Офицеры. Книга вторая. У края

Напрасно он опасался. Все довольно скоро разрешилось само собой. По рекомендации начальника клуба замполит четвертого дивизиона курсантов взял Костика «на карандаш», вызвал к себе и обо всем обстоятельно расспросил.

На выборном комсомольском собрании дивизиона вышел на трибуну неприметный парнишка Владимир Бобов и тихо произнес:

– Есть предложение избрать в состав комитета ВЛКСМ нашего дивизиона следующих товарищей…

Проголосовали списком. Все дружно подняли руки. Первый курс. Никто и никого толком не знал. Не понял никто, откуда этот самый список взялся, кто в нем. Больше всего многих курсантов радовало то, что сами они в комитет не попали. Ни к чему им вся эта лишняя обуза и бумажная канитель. Они пришли учиться…

Второй в списке значилась фамилия Костика. Одним поднятием рук его сотоварищи вознесли Баталова на очередную высоту, сами того не осознавая, сунули ему в руку счастливый билет на трамвай желания. И дружно помахали ему вслед ручкой…

Бурно обсуждая все, что угодно, и только не само состоявшееся голосование, курсанты покинули аудиторию под номером 315, где проводилось собрание. Остался вновь избранный состав комитета комсомола четвертого дивизиона.

На правах старшего товарища первое заседание комитета повел сам замполит, чтобы уверенно довести судно до нужного причала:

– Предлагаю секретарем нашего комитета избрать Баталова Константина Григорьевича.

Мало кто из курсантов, оставшихся в зале, знал более одного сидящего с ним в первом ряду товарища. А потому предложенная им кандидатура Баталова особо никого не всколыхнула, не вызвала бурного противления. И снова дружно все проголосовали «за».

Раскрасневшийся Костик заверил всех, что приложит максимум усилий и оправдает их высокое доверие.

Тягостный для многих Курс молодого бойца пролетел мимо его сознания. Баталов с головой ушел в комсомольскую работу. Его видели то в одном месте, то в другом. Костик деятельно собирал необходимые сведения, учетные данные, составлял списки…

Особенно его занимала подготовка к праздничному концерту на день Присяги. Точнее, привлекал не сам концерт, а возможность манипулирования его подготовкой в своих корыстных целях.

– Товарищ подполковник, – на второй же день предложил он, – у нас есть возможность договориться с Домом офицеров. Покажут они у нас несколько номеров в своих костюмах. Будет здорово…

– Это ты ловко придумал… – расцвел замполит.

Не очень-то у него радостное поутру настроение сразу заметно улучшилось. С концертом имел он одну головную боль. За месяц из ничего слепить конфетку. А тут предлагают готовую обертку.

За хоровым пением дело у них не станет. В организованном стаде и бараны научатся складно блеять, нашлась бы на то воля. С пяток добавить к хору отдельных номеров, и дело на мази.

– Хитер ты, Баталов, на чужом горбу в рай выезжать, – весело рассмеялась Наталья Павловна, нисколько не озаботившись его предложением. – Молоток… гвозди чужими руками забивать…

Возникла необходимость, и у парня «нарисовался» свободный выход в город. Выдали ему документ, чтобы всякий раз не искать для него увольнительные записки и не выписывать их…

Вместо тягостных занятий на плацу и нудной чистки оружия Костик деловито сновал между училищем и Домом офицеров, не обделяя своим вниманием уютную квартирку на Томаса.

Временами в клубе училища появлялась Наталья Павловна и своим приходом вносила оживление. Незадолго до Присяги на предварительный прокат программы пришла с нею тоненькая девушка, села в первые ряды и за все время не проронила ни слова.

– Кто был с тобой? – поинтересовался Костик вечерком.

На днях они по взаимному согласию перешли на «ты».

– Губа у тебя не дура… – усмехнулась женщина. – Заприметил ястреб голубку. – Женись на ней, – будто в шутку, окидывая парня испытывающим взглядом, предложила она, – и тебе генеральские погоны по жизни будут обеспечены.

– Да ты «гонишь»! – не поверил ей Баталов.

Наталья Павловна безразлично пожала плечами и не ответила, томя его неведением. Пройдет время, и она еще пожалеет о своих опрометчивых словах. А пока она еще весело смеялась над ним…

5

Проводив глазами киевский поезд, отходящий под звуки марша «Прощание славянки», Славка нерешительно потопталась на месте. Несмотря на клокотавшую внутри злость, девушка заметила, как вдоль забора металась та самая миниатюрная блондиночка, про которую она спрашивала, но вразумительного ответа не получила.

