Офицеры. Книга вторая. У края

– Еще как пошел! – Шустрик довольно осклабился.

Нисколько не покоробило Ваню то, что его открыто обозвали спекулянтом. Еще в бытность свою старшинскую он умудрялся толкать на рынке солдатское мыло, наволочки и простыни…

– Ну и чудно! – на женском лице проступила улыбка. – Сейчас мы на пару продолжим растить нетрудовые доходы…

С каждой проданной бутылки Евдокия Тарасовна имела свою долю в два рубчика. Поначалу женщина отнеслась к предложению своего чересчур предприимчивого пассажира с вполне объяснимым и имевшим быть место скепсисом:

– Ты имеешь наглость толкнуть водку друзьям за три цены?

– Они мне не друзья. Если на плечах нет головы, то…

В двух словах Шустрик обрисовал стоявшей у вагона толстой тетке всю намечающуюся картину. В дороге парни все опустошат, так или иначе, начнут искать спиртное, суматошно бегать по всему составу, ломиться в служебные купе давно спящих вагонов. В итоге они пойло найдут, но оставят гроши чужому дяде.

– Соображаешь, – Евдокия Тарасовна одобрительно хмыкнула.

По большому-то счету, возникающие промеж молодых людей взаимоотношения лично ее ни с какого боку не касались. Свою личную выгоду она блюла, остальное – не ее забота.

– Те що, – лукаво прищурилась она, – мало платыты?

– Деньги лишними не бывают…

Изобразив на лице значимость, Иван многозначительно качнул коротковатым и покрытым волосиками указательным перстом. У него впереди намечались приличные расходы, поэтому он и решил толкнуть два ящика водочки, чтоб создать для себя определенный задел. В Киеве, если все сложится, как он задумал, Шустрик хотел прикупить, а потом спекульнуть еще четыре ящика.

Моральная сторона вопроса Ваньку нисколько не беспокоила. Почти всех учившихся вместе с ним ребят он недолюбливал и в основной своей массе презирал. Пока Шустрик ревностно исполнял обязанности старшины курсантской батареи, он частенько и вполне откровенно издевался и измывался над простыми курсантами, над теми, в коих не чувствовал способности и силы к отпору.

Конечно, к концу третьего курса ситуация в корне изменилась и не в лучшую для него сторону. Пришлось Ванечке поменять всю тактику и стратегию. Шустрик не гнушался и тем, что кое перед кем заискивал, подхалимничал, ища в них поддержку и опору.

И все едино на выпуск он не пошел из-за предохранительных побуждений. Боялся Ванька, что «начистят» ему рыло от души его друзья-товарищи по старой памяти…

Вернувшись в свой вагон, Григорьев нашел Рэма не сразу. Он прошелся из одного конца в другой, случайно заметил друга, когда проходил мимо купе проводников. Дверь неплотно прикрыли, и через тонкую щелку Сашка увидел Рэма, сидящего с отрешенным лицом напротив миловидной девушки, увлеченно повествующей.

По неподвижно застывшему лицу Валишева представлялось затруднительным, не зная его одной особенности, сказать, что он уже порядком выпил. Выдавали его слегка стекленеющие глаза, которые теряли обычно присущее им живое тепло и подвижность.

– Садись, Саша, – Рэм устало улыбнулся одними уголками губ, – составь нам компанию. Анюта очень интересно рассказывает о своей студенческой жизни. Оказывается, мы еще сколького не знаем о том, как живут другие…

Темнело. За окном пролетали огни. Стучали колесные пары. По коридору, переходя из одного вагона в другой, шастали молодые лейтенанты. Разгоряченные воспоминаниями и непрекращающимся застольем, они докатились до той самой кондиции, когда возникает непреодолимое желание искать себе на одно место приключения.

– Не желает ли милая дама присоединиться к нашему шалашу? – в приоткрытую дверь просунулась любопытствующая голова.

В ответ девушка вздрогнула, отодвинулась в уголок.

– К сожалению, – Рэм окинул товарища чуточку насмешливым взглядом, – Анна Васильевна уже ангажирована нами. Ты, брат, увы, чуточку опоздал. Приходите завтра…

– Засада…

Озадаченно потоптавшись возле двери, молодой человек тяжко и разочарованно вздохнул. Его делегировали к проводнице друзья-товарищи, которые заскучали в чисто мужской компании. Они пребывали в уверенности, что девушка охотно присоединится к ним. А дальше – дело техники. Облом приключился с той стороны, откуда не ждали. Нашлись среди них люди более проворные и шустрые, наложили свою лапу на общественное достояние.

