Чужой выбор

– Впрочем, там будет всего лишь ужин, а в остальное время за этот уикенд мы успеем сделать много чего приятного. Я подыщу нам номер в хорошем отеле, это лучше, чем ютиться в моей студии. Обожаю, когда мне подают завтрак в постель! Давай поедем в пятницу утром, и тогда мы сможем вечером попасть в театр.

Филиппина уже пришла в хорошее настроение и увлеченно планировала их расписание на выходные. Виржил попытался улыбнуться и в то же мгновение поймал устремленный на него сочувственный взгляд Вероники. Она знала его как облупленного и наверняка угадывала владевшее им замешательство.

– Ну, скоро сможем сесть за стол! – объявила она. – А пока, чтобы вы не умерли с голоду, попробуйте мои сырные слойки.

Двойняшки радостно завопили и кинулись к бабушке, которая в этот момент вынимала из печи противень и не позволяла им приближаться:

– Отойдите, а то обожжетесь! Все равно не сможете их есть сразу, они слишком горячие!

– Та молодая женщина, что приезжала утром, – риелтор, что ли? – прямо в восторг пришла от вашего шале, – объявил Кристоф. – Не знаю, понимаете ли вы оба – и ты, и Люк, и Клеманс, – что живете в настоящем дворце!

Расстроенный перспективой продажи шале, он все время возвращался к этой теме, и, уж конечно, не в последний раз. Однако Виржилу только того и было нужно – это позволяло ему снова и снова вспоминать о посещении Хлои, думать о ней. Теперь он твердо знал, что хочет опять увидеться с этой женщиной. Ну хотя бы для того, чтобы укрепить – или ослабить – то чувство восхищения, которое он испытал, любуясь ею. Только не сомнение – этого он не мог себе позволить.

4

Этьен проехал до самого Систерона, чтобы взять напрокат другую машину; прежняя – черный джип – стала теперь слишком узнаваемой. Он остановил свой выбор на сером, с металлическим отливом, внедорожнике «сузуки», не таком заметном. В этой машине он уже два дня сидел неподалеку от парикмахерской, чтобы следить за Клеманс. Благодаря биноклю он мог рассматривать ее как следует. Например, сегодня на ней были вельветовые брюки, соблазнительно облегавшие ее упругие ягодицы, меховые сапожки и розовый пуловер – в этой одежде Клеманс выглядела как девчонка-подросток. Зато красилась она, как он заметил, куда сильнее, чем раньше, когда была его женой. И как это ее автомеханик терпит такое?!

Клеманс подметала пол вокруг кресла после стрижки клиентки. Он обожал смотреть на нее за работой, восхищался тем, как ловко она манипулирует ножницами. Состриженные пряди падали на пол, точно перышки, клиентка постепенно меняла облик – волшебное, почти эротическое зрелище. А вот Клеманс взяла фен и круглую щетку для волос и начала делать укладку. В прошлом Этьен достаточно часто наблюдал за ней и теперь знал, что она продолжает болтать, несмотря на гул фена. Да, точно, – вон и губы у нее шевелятся, то и дело растягиваясь в улыбке. Наверняка рассказывает какую-нибудь ерунду, всякие глупости, о каких любят болтать девчонки. А вот кто Этьену активно не нравился, так это мужик в дурацкой белой накидке, смирно сидевший поодаль в ожидании своей очереди. Он тоже глазел на Клеманс. Все мужчины всегда пялились на Клеманс именно так – плотоядно, и это приводило Этьена в ярость.

Он опустил бинокль и заставил себя дышать спокойно. Редкие прохожие в куртках с капюшонами с меховой оторочкой осторожно шагали по тротуарам, глядя под ноги. Вот уж идиотская мода – эта меховая оторочка, как будто на Северном полюсе живем! Хотя сегодня по улицам Гапа и впрямь гулял настоящий полярный ветер.

