Офицеры. Книга вторая. У края

Скорее всего, его дражайшая половина наивно полагает, что он загулял в компании с пропойцами-дружками, но никак не заночевал у другой женщины.

– Ладно, поживем-увидим… – негромко произнес он вслух и посмаковал звук собственного голоса, варьируя интонацией. – Надо мне для себя подобрать подходящую «легенду»…

Пройдя к бару, Костик достал бутылку «Наполеона», налил в пузатую хрустальную рюмку грамм сто пятьдесят, не отрываясь, выпил. За собой он ничего не убрал. Пускай жена заметит…

Выйдя во внутренний двор штаба, зам командующего зашагал по направлению к отдельному зданию, в котором располагалось караульное помещение.

– Зажрались суки! – сквозь зубы цедил генерал. – Нюх совсем потеряли! Мышей перестали ловить…

Широким взмахом правой руки Мартов отодвинул в сторону выставленного у входа в караульное помещение часового, и тот, одеревенев, застыл столбом, растерянно моргал редкими белесыми ресницами. Его поднявшиеся дыбом жесткие рыжеватые кудри сдвинули загнутую «седлом» фуражку на затылок, где она лишь одним чудом удержалась, не слетела от жуткого страха на землю.

– А… а… а… – с промежутками вылетало из раскрытого рта.

Естественно, для того чтоб предупредить начальника караула о прибытии высокого начальства, курсант даже не дернулся.

– Бардак! Бардак! – генерал злыми ищущими глазами окинул помещение. – Кругом мусор!

У самой двери сиротливо приник огрызок веника, рядом с ним высилась наметенная кучка из семечковой шелухи и конфетных фантиков, а пустая мусорная корзина обиженно валялась на боку, брошенная нерадивой рукой и забытая. Коридор убирали, но дело, видать, до конца не довели, бросили, отвлеклись чем-то важным.

– Вот… засранцы! По уши дерьмом заросли!

Перешагивая через ступеньку, Мартов стремительно двигался по пологой, но длинной лестнице, ведущей на второй этаж, где, собственно, и размещалось само караульное помещение. В комнате бодрствующей смены никого, на удивление, не оказалось.

– Ни хрена себе! – генеральские глаза, обалдев, расширились. – Заходи, всяк кому не лень и не хочу…

Шагнув вправо, зам командующего толкнул дверь в комнату отдыхающей смены. В ней вповалку разморенные духотой дружно храпели бойцы. Одни спали по форме, другие разделись до пояса. Самый оторванный смельчак дрых в одних сатиновых трусах.

– Ну, ничего себе… Курорт устроили… Ямайские гитары…

Два воина сопели в сушилке, удобно устроившись на длинных батареях из толстенных труб. Пара ног, обутых в сапоги, валялась на цементном полу, во сне судорожно царапая краску подковами.

– Сонное царство, мать вашу, все спят…

Заглянули они в столовую, но, видно, их визит пришелся не на самое лучшее время. Аккурат одна смена караульных пообедала и ушла на посты, их места заняли сменившиеся бойцы, быстро все «порубали» и завалились спать. А те, кому вменялось убирать со столов уже или еще дрыхли. Навести порядок воины не успели…

Из открытого тридцати шести литрового термоса густо несло запахом пустых армейских щей. В двенадцати литровом бачке, неопрятно заляпанном потеками водянистого картофельного пюре, торчал половник с обломанной ручкой. Фанерный ящик из-под хлеба кинули раскрытым. Отломанные, надкусанные куски…

Хлебные крошки валялись везде. На столах, на подоконнике, на полу. Учуяв дурманящий запах, изо всех щелей полезли тараканы, устроили пиршество. Шевелящееся рыжее пятно на полу меняло свою форму на глазах остолбеневшего зама командующего.

– Фу! Какая гадость! – передергивая плечиками от отвращения, возмущенно фыркнула ошарашенная Славка.

В умывальной комнате, на подоконнике, небрежно валялся впопыхах кинутый поясной кожаный ремень с подсумком для магазинов и подцепленным штыком-ножом. Хозяин оного натужно кряхтел в туалетной кабинке, откуда плыли смачные запахи и неслись характерные звуки шумно опорожняемого кишечника.

– У… ё!