– Наш пострел везде поспел… – лейтенант нахмурился.

Но не затевать же ему выяснение отношений с товарищами из-за первой попавшейся им на глаза смазливой бабенки.

– Глянем в соседнем вагоне…

– Машинку для закатки губ прихвати… – напутствовали его.

Напившись вдоволь крепкого и горячего чаю, Григорьев ушел спать, оставил их одних. Рэм все слушал и изредка плескал себе в стакан из непонятно которой по счету бутылки. Лицо его мрачнело, а взгляд тяжелел. Но его суровость Анюту нисколько не пугала.

Несмотря на то, что лейтенант о себе почти ничего не сказал, ей казалось, что она знает его уже давно. У нее появилось ощущение того, что между ними установилось тесное взаимопонимание, граничащее с духовной общностью, которая неизменно переходит в близость. Поначалу в духовную, а потом и в физическую.

Требовался легкий толчок. Кому-то из них двоих надлежало сделать первый шаг. Девушка надеялась на то, что инициативу возьмет на себя представитель сильного пола. Время шло, а Рэм ничего не предпринимал.

– Отвернись к окну, я переоденусь… – подталкивая события, негромко произнесла проводница.

С нерешительным колебанием, Анюта медленно распахнула рубашку, скинула ее. Заведя руки назад, она отстегнула застежку бюстгальтера, не сразу сняла его. С внутренним волнением ждала, что сейчас, поднимаясь, шевельнется за нею надвигающаяся тень, мужские руки возбуждающе опустятся на ее плечи и…

Не дождалась Анюта. К ее разочарованию, лейтенант даже не шелохнулся. Привычными движениями она быстро стянула вниз юбку, выпрямилась, чуточку помедлила.

– Можешь смотреть, – разрешила девушка, накинув на себя халат. – Ну, как тебе? – она кокетливо присела, выпрямилась.

– Хорошо, – кивнул парень головой. – Как дома…

На самом деле, Анюта будто стала другой, намного ближе. От ее внешнего вида повеяло чем-то подзабытым, но странно родным. Внутри все задрожало. Помимо его воли все мужское существо потянулось к живительному женскому теплу.

– Тебе плохо, я вижу… – девичье дыхание приблизилось. – Забудь обо всем. Я тоже этого хочу… – узкая ладошка с жалеющей лаской опустилась на лицо Рэма, тонкие пальчики пробежались по его осунувшимся скулам. – Ты такой хороший…

Второй рукой девушка приспустила халатик с левого плеча, обнажая матово-белую грудь.

– Анюта, – глуховато произнес он, – понимаешь, глупостей не следует делать, даже если очень плохо. Ты хорошая. Но так нельзя поступать, это не по правилам…

Сильные мужские ладони перехватили тонкие кисти, бережно сжали их, поднесли к раскрывшимся губам.

– Ты хорошая, Анюта. У тебя все еще будет. Не стоит тратить свои чувства на ничего не значащие и ни к чему не обязывающие встречи. Но если тебе невтерпеж, – Рэм иронично усмехнулся, – ты выйди, свистни, и к тебе мигом выстроится очередь…

Будь он трезвым, парень это не сказал бы, объяснил бы немного по-другому, более тактично и деликатно. Но…

– Что?!

Расширив глазки, девушка в ужасе отпрянула, передернула плечиками. Перспектива оказаться безвольной игрушкой в руках десятка-другого молодых самцов без всякой надежды при желании остановить плотское безумие ее не прельщала. Не похоть владела ею, а желание подарить сидящему напротив нее человеку радость и кусочек нечаянного счастья. И что она получила в ответ…

– Я не думала, что ты можешь быть жесток!

До Рэма дошло, что своими словами он мог сильно обидеть милую девушку. А она обиды от него не заслужила.

– Прости, Анюта…

Приблизившись к ее губам, он позволил себе один поцелуй, долгий, чувственный и одновременно целомудренный. Потому как за ним ничего не последовало.

– Жестока, Анюта, сама жизнь. А я лишь сказал, как есть…

Прикрыв глаза, девушка тяжело вздохнула:

– Странный ты какой-то, Рэм…

Никак она не могла его понять. Другой на его месте без всяких раздумий охотно воспользовался бы ее предложением. С радостью принял бы ее щедрый дар.

