Возвращение

На мгновение ребенок практически ослеп, его поглотила тьма. Скромные пятна света, появившиеся от уличных фонарей, изредка помогали ему прийти в себя, сконцентрироваться и продолжать путь. Куда же он направлялся? В голове был только образ, знакомый силуэт, который, подобно спасительному плоту, должен был появиться на горизонте. Но его не было.

Иногда мне кажется, что я так и остался стоять, совсем один, поглощенный мраком. Маленький ручки сжимались в кулачки, а поднятые к небу глаза улавливали слабые очертания нелепых, корявых облаков, проплывающих мимо. И ребенку было плохо. Ощущение вины, какой-то нелепой, глупой вины, из-за которой ему было страшно до одури, поедало его, заставляло сердце стучать чаще.

А что, если он пошел не той дорогой? Что, если мама уже дома, ждет его? Что, если всё, что он когда-либо делал, напрасно? Кто укажет ему верный путь и возьмет за руку, выведет к свету и никогда не оставит в одиночестве? На эти вопросы он не мог себе ответить, только выдумать. Выдумать всё – прошлое, будущее и настоящее. Огородиться, запереть в себе эмоции. Все. И просто бежать, ведь пока ты двигаешься – ты что-то делаешь. Ты живешь. Необязательно даже думать при этом, главное – куда-то идти, нестись сломя голову, выветривая из сознания любые, даже самые скверные опасения.

Когда я остановился на углу улицы и оперся рукой о стену дома, я вдруг осознал, что всю жизнь куда-то бежал и продолжаю делать то же самое.

Фонарей не было. Звезд тоже. Маленький мальчик прошел мимо меня, прокричав сквозь слезы «мама», и исчез. Я некоторое время смотрел на то место, где он стоял и глубоко дышал. Обернувшись, я понял, что заблудился, как тогда, в ту ночь, когда, возвращаясь из бара, забыл, где мой дом. Руфус не ждал меня, но, возможно, в прошлом меня ждала мисс Палет. Каждый день она играла мелодию, знакомую мне с детства, которую я так и не смог вспомнить. Эти ноты пробивались сквозь пелену жизни, старались вырвать меня из прострации, в которую я сам себя загнал, но что-то не позволяло им этого сделать. Что-то сдавливало мое сердце и разум, не пуская туда любое проявление заботы.

Ждала ли меня Сагита?

Обернувшись назад, мне вдруг стало страшно, что я больше никогда ее не увижу. Никогда. Она не будет странным, невнятным силуэтом моих кошмаров, о котором я редко вспоминал. Внезапно она стала для меня всем, превратилась в спасение, исчезнувшее спасение, и оно ускользало сквозь пальцы. Я сам его оставил, забыл, потерял.

– Том, – вдруг услышал я слабый, еле заметный голос.

– Сагита? – прошептал я.

– Том, где ты? – голос становился громче, он выплывал из смоляной темноты.

Я пошел ему навстречу, стараясь не упустить ни малейшего шороха. Сагита стояла неподалеку, на другой стороне улицы. Просто стояла, прижав руки к груди, и дрожала. Мокрой, ей так и не удалось обсохнуть и согреться.

– Что ты тут делаешь? – спросил я.

– Я шла за тобой. Мне холодно.

– Ты должна была ждать меня в баре…

– Я не хочу там сидеть, одна.

– Сагита, это неправильно. Ты замерзнешь, простудишься…

– Том, пошли домой. – Она все еще стояла на другой стороне, совсем одна, такая маленькая и такая несчастная.

– Сейчас, я к тебе подойду, не уходи…

Я прибавил шагу, и внезапно нас разделил трамвай, который с шумом выполз откуда-то сбоку. В окнах я заметил слабый свет, там находились люди, много людей, буквально толпа. Мертвые, бледные лица смотрели в мою сторону. Они белой маской буравили меня глазами, а их изъеденная, гнилая кожа напоминала сырую землю. Трупы оставили после себя невообразимый смрад, который окутал мое тело с ног до головы.

Когда трамвай исчез из поля зрения, я подбежал к Сагите и обнял ее. Девушка отшатнулась в сторону, ее вырвало.

– Что с тобой? – озабоченно поинтересовался я.

– Боже, какой смрад! Что это? – Она плевалась желтой жидкостью, согнувшись пополам.

– Это трамвай… – отозвался я, понимая, насколько глупы будут обоснования моих галлюцинаций.

– Этот запах, он исходит от тебя.

– Что?

– Боже, Том. Это ужасно!