– Опоздала… – отстраненно подумала девушка. – Ваш поезд, милочка, тю-тю. Поезд Москва-Воркотю давно в путю…

Качнувшись влево, Славка зашагала к подземному переходу. Через тридцать шагов ей предстояло решить, куда свернуть: идти прямо к выходу в парк на Куликово поле или влево до выхода на Привокзальную площадь. Пошла она прямо.

– Ты? – Ната удивленно моргнула, глядя на нее, на бутылку шампанского и на коробку шоколадных конфет в ее руках.

– Отпразднуем мою свободу! – со злой веселостью выдохнула нежданная гостья. – Или ты мне не рада, а?

Хозяйка протянула к ней обе доброжелательные руки:

– Есть люди, Славка, которым я рада всегда. Ты в их числе.

– К счастью или к несчастью, – протянула Славка и замолчала.

На тумбочке она заметила заколку для галстука. Ту самую, что она не обнаружила на муже, но сразу особого значения не придала.

– Я думала, ты отправилась в путешествие в спальном вагоне.

Не отвечая, Славка прошла на кухню в надежде найти улики. Кругом царил идеальный порядок. Однако это еще ни о чем ей не говорило. Выхватив из подставки нож, девушка сгруппировалась.

– Ната, ты – шлюха! – изменившимся голосом произнесла она. – Тебя прямо сейчас порезать или после того, как ты сама мне все расскажешь?! – с угрозой выплеснула Славка из себя. – Шлюха…

Ее перекошенное злобой лицо стало неузнаваемо некрасивым. Из утонченно воспитанной девушки она невероятным образом превратилась в одну из ярких представительниц городской шпаны, умеющей не только мастерски выражаться площадной бранью, но и пускать в ход при первой необходимости острые коготки, яростно сжатые кулачки и даже крепко зажатые в правой или в левой руке, а то и в обеих ладонях одновременно заточенные предметы.

– Попишу! Век воли не видать!

Кого-то другого вид разъяренной фурии мог удивить, но только не Нату. Она знала, что до тринадцати лет Славка жила с больной матерью в Чите, водила дружбу с нехорошими, мягко сказать, парнями, со всяким хулиганьем. Девчонке уготована была прямая дорога в «ночные бабочки», что кучно ошивались возле кабаков и ресторанов. С ее божественной фигурой Славка могла занять место в «Даурии», где собирались местные воры «в законе» и авторитеты.

– Сука, ты меня на всю жизнь запомнишь! – острый кончик мелькнул в опасной близости от лица хозяйки.

Невольно отступая назад, Ната напряженно следила за тем, как виртуозно Славка перекидывает нож из одной руки в другую. Еще не утратила она навыков, приобретенных в уличных потасовках, в ту пору, когда малолетки дрались район на район.

Возможно, по ней «плакала крытка» для несовершеннолетних. Все чудесным образом изменилось со смертью матери. Чувствуя скорое приближение конца, женщина подозвала девчонку к себе, передала записку в запечатанном конверте и простенькое кольцо.

– Найдешь Мартова Владлена Сергеевича. Скажешь ему, что ты от меня. Дай прочитать письмо. Все, что я еще могу сделать для тебя. Я была тебе не очень хорошей матерью. Поступи на этот раз так, как я тебе сказала. Иначе, девка, пропадешь ты одна…

И пропала бы Славка. Уже искала ее знакомая до боли и ужаса инспектор по делам несовершеннолетних правонарушителей. И отправили бы ее в детский дом, откуда прямая дорога шла в…

Да плюнула девчонка на все и махнула в Москву. Долго ехала она, на перекладных. Добралась. Денек пошаталась по столице и покатила в Тирасполь, где Славка нашла Мартова, который ее, всем на удивление, по-быстрому удочерил.

– Шлюха, ты меня знаешь давно, – тончайшее лезвие ножа с поразительной легкостью вспороло ткань шелкового халата. – Я не шучу! – вторая полоска органично легла крест-накрест первой.

И вправду, знакомство их длилось не один, не два года. Славку нарочно привели в балетную студию, чтоб избыть мальчишескую угловатость в ней и неуклюжесть движений, выработать осанку и по возможности придать необходимую для девушки ее положения и возраста грацию, заодно поднабраться хороших манер.

– Ты спишь с моим Баталовым, дрянь!

