Склепы III

– И какое счастье, что мальчику удалось сбежать во время Бунта Детей, прихватив церковное сокровище. Это добавляет в его историю немного надежды, согласитесь? – сказала нарцисс.

Ликорис промолчала.

– И он горячо поклялся на своем сердце… – начала асфодель, от волнения обмахиваясь веером.

– Он вовсе не так сказал, – поморщилась ликорис.

– Хорошо, он просто решил, – примирительно сказала асфодель, – что соберет все части сестры, все до единой, где бы они ни были, сколько бы времени не прошло и найдет способ воскресить ее. И сколько всего он пережил в этих поисках!

– Это дурное решение, которое неизбежно приведет его только к одному концу, – сказала ликорис. – Иного и быть не может. Чем больше собрано, тем горше отдавать, а ему приходится это делать. Помилуйте, ведь он поедает собственную сестру, чтобы не умереть! Ради такого не стоило и начинать эту ужасную авантюру. Много требуется душевных сил, подруги мои, чтобы исполнить данный когда-то обет, но иногда куда больше требуется, чтобы от него отказаться – и это еще один, и самый важный урок его повести. Весьма поучительная история, я рада, что ее услышала. Но тише, дамы, тише, послушаем, они о чем-то спорят.

***

– Нет, – повторял на разные лады Безымянный. – Нет, это невозможно. Это слишком опасно.

Стефания смотрела на него со злыми слезами на глазах, прикусив нижнюю губу. Сейчас не время для переполнявших ее эмоций; время для холодной расчетливости Дуло. Надо было перепробовать все варианты, которые ей эта расчетливость подсказывала.

– Разве в тебе нет чувства солидарности с сиротами из Приюта? – наотмашь била она по больному.

– Нет у меня никакого чувства солидарности.

– Разве не замирает у тебя сердце от мысли, что они там одни и окружены опасностями? – давила она на жалость.

– Не замирает.

– Разве в тебе нет и толики отваги и ты просто труслив? – атаковала она мужскую гордыню.

– Да, я довольно труслив.

– Разве нет за тобой долга? – обращалась она к нему высокомерно, как к заемщику, умоляющему отложить выплату недоимки. – Разве ты не воспользовался нашим незнанием в своих целях?

– Послушай, ты, – вконец взбешенный Безымянный оттащил упирающуюся Стефанию подальше от Скеллы. – Верно говоришь, я поначалу манипулировал вами, в частности Скеллой, потому что мне было необходимо ее безумие, и я сожалею об этом. Но как обернулись обстоятельства? Разве это не я в итоге плясал под чужую дудку? Разве это не она мной манипулировала, хоть и ненамеренно? Больше этого не повторится. И насчет долга, напомню – ты продырявила меня болтом.

Стефания вырвала свою руку из его хватки, села на пол и наконец искренне, навзрыд заплакала. Это было поражение, которое, к сожалению, не оправдать чрезмерным благородством приемов.

– Мне никто больше не поможет, – в перерывах между всхлипами всё твердила она. – И отец и матушка не похожи на себя… Они ничего не делают… А он там, внизу… Он ведь мне куклу оставил… А я злая, негодная, не выслушала его… Все его бредни про алого ангела, про знак на зеркале… Ведь могла бы понять, что он совсем плох… Что он готовится совершить что-то чудовищное… Могла бы задержать его, обнять…

– Алый ангел? – спросил Безымянный. – Знак на зеркале?

– Так он сказал, – шмыгая носом, ответила Стефания. – Якобы они повелели ему ступать в Подземелье.

Безымянный подошел к окну и забарабанил пальцами по подоконнику какой-то бравурный марш, но в конце сбился с ритма и начал заново.

– Это что, издёвка? – буркнула Стефания. – Зря стараешься. Я одна пойду, пешком, на коленях поползу, если придется.

Безымянный ничего не ответил. Он соображал, прикидывал варианты и отвергал их один за другим. Вдруг он вспомнил свой тёмный сон и человека в причудливой клювастой маске.

– Ты знаешь где находится дом Бардезана Бассорба? – спросил он.

***

– Вот они и ушли, – отметила очевидное нарцисс.

– Вернется ли когда-нибудь наша добрая Скелла? – вздохнула асфодель. – Хотя я за них всех беспокоюсь.