– Не такой, как все…

Растирая ладонью наполненную едким сарказмом усмешку, лейтенант глухо проронил:

– Таким уж, Анюта, уродился…

Почти до самого утра он нежно поглаживал доверчиво к нему прижимающееся девичье тело, охраняя ее покой.

– Ты еще найдешь свое счастье, Анюта… – прошептали его губы, а левая щека судорожно задергалась.

У кого-то все еще впереди, а он свое счастье проворонил.

– Кар! Кар! – передразнил парень сам себя. – Ворона…

Когда в вагоне все стихло, Рэм залпом допил остатки водки, покачиваясь, пошел к своей полке, взобрался на нее и провалился в тяжелое забытье…

Глава вторая

Поток

1

Каждый год десятки высших военных училищ и больше сотен военных кафедр при гражданских учебных заведениях выпускают тысячи и тысячи молодых лейтенантов.

Быстро и незаметно пролетает первый лейтенантский отпуск, и вся эта бурлящая энергией и кипящая молодостью масса начинает движение к новому месту службы.

Как ранней весной, когда небольшие ручейки талой водицы собираются, исподволь набирают силу и постепенно превращаются в один мощный и стремительный поток, так и молодые лейтенанты, направляющиеся со всех концов необъятной страны, собираются в определенных местах. И, скопившись, непрерывным потоком едут они с конца июля и весь август. Все едут и едут…

Одни ребята направляются к конкретному месту назначения, а другие – в распоряжение командующих округов и Групп войск.

Единицы заранее прекрасно знают о том, что их ждет в войсках. У них жизнь четко расписана далеко вперед. Их начальствующие родичи заранее все продумали и спланировали…

А основная масса молодых офицеров-выпускников, большая часть их, едет в неизвестность, совершенно не представляя себе то, куда они, в конце концов, попадут, в какую именно часть и, что самое главное, на какую именно должность…

Составной частью потока, его малой, ничтожной крупицей был лейтенант Рэм Валишев, следовавший в поезде, направляющемся в сторону столицы Украины. Двигался он в числе немалой воинской команды, разместившейся в нескольких вагонах.

Ехал он не один, а со своим неразлучным другом Мишкой, с бывшим подчиненным и хорошим товарищем Жекой Малаховым и, конечно же, с давним своим приятелем Сашкой.

Григорьев-то и числился заводилой и инициатором всей затеи отправиться после выпуска служить в Германию.

Чуточку «уставший» после так и несостоявшихся накануне проводов, Рэм мертво лежал на своей верхней полке, куда он упал, добравшись лишь под самое утро, и не подавал признаков жизни. И не понять: или ему невыносимо плохо, или ему просто уже ничего не хотелось…

Переглядываясь между собой, Сашка и Мишка с тревогой в глазах смотрели на своего товарища, крайне тяжело переживавшего неожиданный разрыв отношений с обожаемой им женой.

– Рэм, вставай, скоро подъезжаем, – Григорьев приподнялся и принялся трясти друга, пытаясь привести его в чувство.

– Уже? – тяжелая голова оторвалась от подушки и уставилась на них тусклыми, безразличными ко всему глазами.

Если бы, расплывчато читалось в мутном взгляде Валишева, его оставили в покое, вышло бы куда как намного лучше. Ехать, безостановочно двигаться и ни о чем не думать…

– Рэм, приятель, сколько ты вчера выпил? – спросил его Сашка, помогая товарищу спуститься вниз.

Пошатываясь, молодой лейтенант попытался вспомнить. Но не смог. Начали пить в спальном вагоне, продолжили в плацкартном. Следом затянувшиеся посиделки в купе у проводницы Анюты…

– М-м-м… Не знаю, я не считал. Какое это, черт, сейчас имеет значение? – на его бледном лице отразилась мука.

Нагнувшись к целлофановым пакетам, он извлек неполную бутылку «Столичной».

– Смотри-ка, – парень встряхнул ее, – как нам повезло. У кого-то вчера хватило ума оставить и на опохмел…

Побулькивающая жидкость, минуя стакан, заливалась прямо с бутылочного горла. Тут уж не до этикета и не до приличий…

– Рэм, тебе крупно повезло, что твоя Дина ничего не видела, – укоризненно покачивая головой, Сашка попытался, было, забрать у него бутылку. – Ты набрался вчера выше ватерлинии…

– Не трогай, Саша, – Валишев отвел его руку, – не надо. Я прекрасно осознаю, что делаю…

Угрюмо нахмурившись, он, наконец, воспользовался посудой, налил себе четверть стакана и залпом выпил.