Не этот ли самый боец, проказливо подумалось Славке, убирал в коридоре внизу и все бросил, когда призывно заурчало в его животе, где забродило прокисшее на жаре коровье молочко…

– Суки! Так они и нашу любимую Родину проспят…

Все еще держа в руке отобранный у Слинько автомат, Мартов развернулся и пружинистыми шагами снова вернулся в комнату бодрствующей смены и шагнул к пирамиде, где хранилось оружие личного состава караула.

Дверь шкафа подозрительно легко подалась, оказалась просто незапертой. Сигнализация не сработала, ибо ее не включили.

Отрубили, видно, систему, чтоб не будить начальника караула во время смены, когда одни караульные получают личное оружие, а другие, вернувшиеся с постов, сдают его. Вопиющий факт…

– Бардак! Бардак!

В комнате никого нет, оружие никто не охраняет. Любой может зайти и беспрепятственно завладеть десятком «стволов»…

Начальника караула на положенном ему месте не оказалось. На его стуле, нагло развалившись, сидел курсант с сильно потертыми лычками младшего сержанта. Расстегнув верхние пуговицы куртки и расслабив ремень, разводящий упирался ногами в тумбочку и медленно раскачивался. В небрежно откинутой правой его руке дымилась сигарета с фильтром. Отсутствующий взгляд курсанта упирался в светящийся экран небольшого переносного телевизора, что само по себе являлось грубейшим нарушением порядка.

– У…ё! – зам командующего чуть, было, не поперхнулся возмущенно бурлящей слюной. – Приказ 010…

Из-за занавески доносилось тихое сопение, и генерал резким движением откинул легкий полог. На кушетке с двумя армейскими ватными матрасами, застланными темно-синим одеялом с тремя черными полосами, возлежал человек с капитанскими погонами на плечах. Волосатые руки его скрестились на животе, рот был чуть приоткрыт. Возле уголков губ едва заметно пузырилась слюна.

– Сука! – дойдя до самой точки кипения, генерал взорвался. – Разлегся боров! Завалил всю службу на корню! Я тебя в дерьмо-то втопчу, размажу по всему говёному «толчку»!

Раскачивавшийся на стуле разводящий повернул голову на шум, не удержал равновесия и с грохотом опрокинулся назад, что произвело эффект разорвавшийся бомбы вкупе с начальствующим рыком зама командующего. Тревожная волна, вибрируя, пошла…

В комнате отдыхающей смены сразу зашевелились, десятки рук суетливо приводили себя в порядок, искали и поправляли на себе снаряжение. На лицах бойцов застыло смятенное недоумение.

Все еще находясь во власти сладкого сновидения, начальник караула никак не мог понять: широкие генеральские лампасы ему все еще снятся или он уже видит их наяву и не на своих штанах…

– Встать, твою…! – заорал Мартов.

Подброшенный внутренней пружиной, капитан вскочил, весь вытянулся, принял строевую стойку «Смирно». И лишь глаза его, ошарашенные и потерянные, нелепо таращились, никак не желая поверить, что все случилось именно с ним, а не с кем-то другим.

– Товарищ генерал-лейтенант! – из-за спины Славки выглянуло озабоченное лицо коменданта штаба округа.

Знакомый офицер случайно предупредил майора о том, что ЧВС внезапно завернул в сторону караульного помещения. Обычно зам командующего о своих визитах предупреждал заранее, чуть ли не за целую неделю. Любил, чтобы его встречали во всеоружии, со всем полагающимся порядком. А тут и вовсе неслыханное дело.

– Караул, «В ружье»! – подал комендант команду, чтобы как-то разрядить обстановку и вывести личный состав из ступора.

Натренированные бойцы, услышав энту команду, ринулись все разом ее выполнять, толкались в двери, мешали друг другу, сопели и пыхтели, выхватывали автоматы и спешили занять свое место в строю. Присутствие в караульном помещении высокого начальства незамеченным не осталось. Живой генерал с двумя звездами…

– Песец подкрался незаметно…

Оккупировавший туалетную кабинку воин в испуге прервал свое тягостно-мучительное занятие, рывком натянул штаны, пулей выскочил, по пути суматошно хватая рукой ремень с подсумком, с квадратными глазами заскочил в комнату бодрствующей смены, где личный состав караула уже выстроился в две шеренги…

– Караул снять! – распорядился генерал после проведенного «шапочного» устного разбора. – Курсанта Слинько посадить на гауптвахту. На десять суток…