– Будем терпеливы и узнаем, – сказала ликорис.

– Неужто ты не извлекла из этого какого-нибудь поучительного урока? – спросила асфодель.

– Отчего же? Извольте: невозможно узнать последствия того или иного нашего поступка, и, может быть, каждый из них, великий или малый, заслуживает порицания и требует от нас раскаяния. Об этом нам знать не дано. В каком-то роде, это всё в лучшем случае бессмысленно, так же, как поиски чего-то ради которых приходится питаться этим чем-то. Или же, если хотите, урок в том, что женские слёзы, увы, действуют на мужчин сильнее самых разумных наших доводов. А теперь, дамы, давайте вернемся к мечтательному созерцанию, сегодня я немного устала.

***

Дом Бассорба был заперт, но Безымянный без труда взломал входную дверь, и они попали внутрь.

Стефания рассказала, что Бардезан Бассорба, городской лекарь, бесследно исчез незадолго до начала эпидемии, и эта откровенно драматическая деталь наделяла пустой, тихий дом флером таинственности, как в историях о привидениях. Казалось, только начни исследование этого жилища, от приметных областей до самых укромных закутков, и его пути уведут в безвозвратную даль, населенную лишь эхом и снами. В хилом, процеженном сквозь пыльные окна, свете интерьер выглядел угнетающе; жирные тени прилипли к стенам и ножкам мебели и пересекать их не хотелось.

Предсказуемо, подвальный люк находился в кладовой. На полках они нашли свечи, зажгли их и спустились по лестнице вниз.

В подвале тревожное чувство заявило о себе в полную силу. Убегая от свечного пламени, тени ныряли в темные углы, как в некие подпространства; шаги рождали гулкое эхо, которое длилось и длилось, далеко за пределами здешнего ограниченного пространства. Здесь проходила граница между мирами, настолько очевидная, что не хватало только покосившегося пограничного обелиска с гербом иллюзорного королевства.

Единственным предметом обстановки была небольшая статуя у дальней от лестницы стены, изображающая человека с головой лося. В руках она держала овальное зеркало. Они подошли к ней, Безымянный приказал взяться за руки, что они и сделали, как добропорядочная семья, позирующая художнику. Скелла, вспомнив, что от нее требуется, прижала ладонь к зеркалу. Вдруг раздался треск, и по стеклу побежала кривая трещина; под их ногами грянул подземный набат и все заволокло темнотой.

– Скелла! Стефания! – позвал Безымянный, но ответило ему только насмешливое. удаляющееся эхо. Когда мрак отхлынул, он обнаружил, что остался один.

Как и обещал человек в вороньей маске, он оказался в Тлеющем Лесу – краю, где вечно царила легендарная осень. Куда подевались его спутницы, он и предположить не мог.

Он пошел наобум, не сомневаясь, что любое направление в конце концов выведет его к озеру. Безымянный шел сквозь опаленный пейзаж, как ожившая гравюра со страниц старинного романа, выведенная черными и желтыми красками на ветхом пергаменте. Шум населенного призраками леса преследовал его. Неопытному уху он казался бы обычным голосом природы – шелест листьев, вздохи ветра, скрип древесины, – но если хорошенько прислушаться и различить в нем плач, стоны, жалобы и проклятия, то иллюзия развеется навсегда и уже невозможно будет вернуться к прежней блаженной невинности. Глоссолалия измученной реальности, неразборчивая, словно его уши были забиты пеплом, она все равно гипнотизировала Безымянного и сковывала волю, приходилось тратить много сил только чтобы не вслушиваться в нее.

Вскоре желтоватый сумрак начал приобретать алые оттенки, и Безымянный понял, что близок к цели. Деревья расступились, как по волшебству, и он увидел озеро, а на его берегу – женщину.

Она сидела к нему спиной, и волосы золотистой волной струились по ее плечам. Женщина медленно обернулась, и Безымянный узнал Ёв Златоглазую.

Выглядело так, словно она кого-то ждала. Явно не Безымянного; его вид ее нисколько не заинтересовал, и она снова повернула лицо к озеру.

Безымянный подошел ближе к женщине.

– Значит, твой сын еще жив, – тихо сказал он, но Ёв ничего ему не ответила.