С силой вогнанный в дверной косяк нож мелко завибрировал, а Славка рухнула на пол, по-девчоночьи громко разревелась.

– Выпей! – Ната протянула стакан, куда на донышко плеснула порцию коньяка. – Легче станет…

Постукивая зубками по стеклу, Славка проглотила все махом, закашлялась, замахала руками.

– Ты же, дрянная девчонка, – женщина укоризненно качнула головой, – с самого начала знала, что у меня с Костиком связь. Тебя это не остановило. Ты начала с ним встречаться. Ты делала вид, что не в курсе наших отношений. Тебя все устраивало…

Славка хотела возразить, но не нашла, что сказать. Все было так или почти так. А хозяйка продолжала наступать на нее:

– Ты знала прекрасно, что твой Баталов далеко не убежит, если ты его от себя погонишь, а за утешением приплетется, придет ко мне, приползет на четвереньках. Я же для тебя не совсем чужой человек. Мне его можно на время доверить…

По лицу девушки пробежала гримаса судорожной усмешки. И тут старшая подруга оказалась права. В ней всегда присутствовала внутренняя уверенность в том, что муж не будет искать утех где-то на стороне, заводя легкие интрижки с легкомысленными девицами. Не станет бегать по всяким бабам, имея столь классную и стильную любовницу, как Ната. Бывшую любовницу, думалось ей…

– Тебе было удобно, и ты делала вид, что ничего не знаешь. А теперь все маски сорваны…

Достав второй стакан, Ната налила и себе. Признаться, и ей нелегко. Гораздо проще, когда все знают, догадываются, но ведут себя, будто ни о чем не ведают. Так намного легче смотреть в глаза друг другу. А после подобных откровенных признаний…

– Ты сейчас можешь уйти и всегда делать вид, что мы с тобой по жизни незнакомы. Я не обижусь. И Баталова своего забирай. На нем свет клином не сошелся. Было бы еще из-за кого…

Ната опустила руку с пустым стаканом. Кажется, все сказано. Занавес придется опускать и разбирать декорации. Жалко, что за окончанием спектакля последует опустошение. Сидящая перед нею девчонка давно превратилась в неотъемлемую часть ее жизни.

Славка была ее семьей. И семья рушилась. Зря она не прогнала Баталова еще ночью. Не подумала. Забыла ослепленная чувством ревнивого соперничества о том, что девчонка для нее значит много больше, чем ее неверный и ветреный муж.

– Следы за собой надо заметать, – буркнула Славка, «хлопнув» второй стакан. – Дернул же меня черт к тебе зайти…

Хозяйка открыла дверцу навесного шкафчика. Под порезанной тканью халата проступили капельки крови. А она сразу не заметила и не поняла, что кончик ножа глубоко процарапал ей кожу.

– Ты могла меня прирезать…

– Запросто! – охотно кивнула Славка, снова наполняя стакан.

Лет восемь назад одна девица из их хулиганской шайки за сущий пустяк прирезала свою товарку. А тут шикарный повод…

На перегоне Раздельная-Котовск все поезда шли без остановок и, разгоняясь, летели вперед с шелестящим свистом. Вагон слегка покачивало. Изредка постукивало. Открыв глаза, Рэм смотрел в окно, не вслушиваясь в ничего не значащий, никчемный разговор.

– Лады, мужики, – он рывком поднялся. – Я тут среди вас лишний. У вас свой базар, а у меня полное отсутствие интереса к вашему товару. Саша, я буду в нашем вагоне…

В служебном купе, артистически жестикулируя руками, Вова Бобов развлекал проводницу, девушку из студенческого отряда. Пухленькая, с полными щечками, она мило, застенчиво улыбалась и смущенно краснела.

– Вы про все интересно рассказываете…

На столике стояли два стакана с чаем, заварные пирожные и краснобокие яблоки. Яблоки продавали на каждой станции. Они стоили дешевле посуды, вместе с которой их предлагали. Грецкие орехи шли чуть дороже…

В купейных вагонах – чистота вовсе не та, дорожки в них лежат выцветшие и потертые. А в плацкартных паласов не наблюдается.

Подумав, Рэм остановился в рабочем тамбуре, где потише, и долго стоял, раскачиваясь вместе с вагоном, баюкая незатихающую душевную боль. Дина, увы, не пришла, чтобы проводить его.

Между ними, выходит, все кончено. Возврата к прежнему не произойдет. И лишь прошлое всегда будет преследовать его…

Молодые лейтенанты собирались кучками, живо припоминали курсантские годы. Набралось за четыре года, о чем вспомнить.