В это самое время у крылечка адъютант зама командующего со смешками пояснял Славке лежащую на поверхности причину того, что случилось с нею, скрытую подоплеку произошедшего с нею нелепого инцидента. Всему виной оказались плановые учения…

Штабная рота или рота охраны штаба округа, она же еще по совместительству и рота почетного караула, по боевому штату являла собой мотострелковую роту и время от времени выходила на учения. На этот период службу по охране штаба округа несли курсанты артиллерийского училища. Потому-то Славку часовой и не пропустил. По собственному незнанию. От горячего желания выполнить все требования Устава и Инструкций…

А в результате пострадал не только он сам, но и весь личный состав караула, не говоря уже об его начальнике, незадачливом капитане, не сумевшем организовать службу, от дремотной лени пустившем ее на самотек, бездарно проспавшем все на свете…

И все легко сошло бы ему с рук, служба, перевалившая экватор, добравшаяся до полуденного затишья, неспешно докатилась бы до недалекой уже смены, не заявись Славка на второй пост. Именно с ее появления волна и пошла. Случай, как много он порой значит…

С точки зрения буквы закона большой начальник оказался прав, устроив грандиозный разнос. Правда, появился он в караулке не от истинного радения за службу, а желая примерно проучить бойца, что позволил себе дерзость не пропустить к нему Славку…

Примерно в этом ключе думала Дашенька, кою по рождению не обделили наблюдательностью и проницательностью, следуя за Мартовым и Славкой, внимательно прислушиваясь к их разговору.

3

Полуденный зной. Раскаленный воздух дрожит. Асфальт не выдерживает и плавится. Жирные голуби попрятались от жары под навесами и засунули клювы под распушенные крылья.

И ветер спрятался за высокими крышами и затаился, выжидая вечерней прохлады. Не хочет испечься проказник, боится опалить свои крылышки, бережет их. Чай, не казенные опахала-то, а свои…

А на железнодорожном вокзале жизнь кипела, ни на мгновение не замирала она и не останавливалась. По перрону сновали толпы встречающих; отправляющихся в путь пассажиров и гостей города, прибывших издалека; командировочных и праздношатающихся.

Загорелые до черноты носильщики в расстегнутых полинялых на солнце, выцветших серо-голубых рубахах ухарски лихо гоняли тележки. Подкатывали их вплотную к вагонам. Торопливо доверху накидывали сумки, тяжелые баулы и неподъемные чемоданы.

Нагрузившись, гнали к выходу в город. Сноровисто сбрасывали вещи. Торгуясь, взимали они плату и бегом возвращались назад. Торопились совершить еще одну ходку, ежели повезет, то и две.

Подали киевский состав. Маневровый тягач, притормаживая, последние метры проплыл, будто плавно покачиваясь на волнах раскаленного воздуха, мягко уткнулся в самый край платформы. Рэм кинул сумрачный взгляд на электронное табло. До отправления поезда оставалось полтора часа. Внутри посасывало. С самого утра он не ел. Организм настойчиво требовал «закинуть в топку угля».

Пройдя через здание вокзала, лейтенант оказался на ступеньках перед Привокзальной площадью. Бегущая новостная строка, сама не веря себе, моргнула, исправилась и выдала новые сведения о температуре воздуха. +42 градуса по Цельсию в тени. Побит новый рекорд метеонаблюдений. А может, то датчик вышел из строя…

Спускаясь в подземный переход, парень машинально думал о том, что как бы то ни было, но тепло ему нравилось больше, чем холод. Жару он всегда переносил довольно легко. Еще на первом курсе Рэм усвоил одну непреложную истину. Чем больше пьют, тем сильнее потеют. Чем больше потеют, тем сильнее хочется пить. А вместе с соленым потом уходят силы. И напротив. Чем меньше пить жидкости, тем меньше пота. И жажда уже не особо мучит.

А вот с холодом он не дружил. Если на ногах парень переносил стужу относительно спокойно, то ночью никак не мог заснуть, пока не согреется. А как можно еще согреться, если кругом холодно. Вот и лежал он, мучился, дрог и ворочался до самого утра…

По бывшей Малой Арнаутской улице, а ныне улице Чижикова нескончаемым потоком пер шумный людской поток. Одни спешили на Привоз; другие торопились попасть на Автостанцию; третьи просто глазели по сторонам, изучая витрины магазинов. И им жара, видно, была нипочем. Конец августа. Южный город. Раскаленный зной – один из его непременных атрибутов.

