Чужой выбор

– Сколько же это будет продолжаться, Люк? Мы вынуждены продавать шале, жить, не отходя друг от друга, в постоянном страхе, это ведь ужасно! И все из-за меня.

– Нет! Из-за этого несчастного психа, который вообразил, будто имеет на тебя какие-то права. Таких прав нет ни у кого, Клем, ни у меня, ни у других, и никогда не будет. Ты принадлежишь только себе самой!

– Не забывай: когда я выходила за Этьена, я поклялась любить его вечно, – вот он и держится за эту клятву.

– Да он просто умом тронулся, дорогая! Ну, на что он надеется, преследуя тебя, этот ненормальный?! Вернуть себе свое «достояние»? Ваша с ним история закончилась давным-давно!

– И тем не менее он очень опасен. А из-за меня вы все тоже оказались в западне.

Люк распрямился, сжал плечи Клеманс и встряхнул ее:

– Ты тут ни при чем, слышишь? Выбрось эту дурость из головы и запомни: ты – жертва, а не виновница. Поверь мне: мы сможем защититься, оградить от него нашу семью и все, что мы здесь вместе построили.

Люк отчеканил эти слова, стараясь, чтобы они прозвучали как можно убедительнее и успокоили жену; ему было больно за нее.

– Ох, Люк, ты такой… – прошептала она. – Если бы ты знал, как я тебя люблю!

Она прильнула к нему, и они несколько минут лежали, обнявшись, молча; каждый ощущал, как бьется сердце другого. Годы брака не притупили их чувств: они были влюблены так же пылко, как в первый день их встречи. Клеманс ясно помнила взгляд Люка в тот миг, когда он впервые переступил порог парикмахерской вместе со своим другом Виржилом. За все время, что она стригла их, сначала одного, потом другого, Люк смотрел на нее как зачарованный: он был покорен с первой же минуты настолько, что с трудом вспомнил код своей карты, когда настал момент платить. А на следующий день вернулся, уже один, чтобы пригласить ее выпить где-нибудь по рюмочке. Она согласилась только на чашку кофе в соседнем бистро, но там они обменялись номерами телефонов, – вот так и начался их роман.

– Знаешь, я сказала девочкам, что нам, наверное, придется уехать из шале, – сообщила Клеманс.

– И что они?

– Обе заплакали. И я вместе с ними.

– Дорогая, ну мы ведь обо всем уже переговорили.

– Не обо всем. Я прекрасно вижу, что Виржил огорчен, хоть и молчит. Конечно, он предоставил нам свободу действий, но я уверена, что для него это огромная потеря. Да, честно говоря, и для нас тоже.

– Почему? Ты что – боишься заскучать со мной и девчонками? Я ведь знаю, что у Виржила всегда полно разных забавных больничных историй и что он обожает наших девочек; знаю, что тебе очень приятно его общество, но…

– Люк! – воскликнула Клеманс, резко отстранившись от него. – Вот единственная вещь в мире, которую я не хочу слышать от тебя!

Он не сразу понял, в чем дело, и только миг спустя догадался, чтό она имеет в виду.

– Ой, прости… – пробормотал он. – Ты не подумай, что я ревную, это совсем не так… Извини, я круглый дурак! Нет, я вовсе не ревную к Виржилу и жалею только об одном – что это он спас тебя от Этьена, а не я. Как бы мне хотелось самому помочь тебе, стать твоим героем-спасителем! Но судьба распорядилась иначе: им оказался Виржил; мне это жутко обидно, но он тебя вызволил из беды, а это главное.

Клеманс успокоилась и даже улыбнулась ему, а он продолжал:

– Как бы то ни было, а Виржил относится к тем людям, которые всегда оказываются в нужный момент в нужном месте. Он и в лицее был точно такой же. И все же я никогда не завидовал ему. Наоборот, радовался его успехам – у девчонок, на экзаменах. Он великодушный, честный, смелый, я ему верю безраздельно. И вот доказательство: его бескорыстное отношение к этой проблеме – продаже нашего шале. Мне даже просить его не придется – Виржил откажется от него, если мне будет нужно, и не попрекнет ни единым словом, хотя привязан к этому дому всей душой. Кто бы на такое решился?! Честно говоря, он не просто мой лучший друг, он мне как брат, тем более что у меня нет родных братьев или сестер. Но…

– Ах, значит, все-таки есть какое-то «но»?

– Есть: я часто спрашивал себя, почему ты влюбилась в меня, а не в него?

