Возвращение

Все это время я стоял спинок к хозяйке квартиры и курил. Женщина молча слушала мой рассказ, положив руки на колени, подобно прилежной ученице. Когда я закончил, мне стало плохо и пришлось быстрым шагом проследовать в ванную комнату, чтобы опорожнить свой желудок. Трудно понять, ради чего я решил в тот вечер стать настолько откровенным – возможно, внутренняя обида подтолкнула слова, но стоя перед зеркалом, умывшись холодной водой, мне показалось, что я впервые в жизни был честен.

4.

Способность что-либо чувствовать – это необыкновенный дар, которым обладают все, но далеко не каждый умеет им пользоваться. Некоторые прячут его в глубине души, стесняются, боятся проявить слабость. Они слепо живут, тянут руки к огню, постепенно забывая о том, что он может обжечь. Таких людей много, среди таких людей живется, как в лесу, стволы деревьев которого непроходимой чащей возникают на пути зрячего человека. Наверное, они мешают жить, ведь в их существовании нет никакой цели: прикоснись к такому, и он не сможет точно передать эмоцию, которую испытывает. Жизнь под копирку – она пресна на вкус и напоминает туманный проспект, следуя вдоль которого ты постепенно стираешься и исчезаешь из виду.

Точно так же стирался и я. Работа, дом – дом, работа. Вскоре снег похоронил под собой очертания города, он стал другим, холодным. По следам, оставленным жителями, можно было часами бродить, так и не обнаружив хозяина следа. Я старался всеми силами выплыть на поверхность, заставить себя расшевелиться, прекратил пить, начал ходить в музеи, посещал библиотеки, стараясь занять свободное время самообразованием. Не могу сказать, что это как-то помогало, время все так же текло вне меня, вселяя все большую уверенность в том, что эту болезнь не излечить.

Однажды я пригласил хозяйку квартиры, мисс Палет, на загородную прогулку. Она долго упрямилась, не желая выходить из своей пещеры, но под моим упорным натиском всё же сдалась.

Мы отправились в местечко под названием Холмы. В это время года они были необычайно красивы. Заснеженные луговые просторы, соединяющиеся на горизонте с небом. Моя спутница была одета всё в то же черное платье, с вуалью на лице. Создавалось впечатление, что холод совершенно не имеет для нее никакого значения. Поезд не спеша двигался в нужном нам направлении, а мы просто молчали, сидя друг напротив друга.

– Спасибо, – произнесла мисс Палет.

– За что? – удивился я.

– За эту поездку. Я не слишком часто куда-то выбираюсь. – Она смотрела в окно, держа руки на коленях.

– Это я уже заметил. Просто мне показалось, что так будет правильно.

– Правильно? – переспросила она.

– Да. Зимой все живое погружается в какой-то непонятный сон, а я, знаете ли, как-то уже выспался.

– Вы странный человек, мистер Андерс…

– Можно просто Том, – перебил ее я.

– Чего вы добиваетесь?

– Ничего. Просто стараюсь что-то делать правильно.

– Работа над ошибками?

– Можно и так сказать. У кого их нет? – Я улыбнулся. Она нет.

– Том, это и вправду странная идея. Мне кажется, что нам не следует куда-то выбираться вместе.

– Вы чего-то боитесь?

– Не знаю. Мне кажется, что за нами следят.

– Вам это кажется.

– Возможно, вы правы.

Она опустила голову.

Мы оба были странными, от этого становилось даже забавно. Я всю дорогу любовался пейзажем за окнами поезда, а когда мы сошли на пустой перрон, расположенный посередине заснеженного луга, я закурил сигарету, чувствуя, как зимний холод продирает мое тело до костей.

Мисс Палет отошла от меня на несколько метров. Сжимая в руке кладчик, она всматривалась в даль. В деревья, которые были усыпаны роскошным белым золотом. На фоне всего этого великолепия ее черная фигура казалась чем-то дьявольским и в то же время таким нереальным.

– Откуда вы узнали про это место? – вдруг спросила она.

– Моя племянница рассказывала мне о нем. Здесь одинаково хорошо и летом, и зимой.

– А здесь кто-нибудь живет?

– Не знаю. Возможно, фермеры. – Я выдохнул из легких дым. – Скорее всего, только они и живут. А что?

– Просто здесь так тихо.