Свернув на Пушкинскую, Рэм нырнул в полуподвал, откуда незримо веяло прохладой. Кафе-бар. Наливали спиртные напитки, подавали горячие закуски, разносили мороженое. Три в одном…

Не глядя на вывешенное меню, лейтенант заказал сто граммов водки, порцию сосисок и двести граммов мороженого на десерт. Медленно тянул он в себя пахнущую спиртом жидкость и с тоской размышлял о том, что время бежит, а его Дины все нет и нет.

В голову вдруг пришла мысль о том, что жена уже на перроне, и парень торопливо застучал вилкой, почти не жуя, проглатывал куски. Вкус мороженого Рэм не почувствовал. Мог бы он в таком случае пломбир и не брать. Кабы знать бы про то, кабы знать…

На память ему невольно пришли подзабытые строчки:

Кабы знать, куда повернет телегаБез оглоблей скачущей судьбы,Может, вышло бы все по-другому.А теперь… Кабы знать бы, кабы!..

Зря он, однако, спешил и торопился вернуться на вокзал. Дина не пришла, и тоска снова со всей силой навалилась на него. Водка, закинутая им на пустой желудок, не помогла. Она лишь усугубила ноющую боль, возможно, уже случившейся утраты, во что ему не желалось верить и хотелось закричать во весь голос: «Стойте же! Верните все назад! Начнем все снимать сначала!»… Но, увы…

Тыльные ворота штаба округа раскрылись, и из них вылетела черная «Волга», «тридцать первая». За рулем сидел молоденький прапорщик. На переднем пассажирском сидении важно восседал Мартов. Сзади устроились Славка и Даша, которую прихватили с собой. После того, как решится неожиданно всплывшая проблема, генерал собирался устроить журналистке небольшую экскурсию. Его уже успели ввести в курс того, что муж Славки запропастился. Он пока не видел в том особых причин для сильного беспокойства.

В крайнем случае, гуляка мог отправиться в Брест на самолете. В запасе у молодого лейтенанта оставалось бы еще целых два дня.

– С кем не бывает… – философски заметил зам командующего, заговорщицки подмигивая Славке. – Дело молодое. Все образуется. Всю ночь молодцы гуляли, до обеда отсыпались. Сейчас он уже, наверно, сидит дома, дрожит в ожидании твоего праведного гнева.

– Спасибо, папа Владлен, успокоил… – девушка задумчиво теребила пальчиком губки. – Умеешь ты сказать…

Если все обстоит именно так, как нарисовал Мартов, то злиться на мужа у нее особых причин нет. Или же почти нет.

– Последнюю ночь мог бы провести и в семье, – качнула она укоризненной головой. – Не на один день уезжает, стервец…

– Славка! – коротко хохотнул генерал. – Перед смертью не надышишься! Он весь лейтенантский отпуск неотступно был перед твоей персоной. Ты должна его понять. Прощание с друзьями, многих из которых он, возможно, больше никогда не увидит…

Все, что говорил Мартов, выглядело вполне логично, и Славка умом это понимала, но душа ее продолжала возмущаться:

– Ты вечно его защищаешь. Ваша мужская солидарность…

– Если сильно хочешь, Славка, езжай с ним до Бреста, – Мартов хитровато прищурился.

И такой вариант у него не исключался. По его указанию давно забронировали два мягких места в спальном вагоне.

– Приехали, – негромко произнес водитель Сережа, выскочил, обогнул капот и услужливо распахнул дверцу перед своим шефом.

Двенадцатиэтажная «свечка», выкрашенная в голубой цвет, выстроенная по специальному проекту. «Голубая мечта», как метко окрестили элитный дом в народе. Квартиры в нем получили одни «блатные» из числа военнослужащих. Полковники и генералы из штаба округа, штаба тыла и строительного управления округа. И Славка каким-то непостижимым образом оказалась в числе всех тех счастливчиков, которые стали обладателями ключей от квартир.

Сама она особо не задумывалась, а близкие родственники в своем желании оградить девушку от лишних забот благоразумно не посвящали ее в сложнейший механизм выдачи ордеров.