Как того и боялся Безымянный, башня на островке была полностью разрушена. На ее развалинах не было и следа колдовского зеркала. Безымянный опустился на колени и осторожно взглянул на водную гладь. Зря. Отражение его зеркальной маски в воде многократно повторило само себя в бесконечной рекурсии. У Безымянного закружилась голова, к горлу подкатила горечь, дрогнули руки, и он упал лицом в воду.

***

Он в панике забарахтался, чувствуя, что тонет. Наконец нащупал под собой твердь, уперся в нее ногами и рывком встал.

Вокруг темнела чащоба иного леса. Деревья были черны, но не сухой, обгорелой чернотой Тлеющего Леса, а гангренозной, почти органической теменью. Вместо листьев на них трепетали мушиные крылья.

Безымянный двинулся вперед. Мертвые деревья были испещрены дуплами, и в них мутно блестели зеркала. Кора деревьев плавно, без усилий переходила в стекло. Изнутри зеркала были затянуты туманной дымкой и оплетены черными извивами корней, как бессонные глаза кровяными прожилками. Безымянный старался не смотреть на них, но куда бы он не отводил взгляд, все равно натыкался на зеркало. В бесконечных, неподвижных отражениях он видел не себя, вернее, не совсем себя . Это были люди, которых он толком не знал, но которыми он был.

Человек в церемониальных одеждах Близнецов, с выбеленным ликом. Иссохший полуголый старик без нижней челюсти – охотник на детей. Удавленник с выпученными глазами. Верно, тогда он еще не научился с умом подбирать маски. Рыцарь с мечом и щитом. Тогда он запросто клялся не принадлежащей ему честью. Человек в странной шляпе. Эбрауль Гау с неприятной ухмылочкой на лице. Цаламон Годжа, распахнувший рот в беззвучном крике. Все они несли следы различных стадий разложения.

Последнее зеркало стояло между деревьев и было выше человеческого роста. От него веяло холодом. Безымянный нерешительно приблизился к нему и взглянул в стеклянные глубины.

На этот раз он не увидел ничего странного или жуткого. Он увидел только себя посреди тьмы. Его Посмертная Маска ничего не отражала, словно на месте его лица открылся черный портал в другое измерение.

Безымянный поднял руку и снял маску. Впервые за много лет. Положил ее на землю.

Он долго смотрел в свои глаза.

Вдруг он заметил нечто необычное. В отражении, за его спиной появился парящий в в воздухе меч. Он обернулся, и убедился, что сзади ничего, кроме черного леса, нет. Снова посмотрел в зеркало – меч висел там же, в пустоте.

Безымянный, не отрывая глаз от зеркала, протянул руку и ощутил твердую рукоять в ладони. Он снова повернул голову и увидел, что меч покинул Зазеркалье и теперь находится в его руке.

Зеркало подернулось инеем, из его глубин послышался свист ветра. Отражение Безымянного растаяло, а стеклянная поверхность приобрела бархатистую податливость, как водная гладь, по которой пробежала легкая рябь.

Он решительно шагнул прямо в зеркало

***

и оказался в зимнем лесу.

В своих странствиях он никогда не забрался далеко на Север и не бывал, допустим. в Блаширхе, но всегда представлял тамошние края именно такими: седой лес, вьюга хлещет по деревьям, поэзия осени сменилась скупой прозой зимы и смерти. Все было белым-бело, в снегу, словно алмазное крошево, сияли кристаллики света. Зябко. Дыхание стало зримым, клубящимся. Клети второго Зазеркалья были составлены из деревьев, растрескавшихся от мороза, покрытыми оранжевыми прожилками заледеневшей смолы.

Он двинулся вперед, проваливаясь в снег по колено. Без маски он ощущал себя голым – нелепая мысль, что в ней было бы теплее. Безопаснее.

Зимнее зеркало отражало знакомую картину: он, окруженный тьмой, и висящий над ним щит. Он протянул руку, взял щит и шагнул в зеркало.

***

Перед ним возвышалась башня, залитая красным лунным светом. Такая же башня, что стояла посреди озера, только не разрушенная.

У подножия башни громоздилась гора обезглавленных тел. Вопрос об источнике этой жатвы отпал тут же: из самого высокого окна башни вылетело очередное тело и с жутким звуком приземлилось среди других трупов.

Он направился ко входу в башню, зияющему между двух сломанных статуй.