– Рэм, – Григорьев не оставил попыток его урезонить, – Дине такое кино точно не понравилось бы.

– Запомните! У меня нет, у меня больше нет жены, – лейтенант весь передернулся. – Не напоминайте мне больше о ней.

Взяв с полочки казенное полотенце, он, покачиваясь, пошел в конец вагона умываться.

– Миша, скажи, что у них произошло? – озабоченно спросил Григорьев. – Они безумно любили друг друга…

И ничто, по его мнению, не предвещало столь неожиданной и трагичной развязки.

– Я и сам ничего не могу понять, – Спивак недоуменно пожал плечами. – Ты, гм, его знаешь. Если он, гм, не захочет говорить, то и пустого словечка из него клещами не вытянешь…

В двух словах он пояснил, что на все вопросы друг всякий раз отвечает, что они с женой поссорились и все. А что у них и как произошло, попробуйте сами пеше до Киева дойти.

– Кажется, догадываюсь, – задумчиво произнес Сашка. – Дина с самого начала противилась тому, чтобы он ехал вместе со мной… А другой разумной причины я просто не вижу.

– Дела… – Мишка озадаченно моргнул. – Но в таком случае, гм, все очень серьезно. Идет. Посмотрим, гм, что он нам скажет…

Пробравшись по узкому проходу сквозь кругом бесцеремонно торчащие ноги, Валишев окинул подозрительным взглядом парочку заговорщиков, внезапно притихших при его появлении.

– Что, орлы, сразу примолкли, а? Все косточки, небось, мне перемывали? Нашелся подходящий повод? – Рэм достал бутылку и прилично плеснул в стакан. – А, будем жить, – кисло поморщился он и одним глотком все осушил.

Молча, парень отвернулся к окну и больше ни одного слова не проронил. Так и смотрел Рэм перед собой своим отсутствующим и неживым взглядом.

И лишь отражались в стекле его застывшие, наполненные болезненной пустотой большие черные глаза…

Киев. Пересадка… До поезда в сторону Бреста оставалось чуть больше шести часов. Прихватив с собой Малахова, Григорьев и Спивак ушли в город. Рэм остался. Не желал парень бродить в том подавленном и разобранном состоянии, в котором он пребывал, по незнакомому городу. Хотелось одного – тишины и покоя.

Крещатик и Майдан он уже видел. И поездкой в метро его тоже сильно не удивить. Следовало ему хотя бы пару строчек черкнуть двоюродному брату. Поделиться свалившимся на него огромным горем с оставшимся последним близким и родным человеком.

До сих пор он считал, что у него самых близких людей двое. Выходит, что в устном счете он сильно ошибался. К несчастью…

Сидя посреди незнакомой ему обстановки, рассеянно глядя на царящую вокруг него суету, он вдруг понял, что прошедшая ночь и пройденное поездом расстояние отдалили его от той самой черты, за которой осталось его счастье, позволили взглянуть на самого себя со стороны, совсем другими глазами.

Четыре года, невыносимо трудных, но наполненных безмерным счастьем четыре года пролетели, остались далеко позади, куда ему возврата, увы, нет. Сказка жизни оборвалась.

Его добрая фея, будто заколдованная злобным карликом, в одно мгновение отвернулась от него и забыла о его существовании.

– Ах, Дина-Дина… – беззвучно прошептали его пересохшие губы. – Что же мы с тобой натворили…

Сожгли они безоглядно все мостки. Как ни трудно, но придется привыкать жить одному, как жил до встречи с нею. Боль стихла, постепенно отступала, становилась все глуше и меньше. А на ее месте воцарилась холодная пустота.

Сотни людей живут на земле, не зная любви, и ничего. Как-нибудь протянет и он. Не он первый, не он и последний…

За все хорошее в жизни когда-то, как-то, а все ж приходится расплачиваться. Слишком уж хорошо они с ней жили, без оглядки любили друг друга. Многие им сильно завидовали.

Вот и дозавидовались. Скрипнув зубами, он горько усмехнулся. Другие-то остались при своем. А их любовь, такая нежная, такая трепетная и беззаветная любовь сгорела в собственном пламени.