Хотя на словах со всех высоких трибун вещали и твердили о главенстве закона при распределении выделяемого жилья, на самом деле, кроме общей очереди, в которую выстраивались все офицеры, не имеющие квартир, существовали льготники и прочие, о которых вслух обычно не упоминали, но кого всегда имели в виду…

– Он уже дома, ждет тебя, – генерал положил на место трубку радиотелефона. – Подниматься наверх не хочу. Сама, Славка, с ним разберешься. Не буду вам мешать выяснять отношения. Третий в этом деле, так сказать, лишний. Через десять минут машина придет в твое распоряжение. Отвезет вас на вокзал. Не тяни. У меня мало времени. Заводи, Сережа, поехали…

В глубине салона сидела Даша, скромно опустившая глазки.

Разъяренная фурия ураганным вихрем ворвалась в квартиру и с порога угрожающе закричала:

– Баталов! Скотина! Я тебя убью!

Молодой лейтенант, пряча виновато бегающие глаза, шагнул к ней, поймал ее гневно размахивающиеся кулачки.

– Прости, Мира! – примирительно произнес он, опускаясь на колени. – Пацаны специально напоили меня. А утром, подлецы, не разбудили. Голова до сих пор гудит…

Проштрафившийся муж прекрасно знал, что все его спасение в смиренном покаянии. Ни в коем случае не следовало переть буром. Возмущенную женушку надлежало, как кошку, ласково гладить по шерстке, и она превращалась в шелковистую и пушистую мягкую игрушку. Но стоило ему ненароком пройтись против шерсти, как она тут же становилась на дыбы…

– Я вижу… – фыркнула Славка, заметив возле бара бутылку коньяка. – С утра у нас опохмеляются аристократы и дегенераты. Ну, допустим, в принадлежности к высшему классу аристократов ты, дорогой, замечен не был. Господи! – она театрально возвела очи к потолку. – Я вышла замуж за дегенерата! Угораздило…

Не поднимаясь с колен, парень крепко обнял девичьи ноги, тесно прижался к ним лицом. В душе он ликовал. Ему не стоило большого труда догадаться о том, что его простили.

– Я готов был их всех поубивать! Подлецы!

Привычным движением его ладони поднялись вверх по бедрам, по-хозяйски обхватили упругие ягодицы. Славка прерывисто и тяжело задышала, что само по себе уже слыло хорошим знаком. После физической близости женушка утрачивала весь свой боевой настрой и начинала умиротворенно мурлыкать. Главное, чтобы она не нажаловалась на него Владлену Сергеевичу, от которого во многом зависела вся его будущая карьера. В редкую минуту теплой откровенности генерал иезуитски улыбнулся: «Обидишь Славку, смешаю тебя с дерьмом! Славка для меня больше, чем приемная дочь! Она дороже мне любого родного человека!»

– Баталов! – простонала Славка. – Остановись!

Уже готовая охотно шагнуть к широкой кровати, она с трудом вспомнила о том, что их внизу будет ждать машина. Задержись они больше уговоренного, придется им вызывать такси, терять время…

– Владлен дает нам свою машину. Иначе ты сам попрешь свои чемоданы на вокзал…

– И так всегда! – искусно пряча от жены досаду, Костик старательно растянул губы в клоунской улыбке.

– Нечего было шляться неизвестно где и с кем по ночам! – мгновенно отпарировала Славка. – Профукал свой шанс…

В голосе жены снова прозвучала затаенная обида, и Баталов решил обратить все в шутку, разрядить обстановку:

– Смотри, что накрапал один из наших пиитов. Я специально для тебя на листок переписал…

Попутно умело подчеркнул он голосом, что постоянно только и думает что о своей дражайшей половинке. Достал он из кармашка блокнотик, нашел нужную страничку и продекламировал:

…Амбре стоят в казарме ночью таковые,Что хоть под респиратор подложи лопух.Армейская семья в количестве от взводаНабор пружин у коек растянула вмиг.И климат здесь за час в константу входит с ходу,А за стеной?.. Плевать на атмосферный бзик!..

Подвигав в раздумье бровями, Славка указала на два огромных чемодана, сама подхватила сумки, что выглядели полегче.