Винтовая лестница привела его к знакомой деревянной двери. Открыв ее, он не увидел никакого зеркала, а лишь облако непроницаемого тумана. Ступив в его пределы, он споткнулся о булыжник, лежащий на полу. Нет, сразу поправил он себя, разве у булыжников есть волосы? Глаза? Это была отрубленная голова.

Приглядевшись, он увидел, что пол усеян головами. И у каждой было его лицо.

Возникло странное чувство, что он видел это уже не раз. Что он не впервые штурмует эту туманную глубь, и каждая итерация фантомной реальности заканчивается его безоговорочной гибелью.

Завесы тумана всколыхнулись, потревоженные движением, и на сцене появился протагонист. Это был рыцарь, полностью облаченный в красное: красная броня, красный плащ, красный щит, даже обнаженный клинок сиял насыщенным красным цветом – густой, интенсивный вермилион. Он приближался и вырастал на глазах, как алое привидение.

Красный Рыцарь обрушился на Безымянного, и тот, блокируя меч щитом, ощутил сокрушительную мощь удара.

Они закружились, обмениваясь ударами. Безымянный никогда раньше не сражался на мечах и прекрасно понимал, что шансов на победу у него никаких – отрубленные головы его двойников, усеявшие пол, были тому доказательством. Его противник двигался легко и изящно, будто в танце, шутя ускользая от неуклюжих выпадов Безымянного.

Безымянный сделал вид, что потерял равновесие, а потом подло рубанул по ногам рыцаря. Тот как бы нехотя отвел удар щитом и пнул Безымянного в колено, после чего тот упал уже по-настоящему. Он наугад кольнул мечом вверх, перекатился и вскочил, чувствуя невыносимую боль. Его проигрыш был лишь вопросом времени.

Красный Рыцарь завертелся на месте. вычерчивая мечом сложные фигуры, плетя в воздухе стальную паутину. Безымянный даже не заметил, как так случилась, что его отрубленная правая рука вдруг упала на пол.

Через секунду хлынула кровь.

Безымянный метнул щит в противника, но Красный Рыцарь, не сходя с места, качнулся корпусом в сторону, и импровизированный снаряд просвистел мимо.

Победитель отбросил свой щит, шагнул вперед и схватил побежденного за горло.

Безымянный никогда раньше не сражался на мечах, но прекрасно разбирался в уличных драках и грязных трюках. Что ж, его лицо все равно обезображено дальше некуда, так что будущим уроном можно пренебречь.

Он отвел голову назад и изо всех сил ударил лицом в железный шлем противника. Потом еще и еще, как нелепым молотком из плоти и костей, разбивая руину своего лица в окончательную кровавую кашу. Захрустел, сминаясь, его нос, зубное крошево разодрало щеки. Ошеломленный таким напором рыцарь отшатнулся и разжал хватку.

Безымянный ринулся к своей отсеченной руке, подхватил меч левой рукой и из последних сил нанес удар.

В тишине раздался металлический звук упавшего на пол шлема. Шлейф огненно-рыжих длинных волос расплескался по камням наравне с кровью. Женщина?

Обезглавленное тело рыцаря тяжело упало на колени и застыло в этой позе.

Туман понемногу рассеялся, и Безымянный увидел два зеркала. Отбросив ненужный теперь меч, зажимая кровоточащую культю рукой, он подошел к ним.

Одно испускало мягкое сияние, во втором царила тьма. В первом отражении пульсировало маленькое человеческое сердце, подвешенное в воздухе на невидимых нитях. Во втором вереница детей спускалась по длинной лестнице.

Он упал на колени, обессиленный и сломленный, истекающий кровью.

– Это несправедливо, – прошептал он.

Он встал, пошатываясь, сделал шаг вперед и погрузился во второе зеркало.

***

Он очнулся на берегу озера, словно и не покидал его. Посмертная Маска исчезла. Ощупав лицо, он убедился, что нос и зубы на месте, лопнувшая кожа затянулась. Отсеченная рука вернулась на свое законное место, но произошедшее не прошло для нее бесследно. Безымянный с недоверием смотрел на нее – свою когда-то правую руку, которая, как будто отраженная в зеркале, стала второй его левой рукой.

Он обернулся и удивился еще больше, увидев, что рядом с Ёв сидит молодая девушка. В отличие от безучастной леди Дуло, она с интересом смотрела на Безымянного.