Я отошел в сторону, смущенно озираясь по сторонам. Какая болезнь меня постигла? Почему гниль поедала тело изнутри? Мне не хотелось находиться здесь, на этой улице, среди этих домов и рядом с этой девушкой. Медленно опустился на тротуар, встал на колени и, закрыв лицо руками попытался успокоиться. Сагита стояла напротив, обозлившись на весь белый свет.

– Какой же ты жалкий, Том. Что с тобой происходит? Возьми себя в руки. Мне холодно. Забери меня домой. Встань –и пойдем домой! – Она кричала, но слова отскакивали от меня в разные стороны. – Том, ответь мне! Том!

Девушка упала на колени возле меня, попыталась обнять, но невообразимая вонь моего тела вновь отшатнула ее в сторону.

Я потерялся. Бешенство волной накрыло меня. Схватив Сагиту, я прижал ее к своей груди, схватит слишком крепко. Она не могла дышать, она не могла сопротивляться, она просто пребывала во власти моей воли. Когда волна отхлынула, ее тело обмякло. На губах застыла желтая струйка слюны, а глаза закрылись. Девушка казалась спящей, по-настоящему спящей глубоким непробудным сном. Ее грудь не поднималась вверх, дыхание пропало, а я просто держал ее на руках, после чего опустил на тротуар.

В животе начался пожар, настоящая вакханалия, словно кишки вытаскивали наружу сквозь зверски рваную рану. Закричав что есть сил, я рухнул рядом с бездыханным телом, корчась от боли и ужаса содеянного. Мне не хотелось жить, и поэтому я ногтями начал раздирать кожу возле пупка. Почувствовав кровь под ногтями, эту маслянистую субстанцию, я на мгновение остановился. Поднеся ладони к лицу, я ужаснулся – они превратились в сгусток алого вещества, который в этом сумраке казался еще более отвратительным.

Так мы и лежали рядом, бедная маленькая Сагита и ее мучитель, с огромной рваной раной в брюшной полости.

На небе появились звезды, и вдалеке раздались чьи-то шаги. Приближалась разговорчивая компания людей, ненужных зрителей, которые могли себе вообразить бог весть что.

Совсем не оставалось времени на размышления. Эти прохожие запросто скрутили бы меня, избили, придали народному суду и в конце концов повесили бы на фонарном столбе, как жалкую, вшивую дворнягу. Изверги, какими я их видел. Именно поэтому мне пришлось подняться на ноги и неуклюжими движениями удалиться в сторону, в арку, что соединяла эту улицу с жилым двором. Там никто не станет меня искать. Подобно монстру, жалкому существу, от которого разило смертью и тухлятиной, я спрятался в темноте, затаив хриплое дыхание.

Спустя некоторое время компания наткнулась на тело девушки. Раздались взволнованные голоса, кто-то побежал до ближайшего полицейского участка.

Ветер лезвиями прошелся по моей продрогшей коже. Согнувшись пополам, я отгородился от всего происходящего вокруг, не в силах дать вразумительно объяснение происходящему. Мне казалось, что со мной раньше уже такое было, что я уже подвергал жизнь чужого человека опасности. Это было на войне, но там оно себя и похоронило. А я был здесь, среди этих кирпичных стен, отдававших плесенью, как в склепе, в который не проникает ни один лучик солнца. Голова пошла кругом, захотелось пить. Опустив взгляд вниз, я понял, что из раны вытекло достаточное количество крови, что бы сыщики смогли вычислить меня по горячим следам.

Аккуратно встал на ноги, стараясь не шуметь и поковылял куда-то в сторону. Там, позади раздался шум приближающихся автомобилей. Полиция, скорая помощь. Толпа зевак, появившихся непонятно откуда. А что, если все это время вокруг нас ходили люди, которые видели весь этот ужас, а я просто блуждал по коридорам своей реальности, поглощённый пеленой забвения, и не замечал прохожих. Такое вполне может быть. Они шарахались в сторону от протухшего куска мяса, который уныло брел вдоль по улице, совершенно бесцельно. Наверное, именно так и рождается страх. Он пробуждается где-то в глубине, и постепенно становится сильнее, мощнее, и поедает каждую клеточку тела. Может быть всю жизнь я боялся чего-то и именно поэтому стал превращаться в труп? Этому трудно было найти объяснение.

Но так или иначе свою Сагиту я оставил в стороне. Она замерзала на грязной мостовой, с задранным от ветра платьем. Мое пальто пропиталось кусочками рвоты и теперь служило ей погребальным саваном. Надеюсь в карманах я ничего не оставил?