Мы просто брели вдоль бескрайнего луга. Ее темная фигура находилась передо мной, как маятник, на который я без проблем мог ориентироваться. Ноги успели промокнуть от этого вязкого, приятного снега, но эта проблема не помешала мне продолжить путешествие.

Через некоторое время мисс Палет обернулась в мою сторону, и на ее лице я смог разглядеть чуть заметную улыбку. Женщина рождалась заново.

Вернувшись домой, мы сели пить чай. Все так же молча, все так же тихо. Иногда я рассказывал какие-то истории из своей военной жизни, они были незначительными, но ей эти россказни приносили радость. Не знаю, какие именно чувства мы испытывали друг к другу, но это точно было нечто большее, чем простое общение.

Поздно ночью женщина пригласила меня к себе, в комнату. В полумраке ее силуэт казался нереальным. Она стояла абсолютно голая, готовая принять мужчину. Все это напоминало мне кинокартину, действия в которой были настолько предсказуемы, что становилось скучно. Странно, но я предвидел подобный исход наших взаимоотношений. Люди, находящиеся в запертом пространстве, нужны друг другу гораздо больше, нежели вне его стен. Я обнял ее, поцеловал холодную, но изящную шею, после чего мы занялись любовью.

– Мне было странно видеть тебя при дневном свете, – сообщил ей я.

– Сама не знаю, как умудрилась согласиться на это. – Она лежала на моем плече, и я чувствовал ее дыхание. – Иногда мне кажется, что люди вокруг меня всего лишь плод воображения. Выдуманные, с разной внешностью, веселые или грустные. Среди них так просто потеряться, стать невидимой. Но иногда мне кажется, что я устаю от такой жизни. От этих серых стен, от этих звуков черно-белых клавиш, от всего. Хочется вернуться назад, к себе прежней, вспомнить себя настоящую и улыбаться. – Она посмотрела на меня. – Скажи – это возможно?

– Не знаю. Я сам уже слишком давно нахожусь здесь.

На следующий день, придя с работы, я застал мисс Палет вновь одетой в свое траурное платье. Она прикрепила веревку к люстре. Напротив находился фотоаппарат со штативом. Женщина готовилась к новой фотосессии, хотя на стенах ее комнаты практически не было свободного места. Старые снимки заполонили всё пространство.

– Ты готов, Том? – спросила она меня, вставая на табуретку и просовывая голову в петлю.

Я с какой-то тоской посмотрел на нее и кивнул.

– Фотографируй быстро, а то я могу задохнуться. – Она стояла смирно.

– Неужели тебе страшно?

– Не знаю, я еще не поняла этого. – Женщина проверила на прочность веревку. – Завяжи мне руки за спиной.

Я исполнил ее просьбу.

Мисс Палет выбила стул у себя из-под ног и повисла в воздухе. Тело принялось извиваться, оно сопротивлялось безумству разума. Я наблюдал за всем этим кошмаром через объектив камеры, но так и не посмел сфотографировать.

Спустя некоторое время всё прекратилось. Обмякшее тело повисло в метре от пола. Я закурил сигарету, подходя к нему все ближе и ближе. Дотронувшись до него пальцем, я ничего не почувствовал. Просто кожаный мешок, обтянутый черной, кружевной тканью. Веревка выдержала испытание, успокоив беснующееся сознание этой госпожи.

Потом я запер дверь в ее комнату на ключ. Всё, что произошло внутри, произошло без моего участия. Меня здесь не было никогда. Жизнь отвергла мисс Палет, как уставшее тело отвергает плод, а я просто хотел спать.

За окнами гудел ночной трамвай, идущий в депо. Снег бесшумно падал на мостовую, а облака беспечно блуждали по небу, боясь спуститься на землю, к нам и стать такими же пустыми сосудами, которые требуется наполнить хоть чем-то.

Глава 3. Наваждение

1.

Тревога. Знаете, она такая непонятная. Вроде бы ты чувствуешь себя хорошо, ничего не болит, а внутри сидит коварное нечто и постоянно дает о себе знать. Свербит, поедает твои внутренности, заставляет страдать, пусть даже несильно, но все же. Это ни с чем не сравнимое, утомительное ощущение, как перед казнью, когда толпа уже собралась и исход очевиден, а разум все еще сопротивляется, старается нарисовать совершенно другую картинку, в которой нет места ужасам повседневности. Он сам себя берет в заложники и угнетает. Потом раздается хруст, и вы мертвы. Точно так же и с тревогой. Она просто появляется с первыми лучами солнца и идет с вами до самого конца.