– Привет, – сказала она.

– Ты живая? – на всякий случай спросил Безымянный.

Девушка достала из передника яблоко и с аппетитным хрустом надкусила его. Она была очень, даже избыточно красива. Ее свободно распущенные волосы развевались на пахнущем дымом ветру.

– Как видишь.

– Кто ты? Что здесь делаешь?

– Мы скрываемся от нежелательного внимания.

– Мы?

Из-за деревьев вышел какой-то здоровяк в желтом плаще. Лицо его скрывал капюшон, а форма головы мало походила на человеческую. Здоровяк сделал шаг вперед и замер. Безымянный подобрался.

– Не беспокойся. Это всего лишь мой телохранитель, – сказала девушка.

– А ты важная дама, получается?

– Куда уж важнее. Я последняя жрица великого Бо-Йелуда.

Безымянный промолчал. Девушка не спеша доела яблоко, достала из передника трубку и кисет, закурила. Потом посмотрела прямо в глаза Безымянному.

– Твой выбор многое говорит о тебе.

– Откуда ты знаешь, какой выбор я сделал?

– Во владениях моего бога для меня нет секретов.

– Неважно. Все равно этот выбор меня никуда не привел.

– Ты так думаешь?

– Разве нет?

– Войди в озеро и увидишь.

Безымянный посмотрел в застоявшуюся воду и машинально сцепил ладони. Не вышло. Он успел позабыть, что у него теперь две левые руки.

– Путь должен быть пройден до конца, – сказала девушка. – Там ты найдешь детей и своих спутниц. Они уже ждут тебя.

– Я тебе не верю.

– Твое дело, – пожала плечами девушка. – Ты уже пожалел о своем выборе?

– Нет.

– А если я скажу, что в Подземелье ты сможешь отыскать то, что ищешь – без условий, без выбора?

Безымянный молчал.

– В Подземелье есть врата, которые может открыть только один человек, – продолжала девушка. – Нет, не ты. Но он уже рядом. Проследи, чтобы ему ничего не помешало, и твое желание исполнится.

– Я не подхожу на роль телохранителя.

– Ой ли? Вероятно, Скелла с этим не согласится.

– Это что, сделка?

– Если хочешь.

– Тебе какая с нее выгода?

– Это воля Бо-Йелуда.

– Странный какой бог. Почему он сам этим не займется?

– Откуда ты знаешь, что он уже не занимается? Но подстраховаться никогда не мешает.

– Почему именно меня решила озадачить?

– Столько вопросов, столько вопросов… И ни одного действительно важного. Ты знаешь, как появилось это место? Нет?

– Идет.

Безымянный встал и шагнул в озеро.

Симптом 12. Подземелья и Драконы

Симптом 12

Колдуны и драконы

Вчера, на исходе затянувшегося сверх всякой меры запретного месяца Шафран, Мартейна Орфа заточили в застенок поместья Вокил. Маленькое, перекрытое двумя прутьями оконце под потолком еле-еле освещало тесную камеру.

– Ты-то что здесь делаешь? – первым делом спросил, когда лекаря втолкнули в камеру, кряжистый старик, прикованный цепями к большому медному кольцу в стене. На нем не было верхней одежды. Седая борода белела в полумраке, и только по ней Мартейн его узнал – еще вчера он здесь всем распоряжался.

– Знакомлюсь с местным гостеприимством, – сказал Мартейн, разминая затекшие от веревки запястья. – Что здесь произошло? Где лорд?

– Заговор. Бунт. Предательство. Лорд содержится под стражей в собственных покоях и слишком болен, чтобы разобраться с этим дерьмом.

Старика звали Бруцвик, он был знаменосцем и мастером по фехтованию Вокил. Вчера вечером собственные подчиненные застали его врасплох, захватили и бросили в темницу вместе с лояльными солдатами, отказавшихся переходить на сторону бунтовщиков (в основном это были ветераны, чьи головы успели облысеть под шлемами за время службы). Восстала большая часть людей Вокил. Все произошло за какие-то полчаса. Переворот был очень хорошо подготовлен и, судя по всему, в этом деле не обошлось без Церкви Близнецов. Знаменосец высказал предположение, что именно она стоит за восстанием, и Мартейн склонен был с ним согласиться.

