Склепы III

– Подождите. Подождите. Подождите, – лихорадочно бормотал он.

Он вдруг вывернулся из хватки и уселся на пол, будто объявляя забастовку.

– Ну! Быстрее! – потерял терпение капитан.

Стражники снова подняли господинчика и повели дальше, на этот раз почти с отеческой заботой приобняв его за плечи с обеих сторон. Потом толкнули, и он упал на колени перед столом.

– Это ужасная ошибка! – запричитал господинчик. – Я всеми уважаемый торговец редкими товарами Янс Дух!

– Это нам известно, – благосклонно кивнул капитан.

– Тогда вам известно и то, что я всегда помогал семье Вокил, – по лицу Янса текли крупные капли пота. – Всегда был ей верен.

– Да, верен, осведомитель ты наш, – капитан задумчиво постучал горлышком бутылки по подбородку. – Но старое дворянство отныне не в чести, а у нас другие приоритеты, по правде говоря. Больше нет Вокил, дорогой мой Янс. Исполнить приговор!

Стражник за спиной Янса Духа схватил его за шею и прижал лицом к столу. Второй приставил к темени торговца длинный гвоздь и загнал его по самую шляпку одним звонким ударом молотка.

Ноги торговца мелко задергались и не переставали, пока его тело тащили вглубь зала под одобрительные вопли и гогот. На столе появилась новая клякса, ярко-красная.

Капитан наконец обратил внимание на Мартейна.

– Все вон! – приказал он, повелительно взмахнув куриной ножкой, и стражники, как веселые бесята, шумя и толкаясь, подхватив мешковатых пленников, повалили прочь.

Конвоиры, выполнившие поручение, тоже вышли из зала. Самый молодой посмотрел напоследок на лекаря с плохо скрываемым сочувствием. Двери со скрипом закрылись, и наступила тишина.

Капитан отложил в сторону свои гастрономические регалии, облизал пальцы и, сыто крякнув, встал с трона. Обошел стол и подошел к лекарю. Мартейн стоял молча и неподвижно.

Капитан двумя пальцами потянул за «клюв» маски Мартейна, словно выкручивал нос нерадивому новобранцу.

– Му-у-у! – промычал он и глупо захихикал. – Эх, лекарь, лекарь… Как же тебя угораздило-то? М?

– Эта ваша пародия на суд просто отвратительна, – сказал Мартейн.

– Мы примем во внимание твое мнение, – с серьезным видом кивнул капитан. – Судейство всегда было привилегией Вокил, так что считай нас законными преемниками этой славной традиции. При драконах один из Вокил всегда был королевским палачом, если ты не знал. Такие вот дела.

И снова захихикал.

– В чем обвиняется семья Угаин? – спросил Мартейн.

– Как в чем? – удивился капитан. – В незаконном узурпировании власти благодетелей наших Королей-Драконов. В непочитании священных догматов Ку и Йимитирр, – он вытащил из-под горжета амулет в виде Разбитого Сердца, почтительно приложил его к губам и спрятал обратно. – Да много в чем. Правда, Гроциана мы еще не отыскали, но это дело времени.

– Неблагоразумно с вашей стороны злить магов.

– Да что они сделают в намордниках-то? – рассмеялся капитан. – Да и толково колдовать они давно разучились. Нет, нет, они не проблема. А вот ты, лекарь, проблема.

– Любопытно, отчего же?

– Напомню, в чем ты обвиняешься: измена, ересь, распространение болезни. При желании список можно продолжить.

– Без фактов это всего лишь пустые слова.

– Факты, факты, факты… – капитан раздраженно махнул рукой. – Факт в том, что тебя видели вчера, выходящим из Запретного Города вместе с незнакомцем в странном шлеме. А теперь отвечай. Кто этот незнакомец? Что вы там делали? Что задумали? Кто ты, на хрен, такой? Зачем на самом деле приехал?

Мартейн молчал.