Помнится ему, подполковник Алексеев говорил, что одними страданиями делу не помочь. Надо преодолеть себя, забыть все, что осталось позади, строить свою жизнь заново. И приступать след немедля. Через день, через два предстоят серьезные дела. Пора ему взять себя в руки.

– Забыть, – усмехнулся он, усиленно потирая скулу ладонью, – перечеркнуть. Начать все с нового листа…

Когда товарищи его вернулись, они снова немало удивились разительной перемене, произошедшей с их другом. Уже и не чаяли парни увидеть перед собой такого, как и прежде, Рэма, стройного и подтянутого, с твердым и волевым, чуть насмешливым взглядом.

Может, глаза у него выглядели еще пронзительнее, добавилось немного горьковатой иронии в голосе:

– Ну, что нового нашли, други мои, в граде Великом? Водку у них, надеюсь, уже продают? У нас, в России, открывают с двух часов… И люди давят друг друга за то, чтобы, отстояв час-другой, взять в одни руки две бутылки и с горя и отчаянья от всей собачьей жизни пойти и распить их без всякого вкуса и без смысла, – Рэм на секунду задумался и добавил:

Уменье пить не всем дано.Тот не умеет пить вино,Кто пьет егоБез вкуса и без смысла…

Снова грусть и печаль скользнули в его глазах. Скользнули и, растворяясь, быстро пропали. Рэм безжалостно подавил их в себе.

– Что, мушкетеры, скажете? Какие у нас планы на будущее? Мне, кажется, я вчера кое-что упустил, – он, извиняясь, развел руками. – По, так сказать, техническим причинам… – иронично скакало озорными бесенятами в его извиняющейся улыбке.

Уладив все вопросы с билетами, Баталов направил свои стопы к переговорному пункту. На душе у него отчаянно скребли дикие кошки. Он с трудом заставил себя подойти к окошку.

Не столько его мучила совесть, сколько он боялся услышать язвительный голосок дражайшей супруги. Домашний телефон не отвечал. Костик попросил набрать другой номер. Пошли гудки…

Подняв тяжелую голову, Славка мучительно поморщилась и вслепую нащупала заливающуюся трелью трубку.

– Алло, – бесцветным голосом произнесла она. – Я слушаю…

Ошеломленный Баталов покрылся холодным потом. Он узнал голос жены, его характерные интонации.

– Мира! – выдохнул он, будто бросился в ледяную прорубь. – Как хорошо, что я тебя застал. Обзвонил всех друзей…

Боясь остановиться, Баталов говорил и говорил, не давая жене времени на то, чтобы «врубиться». Помогла проснувшаяся Ната.

– Ты с кем там говоришь? – зашевелилась хозяйка, и до Славки дошло, что ночевала она не у себя дома.

По ее лицу медленно расплывалась недоуменная улыбка.

– Ты куда стучишь? – спросила она в трубку.

Ей стало смешно. Муж звонил своей любовнице, а трубку сняла она. На миг представила себе лицо мужа и громко расхохоталась.

– Говори с ним сама!

По сонному лицу Наташи пошли красные пятна. Она бросила трубку на подушку, оглянулась на Славку, приставила палец к виску, крутанула им, покачала головой и испарилась из комнаты.

– Баталов! – девушка смешливыми губками дотянулась до микрофона. – Конец связи! Ваш абонент не отвечает!

До Костика дошло то, что он сморозил очередную глупость. Вместо того чтобы просто промолчать и не отвечать, дать «отбой», он выдал себя с головой и со всеми потрохами. Он еще больше все запутал. И главное – он так и не узнал, в каком свете подала Мира их размолвку своему приемному отцу Мартову…

Если бы Баталов ведал, что генералу в настоящий момент вовсе не до его скромной особы, то успокоился бы, пришел бы в себя и перестал бы переживать по тому, чего еще нет. Но именно в том-то и состояло коварство Славки, которая своим иезуитским поступком загнала мужа в угол жестокого отчаяния и полной безызвестности.

– Ты расскажешь Владлену? – Наташа, обтираясь полотенцем, прищурила испытывающий левый глазок.

Хоть она и показывала всем своим видом, что ей безразлично то, что произойдет в таком разе, в душе она сильно переживала.

– А зачем? – Славка томно потянулась. – У папа своих проблем выше крыши. Зачем ему еще и моя головная боль…

Поболтав в воздухе беспечными ногами, она перевернулась на спину, провела пальчиком по губкам. Если папа Владлен заимеет зуб на Баталова, то запросто может погнать его из Группы войск. А подобное развитие ситуации в ее планы не входило.