– Откуда у тебя этот комплекс неполноценности? – иронически спросила Клеманс. – Разве я сравниваю себя с Филиппиной? Разве считаю себя ничтожеством, потому что не имею всех ее дипломов? Вовсе нет! И пусть она на десять сантиметров выше меня, пусть одевается намного дороже, что из этого? Я чувствую себя самой красивой женщиной в мире, когда ты на меня смотришь!

Люк радостно рассмеялся и снова обнял Клеманс. Она понимала причины его неуверенности, но он впервые заговорил о Виржиле так, будто сравнивал себя с ним, будто все достоинства, которые он признавал за своим другом, беспокоили его или пробуждали в нем ревность. Неужели он настолько подозрителен? Клеманс боялась даже мысленно допустить такую возможность. Значит, ей теперь придется следить за реакциями мужа, не слишком часто улыбаться Виржилу? О, только не это, – она ведь поклялась себе, что больше никогда не попадется в эту ловушку! Господи, ну почему все так изменилось, почему Этьен вернулся сюда, возник из прошлого, чтобы всех их свести с ума?! У Клеманс сжалось горло, она почувствовала, что вот-вот расплачется, и, зажмурив глаза, прижалась лбом к груди Люка, чтобы он не заметил ее слез.

Себастьен с удовольствием вдохнул дым своей сигареты, не спуская глаз с Виржила.

– Ну, давай рассказывай, старина… Ты женикогда не обедаешь за пределами больницы, это целое событие! Как прикажешь его понимать? Любовное свидание?

Виржил сдержал улыбку – его позабавила проницательность анестезиолога.

– И какое же местечко ты выбрал для сей торжественной трапезы?

– То, где меня оставят в покое.

– Тааак, значит, попался ты крепко! Но мне-то ты можешь сказать…

– И тогда уж об этом узнает все отделение.

– Понятно. Значит, это секрет, и речь идет о женщине.

– А зачем тебе это знать?

– Затем, что ты нуждаешься в мудром совете. Я – прирожденный бабник, а ты уже так давно хранишь верность одной женщине, что забыл, как это делается.

– Ну и храни свой опыт для себя, а я уж как-нибудь справлюсь сам.

– Ага, вот ты и признался! Она хорошенькая?

– Отстань, Себастьен, хватит!

Виржил уже не шутил, ему и в самом деле не хотелось говорить об этой встрече, которой он ждал с таким нетерпением. Взглянув на часы, он дружески хлопнул Себастьена по плечу.

– Ладно, я пошел, а ты смирись: ничего я тебе не расскажу. Вернусь примерно в половине третьего, мне еще нужно заполнить истории болезней. Если будет что-то срочное, позвони мне.

И Виржил направился к стоянке, не оглядываясь на Себастьена, который смотрел ему в спину. Он и в самом деле крайне редко покидал больницу в дневное время, будучи занят либо врачебными, либо административными делами у себя в отделении, и обычно обедал в больничной столовой. А если у него оставалось еще несколько свободных минут, обходил палаты, беседуя с пациентами. Но сегодня все было совершенно иначе.

Он долго крепился, но в конечном счете не выдержал и написал Хлое. Чтобы не ставить ее в неудобное положение – на тот случай, если она не захочет встретиться, – он решил не звонить ей, а послать эсэмэску, тогда ей не придется бормотать неискренние сожаления, чтобы отказаться от приглашения. Два часа спустя, он получил ответ: она согласилась. Виржил поспешил предложить ей дату и место встречи – ресторан «Бушон», на маленькой площади в центре города, рядом со стоянкой.

Когда Виржил вошел туда, в полной уверенности, что явился первым, Хлоя уже сидела за одним из столиков в зале, оформленном под бистро, рядом с монументальной деревянной стойкой.

– Я заставил вас ждать, – огорченно произнес он.

– Напротив, вы очень пунктуальны. Для хирурга это настоящий подвиг…

Она улыбнулась ему – любезно, но довольно равнодушно, и, как только он уселся, сразу приступила к делу:

– Я полагаю, вы хотите обсудить со мной ситуацию с шале? У моего брата как будто нашелся клиент, он ждет его решения, но мы сразу предупредили, что вы и ваши совладельцы еще не приняли окончательного решения. Тем не менее я уже начала подыскивать вам квартиру… Я правильно понимаю, что вы захотите купить для себя какое-то другое жилье?