– Тебе нравится в нашем городе? – неожиданно спросил капитан.

– Кухня у вас отменная.

– Мне тоже нравится наш город, дружище, – капитан расчувствовался, приобнял лекаря одной рукой и положил голову ему на плечо. Смрадно зашептал ему на ухо: – Пойми, лекаришка ты драный, тут дело не во мне или тебе. И даже не в болезни. Дело в истине, настоящей, чистой как слеза истине. Это понимать надо. Ты знаешь, – капитан перешел на мечтательный шепот, – как ювелиры добиваются такого мягкого блеска, такой гладкости у самоцветов? Они скармливают камни мастифам, чтобы те отполировались в их могучих желудках. Забавно, правда? Как и заведено на свете, все лучшие камни добываются из собачьего дерьма руками слуг и рабов. Не забывай об этом, лекарь. Сейчас я даю тебе шанс поведать истину добровольно и покаяться перед Близнецами. Уйти свободным от секретов. Еще чуть-чуть и этого шанса у тебя уже не будет. Еще чуть-чуть и вопросы буду задавать уже не я. Ты понимаешь?

– Я хочу всего лишь спасти этот город.

– Как и я, дружище, такие уж мы с тобой праведники. Но, к чему сейчас скромничать, мне кажется, я справляюсь значительно лучше. Этот город должно очистить огнем и железом, и даже некоторая паника, некоторая сутолока, понимаешь? сыграет свою роль в этом благом начинании.

– Так это ты – Басыркан. А Зверодрево рисовал для отвода глаз.

– Полно тебе, никакого Басыркана не существует. Есть только непреложная необходимость. Атилла не до конца осознавал этого, а я осознаю. Ну как, поможешь мне?

Мартейн ничего не ответил. Капитан подождал немного, потом со вздохом отстранился и хлопнул в ладоши.

– Ну что ж, – сказал он, щербато улыбаясь. – Если таково твое решение, то я со всем уважением принимаю его. Полагаю, с тобой захотят немного побеседовать наши друзья из Собора. Уверен, что тебе, как логисту, будет интересно ознакомиться с их приборами для извлечения истины. Принцип действия многих даже я не понимаю!

Из глубин зала вышли двое клириков в рясах Мясников Божьих, в пропитанных дегтем масках, с объемными свертками подмышками. Они подхватили за ручки одну жаровню и поднесли ее поближе к столу. Тщательно протерли тряпками столешницу, потом начали разворачивать свертки и выкладывать свои инструменты. Мартейн попытался сосредоточиться на чем-нибудь другом, но причудливый арсенал клириков притягивал его взгляд, как магнит.

Капитан похлопал лекаря по плечу:

– Мужайся, дружище! Я вас оставлю – признаюсь, слаб животом и не выношу вида их работы. Но в душе я с тобой!

Когда капитан покинул зал, один из клириков подошел вплотную к Мартейну и принялся критически рассматривать его со всех сторон. Потом подтащил стул и силком усадил на него лекаря. Второй в это время раскладывал избранные инструменты на жаровне. Что-то кошачье было в этих монахах: чуть приплюснутые носы, мягкие ладони, плавные, без суеты, движения и нежная беспощадность в глазах.

– Приступим, пожалуй, – вздохнул первый.

***

Болело все. Он, наверное, в жизни никогда такой боли не испытывал, хотя мог считаться в этом деле знатоком, доказательство тому – густая паутина шрамов.

Далеко не с первой попытки ему удалось приподняться и опустить ноги на пол. Атилла Вокил сидел, упершись руками о край кровати, и мучительно кашлял. Голова понемногу прояснялась.

Тяжелые, теплые меха обняли его плечи.

– Я же говорил, что ты всех Вокил переживешь, старая, – прохрипел Атилла и снова закашлялся, не в силах совладать с собственным голосом.

– Властителю Вокил не пристало так истязать свою плоть, – пробормотала нянька.

– Властитель Вокил в полном порядке.