Этьен припарковался в таком месте, где Клеманс никак не могла его заметить, особенно в этой новой машине, и все же он действовал крайне осторожно с тех пор, как его вызвали в жандармерию. Правда, на все их расспросы Этьен дал заранее подготовленные ответы, произнесенные либо сокрушенным, либо шутливым тоном. Когда речь зашла о его бывшей жене, он заявил, что все ее страхи совершенно необоснованны: он приехал сюда в поисках работы и уже ведет переговоры на одном маленьком предприятии, где требуются электрики; разве это не доказательство его добрых намерений? Ему как будто поверили – по крайней мере, он на это надеялся. На самом деле он и не думал искать постоянную работу, а пробавлялся случайными заработками, получая деньги наличными; это позволяло ему не трогать свои сбережения и располагать свободным временем для слежки за Клеманс. Он не уставал разглядывать ее, сознавая, что по-прежнему страстно влюблен в эту женщину и никогда не избавится от своего наваждения. В тот вечер, когда он следовал за ней (вернее, преследовал ее) на джипе, ему показалось, что он уже почти достиг своей цели! Несколько минут они были в его власти – она и эти две ее мартышки, – как вдруг невесть откуда налетел этот тип, хирург Декарпантри. А ведь по той дороге мало кто ездил в конце дня, и Этьен знал, что ему никто не помешает. Тем более что Клеманс сама вляпалась в этот сугроб на обочине, ему даже не пришлось толкать ее своим джипом! Настоящая удача, но ему не пришлось ею воспользоваться; кто знает, подвернется ли еще такой удобный случай?! И все же, несмотря ни на что, он отчаянно хотел встретиться с ней лицом к лицу, поймать момент близости, моментистины. Он был слишком хитер, чтобы не понимать, как рискует, и сознавал, что эта одержимость может его погубить. Значит, нужно разработать какой-нибудь новый план. Но теперь это уже будет потруднее: несколько дней назад в шале появились еще какие-то люди. Довольно пожилая пара, не имевшая ничего общего с Жаном и Антуанеттой, приемными родителями Клеманс. Наверно, родители ее автомеханика, судя по тому, как они возились с девчонками. Ну что ж, это как раз кстати, пусть отвлекают их своим присутствием! И все-таки оставалось еще немало препятствий. Во-первых, сам вездесущий автомеханик, который теперь возил Клеманс на работу и обратно, потом, эта девица, эфирное создание, которая почти не вылезала из дома, а главное – проклятый хирург. Вот уж с кем Этьену не повезло – надо ж ему было подоспеть в самый неподходящий момент там, на шоссе, как верному рыцарю на помощь даме! Да Этьену ничего не стоило свернуть его в бараний рог! У него прямо руки чесались сбить спесь с этого наглеца. Вылез из своего шикарного «ренджровера» – ну прямо кум королю!.. Отъехав от них, Этьен глянул в зеркало заднего вида и увидел, как Клеманс кинулась в его объятия. Эта картина его совсем доконала. Неужели они любовники? Тогда, значит, автомеханик – рогоносец, только этого не хватало! Как бы то ни было, Декарпантри не должен был ехать домой в это время. Недаром же он, Этьен, засекал все их приезды-отъезды… Выбрал удобный наблюдательный пункт чуть повыше шале, на пригорке, хорошо замаскированный елями. Вот оттуда он и фиксировал все их привычки, весь распорядок дня, прямо как профессиональный детектив, который выслеживает свои жертвы долгими часами. Каждый день он брал с собой в засаду термос с кофе, пакет печенья, бинокль и диктофон. И, вернувшись домой, записывал все свои наблюдения, до мельчайших подробностей. Так что никаких сомнений: в это время дня хирургу полагалось находиться у себя в клинике, а не на шоссе, ведущем к дому, – там, где он поломал Этьену все планы!

Тем временем Клеманс у себя в салоне занялась клиентом в белой накидке. И кокетничала с ним напропалую, фамильярно поглаживая по волосам. Интересно, почему его не стрижет другая идиотка – Соня, которой полагалось заниматься мужской клиентурой? В свое время он, Этьен, потребовал, чтобы это было именно так, и Клеманс пришлось подчиниться. Да, ее автомеханик, этот предполагаемый рогоносец, явно не умеет держать ее в руках, совсем распустил! Раздраженный Этьен сунул руку в бардачок, вытащил оттуда три печенья в шоколаде и мгновенно сжевал их. Ох, как же ему хотелось вернуться в прошлое, когда Клеманс еще была его покорной супругой! И зачем только он согласился на развод?! Почему не наставил ее на путь истинный, пока еще было не поздно?! События развивались так быстро, а ее адвокатша, крутая баба, так его прижала, что пришлось уступить, а потом ему вообще запретили близко подходить к бывшей жене, и помириться было уже невозможно. От всего этого у него осталось жгучее чувство унижения. Клеманс просто обязана дать ему объяснения, в которых тогда отказала, и он их от нее добьется, чего бы это ни стоило. Только на сей раз он никому не позволит встать у себя на пути. В конце концов, терять ему нечего, без Клеманс жизнь стала просто невыносимой.