– Грязные трусы, – сплюнул Бруцвик. – Они хотят присягнуть новым Королям-Драконам нашими головами.

Мартейн лег на ворох гнилой соломы, отвернулся к стене и постарался заснуть. Перед его глазами маячила надпись, процарапанная чем-то твердым.

Следующим утром узников напоили и накормили холодной ячменной похлебкой, потом два стражника снова связали Мартейну руки и вывели из камеры. Они пошли длинным темным коридором, вдоль которого тянулись камеры, забранные решетками. В них сидели и молча провожали взглядами конвой плененные солдаты.

Возле одной камеры Мартейн внезапно встал, как вкопанный.

– Иди, иди, – стражник толкнул лекаря в спину древком алебарды, и тот, спотыкаясь на каждом шагу, побрел дальше.

В камере сидели, завернувшись в шерстяные одеяла, прижавшись друг к другу, Ликейя и Мерго Угаин. Их колотила мелкая дрожь. На них были надеты странные железные конструкции: запертый на висячий замок решетчатый каркас обхватывал голову, нижнюю половину лица закрывала полумаска, рот был растянут железными удилами, которые к тому же плотно фиксировали язык. Ни говорить, ни даже глотать в этих намордниках было невозможно, и по подбородкам дам обильно текла слюна, но они, то ли из-за гордости, то ли из-за шока, этого предпочитали не замечать.

Когда конвой поднялся из подземелья, Мартейна повели дальше, лестницами и коридорами, этаж за этажом, полных солдатами, ошалевших от выпивки. Встречающиеся по пути семейные портреты Вокил были изрезаны ножами и исчерканы непристойными надписями, на сорванных со стен гобеленах и штандартах чернели следы грязных сапог. Пол под ногами был загажен объедками и битым стеклом. Громадные мастифы тихо ворчали по углам и глодали кости. Такое впечатление, что поместье было захвачено глумливым неприятелем, что, впрочем, вполне соответствовало истине. Разграбление шло полным ходом. Не только солдаты в цветах Вокил, но и ополченцы – бывшие лавочники и ремесленники – гоготали, пели, неумело бренчали на музыкальных инструментах, сшибались бронированными животами, бодались лбами в пароксизмах дикого веселья, пропитанного страхом. Некоторые, утомленные двухдневным кутежом, ползали на четвереньках или спали прямо в коридорах и через них приходилось переступать. Кто-то рыгал, привалившись к стене, все лицо измазано кашей, как у годовалого ребенка. Кто-то, как свихнувшийся насильник, заживо ощипывал орущую курицу, и в воздухе кружились белые перья.

Когда они вошли в Зал Оружия, атмосфера нечестивого праздника сменилась чем-то еще более тошнотворным.

Коллекция оружия была разворована, и стены без нее выглядели нагими. Мглистое помещение утопало в дыме от жаровен, провоняло потом, тленом и мочой. С потолочных балок свисали, как страшные украшения, повешенные степные волкодавы Атиллы, окоченевшие в неестественных позах. На златорогом троне, перекинув одну ногу через подлокотник, лениво покачивая носком сапога с металлической набойкой, развалился капитан стражи. На коленях он держал большое оловянное блюдо с костями и объедками, в руках, как скипетр и державу – початую бутылку вина и надкусанную куриную ножку.

В Зале Оружия царил гвалт от распаренных выпивкой, краснолицых стражников. Некоторые опирались на алебарды, некоторые обнимали друг друга за плечи, чтобы не упасть. Один сосредоточенно лупил в большой армейский барабан; солдаты из роты волынщиков поддакивали ему нестройными, хрипло-визгливыми залпами своих демонических инструментов.

Напротив тронного помоста был установлен деревянный стол, весь изгвазданный какими-то темными кляксами. Неподалеку от него стояла коленопреклоненная горстка пленников в обычной одежде со связанными за спиной руками. В их глазах поселились испуг и немая мольба.

– Следующий обвиняемый! – гаркнул капитан стражи.

Двое самых ретивых солдат выдернули из кучи пленников полноватого низенького господинчика с большими белыми усами и поволокли его к столу. Лицо господинчика мигом сравнялось цветом с усами. Ноги его не слушались, ступали халатно и невпопад, их вполне можно было заподозрить в умышленном саботаже.