Слепая материя на месте глаз. Невидимый мир за пределами его измученного тела, строящийся по кирпичику, восстанавливающий сам себя сугубо из звуков. Атилла слышал все: дурашливое пение, треньканье струн, храп, вопли чьей-то агонии, писк мыши, ленивое почесывание, скрип кожаных сапог переминающихся с ноги на ногу стражников за дверью… Абсолютно все и более того.

И этот мир, в котором он очнулся, понемногу наполнял его темной, жгучей яростью, от которой закипала кровь и плавился мозг. И спасение было лишь одно: обжечь ею тех, кто ее заслужил. Да будет гнев его путеводной звездой. Он попробовал встать, но ноги не слушались. Что ж, в их роду преодоление изъянов тела – привычная, даже несколько скучная традиция.

Атилла соскользнул с кровати и упал на четвереньки. Перевел дух. Пополз под ложе, в пыльную тьму и сразу словно оказался в туннеле, конца которому не видно. Двигался неуклюже, неприкаянно, как доисторический, экспериментальный зверь, впервые появившийся в этом мире и никаким образом ему не соответствующий.

Нянька с интересом наблюдала за его поползновениями.

– В детстве ты прятал там свои игрушки, – вспомнила она.

– Так точно.

С угрюмым остервенением он нащупывал и отдирал подпиленные доски. Из открывшегося проема прыснули в разные стороны, пища, возмущенные вторжением мыши. Вскоре (для Атиллы же это длилось целые эоны) он выполз оттуда, задыхаясь, но волоча за собой добытую из тайника амуницию. Упал, без сил, перевернулся на спину. Грудь вздымалась и опадала с сиплым клокотанием.

– Легко, – сообщил он темноте.

Старая нянька неодобрительно поцокала языком.

Без ее помощи он бы никогда не облачился в эти затхлые доспехи, гарнитуру войны. Каждое движение было мукой. Труднее всего было с кожаными штанами на шнуровке, когда они с ними совладали, дело пошло значительно легче. Прямо поверх пропитанной потом рубахи они натянули на него стеганый камзол. Длинная кольчуга. Панцирь. Боевые перчатки, покрытые железной чешуей, ощетинившиеся иглами. Сапоги. Наконец шлем.

Столбики кровати из красного дерева венчались резными головами туров. Атилла оперся на один, передохнул, потом потянул его вверх, освобождая из деревянных ножен спрятанный клинок. Потом второй. Теперь у него было два меча. Будь благословен хитроумный мастер Иясу.

***

– Перерыв! – громко объявил Мясник Божий, отдуваясь и вытирая льняным платочком маслянистый пот с усталого лица.

Клирики вынули затычки из ушей, разместились за столом и, достав из поясных сумок лепешки и сыр, принялись за трапезу.

– Тьфу ты… – клирик заметил и брезгливо стряхнул с рукава рясы прилипший к нему вырванный ноготь.

– Крепкий сукин сын, – чавкая, сказал второй. – Не ожидал от логиста.

– Может их там специально тренируют, – предположил первый.

– Ништо. Плоть не железо, поддастся. Дай только срок.

– Или он из-за болезни уже ничего не чувствует, – развивал свою мысль первый клирик. – Как бы не заразиться.

– Ништо. Ты, главное, его руку не тронь, от прочего Близнецы защитят верных.

Первый смахнул крошки с колен, встал и вразвалочку подошел к лекарю.

– Или в этой его маске дело. Заколдованная, а? Самое время пришло его лицо хорошенько пощупать, я считаю. Зубки пересчитать и так далее.

Мартейн прохрипел:

– Не… не… нет… не надо…

– Что? Что сказал? – клирик наклонился ближе к Мартейну, оттопырив ладонью мясистое, заросшее седой шерстью ухо.

– Не снимайте маску… Опасно…

– Ну уж, любезный, это не вам решать! – возмутился клирик. – Сами же наверное знаете, что капризы допрашиваемого только мешают делу. Дай-ка…

Он расстегнул ремни, удерживающие маску, и снял ее. Бросил на пол.