Сидя, вопреки всем обычаям, по правую сторону от матери – а это означало, что он здесь самый почетный гость, – Виржил отчаянно скучал. Отец, который встретил сына очень тепло, хотя и чуточку снисходительно, то и дело поглядывал на него, что можно было расценить как одобрение… или как призыв к соблюдению порядка, дабы помешать любому намеку на былую ссору. Конечно, они помирились, но помирились без объяснений, по всем правилам хорошего тона. Филиппина, сидевшая далеко от них, весело участвовала в общей беседе. Она выглядела великолепно в своем темно-синем платье с серебряным шитьем, выгодно подчеркивающем ее точеную фигуру. Она тоже частенько поглядывала в сторону Виржила, стараясь привлечь к себе его внимание, несмотря на разделявшую их дистанцию, но он отводил глаза. И несколько раз с удивлением поймал себя на том, что думает о Хлое Кутюрье. Ему следовало бы наслаждаться этим торжественным вечером примирения, а он был мыслями далеко отсюда.

Честно говоря, ему не доставило никакой радости возвращение в родные пенаты. А ведь обстановка совсем не изменилась: он сразу узнал элегантную мебель эпохи Людовика XVI, позолоченную лепнину на потолке, трюмо над мраморными каминами, затейливый, фигурный, любовно натертый паркет, словом, все эти просторные, классические, очень буржуазные апартаменты в османовском духе[11]. Ничего общего с хаосом, царившим в квартире родителей Люка, где он так любил укрываться от всей этой роскоши, от неизменно строгого отцовского взгляда, от разговоров, касавшихся исключительно банка и карьеры. И от светской учтивости матери, думавшей только об успехе своих приемов и ужинов. И от покорности младшей сестры, готовой принять эти семейные традиции. Зато у Вайянов, в Леваллуа, ужинали в кухне, где перебивали друг друга за столом и смеялись до упаду. Или сидели рядышком на стареньком, продавленном диване и смотрели по телику футбольные матчи, комментируя их, потягивая пиво и намазывая на ломти домашнего хлеба свиной паштет. В этом доме результаты школьных экзаменов вовсе не были единственной заботой в жизни – главное, чтобы все были счастливы.

Но тут Виржил почувствовал на себе чей-то взгляд, поднял голову и встретился глазами со своим дядей, который заговорил с ним:

– Ну-с, дорогой племянник, как ты поживаешь в своих далеких Альпах? Я слышал о тебе очень хвалебные отзывы.

– Дошедшие даже до Парижа? – иронически парировал Виржил.

– О, ты же знаешь: слухами земля полнится, какие бы они ни были – добрые или худые! Похоже, ты творишь настоящие чудеса в своей операционной. Ты даже прооперировал вывих бедра у молодого человека, которого я знаю, и когда я увидел его историю болезни и снимки, то, должен тебе признаться, был просто поражен. Вот потому-то я и хочу спросить…

– Я знаю, чтό ты спросишь.

Дядя воздел глаза к потолку и принужденно улыбнулся.

– Да, я хочу спросить именно это: когда ты вернешься в столичную клинику? Надеюсь, ты уже удовлетворил свою жажду независимости? Или еще нет?

– Нет. Мне нравится жить в Гапе, там у меня все складывается хорошо – и в личной жизни, и в профессиональной. Я не собираюсь ничего менять.

– Но там ты будешь топтаться на месте, ведь тебе придется всю жизнь оперировать одних лыжников с переломами малых берцовых костей, да и то лишь зимой.

– В этом регионе люди не только катаются на лыжах. Я согласен: мне часто приходится оперировать спортсменов, но там и других случаев хватает.

– Послушай, Виржил, ну будь посерьезнее. Ты, конечно, быстро стал главврачом отделения, но лишь потому, что твои коллеги не так виртуозно владеют скальпелем, однако…

– Откуда ты знаешь?!

– Иначе они не сидели бы в этой глуши. А ты уже заработал себе блестящую репутацию, несмотря на то, что живешь так далеко от Парижа, и теперь можешь выбирать любое место, так воспользуйся же этим! Разве тебе не хочется самому формировать бригады врачей, использовать все достижения технического прогресса, делать самые необычные операции?

Он говорил все громче, и разговоры вокруг них постепенно стихали. Виржил почувствовал, что отец раздражен, хотя пока еще сдерживался и не останавливал брата.