Виржил, обескураженный этой в высшей степени деловой речью, помолчал несколько секунд и наконец ответил:

– Д-д-да, конечно…

– Не такое большое, не такое удаленное от города и на меньшей высоте?

– Я… я еще об этом не думал.

Хлою явно удивил его ответ: теперь она не понимала причины этого приглашения. А Виржил, ужасно смущенный и чуточку пристыженный, решился наконец рассеять это недоразумение:

– Откровенно говоря, то, что я хотел узнать, не имеет никакого отношения к проблеме жилья, и…

Он запнулся, подыскивая слова. Себастьен оказался прав: любовные шашни действительно не были его сильной стороной. И, решив, что лучше уж действовать напрямую, чем юлить, он выпалил, точно в воду бросился:

– В вашей жизни есть кто-нибудь?

Несколько мгновений Хлоя пристально смотрела на него, потом выпрямилась и, откинувшись на спинку стула, ответила:

– Любопытный вопрос. Возвращаю его вам.

– Да, – честно ответил Виржил, – я уже несколько лет живу с подругой, но эта история подходит к концу.

– Только не трудитесь мне рассказывать…

В этот момент подошел официант, чтобы принять заказ, и они обратились к меню; Хлоя выбрала рубленый бифштекс, а Виржил предпочел обжаренное филе-бар. Едва официант отошел, как Хлоя продолжила:

– …Не трудитесь мне рассказывать о ваших любовных переживаниях. Я давно знаю эту песню, мне слишком часто приходится ее слышать. Мужчина, связанный отношениями с одной женщиной, пытается соблазнить другую с помощью всяких патетических измышлений: он, мол, «на грани разрыва», он готов развестись «буквально завтра», – короче, он больше не любит свою подругу, его сердце свободно и нуждается в утешении. Но стоит только поддаться – а вернее, отдаться, – как он почему-то остается при своей сожительнице, при своих удобствах и своих привычках. Так что давайте-ка, доктор, поговорим о чем-нибудь другом, чтобы закончить наш обед мирно, без ссоры.

Изумленный Виржил молчал пару долгих минут. Наконец он напряженно выдавил:

– Вот как… Вы не очень-то лестно отзываетесь о мужчинах. Догадываюсь, что это объясняется печальным опытом.

– Именно так. И не хочу, чтобы меня считали легкомысленной дурочкой, которую ничего не стоит обольстить.

– Это я уже понял. Но у меня совсем другие намерения. Впрочем, вы и не похожи на легкомысленную дурочку, которую можно прельстить всякими россказнями. Напротив, вы очень четко изложили мне свой взгляд на вещи. Наверно, это объясняется вашей службой в армии… Могу я вам задать последний вопрос?

– Задавайте.

– Если бы я был свободен как ветер, вы позволили бы мне ухаживать за вами?

– Если бы да кабы…

Ответ прозвучал двусмысленно, но ему пришлось удовлетвориться и таким. Несколько минут они ели молча. Виржил смаковал филе, то и дело украдкой поглядывая на молодую женщину. Сегодня Хлоя убрала волосы в конский хвост и надела ирландский свитер с узором косичкой. То есть явно не старалась принарядиться для их встречи, разве только чуть-чуть подкрасила ресницы, подчеркнув красоту больших темных глаз. И никаких украшений, на запястье лишь большие сверхплоские часы. Разглядывая ее изящные нервные руки, Виржил попутно заметил маленькую папку на краю стола – раньше он не обратил на нее внимания. Неужели она действительно подбирала для него дом или квартиру? Заметив его взгляд, Хлоя объявила:

– Я вижу, вы не готовы продавать шале, верно?

– Думаю, мне все же придется: второй владелец – мой друг – хочет оттуда уехать, а мы с самого начала договорились, что с этим не будет проблем.

– Прекрасно. Тогда не желаете ли ознакомиться с тем, что сегодня выставлено на продажу?

И Хлоя открыла папку, но Виржил помотал головой:

– Не сегодня. Мне уже пора в больницу. Хотите что-нибудь на десерт?

– Нет, спасибо, только чашку кофе. Значит, если я правильно поняла, этот обед был затеян только ради…

– Ради удовольствия. Жаль, что вы его не разделили со мной.

Хлоя рассмеялась, обнажив передние зубы с щербинкой, придававшей ей вид девочки-подростка.

– Я этого не говорила! Очень милый ресторанчик, и вы – тоже.

– Как клиент?

– Да, как клиент.