– Бледненький какой, – сказал подошедший второй клирик.

– Аристократ. Северянин. Небось всю жизнь за книгами. Ох, что же нам с тобой делать… Что же… А?

Первый клирик вдруг сложился пополам, выблевывая непереваренные хлеб и сыр вместе с комками густой крови. Второй рухнул на пол и забился в конвульсиях.

Через минуту все было кончено.

Мартейн сполз со стула, нащупал маску и натянул ее на лицо, дрожащими пальцами кое-как затянул ремни на затылке. Замер на полу, сипло втягивая в легкие воздух, тупо разглядывая камни, исцарапанные тысячью рыцарских шпор.

***

Часовые у покоев лорда успели порядком поднабраться на своем тоскливом посту, когда раздался слабый стук в дверь.

– Что такое? – гаркнул стражник, отрываясь от бутылки.

Что-то неразборчиво забормотала старуха.

– Четче говори, не слышно! – стражник поставил на пол бутылку и склонился перед дверью.

– Старый лорд умер, – отчетливо произнесла нянька в замочную скважину. – Выпустите меня, ему я больше не пригожусь.

– Отмучился, – шепнул второй стражник. – Наконец-то. На что был великий лорд, а подох неоригинально.

– Никто тебя не выпустит, – подумав, решил первый стражник. – Составишь ему компанию на том свете, как было принято в старые времена.

Старуха начала непристойно ругаться, а первый, не обращая на нее внимания, сказал:

– Надо бы капитану доложить.

– Проверим сначала, вправду ли умер. Да и на мертвого Атиллу охота хоть одним глазом посмотреть. Вдруг святым стал? Тогда разбогатеем!

– Дело говоришь.

Стражники отперли дверь, оттолкнули дряхлую, как ветошь няньку и вошли в покои лорда.

Лязг, грохот, вскрик, влажный хруст и снова тишина. В коридор выкатилась отрубленная голова стражника с широко открытыми удивленными глазами.

Вслед за ней вышел Атилла, ненароком наступил на голову, чуть не упал, пинком отбросил с дороги. Окровавленные мечи были накрепко привязаны к его рукам ремнями; он шел, опираясь на них, как на костыли. Дышал сипло, тяжело, будто вымаливал каждый вдох у воздуха; сплюнул вязкой слюной.

Атилла прислушался. Коридор был пуст и тих в обе стороны. Он зубами подтянул перчатки и поудобнее взялся за рукояти мечей.

– Кажется, ты напевала какую-то колыбельную, пока я был в забытьи? – спросил он.

– Это старая колыбельная нашего народа, я пела вам ее еще в детстве.

– Прими мою благодарность, старая. Вероятно, я не мог больше терпеть твой отвратительный голос, потому и проснулся.

– Вы все такой же хамский, жестокий мальчишка, властитель.

– Да. А теперь – за дело.

Атилла выпрямился, насколько смог, и пошел вперед, кашляя, постукивая мечами по полу.

***

Атилла бродил коридорами своего поместья, ища себе достойного противника.

За собой он оставлял кровавую, изрубленную просеку. Его суд был мрачным и немногословным: пьяные солдаты не успевали толком понять, кто и за что их рубит, а те, кто понимал, бежали в священном ужасе, памятуя о легендарной свирепости Вокил, этих демонов в человеческом обличье, которых не может остановить даже чума.

В конце концов, почти не встречая сопротивления, он добрел до темниц. Одним ударом убил заступившего ему путь ключника, склонился над ним, зубами разматывая ремни, удерживающие мечи в его руках. По темнице пронесся шепот заключенных, передавая в дальний конец новость:

– Лорд… Лорд Вокил… Лорд жив… Живой…

Атилла снял кольцо с ключами с пояса стражника, и отпер первую попавшуюся камеру. Сунул ключи в руки оторопевшему пленнику.