– Про обкатку танками не забыли? Как Лешка наш залег на дно окопа, закрыл наглухо голову руками, орал благим матом, не хотел вылезать? Вот смеху-то было! Втроем выталкивали его!..

– А как метали гранаты? Паша кинул, рука сорвалась, граната улетела всего метров на десять, осколки над головами свистели. Взводный приказал Пашу близко к огневому рубежу не подпускать, велел нарезать ему деревянных чурок, тренироваться в сторонке.

А на память Рэму пришло схожее. Только из его суворовского прошлого. На занятиях по тактической подготовке им показали, как обращаться с взрывпакетами. Санька Белоусов чиркнул, поджег фитиль и, как малое дитё, смотрел на то, как, шипя, горит шнур.

Жора Васильев не выдержал, как заорет: «Бросай! Бросай!». А Санька, медленно поднимая глаза, в ответ ему: «А?». Руку он едва успел разжать, как рвануло. Кожу с ладони содрало, лицо опалило. А не успел бы Санька ладошку раскрыть, остался бы без кисти. Долго потом смеялись, вытирая слезы. И смех и грех…

– Рэм, помнишь, как пожар на складе боеприпасов тушили?

Ему ли не помнить? Не в тот ли день появились у него первые седые волосы? Юрка Пашутин стоял на посту. Баловался, кидал он горящие спички в тополиный пух. Нашел себе детскую забаву…

…Выездной караул. Учебный центр. В лагере больше никого, кроме наряда по парку, их караула и прапорщика, дежурного по учебному центру. Шел десятый час вечера. Серело…

Вместе с отчаянной трелью телефонного звонка в караульное помещение ворвалась тревога. О ней еще не высказались вслух, но она незримо уже заполнила все пространство. Неурочный выход на связь часового обычно ничего хорошего не предвещал.

– Пожар на посту! – пыхнуло страшной бедой из трубки.

– Караул, «В ружье»! – машинально скомандовал Рэм. – Пожар на посту! – добавил он для пущей ясности. – Володя, на связи!

Весь караул-то состоял из четырех человек. Один пост. Три караульных и начальник караула. Негусто…

На ходу заряжая оружие, закрывая глаза на нарушение Устава, они похватали огнетушители. Никульский остался на охране и на телефонах. О чрезвычайном происшествии Рэм приказал никому не докладывать. Слишком подозрительным показался ему голосок Пашутина. Не сам ли Юрок дел натворил. Сперва хотелось во всем разобраться, не навредить бы в спешке ненароком парню…

Вдвоем рысью, грохоча сапогами, летели к парку. Пылала сухая трава, огонь хищно подбирался к хранилищу, жадные рыжие язычки лизали деревянные ворота. Если они загорятся, то…

Бедолага Пашутин лопатой из пожарного щита отбивал атаки песком, присыпая им очаги. Дневальные по парку поливали огонь из огнетушителей. Да много ли толку от них, баллонов с пеной, в жаркую пору, когда все вокруг высохло до самого земного ядра.

Огнетушители быстро выдохлись и, плюнув напоследок ржавой струйкой, заткнулись. Отбитый в одном месте, огонь копил силу на другом краю и, подгоняемый ветерком, набирал скорость.

– Дрова! – мрачно сплюнул Серега Беляев, посыльный при дежурном прапорщике. – Приехали. Сгорит к чертовой матери.

Все понимали, что дело – труба. И помочь им никто не в силах. Хоть звони, хоть не звони. Покуда из города приедут пожарные, одни головешки останутся. После того, как рванут боеприпасы.

А чему дружно рвануть, на складе лежало в избытке. Битком набит был он взрывчатыми веществами. Пиротехнические средства для имитации. Патроны, боеприпасы для АГС-17, автоматического станкового гранатомета. Всего и не перечислить.

– Я нечаянно, я нечаянно… – жалко скулил Юрка Пашутин, одновременно мужественно защищая ворота.

Доигрался он. Не успел притоптать вспыхнувший пух, понесло пламя ветерком, побежали проказливые огоньки во все стороны, озоруя и расширяя круг, злорадно надсмехаясь над часовым.

– Надо что-то делать, Рэм, – суетливо топтал траву ногами Вова Полуэктов. – Надо что-то делать, не стоять!