Выйдя из ресторана, они вместе направились к стоянке, и Виржил проводил Хлою к ее машине. Он был подавлен своей неудавшейся попыткой обольщения, но признавал, что действительно несвободен. Навести порядок в собственной жизни – вот с чего нужно было начать. Иными словами, найти в себе мужество завершить долгую историю с Филиппиной, раз уж он увлекся другой женщиной. Да и что бы он стал делать, если бы Хлоя поощрила его ухаживания? Лгать, прятаться, обманывать, вести параллельную тайную жизнь? Нет, он искал совсем не того.

Но вправду ли онискал? Виржил мог смело сказать, что это не так. Однако упорное нежелание Филиппины вступить в брак и родить детей медленно, но верно подрывало их отношения. Он уже понял, что с этой женщиной семью не построишь, и мало-помалу начал отдаляться от нее.

Однако разрыв с подругой, которую он прежде страстно любил, с которой делил жизнь на протяжении нескольких лет, представлял собой такой кардинальный переворот в судьбе, что ему страшно было даже подумать об этом. Вдобавок их разрыв совпал бы с продажей шале – таким образом, он лишился бы всего, что прежде было смыслом его жизни. С другой стороны, разве он не держался этого мирного, размеренного существования лишь для того, чтобы всецело посвятить себя в первую очередь работе хирурга; все остальное было на втором месте. Встреча с Хлоей внезапно вырвала его из этого привычного русла. Он вдруг с некоторым восторгом обнаружил, что во время обычной встречи его сердце может биться гораздо быстрее, что в нем возникают нежданные, но бурные желания, заставляющие пренебречь своим благоразумием, своей сдержанностью. С первого же года учебы на медицинском факультете он преследовал лишь одну цель, потом достиг ее и методично, день за днем, шел этой трудной дорогой к совершенству. Слишком методично… «Да развлекись ты хоть чем-нибудь!» – часто говаривал ему отец Люка. И верно: ему никогда не хватало фантазии или времени, чтобы дать себе волю и разгуляться вовсю.

По дороге в больницу он поймал себя на том, что насвистывает, чего с ним никогда не случалось. И он решил, что это добрый знак.

Днем Филиппине понадобилось съездить в город; она воспользовалась этим, чтобы закупить побольше продуктов, и предложила Клеманс подвезти ее домой после работы. Таким образом, Люк мог задержаться у себя в автосалоне ради дополнительных встреч с клиентами. Сумеречная мгла уже окутывала вершины гор, когда молодые женщины ехали домой; в пути у них завязался откровенный разговор.

– Дорога, конечно, трудная, но как подумаю, что придется расстаться с шале, прямо сердце болит! – твердила Клеманс.

Это стало для нее подлинным наваждением: она чувствовала себя виноватой в случившемся, что приводило ее в отчаяние.

– И все это из-за человека, которого я ненавижу! Какая несправедливость!

– Мы это уже сто раз обсудили, Клеманс, и никто тебя ни в чем не винит.

– Да, но пострадаете-то вы все! Люк и Виржил так любят лыжные прогулки, привыкли все делать вдвоем, сообща, а теперь лишатся этого. Даже девочки – и те переживают, им будет вас не хватать.

– Ничего страшного, просто начнется другая жизнь, у которой будут свои преимущества…

Клеманс покосилась на Филиппину, сосредоточенно смотревшую на дорогу. И впервые спросила себя: а так ли уж приятно этой женщине их совместное проживание? Может, она втайне радуется тому, что наконец-то останется наедине с Виржилом? И тогда у него на глазах, слава богу, не будут вертеться двойняшки, внушающие ему такое сильно желание иметь своих собственных детей.

– И ты наконец-то сможешь побыть с Виржилом наедине, – бросила она нарочито веселым тоном.

– Да… Хотя в последнее время он что-то… Во время того уикенда в Париже он был какой-то рассеянный, мрачный и не очень-то любезно обходился с родными. А ведь поехал туда, чтобы помириться с ними, но ничего путного из этого не вышло. Его дядя иногда бывает чересчур назойлив, а отец недостаточно ласков, хотя оба они в высшей степени достойные люди. Умные, блестящие, а если и амбициозные, то тем лучше для них! Я лично не считаю это пороком. А Виржил чересчур прямолинеен и несговорчив.

– Он просто не разделяет их мнение. Люк мне рассказывал, что Виржил уже в шестнадцать лет взбунтовался против родных. Ему хотелось веселья, семейного тепла, а они были холодные и чопорные. Вот он и проводил все свободное время у родителей Люка, там можно было и смеяться вволю, и делать все что хочешь. Эти семьи принадлежали к разным слоям общества, как ты могла убедиться.