– Выпускай всех, – прохрипел. – Найдите оружие. Постройтесь. Пересчитайте сколько вас.

И тяжело опустился на пол, задыхаясь. Лязг металла, бряцание, топот, гомон, все усиливающийся.

Рядом с Атиллой на пол сел, кряхтя, Бруцвик.

– Били? – спросил лорд.

– Так, без выдумки. Не умеют, свиньи.

– Сражаться можешь?

– Всегда к вашим услугам, мой лорд.

– Рад, что ты жив. Рассказывай, что у вас тут.

И Бруцвик рассказал, как лекаря утром уволокли и не вернули, и что в одной камере, как собаки на цепи, сидят женщины Угаин в железных намордниках, и, хоть они колдовать не могут, солдаты все равно опасаются ту камеру открывать.

– Отведи меня к ним, – приказал Атилла.

– Приветствую вас, леди, – сказал он, когда Бруцвик привел его к искомой камере. – Хоть меня и тешит мысль, что Угаин сидят в моей темнице, но не я тому виной. Я был таким же узником предателей, как и вы. Поэтому прошу отбросить все неуместные мысли о мести Вокил, когда мы вас выпустим. Пообещайте.

Ликейя нехотя кивнула и взяла за руку Мерго.

– Бруцвик, открывай.

Спустя несколько минут возни с замками Ликейя с дочерью были освобождены от металлических кляпов.

– Отвернись! – рявкнула Ликейя на Бруцвика, вытирая слюну с подбородка.

– Полагаю, вам нужна одежда? – поинтересовался Атилла.

– И не надейтесь, лорд Вокил.

Платья на дамах были хоть и грязны, но целы.

– Что это бормочет ваша дочь? – прислушался Атилла.

– Мерго оскорблена. Честь Угаин оскорблена. Думаю, вы осознаете последствия.

Атилла угрюмо кивнул:

– Надеюсь, вы знаете, что делаете.

Изо рта Мерго потянулись струйки дыма. Она рассмеялась.

… … …

В оплоте Вокил солдаты, на краткий миг возомнившие себя его хозяевами и слишком занятые грабежом и пьянством, не сразу обеспокоились наступлением преждевременных сумерек. Мягко говоря, сумерки сильно поспешили: солнце еще стояло высоко, но тени пришли в движение, принялись расти и роится по углам. Сначала робко и нерешительно, но с каждым ручейком мрака набирая силу и все настойчивее посягая на мир материальный, все заметнее проявляя свою злобу.

В скором времени закрывать глаза на происходящее было уже невозможно. Из углов, из коридоров, из стен начал доноситься тихий, неразборчивый, чуть насмешливый шепоток,

…внезапная песня в сумерках каменных…

полубезумный, свернутый в петлю повторов речитатив, вникнуть в смысл которого никому не удавалось. Солдаты один за другим замолкали, сбивались в кучки, водили тревожными взглядами по сторонам, бросались на поиски, но отыскать источник неуловимого шепота так и не могли.

И вот уже сумерки занавесили пределы поместья тусклыми портьерами, и бродящие по нему стражники могли разминуться в шаге друг от друга и не заметить этого. Шепот частил, нарастал, набирал силу и уже звучал низко и раскатисто, заставляя дребезжать еще уцелевшие стекла и графины. Запрокинутая бутылка в руке солдата треснула и взорвалась стеклянными искрами. Уже не шепот, а торжествующий рык разносился по поместью, доводя стражников до исступления. Кто-то молился, кого-то рвало.

В воздухе запахло мёдом и гниющей листвой1.

***

К вечеру того дня все бунтовщики без остатка были выбиты из Железного Кургана. Их сильно поредевшие силы во главе с капитаном укрылись в Соборе. Вконец ополоумевший от всего происходящего город скукожился в синих сумерках и стал как будто мельче.