Потом силы меня покинули, и я рухнул куда-то на землю, совершенно не осознавая происходящего.

4.

Демон ликовал. Танцевал и размахивал своими корявыми руками. Он жил во мне всегда. Он дарил мне безразличие, ненависть и озлобленность, которую я умудрялся таить в недрах себя очень долгое время. Теперь этот самый демон умер. Погиб, вместе с телом. А куда же тогда подевалась душа? И была ли она вообще? Вернулся ли я с войны или всё еще прибывал там? Всё еще слышал вой ветра, свист пуль и голос девушки, которую безжалостно изнасиловали на моих глазах. Теперь я даже не был уверен в том, что сам не принимал в этом участие.

Открыв глаза, я понял, что нахожусь в каком-то странном, тихом помещении. Пахнет ладаном, полумрак, шторы, должно быть, задернуты. Мне очень тесно лежать, что-то мешает двигаться. Приложив некоторые усилия, я понял, что заперт в каком-то ящике. Потом я услышал слабые голоса.

– Так, через десять минут выносим, – произнес один голос.

– Черт, они говорят, что знают парня, – ответил ему второй голос.

– Да, они все из одного полка.

– Девчонку жалко.

– Что есть, то есть. Ты видел ее ножки? – усмехнулся первый.

– Отличные ножки. Там, кстати, куча ее подружек пришли. Проститься хотят.

– Заколачивай и потащили.

Раздались слабые, но уверенные удары молотком.

– Я боюсь, как бы она оттуда не выпала, – поделился своими опасениями один из голосов.

– Брехня, я на совесть сколотил этот ящик.

– Я ничего против твоих гробов не имею, просто будет забавно, если эта девчушка вывалится из него во время шествия.

– Закрой рот и забивай крышку.

Они продолжили свою работу.

Теперь я понял, Сагита находилась рядом, лежала в гробу, готовилась к погребению. За дверьми похоронного агентства стояла толпа друзей и, конечно же, оркестр, который готовился сыграть прощальную мелодию. Всё превратилось в фарс. И я каким-то образом оказался мертв, оказался заколочен в другом гробу и тоже ждал своей очереди.

– Так, ты мужика забил? – коряво осведомился голос.

– Да, не вывалится, – передразнил его второй.

– Тогда позови еще ребят, понесем их вместе, сэкономим время.

– Говорят, они родственниками были.

– Люди разное болтают. Стал бы родственник измываться над своей племянницей? Этот хрен изнасиловал ее и задушил.

Но насилия не было, я этого не делал. Они лгут! Нагло лгут! Хотя постой, я мог и забыть, мог вообще ничего не понимать.

– От него воняло, как от куска протухшего мяса. Страшно подумать, что такой червь мог пыхтеть над этой милашкой.

– Боже, меня сейчас вырвет, – сказал второй голос, и они оба удалились.

Удалились на несколько минут, чтобы позвать подмогу. Все вместе они подхватили наши гробы и вынесли на улицу. Я услышал женский плач, бесконечную череду сожалений и какой-то ненависти. Они все ненавидели меня. Даже Руфус, я слышал его голос. Он шел вместе со всеми, по этим узким улочкам города, и ненавидел каждую минуту нахождения здесь.

Нас просто провожали в последний путь. В тот момент я и представить себе не мог, как выбраться из подобной ситуации. Все эти люди видели во мне монстра, правда – мертвого, а по факту получается, что я жив, я в сознании и готов вырваться на свободу в любую минуту.

Ноги страшно затекли. Сколько времени я провел в этом наспех сколоченном гробу? И где же шелк, где же бархат? Я хотел быть погребенным в уютном, беззаботном состоянии. Почему теперь всё так сильно изменилось.

Оркестр играл какой-то корявый марш, скорее напоминающий военный, нежели похоронный. Слышались суровые солдатские голоса, называющие друг друга «сержант», «капрал» и прочее. Кто-то уронил винтовку, этот звук я ни с чем не мог спутать. За годы службы она стала мне как третья рука. Маслянистый запах, плохо передергивающийся затвор, но отсутствие осечек.