Клеманс произнесла последнюю фразу без всякого сарказма, однако ее слова уязвили Филиппину. Она терпела присутствие в шале Вероники и Кристофа, но не питала к ним симпатии и редко смеялась над их шутками. Горячая привязанность Виржила к этим людям часто раздражала ее.

– Ой, смотри, лиса! – воскликнула Филиппина.

Зверек кинулся прочь, и Клеманс успела заметить только рыжий промельк на снегу между елками. Сумерки сгущались; Филиппина включила фары и нажала на кнопку обогрева, чтобы в салоне было потеплее.

– Какая холоднющая зима! – со вздохом сказала она. – Скорей бы уж весна наступила.

Сегодня она надела очаровательный меховой ток[12], и он был ей очень к лицу. Клеманс слегка завидовала тому, что эта парижанка сохраняет элегантность даже здесь, в горах. Но подражать ей даже не пыталась, она предпочитала собственный стиль.

– Мне показалось, что Виржил уделил слишком много внимания этой особе из риелторского агентства, – внезапно заявила Филиппина. – Ты заметила?

– Да меня же не было дома, когда она приезжала. Ну и как она выглядит?

– На мой взгляд, ничего особенного.

Заинтригованная, Клеманс посмотрела на Филиппину, но та не обернулась к ней, ее взгляд был устремлен на дорогу. Она ничего не добавила, как будто эта тема не стоила внимания, но, видимо, затронула ее неспроста: «особа» явно не давала ей покоя.

Они доехали до шале, но Филиппина не спустилась на машине в гараж, а припарковала ее у входной двери, чтобы сначала выгрузить покупки. Снегопада не было уже три дня, зато во всей долине подмораживало, и окружающий пейзаж, от деревьев до кровель шале, выглядел призрачно-застывшим. Клеманс перенесла из машины в дом пластиковые бутыли с водой и зажгла свет в кухне. Двойняшки еще не вернулись: Вероника и Кристоф собирались повезти их в кино, а потом на каток, чтобы как-то занять вторую половину дня среды[13].

Вернувшись к машине, чтобы забрать последние пакеты из супермаркета, Клеманс спросила Филиппину: «Хочешь, я разожгу камин, когда разберусь с покупками?» И добавила:

– Раз уж мы приехали первыми, давай выпьем по рюмочке. Вдвоем…

Не успела она захлопнуть дверцу внедорожника, как рядом с ней возникла чья-то тень, и мужской голос прошептал ей на ухо:

– Мне нужно с тобой поговорить, моя Клеманс!

Клеманс обернулась и с ужасом обнаружила перед собой Этьена в толстой парке, который улыбался ей во весь рот.

– Всего на минуточку, только ты и я, идет? Пора подвести итоги…

И он схватил ее за руку. Клеманс отбивалась изо всех сил. Филиппина, которая запирала внедорожник, тотчас среагировала: обогнув машину, она попыталась встать между Этьеном и Клеманс, крича:

– Вы с ума сошли! Оставьте ее в покое!

В этот момент уличные фонари, которые автоматически включились в момент приближения машины, погасли. Теперь пространство перед крыльцом освещали только два квадрата света, падавшего из окон шале.

– Пошла вон, сука! – взревел Этьен.

Теперь он уже не улыбался и, не выпуская Клеманс, грубо оттолкнул Филиппину. Та пошатнулась, но все же устояла на ногах и сунула руку в карман с криком:

– Я вызову полицию!

Угрожать Этьену было опасно, но, в отличие от Клеманс, Филиппина этого не знала. В три прыжка Этьен оказался перед ней, схватил за горло и отшвырнул к машине, о которую она сильно ударилась.

– Не суйся не в свое дело, это моя жена, сами разберемся. Поняла?

Его голос дрожал от ярости. Клеманс бросила взгляд на крыльцо, прикидывая, успеет ли она добежать до него и запереться в доме, чтобы позвонить в жандармерию. Но оставить Филиппину здесь, лицом к лицу с разъяренным Этьеном… нет, невозможно. Впрочем, он и не дал Клеманс времени на раздумья: подбежал к ней и, схватив ее руку, вывернул ей за спину.

– А ну, пошла со мной, или будет хуже… Моя машина стоит за шале, выше по склону. Мы в нее сядем и поговорим, вот и все.