Я проснулся рано утром. Вернее сказать – в одно из ранних утр. Зима атаковала собой весь город, засыпав снегом все улицы, дома и проезжающие мимо трамваи. В квартире было холодно, поэтому я сразу же заварил себе чай, налил в большую кружку и, усевшись на кровать, принялся маленькими глотками наслаждаться напитком.

В соседнюю комнату, где мирно покоилось тело несчастной хозяйки квартиры, я не заглядывал несколько дней. Было как-то не до этого. В мясной лавке работа шла полным ходом, но, по правде говоря, я как-то охладел к этому ремеслу. Подал заявление об уходе, чему хозяин явно огорчился, но иногда нужно уметь выводить себя из привычной зоны комфорта. Становиться другим.

Иной раз мне, конечно же, хотелось заглянуть в соседнюю комнату, убедиться в том, что труп всё еще там, болтается на своей верёвке, медленно разлагается и источает странный запах. Но знаете – не всегда следует потакать своим прихотям. В конце концов, мне следует сообщить кому-нибудь о таком скверном происшествии.

И конечно же, этим человеком стал Руфус.

Мы встретились в баре, и после второй кружки пива я поделился с другом своими опасениями.

– Как это повесилась? – поинтересовался он. – Совсем?

– Ага, – только и пробубнил я, отпивая несколько глотков.

– Какого черта, Том? Ты просто обязан был…

– Что? Сообщить полиции?

– Да.

– Но я не смог.

– Почему? Ради чего ты продержал это бедное тело в жалкой петле так долго? – Он яростно и как-то пусто смотрел в мою сторону.

– Я не знаю. Понимаешь? Она просто казалась мне такой… – я замялся. – Такой… спокойной.

– Ты хотел сказать – мертвой! Она мертва, Том.

Мы закурили.

– Все проблемы можно решить. Давай подумаем – как решить эту проблему.

– Я не вижу тут никакой проблемы. Она обезумевшая дамочка, жила одна, потом раз – и покончила с собой.

– У полиции могут появиться вопросы.

– И ты дашь им на них ответы.

– Как у тебя всё просто, приятель. – Я развел руками в сторону. – Они же подумают, что я помог ей.

– Помог – что? Повеситься?

– Да.

– А ты помог?

– Не знаю, – я опустил глаза в пол и задумался. События того вечера стерлись у меня из памяти, теперь мне казалось, что и трупа никакого не было и я все это выдумал. – Нам нужно проверить кое-что…

Потом мне всё же удалось уговорить друга отправится со мной в квартиру.

Мы старались вести себя как можно тише, хотя точно знали, что в доме кроме меня и хозяйки жила только одна старая семейная пара, выходившая из своих апартаментов несколько раз в году. Мы крадучись подошли к заветной двери и приоткрыли ее.

Мисс Палет была всё еще здесь. Пахло странным, солоноватым запахом, воздух был невероятно спёрт. Мы некоторое время пялились на бесшумный, мрачный силуэт, после чего Руфус предложил сжечь квартиру дотла.

Не знаю почему, но мне эта идея показалась весьма удачной. В конце концов очищение всегда происходит через огонь. Хватит этому месту источать скорбь и отчаяние, пора уйти на покой.

Спичками мы подожгли шторы и старые простыни. Огонь довольно быстро окутал собой все пространство. Я наблюдал за тем, как языки пламени облизывают ноги хозяйки квартиры, как пожирают ее платье, как бесстыже шарятся по заповедным местам мертвого тела. Потом, когда сгорела вуаль, на меня, из темноты, смотрели два глаза. Блестели, словно живые, взывали к моей совести и пробуждали в глубинах сознания отвращение к самому себе. Стало страшно. Отступил в сторону и, махнув на это все рукой, покинул квартиру.

С улицы мы какое-то время наблюдали за тем, как огонь уничтожает жилое помещение. Там не останется ничего, ни малейшего признака существования этой особы. Она просто испарится, вместе со своими фотографиями и воспоминаниями о муже. Обуглившиеся клочки бумаги, подобно снегу, медленно обрушивались на тротуары. Хотелось спать и хотелось есть. В руке я сжимал чемодан со своими вещами, а Руфус посматривал на часы в надежде успеть на последний трамвай до дома.