Так нас и несли. Было время, чтобы подумать, но думать ни о чем не хотелось. Весь этот сюрреалистический бред неровным почерком укладывался в тетрадку моей действительности. Странное ощущение, когда ты никак не можешь проснуться. Когда всё вокруг настолько необычно, что ты даже не в силах поверить в любую, даже самую крохотную долю вероятности. Пока меня тащили к яме, я уже извинился перед всеми за свои деяния, за свою трусость и безразличие. Боялся ли я страшного суда? Не уверен. Возможно, там меня ничего не ждет. Просто ящик опустят в могилу, засыплют землей, и завтра город проснется в привычном для него ритме.

Размышления прервала бранная ругань:

– Твою мать, Рэндол! Какого черта ты наделал?

Я услышал треск – очевидно, кто-то из нёсших гроб дал слабину и опрокинул его на землю. Гроб раскололся, и теперь несчастные женщины убиваются в негодовании и горе, стараясь заставить мужчин поднять тело девочки.

Не в силах больше терпеть этот кошмар, я принялся раскачиваться из стороны в сторону, пока мои носильщики не проделали тот же самый трюк и с моим гробом. Рухнув вниз, я почувствовал, как деревяшки поддались, и я смог расправить плечи. Ногами выбил несколько досок, и, раскурочив весь ящик, я всё же вырвался на свободу.

Какового же было мое удивление, когда в сумбуре событий я заметил вокруг себя солдат, одетых в грязную полевую форму. На головах у некоторых были каски, а в руках они держали те самые военные винтовки. Они смотрели на меня ошарашенным взглядом, а я точно так же смотрел на них. Одежда на мне была покрыта коркой засохшей крови, все тот же полевой мундир, армейские сапоги и белая рубаха, торчавшая снизу. Потом взгляд мой пал на гроб, в котором покоилось тело Сагиты. Лица я не видел, его скрывала вуаль, видел только руки и черное платье, в белый горох.

Несколько женщин пытались поднять тело, кто-то в бессилии стоял в стороне, утирая слезы. Выхватив у одного из солдат винтовку, я просто подхватил тело девушки, взвалил его себе на плечо и подался в сторону.

Лица окружающих меня людей выглядели невероятно бледными, словно не я, а они умерли. Руки были опущены, настоящее смирение, как будто бы никто из них не желал воспрепятствовать моему поступку. Тем не менее я развернулся и побежал в сторону пристани, все той же дорогой, которую хорошо изучил.

– Сагита, сейчас, подожди чуть-чуть, – только и повторял я.

Над водой стелился легкий туман. Сквозь серые тучи пробивалась заря, и к берегу подплывали кувшинки. Слышался крик чаек, они всегда летали в этом месте слишком низко.

К счастью нас ждала лодка, не слишком большая, но зато с двумя веслами. Обернувшись, я заметил, что похоронная толпа постепенно настигает меня, напоминая безмозглых, зомбированных трупов. Казалось, они не в силах были понять происходящего и силились оставаться в сознании, чтобы досмотреть спектакль до конца.

Я опустил бездыханное тело девушки в лодку, сам прыгнул туда же. Лодка качалась на волнах и чуть было не перевернулась, но мне удалось удержать ее равновесие. Потом я принялся грести так быстро и так старательно, как прежде никогда этого не делал. Мышцы напряглись, в голове пульсировала вена, легкие сжигали кислород как топливо. Вскоре берег, а с ним и незваные зрители стали исчезать из виду, скрываясь за пеленой тумана.

Очутившись в полной изоляции и совсем выбившись из сил, я отпустил весла и расслабился.

Водная гладь нежно покачивала лодку, я видел, как мимо нас проплывают медузы, такие скользкие и большие. Во внутреннем кармане мундира я нашел пачку сигарет, залитую кровью и спички. Мне повезло. Закурил и слегка успокоился.

– Дай мне тоже, – сказала девушка.

Она уселась напротив меня, все еще закрывая свое лицо руками. Парад воскресших мертвецов продолжался.

– Я не знаю где мы, понимаешь?

– Это не важно.

– Черт, я просто не понимаю ничего. – Склонив голову, я глубоко вздохнул.

– Тебя здесь нет, Том. И меня нет. Здесь никого нет.

– Мне кажется, я просто сошел с ума, вот и все, – сказал я и улыбнулся. – Это меня бы вполне устроило.

– В это трудно поверить, да? – Она курила, касаясь рукой воды. – Такая холодная.

– Я не знаю, что делать дальше, куда плыть… Они будут нас искать.

– Кто?

– Эти люди, эти военные. Черт! Я не знаю, кто они и как тут появились. Просто нужно поскорее отсюда выбираться, слышишь?