Воодушевленный ее молчанием разошедшийся муж продолжил декламацию в лифте:

Дай Бог, чтоб устояла за стеной сервантаХоть фотка, что девчонке послана тобой.А утром майский ветер раздерет фрамугиИ лихо просвистит меж коек, ставших в ряд,Скользнет в окно – и под подол ничьей подруги,Та взвизгнет и, смутясь, присядет, сжав наряд…

Двери лифта раскрылись, вещи выгрузились, на помощь им подоспел поджидавший их у входа Сережа. Одна рука у лейтенанта высвободилась, и он с выражением на ходу дочитал:

А взвод заржет, прервав свою пробежку,Охолостит стрельбой из слов неуставных.Она ж, сверкнув очами, гордо и неспешноПродолжит дефиле на ножках неземных.(М. Тузов «Ночная казарма»)

По губам Славки скользнула снисходительная улыбка:

– Забавные стихи. Чуточку хулиганские…

И сама она не поняла, понравились ли они ей или нет. Но стихи заставляли задуматься, не пролетели вхолостую мимо слуха, как иногда случается, вынудили вникнуть в саму суть.

– Где Сам? – Костик многозначительно показал на пустующее переднее пассажирское кресло.

– Они сейчас обедают с журналисткой в «Интуристе», – просто ответил водитель и включил передачу.

С какой именно журналисткой и по какому поводу дается званый обед, Баталов дипломатично не уточнил. Отсутствие самого генерала Костика полностью устраивало. Через час поезд умчит его вдаль. Время пройдет. И его прошлая шалость не станет выглядеть столь ужасающей. Откуда парню было знать, что он уже невольно заделался катализатором стольких неоднозначных событий.

Из-за него Славка пошла жаловаться папе Владлену. Ее приход, точнее, тот факт, что ее не пропустили, вызвал прилив ярости у генерала. Зам командующего посетил караул и сделал оргвыводы.

Бедный курсант сидел на «губе», проклиная свою несчастливую судьбу. Капитан на вытяжку торчал перед начальником училища, шаг за шагом познавая то, как в дальнейшем сложится его служба в самом дальнем от их цивилизации гарнизоне, на краю полигона, среди бескрайних степей, где пасутся отары запаршивевших овец…

Впрочем, молодому человеку дела никакого не имелось до тех, кого он вольно или невольно подставил. Жизнь-то, она у них и складывается из всякого рода случайностей. И лишь в общей массе она обретает присущую ей закономерность…

И из всех законов чаще всего в ходу был закон «бутерброда» или по-другому – закон «подлости». Обычно Дина целыми днями безвылазно просиживала в своем отделе.

А тут, как назло, ее с самого утра отослали со срочными бумагами в управление, а оттуда, несмотря на все ее горячечные возражения и протесты, прямиком направили в райвоенкомат.

Кому-то потребовалось незамедлительно согласовать планы на случай возникновения различных непредвиденных обстоятельств и при объявлении мобилизации их приписного состава.

С начальником первого отдела, отвечающим за всех офицеров запаса, они разобрались легко и быстро. А вот дело с его коллегой из второго отдела безнадежно затянулось.

То ли бравый майор, в ведении которого находился рядовой и сержантский состав, сам ничего толком не знал, то ли ему на все хотелось глубоко наплевать. Так или иначе, но мужик откровенно «тянул волынку», постоянно ссылаясь то на одно, то на другое.

– Кофейку? – предложил начальник отдела, небрежно двигая в сторону все папки. – Ты как, лейтенант? – фамильярная рука легла на изнывающее от досадной задержки женское плечико.

– А никак! – Дина раздраженно оттолкнула его ладонь. – Если вы сейчас же не представите мне все документы, я иду к вашему начальнику, ставлю его в известность о вашей неготовности к согласованию и покидаю вас! Адью!..

– Секундочку…

Прозвучавшая угроза подействовала отрезвляюще, майор тут же засуетился, в его голосе появились заискивающие интонации. Дело с мертвой точки, скрипя, сдвинулось, но время было, конечно, бездарно и бесповоротно упущено.

Голубая «тройка» мчалась по городу, не обращая внимания на знаки, проскакивая светофоры на грани фола. Заскочила Дина к себе домой. В комнате никого и ничего.

– Эх, Рэмка-Рэмка! – укоризненно покачала женщина головой, чувствуя, как к горлу подкатывается горький комок.

Подошла Дина к окну. И на улице никого и ничего…

– Что же ты, дорогой мой, – упало с ее губ, – творишь?

Хотелось ей броситься на кровать, уткнуться лицом в подушку и разрыдаться от всего, что накопилось в душе. Так плохо она себя никогда еще не чувствовала. Даже в дни тяжелой болезни не было навязчивого чувства безысходности. Тогда он все время находился рядом с нею. А сейчас его нет, и она вся наполняется ощущением, что теряет его навсегда. Окончательно и бесповоротно.