Той ночью я ночевал у него.

2.

Иногда мне казалось, что я умер. В те минуты, когда мозг еще не отошел ото сна, а тело уже совершало какие-то движения, мне мерещились чудеса. Странный запах наполнял собой всю комнату, таинственные тени ползали по стенам, повергая меня в смятение. Не могу описать точно, что же конкретно происходило со мной в те минуты, но это и вправду походило на сон. Сон, в котором существуют рамки, через которые ты ни в коем случае не можешь переступить. Кто их создал и для чего они были так необходимы – я, конечно же, не знал.

Мне вообще перестало хотеться что-либо делать, куда-то двигаться, стараться в чем-то преуспеть. Опускаться на самое дно, конечно, тоже не хотелось, но остановить процесс гниения души было уже невозможно.

По утрам меня мучал кашель. Скверный такой. Минут пять задыхаешься в агонии, стараешься ухватиться за воздух руками, а потом всё проходит, будто бы и не было ничего. Руфус посоветовал мне обратиться к врачу, но я был глух к пожеланиям такого рода.

Однажды, гуляя по набережной и наблюдая за тем, как голуби бессмысленно путаются у меня под ногами, я заметил группу людей, одетых в черные помятые костюмы. Выглядели они так себе, больше смахивали на алкашей, нежели на приличных горожан. В руках у некоторых из них находились духовые инструменты. Я сразу подумал о похоронном оркестре, который по-прежнему занимается своим унылым делом, провожая покойников на тот свет под корявые звуки трубы.

Подойдя к ним ближе, я заметил, что некоторые из них пребывали в изрядно выпившем состоянии. Запах дешевого алкоголя стойкой струей ударил мне в нос. Мужчины курили, время от времени забегая за угол дома, чтобы справить малую нужду. Мне захотелось познакомиться с ними поближе.

И в этот самый момент из здания вышли несколько женщин и мужчин. На плечах последних находился гроб. Оркестр преобразился, подвинувшись в сторону. Кто-то из них звучно выругался за то, что пролил содержимое стакана на мостовую.

Очередные похороны и очередное траурное шествие по улочкам города.

Я вновь присоединился ко всей этой похоронной процессии.

– Жалко мужика, – лениво попытался завязать разговор я с одним из трубачей.

– Ага, – буркнул тот в ответ.

– По-моему, там бабу хоронят, – отозвался идущий впереди музыкант, у которого в руках покоился бубен.

– Все равно жалко, – подытожил я и закурил.

Мы медленно брели по спящему городу, и те редкие люди, что встречались нам на пути, пугливо отступали в сторону, словно боялись принять участие в параде мертвецов. Я заговорил о том, что ищу работу и был бы не против стать одним из участников похоронного оркестра. Трубач сказал, что это легко устроить, поскольку по какому-то регламенту оркестр должен был состоять из восьми человек, а у них только шесть. Потом я начал рассказывать им о том, что имею музыкальное образование и ни в коем случае не подведу их ни на одном из мероприятий. Идущий впереди мужчина, с пухлым лицом и густыми бровями, улыбнулся, протягивая мне свою трубу.

– Я даже нот не знаю, играю просто, как получается, – отозвался он и захихикал. Я вновь учуял запах алкоголя.

Меня похлопали по плечу и сообщили о том, что здесь, мол, дела никому нет до моего профессионализма. Главное это влиться в коллектив. Коллектив – это основа любых рабочих отношений. Так мы и шли, чуть поодаль от родственников, несущих гроб. Рассказывали друг другу разные истории, смеялись, пили из серебряной фляги ром и будто бы забыли, что находимся на похоронах.

Потом один из мужчин приободрился, видимо, настало время для музыки, и оркестр нехотя принялся исполнять траурный марш, под аккомпанементы которого вся колонна благополучно вошла на территорию кладбища.

Дальше все как всегда: слезы, молитвы, надгробные речи и прощание с усопшим. Я стоял чуть в стороне и просто курил, прокручивая в голове мысли относительно того, что очень сильно хочу в туалет. Через несколько минут всё кончилось. Справив нужду на одно из многочисленных надгробий, я неторопливо поравнялся с музыкантами, и мы побрели в один из городских баров отмечать знакомство.