Вывернутая рука причиняла жгучую боль, но Клеманс все-таки сохранила присутствие духа.

– Никуда я с тобой не пойду, – с трудом выговорила она.

Как ни странно, Этьен вдруг выпустил ее. Обернувшись, Клеманс увидела, что Филиппина садится в свой внедорожник, но не успела она захлопнуть дверцу, как Этьен яростным рывком распахнул ее.

– Долго ты еще будешь мне надоедать? – рявкнул он, вытащил Филиппину из машины и закатил ей такую жестокую оплеуху, что она отлетела к крыльцу, рухнула на ступени и, громко вскрикнув от боли, разрыдалась. Клеманс рванулась к ней, но Этьен снова стиснул ее руку.

– Теперь твоя подружка нам не помешает, так что давай-ка лучше иди за мной!

Клеманс хорошо знала своего бывшего мужа: она уловила в его голосе легкую нерешительность, которой тут же и воспользовалась:

– Ты слишком далеко зашел, Этьен.

А Филиппина рыдала, держась за плечо, не в силах встать. Ее меховой ток валялся на снегу, пуховик распахнулся.

– Уходи, уходи! – настойчиво твердила Клеманс. – Ты же видишь, я должна отвезти ее в больницу, у нее шок. Она не может сидеть тут вот так, на холоде…

– Ничего, подождет, – возразил Этьен. – Мне вон сколько пришлось ждать. Господи, неужели ты не можешь уделить мне каких-нибудь пятнадцать минут?!

Он прижимал ее к себе, хрипло дыша. Клеманс почувствовала, что он лезет ей под юбку, и стала отбиваться. Если он доберется до ее тела, его уже не остановить.

– У нее, кажется, что-то сломано, она вот-вот потеряет сознание. А обвинят тебя… Не усугубляй ситуацию, Этьен!

Клеманс наконец удалось чуть отстраниться от него, хотя он не давал ей двинуть руками. У нее так бешено стучало сердце, что трудно было дышать. Она помнила, что Этьена бесполезно запугивать или умолять, а главное, нельзя показывать, что ты боишься: это, наоборот, еще больше возбудит его.

– Ты не заслуживаешь, чтобы я с таким трудом отвоевывал тебя! – закричал он и, подняв руку, отвесил Клеманс легкую, но оскорбительную пощечину, какими награждал ее прежде, – никакого сравнения с тем жестоким ударом, которым он свалил с ног Филиппину. Потом развернулся и пошел в сторону ельника за домом, свирепо топча хрустящий снежный наст. Когда его силуэт растаял в темноте, Клеманс еще несколько секунд постояла, прислушиваясь, а потом подбежала к Филиппине и опустилась на колени перед ней.

– Не бойся, сейчас я позвоню в «скорую». Тебе очень больно?

– Очень… но ничего, я потерплю. Я немного успокоилась, когда поняла, что тебе удастся от него отделаться. Похоже, у меня сломано плечо.

– Ты можешь встать?

– Попробую. Здесь нельзя оставаться, – вдруг он вернется…

Клеманс обхватила Филиппину за талию, помогла встать, и они медленно поднялись по ступеням. Надежно заперев дверь шале, Клеманс вызвала «скорую помощь» и жандармов, затем позвонила Виржилу и, наконец, Люку. Разговаривая с ними, она следила за мертвенно-бледной Филиппиной, которая осторожно присела на краешек дивана.

– «Скорая» приедет очень быстро, – утешила она ее. – А Виржил встретит тебя в больнице и отведет на рентген. Все будет хорошо, вот увидишь.

Она закрыла внутренние ставни и наконец-то перевела дух, чувствуя скорее облегчение, чем злость. Ей дважды удалось отделаться от Этьена – когда он нежданно заявился в шале и сегодня вечером. Но третьего раза быть не должно! Теперь она твердо решила привлечь его к судебной ответственности, чтобы он больше не смел ее преследовать. А что касается Филиппины, то за ее ушибы и раны ему придется ответить по всей строгости закона. И все-таки – на что же Этьен надеялся? Неужели он настолько безумен, что вообразил, будто она, Клеманс, безропотно пойдет за ним и согласится «поговорить»? Она вспомнила, как он шарил по ее телу, пытаясь залезть под юбку, и гадливо передернулась. Пощечина, которую он ей влепил, разбудила воспоминания о жизни с ним, о тех ночах, когда он насиловал ее, в полной уверенности, что она это любит, о приступах ревности, о слежке и допросах… И как только она могла все это терпеть?!