Она улыбнулась. Я видел ее улыбку. Сочетание всех улыбок мира слились в одной улыбке. Сквозь черную вуаль я наблюдал за лицом, которое было предназначено для солдата, погибшего на войне. Морской бриз трепал мою одежду и ее платье, даруя время от времени ощущение реальности.

– А может, хватит убегать? – спросила девушка. – Ты постоянно куда-то спешишь, от чего-то уходишь. Ты уже давно прикован к месту, и ты не сможешь продвинуться дальше ни на шаг.

Она пододвинулась ко мне ближе. Мы встали друг напротив друга.

– Том, просто остановись. Это все слишком сложно для понимания. Расслабься, успокойся. Ты не здесь, Том.

5.

Не здесь…

Я понимал эту фразу, но в то же самое время не мог в это поверить.

Старая, разрушенная школа и та девушка, что попросила у меня закурить. Я поднес ей папиросу, стараясь успокоить ее и успокоиться самому. Мне это было просто необходимо. Нас разделяли считаные сантиметры. Одной рукой она нежно обхватила мою руку, а другой со всей дури вонзила осколок стекла мне в брюхо.

Я почувствовал, как внутри что-то надломилось. Стало тошно, стало слишком холодно и страшно. Ее смиренное лицо прошибла искра испуга. Она не простила моего бездействия, моего безразличия. И какая к черту была разница, кто надругался над этой девочкой, здесь был я, и я обязан был понести свое наказание.

Картинки вихрем пронеслись у меня в голове, всё, что было и всё что могло быть, – всё смешалось воедино. Подумать только, сколько всего интересного еще не случилось и уже никогда не случится. На этой войне я проиграл самому себе, своей невнимательности, которая разрезала мои внутренности на неравные куски. Теперь всё это будет гнить во мне, гнить, как гниет никому не нужная тушка, завалявшаяся на солнце. И мой разум будет гнить вместе с этим, отравляя тело, отравляя сознание, подсовывая ему ложные впечатления.

В порыве страха, машинально, я схватился за горло девушки и принялся сжимать его с неимоверной силой. Она захрипела, пытаясь ослабить мою хватку. Наши взгляды встретились, и в ее зрачках я увидел безграничное море, окруженное туманом.

Так мы и стояли друг напротив друга, в лодке. Девушка убрала вуаль со своего лица и аккуратно провела пальцем по моим губам.

– Том, у тебя кровь идет, – прошептала она.

Кровь неровной струйкой текла по подбородку, заполняя мои легкие. Я смирился, как, впрочем, и всегда. Смотрел на неузнаваемое лицо Сагиты, лицо, которое я выдумал и лелеял этот образ столь долгое время. Остановившись на секунду, я умер. Это действительно страшное ощущение, когда все кусочки встают на свои места и ты понимаешь, что бессилен что-либо изменить. Всегда, в любой ситуации.

Поэтому я протянул руку вперед, прижал девушку к своей груди, и мы оба рухнули за борт лодки.

Вода приняла нас как родных. Мы погружались в самую бездну, в самую пучину небытия и забвения. Туда никогда в жизни не смогут пробиться солнечные лучи. В царство холода, в царство прекрасных неведомых созданий, проплывающих мимо нас. Наши лица стерлись, превратились в глину, из которой можно было слепить всё что угодно. Заново. Наши тела, уже бездыханные, опускались всё глубже и глубже, и вскоре последние пузырьки кислорода лопнули где-то там, над нашими головами.

В своих снах мы часто совершаем настоящее путешествие, преодолевая невидимые преграды и разрушая выдуманные иллюзии. Когда сон кончается, нам не хочется возвращаться в мир спящих, нам хочется остаться в мире тех, кто бодрствует в своем сознании, в своем воображении, в своих глубинах безграничного моря, у которого нет названия.

В заброшенной школе нас обнаружили местные жители. Не сразу, спустя некоторое время. Моя кровь стала для нас мягкой пастелью, на которой мы оба уютно расположились.

Вскоре тело коснулось дна. Оно было песчаным, со множеством ракушек и каких-то невероятно густых водорослей. Здесь начнется новый виток жизни. Всё начнется заново. Я открыл глаза и посмотрел вверх. Кругом было темно, но что-то наподобие звезд появилось там, у самой поверхности воды. Оно двигалось, бесчисленным сияющим множеством, переливаясь от серебряного до пурпурных цветов. И на моем лице появилась улыбка.

Теперь никуда не нужно было спешить. Я вернулся. Я там, где мне самое место. Вода окутывает мое тело, словно одеяло, и на мгновение становится тепло. Очень тепло.