Пухлый трубач успел забрать какой-то конверт у высокой светловолосой девушки, которая вытирала слезы платком. Очевидно, гонорар за проделанную работу. Она выглядела уставшей, измученной, и, когда мои глаза встретились с ее, мне показалось, что этот взгляд я уже где-то видел. В нем вновь не было презрения, было только сожаление, о котором никто не говорит вслух.

3.

Через пару месяцев наш небольшой оркестр пригласили выступать на свадьбе. Странно, конечно, но к тому времени странности уже перестали удивлять меня. Мы, как и все люди вокруг, старались ухватить свой кусок денежного пирога.

Я влился в коллектив, прикупил дешевый поношенный костюм, черного цвета, туфли и галстук. Никогда не умел завязывать галстуки, но жизнь приучает ко всему. Пришлось изрядно повозиться с этим бесноватым изобретением, чтобы более-менее соответствовать образу свадебного музыканта.

– Каким образом нас позвали туда играть? – решил осведомиться я у Пикколи, моего компаньона.

– Мы частенько подрабатываем на свадьбах и прочих торжествах. Одними похоронами сыт не будешь. – Он улыбнулся, после чего закурил папиросу.

Мы прибыли по указанному адресу, опоздав всего на полчаса. Гости уже рассаживались по местам, всюду раздавались веселые голоса, а зал был украшен в великолепные белые тона. Я выпил пару бокалов шампанского, прежде чем подняться на сцену, после чего, некоторое время, мы занимались настройкой инструментов.

Народ изредка поглядывал в нашу сторону, стараясь концентрировать внимание на более важных вещах. В конец концов мы являли собой всего лишь фон, удачно скрашивающий вечер. Жалко, что играли мы не настолько хорошо.

Спустя некоторое время мы приступили к музыке, и некоторые люди пустились в пьяный пляс, размахивая ногами и руками в разные стороны. Приятно видеть, как под твою музыку совершаются движения, а не захоронение побледневшего тела. Я старался как мог, пыхтел, надувал щеки, выдавливая звуки. Не успев обзавестись собственным инструментом, мне приходилось играть на той трубе, которую мне одолжили коллеги, а получалось это, скажу я вам, весьма тяжело. Губы, словно не желали принимать участие в этом сомнительном мероприятии, превращая звуки трубы в никчемный рваный мотив.

Так или иначе гости остались довольны. Нам, само собой, приходилось делать перерывы, чтобы перевести дух, пропустить по стаканчику и просто выкурить сигарету. Наш маленький оркестр отходил в сторону, практически в самый конец зала и старался привлекать к себе как можно меньше внимания. Однако некоторых из нас умудрялись приглашать на танец изрядно подвыпившие пожилые женщины. Но, так как это всё приходилось для нас частью работы, мы, стиснув зубы, терпели и шли на всяческие уступки.

Играл старый патефон; весьма приятная, слегка печальная песня, с оттенком ностальгии. Мне казалось, что я ее уже где-то слышал. Я танцевал, чуть приобняв за талию женщину, одетую в платье в белый горох. Она положила голову мне на грудь и дышала так размеренно, что могло показаться, будто бы ее одолел сон. Кто-то из гостей взорвал хлопушку, и большое количество конфетти, подобно самому настоящему снегу обрушивалось на нас с потолка. Словно под дождем, я разглядел девушку, лет восемнадцати, стройную, стоявшую напротив и наблюдающую за моим корявым танцем.

Это была Сагита.

Она улыбнулась, поправив прическу. За все это время, что я ее не видел, девушка преобразилась и стала настоящей красавицей. Волосы аккуратно падали ей на плечи, а губы были накрашены алой помадой. Поначалу мне даже показалось, что это была кровь. Сагита подняла взгляд вверх и тихонько смеялась, радуясь тому, как серебристое конфетти облизывает ее щеки.

Я не мог сдержать своего изумления. Словно из сна, из самых дальних уголков памяти вырвался этот приятный глазам образ и вернул меня в мир живых. Попросив прощения у своей партнёрши по танцу, я оставил ее и не спеша приблизился к Сагите. Так мы и стояли какое-то время, смотрели друг на друга, любовались. На ней было черное платье, с повязанным на шею платком. Она продолжала улыбаться, отчего мне стало как-то не по себе.

– Привет, – только и смог выдавить из себя я.

– Привет Том, – передразнила меня она, и мы обнялись.

Потом, отойдя в сторону, мы взяли в руки по бокалу шампанского и продолжили разговор.