– Люсьен, давай поговорим о чем-нибудь другом, – храбро вмешалась Эдвига, мать Виржила. – Мы отмечаем юбилей Пьера, и я хочу, чтобы сегодня вечером всем было весело.

В свое время она очень страдала от ссоры сына с мужем и деверем. Разумеется, она предпочла бы, чтобы Виржил сделал блестящую карьеру в Париже: как прекрасно было бы, если бы его называли здесь «господином профессором»! Но со временем ей стало ясно, что он хочет строить жизнь по своему разумению, с благословения родных или без такового, и что примирение возможно лишь в том случае, если обе стороны будут избегать разговоров о своих разногласиях. И сейчас ее вмешательство – даром что она никогда не принимала чью-то сторону, особенно против своего супруга – доказывало ее решимость защитить Виржила. Он приехал, он обнял отца, пожал руку дяде, но точно так же мог встать из-за стола и уйти, хлопнув дверью.

– О, я говорил все это для его же блага, ради его же будущего! – сердито буркнул Люсьен, пренебрежительно отмахнувшись. – Но ты права, милая Эдвига, не стоит портить юбилейный вечер. Я хочу выпить за здоровье моего брата!

Он поднял бокал, и все последовали его примеру. Виржил воспользовался этим, чтобы бросить взгляд на Филиппину. Она смотрела на него нахмурившись, в ее глазах читался упрек. Почему? Неужели она примкнула к его родным? И Виржил спросил себя: может, она мечтает окончательно вернуться в Париж вместе с ним? Может, этот опыт с жизнью в горах уже начал ее тяготить? Если так, то чего же будет стоить их семейная жизнь? К тому же его интерес к Хлое Кутюрье уже не сулил их паре ничего хорошего. И он снова отдался воспоминаниям об этой молодой женщине. О ее длинных ресницах, о щербинке между передними зубами, о заразительном смехе и голосе: она была так обаятельна! В последние дни он запрещал себе звонить ей, хотя ему безумно этого хотелось. Он считал недостойным обманывать Филиппину, но не мог противиться соблазну и понимал, что рано или поздно уступит ему. Конечно, Хлоя могла его отвергнуть; конечно, в ее жизни мог быть другой мужчина или даже муж, хотя обручального кольца она не носила. И, конечно, она могла просто-напросто не испытывать к нему никаких чувств. Она появилась совсем из другой жизни – служила в армии, и тот факт, что Виржил был хирургом, не мог поразить ее воображение.

Ужин закончился, гости встали из-за стола и перешли в гостиную. Эдвига чуть задержалась и нежно погладила Виржила по плечу.

– Я так счастлива, что ты приехал, мой дорогой! Твой отец не привык проявлять свои чувства, но он был искренне растроган, когда узнал, что ты принимаешь наше приглашение. Надеюсь, теперь ты будешь чаще видеться с нами! И, конечно, вместе с Филиппиной – она просто очаровательна. Летиция рассказала мне, что твоя подруга приложила все усилия, чтобы уговорить тебя приехать, и я очень благодарна ей за это. Когда же ты решишь жениться на ней? Вы такая чудесная пара!

Виржил ограничился кивком и постарался улыбнуться. А Эдвига настойчиво продолжала:

– Пора нам забыть все прошлые ссоры, ты согласен? Люсьена все равно не переделать, в его-то возрасте. Нужно принимать дядю таким, как есть…

– Или совсем не принимать.

– Ну… может быть… Ты же не обязан с ним видеться.

– Разве что сегодня вечером.

– Да, все-таки это юбилейный вечер! А твой отец очень любит брата, он, конечно, не мог не пригласить его. Но ты мне не ответил насчет Филиппины. Какие у вас планы на будущее?

– Да особенно никаких.

– Вот как… Однако в твоем возрасте пора бы уже подумать о семье.

– Я-то думаю, а вот она – нет.

Пораженная мать даже отстранилась, чтобы получше рассмотреть сына. Уж она-то была твердо уверена, что все молодые незамужние женщины мечтают о семье и детях. И теперь, после этих слов, ее восхищение Филиппиной сразу начало убывать.

– Ну, пойдем к гостям, – пробормотала она.

– А как дела у Летиции? – спросил Виржил, сопровождая мать в гостиную.

Ее лицо сразу прояснилось.