Треба щось робыты. Конечно, Рэм прекрасно это понимал. За все придется отчитываться именно ему. Точнее, держать ответ на пару с Пашутиным. В любом случае, за все ответственен начальник караула. В вину ему инкриминируют и то, что он сразу не сообщил о пожаре по команде. Хоть оно практически ничто и не меняло…

– Печать, Юрка, стереги! – пошутил Рудь, сбивая пламя снятой с себя хлопчатобумажной курткой.

Сказал, как бы в насмешку, но, по сути, Андрей был прав. Весь охраняемый объект мог дотла сгореть, но если останется в целости и сохранности фрагмент двери с нетронутым слепком печати, никто не сможет обвинить часового в том, что тот проник на склад, похитил ценности и, заметая следы, все поджег.

– Вынь «краник» из штанов, лей! – зло кинул Витя Щербаков.

– Иди ты! – угрюмо огрызался Юрка, живо перебегая на другое место, где огонь, воровато озираясь, подбирался к стенам.

Их собралось у склада по кругу семеро, но силы-то оказались неравными. Голыми руками им огненную стихию никак не одолеть. Рано или поздно она одержала бы над ними победу, отпраздновала бы грандиозным фейерверком, салютуя в честь разгильдяйства…

– У заправки стоит поливальная машина, – будто проснувшись, заявил Витя Шпак. – Я слышал, что она завтра пойдет на огороды. У меня е отмычка. Я трошки пробовал, заводил…

– И кому ты раньше молчал? – чертыхнулся Игорь Коломийцев.

Впрочем, и так все и все поняли. Витек, будучи дневальным по парку, залез в машину, слегка нарушил пару положений Устава. Побаивался парнишка, что и на него могут «бочку покатить».

– Бегом, гони ее сюда! – округлил глаза Серега Пустовит.

– А як бы опосля…

Нерешительно переминаясь, Шпак давал ясно понять, что не имеет большого желания брать на себя ответственность.

– Давай, давай! Теперь я за все в ответе! – Рэм усмехнулся.

Из двух зол ему лучше выбрать меньшее. Если склад удастся им отстоять, отвечать за остальное станет намного легче.

– Не стоять, не стоять! Отсекай огонь от склада!

С помощью техники им удалось справиться. Мощные водяные струи придавили языки пламени, заставили отступить, выдавили коварного супостата на выжженную полосу, где тот выдохся.

– Ух, зараза! – Шпак рукавом вытер пот с лица. – Думал, щось ничого не выйде.

– Печать цела! – доложил Юрка Пашутин.

Покусывая нижнюю губу, начальник караула обошел весь склад. Охраняемый объект не пострадал. Однако на прилегающей к нему территории остались следы пожара. От них хотелось бы избавиться. Чтобы ни у кого не возникало излишних вопросов.

– Витя, заправь агрегат водой… – распорядился Рэм.

После недолгого раздумья, он расчертил границы, где черный дерн следовало заменить на новый, а где просто снять, расчистив площадку от гари. Работали они всю ночь и весь день…

Выслушав очередную байку Баталова, Сашка поднялся.

– Я пойду…

– Место свободно, – ткнул пальцем Костик. – Оставайся. Что ты забыл среди едущей в плацкарте серости? Твое место со мной. Мы должны держаться вместе. На кой ляд тебе сдался Валишев? Он из быдла, из скотского стада. Быдло всегда быдлом останется…

Увесистый кулак Григорьева угрожающе сжался. Казалось, еще одно слово, и Сашка приложится от всей души.

– Сволочь ты, Баталов. Как родился ты сволочью, так сволочью и вырос. Жалко об тебя руки марать…

Посланная с силой дверь с грохотом закрылась. Костик нервно поежился. Душевного дискомфорта ощутимо прибавилось. Рука сама потянулась к бутылке. Оставшись один, он испугался. Ему показалось, что все его бросили. Жена. Друзья. Нет, друзей у него, если честно, то не наблюдалось. Имелись приятели…

Несмотря на бурный протест со стороны девушки, Бобов за руку бесцеремонно тащил ее по коридору, считая, что возникшего между ними знакомства за чашкой чая вполне уже достаточно для того, чтобы не обращать внимания на ее чувства и желания.

– Вот и мы! – торжествующе улыбнулся Вова, и Баталов облегченно вздохнул.

Нет, он не остался один. Жизнь продолжается, и надо по самой полной программе пользоваться удобным моментом.

– Наливай! – подмигнул он Вове.

– Леночка, до дна, до дна! – Бобов чуть ли не силком заставлял девушку пить, а Костик же тем временем за спиной проводницы, нехорошо ухмыляясь, в стакан с «Пепси-колой» вливал коньяк.