– Тебе разве можно его пить? – решил я по старой памяти сыграть роль заботливого взрослого.

– Брось. Я уже взрослая. – Она засмеялась.

Мне было странно слышать ее смех, видеть ее лицо, чувствовать запах ее духов. -

– Как твои дела, Том? Чем занимаешься? Почему так долго не писал мне?

– Хм, ну не знаю даже. Времени как-то не было. – Я смущенно почесал затылок. – Не знал, о чем тебе рассказать.

– Рассказал бы о себе.

– Да, это не интересно. Как Жанна?

– Чудесно. Рисует. Она теперь кажется намного счастливее.

– Она всё так же, с этим, ну с усиками…

– Ага. Все с ним же.

– Понятно. – Я отхлебнул шампанского. – А что ты тут делаешь?

– Это свадьба моей преподавательницы по танцам. Мисс Хилл. Здесь вся наша труппа. – Она указала в сторону небольшого отряда стройных девушек, сидящих за одном из столиков и поедающих салат. – Не ожидала тебя здесь увидеть.

– Так всегда и бывает.

– А где ты теперь живешь?

– Снимаю квартиру, над булочной, на Хэвир-стрит.

– Далековато. Я не бываю в тех краях.

– Ну а ты? Ты как поживаешь?

– Я теперь живу в пансионате для девочек. Съехала от Жанны примерно месяца три назад. У меня всё хорошо, часто выступаем в различных танцевальных постановках, выезжали пару раз в другие города.

– Это здорово! Рад за тебя. – Я осушил свой бокал и поставил его на столик.

– А ты тоже теперь связан со сценой, как я погляжу, – она улыбнулась, указывая мне на моих товарищей, которые махали мне руками, указывая на то, что пришло время продолжать выступление.

– Ну, сцена – это, скорее, побочный эффект…

Я виновато улыбнулся, после чего растворился в танцующей толпе и через пару минут уже вовсю трубил, вместе со своими партнерами.

Вечер закончился массовой дракой. Какой-то пьяный увалень попытался поцеловать невесту, за что получил в морду от сидящего рядом отца. И дальше всё как по сценарию. Опрокинули стол, свадебный торт полетел в толпу зевак, ну а мы продолжали играть музыку, стараясь не обращать на всё это никакого внимания.

А когда все закончилось, я заметил, как Сагита выходит из туалета, поправляя свое платье. Следом за ней вышел какой-то парень, среднего телосложения, со странной прической. В душе у меня что-то кольнуло, и живот скрутило так сильно, что я даже умудрился издать болезненный крик. К счастью, никто этого не заметил. Девочка выросла, и мне почему-то было странно осознавать это. Словно я был как-то причастен к проявлению ее вульгарного характера.

Уже на улице я стоял у входа и курил, ожидая появления юной красавицы. Она вышла, закутавшись в черное пальто, на высоких каблуках.

– Меня ждешь? – Сагита опять засмеялась.

– Просто хотел проводить тебя домой.

– Не стоит, за нами приедет автобус.

– Тогда, может быть, он меня подбросит до дома?

– Вряд ли. – Мы улыбнулись друг другу. – Ты выглядишь уставшим. У тебя все хорошо?

– Да, конечно.

– Ну ладно, тогда еще увидимся.

И она помахала мне рукой, после чего присоединилась к своим подругам, и они все дружно забрались в автобус. Я смотрел им вслед и улыбался.

Ветер сильным рывком выбил из моей руки тлеющую сигарету. Другой у меня не нашлось, поэтому я развернулся и пошел в сторону трамвайной остановки.

4.

На улице шел дождь. Он мешал мне спать. Капли с силой обрушивались на оконное стекло, пугая своей поразительной ритмичностью. Подобно барабану, они отбивали каждый мой внутренний шаг – шаг человека, идущего на плаху.

Сквозь смутную пелену все еще дремлющего сознания мне казалось, что все вокруг погрузилось под воду. Комнату затопило, и моя крохотная кровать превратилась в спасательный плот, который вот-вот натолкнется на риф и тело мое пойдёт ко дну. Шумели волны, дул странный ветер, пощечины которого отдавали запахом соленой воды. Небо над головой было серое, свинцовое, налитое болью и какой-то неподдельной злобой. Оно ненавидело меня, посылая всё больше и больше проклятий.