– О, я думаю, она скоро объявит нам о своей помолвке! Прекрасный молодой человек…

– И, конечно, работает в банке.

– Как ты догадался? Разве она тебе уже рассказала?

– Вовсе нет. Просто я предположил…

– Он швейцарец и сейчас живет в Женеве. К сожалению, ему не удалось освободиться, чтобы присутствовать сегодня здесь, но в следующий раз Летиция обязательно представит его тебе.

Виржил вовсе не желал этого «следующего раза», но решил, что все-таки постарается доставить такое удовольствие своей сестре. Если уж она решила вырваться из-под опеки их отца, он мог только порадоваться за нее.

– А вот и вы! – воскликнула Филиппина, увидев их.

Она стояла с бокалом шампанского в руке, беседуя с одним из кузенов Виржила.

– Мы как раз говорили о хороших местах, где можно развлечься, и о спектаклях, которые обязательно нужно посмотреть. Скажи, дорогой, мы не могли бы немножко отсрочить наш отъезд? Мне так хочется повести тебя в Гранд-опера посмотреть…

– Это невозможно, – отрезал Виржил.

– Ну, всего на один день!

– Никак не могу. В понедельник с самого утра у меня назначена операция, так что придется выехать уже завтра как можно раньше.

Дорога из Парижа до Гапа занимала много времени, с учетом пересадки в Экс-ан-Провансе или в Гренобле. Филиппина, конечно, по привычке читала в поезде, а вот Виржилу казалось, что он напрасно теряет время.

– Но если ты хочешь остаться, – с улыбкой добавил он, – пожалуйста, я тебя не неволю.

– Ну, нет, ты от меня так легко не отделаешься! – с шутливой угрозой ответила Филиппина.

Она как будто посмеивалась над ним, но Виржил чувствовал, что и она вспомнила о Хлое Кутюрье. Смущенный и подавленный, Виржил отошел от нее к Летиции, чтобы разузнать о ее таинственном швейцарском женихе, но тут его перехватил отец.

– Ты завтра свободен? У нас планируется сугубо мужской обед.

– Нет, очень сожалею, но завтра днем я уже буду сидеть в экспрессе.

– Как?! Ты завтра едешь обратно?

– Да, я вырвался сюда только ради твоего юбилея.

– Знаю, знаю… И это очень мило с твоей стороны, поверь мне, я оценил твою любезность. Но Люсьену хотелось, чтобы мы пообщались втроем, ему действительно нужно с тобой поговорить. Конечно, в самых мирных тонах.

– В мирных или немирных, меня это все равно не интересует. Я знаю позицию Люсьена, он знает мою, и за последние десять лет они обе ни на йоту не сблизились.

– А жаль! Чужой опыт не всегда бывает бесполезным. Конечно, это прекрасно – в одиночку бороться с судьбой, но как бы тебе не пожалеть об этом. Я всю жизнь занимался финансами и не могу судить о твоей профессиональной карьере. А вот Люсьен – светило в медицинском мире, поэтому я полностью доверяю его мнению и не понимаю, почему ты не хочешь хотя бы выслушать его. В тридцать семь лет уже поздновато разыгрывать из себя мятежника.

– А мне это больше не требуется. Я давно выбрал свою дорогу и полностью этим доволен.

– Ну, если тебе нравится быть королем в своей деревне… – иронически бросил отец.

Виржил едва не вспылил, но все-таки сдержал подступавший гнев.

– Нам не стоит говорить об одном и том же каждые десять лет, – спокойно ответил он. – В этом нет смысла, только лишний повод для ссоры. На будущее: я бы предпочел, чтобы мы беседовали о жизни вообще, о маме, о женихе Летиции, о том, чем ты займешься на пенсии. Вот, например, почему бы тебе не приехать весной к нам в горы – мы бы погуляли с тобой на природе.

Отец удивленно взглянул на Виржила, пожал плечами и пробормотал:

– Ну, посмотрим… – Он повернулся и отошел.

Отец терпеть не мог проигрывать. Присутствие Виржила, несомненно, обрадовало его, но он надеялся, что их встреча даст ему возможность убедить наконец сына, что его место в Париже, в большой столичной больнице. Он не понимал, почему Виржил – судя по отзывам Люсьена, блестящий хирург – решил похоронить себя в какой-то провинциальной дыре.