– Ух! – раскрасневшаяся девица схватилась за протянутый ей стакан со сшибающим с ног коктейлем.

– Между первой и второй промежуток небольшой! – с коварной улыбочкой провозгласил Баталов.

И Леночка покорно приняла посудину. В голове у нее шумело, появилось ощущение легкости и простоты в общении с почти незнакомыми ребятами. Отлетели в сторону робость и смущение, их она всегда прикрывала напускной холодной строгостью.

– Какая я стала вся пьяная! – тоненько хихикнула девушка, будто вовсе не замечая того, что вороватая мужская рука забралась под форменную рубашку и втихаря шарила по ее телу.

Не пожелала она обращать внимания на сущий пустячок.

– Леночка, у тебя чудные ямочки, когда ты улыбаешься! – Костик жаркими губами дотронулся до ее пухленькой щечки.

Не встречая сопротивления, он ладонью накрыл трепещущую грудь, сдвинув в сторону чашечку лифчика.

– За них надо выпить! – Бобов вновь протягивал наполовину наполненный стакан. – За ямочки, за ямочки!

Пока Леночка пила, Баталов неторопливо расстегивал пуговки на ее рубашке. Он не боялся того, что его оттолкнут, что деваха начнет возмущаться. Костик считал себя знатоком людских душ, полагал, что тонко разбирается в человеческой психологии.

Еще во время посадки он заметил, как проводница смотрит на него и на Миру заискивающими глазками. Хозяйка вагона чутко распознала в них представителей высшей элиты, к коей он себя с некоторых пор небезосновательно причислял.

Негромко щелкнула застежка бюстгальтера, тонкие лямочки соскользнули с полноватых округлых плеч. Высвобожденные из плена туго налитые груди тяжело колыхнулись.

– Ух ты! – Бобов широко раскрыл восхищенные глаза.

– Иди, погуляй! – сердито шикнул на него Баталов. – Не мешай!

Не дожидаясь повторного приглашения покинуть сцену, Вова скромно удалился, притворив за собой дверь.

Ему не привыкать к пренебрежительному отношению. Он свое доберет. Дружба с Баталовым дала ему многое. Все их товарищи едут в плацкарте, а он – в спальном вагоне. Разница есть…

Уходя, проводница оставила дежурное освещение. Тусклый свет отбрасывал блеклые тени на лицо сидящего у занавешенного окна молодого человека в новенькой лейтенантской форме. Хотя, по внешнему виду, по много повидавшим глазам ему давали далеко за двадцать. Несколько старовато выглядел парень для выпускника военного училища. И, в самом деле, Шустрик через пару месяцев готовился отпраздновать юбилей, свое двадцати пятилетие.

До поступления в высшее артиллерийское училище Ваня успел отслужить срочную, и года его неуклонно поджимали. Он оказался старше своих однокурсников почти на четыре года.

– Ванька, ты не знаешь, – в узкий проем приоткрытой двери просунулась всколоченная голова парня в расстегнутой до пупа защитной рубашке, – хозяйка наша на водку, случаем, не богата?

По всей видимости, ребята так разогнались, кидая по сторонам один за другим громкие тосты, что горючее в баках иссякло.

– Она, – уклончиво протянул Шустрик, – понимаешь…

Хитрый делец не желал, чтобы товарищи его прознали про то, что проводница из-под полы втридорога торгует спиртным, коим он ее сам и снабдил. Он намеревался остаться в стороне.

– У нее есть… Но она дорого просит…

– А… – лейтенант пренебрежительно махнул бесшабашной рукой. – Плевать на наши рубли! Скоро марками начнем получать!

Пряча радостно блеснувшие глаза, Ваня прикрыл их ладонью.

– По пятнадцать рубликов… – Шустрик извлек из-под полки бутылку и завлекательно повертел ею в руке.

– Плевать!

Кинув на столик смятые червонцы, парень, держа в каждой руке по три пузыря, покачиваясь, зашагал по проходу.

– Дурни! – злорадно усмехнулся Иван.

Смахнув денежки со столика, он быстренько спрятал купюры в кармашек, для большей надежности и полной сохранности вшитый в семейные в узкую светлую полоску сатиновые трусы.

– Процесс у нашего маклака, вижу, пошел? – поинтересовалась вернувшаяся женщина лет пятидесяти с поблекшим и затасканным в дорогах лицом со следами остаточных похмельных явлений.