При обсуждении вопроса, куда направиться служить Баталову по распределению, о внутренних округах не говорили. Выбирали между Германией, Чехословакией и Венгрией. Про Польшу речь даже не шла. Мартов настоял на ГСВГ.

– Славка, пусть он едет в Германию… – авторитетно заявил генерал. – За пять лет дослужится до должности подполковника. С нее поступит в Академию. И уже после учебы, получив солидную должность, вы поедете в Венгрию или в Чехословакию…

Мнения самого Баталова никто не спрашивал. Ему оставалось, как солдату, отдать честь и ответить: «Есть!» Он приготовился ехать туда, куда пошлет его Родина в лице Мартова…

Стоило Славке вспомнить о приемном отце, как снова звякнул телефон и опять по ее душу.

– Тебя Владлен разыскивает, – крикнула Наташа. – Что ему передать? Ты будешь с ним говорить?

– Нет, – Славка поморщилась. – Скажи ему, что все прекрасно. Пусть не переживает за меня.

Ей требовалось время, чтобы определиться, разобраться, по крайней мере, с самой собой, со своими чувствами и отношением к происходящему с нею, Баталовым и Натой.

– А где сейчас Владлен? – поинтересовалась хозяйка. – Связь до ужасти мерзкая, будто звонили с того света…

– Он собирался выехать в Гвардейское. Наверное, сейчас он на даче… «окучивает» новый объект.

Пряча смеющиеся глаза, Славка отвернулась. Генерал был тот еще ходок. При случае ни одной юбки мимо себя не пропускал. И тут она попала в точку. И в общем, и в частности…

…Дашенька проснулась и с интересом оглянулась. По роду своей деятельности ей частенько приходилось ночевать не в своей постели и на чужих простынях.

– Не дурно устроились! – хмыкнула она. – Слуги народа…

Случалось, она спала и не одна, а с очередным мужчиной. Однако назвать ее неразборчивой язык не поворачивался. Она знала себе цену и по мелочам никогда не разменивалась. Всегда ставила она по-крупному. И почти всегда Даша добивалась своего. Потому что девушка умела играть по тем правилам, что ей предлагали.

Иногда она чуть жульничала, ходила по самому краю, играла на грани фола, но ей многое прощали за ее прекрасные глазки…

Накануне они посетили городок, где строились дома для семей военнослужащих. Она охотно слушала Мартова, потому как и для нее обеспечение жильем являло собой животрепещущую тему.

Ради того она и затеяла интервью с генералом, чтобы ближе подобраться к нелегкому и архи сложному вопросу.

– А могла бы я каким-то образом получить квартиру от вашего ведомства, – улучив удобный момент, ловко ввернула журналистка.

– Надо подумать… – Мартов изогнул правую бровь. – Сейчас вам, Дарья Михайловна, сказать я точно не могу…

В ответ Дашенька понимающе кивнула головой. Ее проблему долженствует сначала проработать. Лишь тогда ей смогут что-либо обещать или отказать. Она знала, что у генерала есть одно неплохое качество – никогда не давать пустых обещаний.

Больше они к этой теме не возвращались. Ближе к шести часам вечера Мартов уехал в штаб, а она до сумерек провалялась на песчаном пляже, куда смертным вход строжайше запрещался.

За завтраком Даша продолжила задавать вопросы, чтоб полнее представить себе человека, о котором она собиралась тиснуть большую статью на развороте второй и третьей полос.

– Все свои лучшие качества вы, Владлен Сергеевич, я полагаю, унаследовали от своего отца? – журналистка прищурилась. – Если мне не изменяет моя память, он у вас был крупным политическим деятелем, воевал, дослужился до генерала армии…

Отставив в сторону утреннюю газету, Мартов посмотрел ей прямо в глаза, скупо усмехнулся. Его отец и крупный политический деятель. Слишком громко сказано. Хотя…

…К своим сорока годам Сергей Владимирович Мартов честно дослужился до капитанских погон. Точнее сказать, до одной шпалы старшего политрука в петлице. Погоны в 36-м году еще не носили.

Когда в 35-м году восстановили систему воинских званий, ввели свои различия для политработников: «младший политрук», «политрук» и «старший политрук», соответствовавшие общим воинским званиям «лейтенант», «старший лейтенант» и «капитан».