Виржил смотрел вслед отцу, направлявшемуся к своим гостям. Сейчас тот действительно выглядел на свой возраст – стариком, уставшим от жизни, посвященной жестокой борьбе за первенство. Каждое новое поколение семейства Декарпантри считало своим священным долгом не посрамить предков, а если возможно, и превзойти их. В зависимости от запросов той или иной эпохи, семья выбирала для этого финансы, юриспруденцию или медицину. Ну, а схема действий всегда была одинакова: следовало иметь нужные дипломы и солидные связи, уметь создавать альянсы и организовывать банкеты, а главное, успеть вскочить на подножку поезда, доставляющего к жизненному успеху, который считался почетным лишь в том случае, когда его добивались в столице. А работатьвсего лишь провинциальным хирургом, пусть даже с репутацией очень одаренного специалиста, было недостаточно, это не открывало перед вами никакие двери и не давало права на почитание, коим пользовались столичные светила. По мнению отца и дяди Виржила, он не только сделал плохой выбор, но еще и не хотел в этом признаться.

Виржил взял бокал с шампанским и подошел к балконной двери гостиной, одной из тех, что выходили на авеню Бретей. Тихонько приоткрыв ее, он выбрался на длинный балкон, который тянулся вдоль всех парадных комнат отцовской квартиры. Сколько раз он укрывался здесь в молодости, глядя на дома через дорогу – и не видя их! Он тогда воевал с отцом, который сначала советовал, потом настойчиво просил, потом требовал, чтобы сын посвятил себя банковской деятельности. А Виржил добивался хороших отметок только по математике и физике с химией, твердо решив, втайне от взрослых, что запишется на первый курс медицинского факультета. Больше всего на свете он желал избавиться от пути, предначертанного отцом. Его мать, уверенная, что Виржил прячется на балконе, чтобы курить, в конце концов пробудила-таки в сыне тягу к сигаретам, и он начал смолить из духа противоречия, однако очень скоро бросил это занятие, не желая стать жертвой зависимости.

И Виржил с усмешкой решил, что, вернувшись в больницу, выкурит, в виде исключения, сигаретку в компании Себастьена.

– Ты почему ушел? – поинтересовалась Филиппина, выйдя на балкон и облокотившись на перила рядом с ним.

– Захотелось подышать свежим воздухом, но в Париже он не слишком-то свежий.

Филиппина обняла Виржила за талию, прильнула к нему.

– Тогда, может, подышишь моими новыми духами?

– А почему ты сменила прежние?

– Чтобы соблазнить тебя.

Виржил улыбнулся ей и, наклонившись, поцеловал в шею. Со стороны, из гостиной, они, вероятно, выглядели пылкими влюбленными, хотя все уже было совсем не так. И Виржил должен был это почувствовать, но проявил слабость в надежде на возврат прежнего влечения. Увы, оно не проснулось. В тоскливой надежде он крепко прижал к себе Филиппину, но теперь ему было уже недостаточно того, что они нравились друг другу, – требовалось родство душ, а без него повседневность в конце концов начала разрушать их близость.

– Поедем в отель, – выдохнула она, касаясь губами его шеи.

Виржил представил себе ожидавшую их ночь. Заниматься любовью, поскольку желание еще не угасло, шептать слова, уже лишенные смысла, думать о другой, засыпая после объятий? Или же сказать все как есть и вызвать бурю? Он не хотел оскорблять Филиппину, но ненавидел компромиссы, ненавидел трусость – и вот очутился в тупике.

Люк на цыпочках вышел из комнаты двойняшек. Как всегда перед сном, он прочел им две сказки, на выбор каждой из сестер. Случалось, Жюли требовала ту же самую, что Эмили, и тогда приходилось повторять ее дважды.

Он вошел в супружескую спальню и нырнул под одеяло к жене.

– Уснули?

– Да. Они сегодня вместе с папой слепили нескольких снеговиков и здорово устали. Тот, которого они изваяли позади шале, великолепен, больше двух метров ростом!

– Твой отец надел на него свой шарф, так что я дала ему один из твоих, чтобы он не простудился. И у девчонок варежки промокли насквозь, придется купить им другие – эти пропускают влагу. – Клеманс потянулась и приникла к мужу. – Твои родители такие молодцы! И дедушка с бабушкой и, в то же время, телохранители. И относятся к этому вполне серьезно. Но вот когда они уедут…

– Да им спешить некуда. А потом можно будет пригласить Жана с Антуанеттой, они будут очень рады. Каждому свой черед!

Люк говорил с наигранным энтузиазмом, который тем не менее не обманул Клеманс.