будет пустая. Хотим – будет твёрдая. Зачем уже готовую изучать? Надо свою делать.

– И как это? – не понял Жора.

– Ну, не знаю, как, – нахмурился Паша. – Пусть учёные думают. Их вон сколько.

– Ты сам кончил мехмат МГУ, – сказала Надя. – Ну, почти кончил. Тоже учёный, можно считать.

– Математика – наука об идеях, – сказал Паша. – Я чего хочешь могу придумать. А всякие физики пусть решают, как эту идею реальностью сделать.

– А давайте какую-нибудь музычку, что ли, включим, – сказал Жора. – У вас есть что-нибудь?

– На компьютере что-то было, – сказал я. – Сейчас.