Илая Горгон шагала по двору освобожденного поместья и смотрела на кровавые следы побоища. Ветер гонял облака горького дыма, повсюду лежали развороченные магией тела – некоторые аж в кровавую труху, некоторые сохранили относительно целостный вид.

Совещание проводилось в Зале Оружия, избавленном от следов бесчинств мятежников. Атилла Вокил, Дульсан Дуло, Ликей и Мерго Угаин, а также Люц Бассорба, Нараньян Львиноголовый и старый рыцарь Бруцвик. Мартейн Орф поприветствовал Илая слабым взмахом перевязанной руки.

Первым слово взял именно он.

– Все это время мы подходили к проблеме возникновения чумы с точки зрения, так сказать, неакадемических практик. Сны, символы, ассоциации, интуитивное озарение и так далее. Бороска, Старая Ведьма, совсем одурачила нас. Мы безропотно согласились на погребение под ворохом многозначительных символов и незначительных деталей. А что если следует воспринимать все буквально? – Мартейн сделал паузу, перевел дух. – Что если ответ все время был у нас под носом, а мы не видели, не хотели видеть?

– То есть? – равнодушно спросил Атилла.

– Какая книга есть почти в каждой библиотеке Королевств?

– «Сага о Копье», – тут же ответила Мерго.

– Конечно. Первая в литературе вроде бы выдуманная история. И о чем же эта многословная, бесполезная, почти бесконечная эпопея? Кто из вас, дорогие мои друзья, удосужился прочитать ее до конца? Хотя бы до середины?

Все молчали.

– Итак, в ближе к концу (в томе этак тридцатом) автор, наш славный Копьеносец, хвастливо рассказывает о том, как он обнаружил в некой пещере какого-то Сверхдракона, которого благополучно проткнул Копьем – деяние настоящего рыцаря. Современные толкователи единодушны: перед нами аллегория, иносказание о победе человеческой воли над хаосом. Но помилуйте, почему никто не задумался о том времени и том человеке, что писал эти строки? Аллегорическое мышление – продукт куда более утонченного сознания, чем то, которым обладал наш храбрый Копьеносец, человек, судя по тексту, прямой, как удар его собственного оружия. Что если он описал события буквально? И теперь я утверждаю – если он пишет, что спустился в сверхглубокую пещеру, так и есть! Чем вам не Подземелье? Если он пишет, что нашел там Сверхдракона – так и есть! Если он пишет, что пронзил его Копьем – в точности так все и было!

Из раны Сверхдракона, согласно тексту, пролилась «Роса Божья». Традиционное прочтение видит здесь метафору благодати. Но что, если это была именно кровь? Не метафизическая субстанция, а самая что ни на есть материальная кровь мира? Та самая, что, смешавшись с почвой, дала начало Магии Останков? Другими словами, наш бесстрашный и, увы, недальновидный Копьеносец нанес рану самому мирозданию, подарил нам источник исцеления и долголетия, а также, не догадываясь об этом, заложил основу для возникновения Чумы.

Обратимся теперь к основополагающему принципу магии – подобное воздействует на подобное. Итак, что случится с раной, если ее не врачевать? Она либо затянется сама, либо загноится. Сомневаюсь, что рана затянулась, раз уж наш доблестный герой оставил в ней свое копье. Остается лишь второй вариант. Понадобилась уйма времени, но и масштабы увечья неизмеримы человеческими мерками. Чума – признак гниения раны мирового зверя, сепсис космоса.

– И как же это лечится? – спросил Люц.

– С помощью того же принципа подобия. Чего не лечат лекарства, излечивает железо, чего не врачует железо, исцеляет огонь (чего не исцеляет огонь, то следует считать неизлечимым)2. Здесь нам пригодится талант юной Мерго Угаин, насколько мне известно, только она может создать огонь достаточной силы и жара, чтобы прижечь рану целого мира. С помощью Угаин мы проведем операцию на некой эрзац-модели, симпатически связав ее ритуалом с прототипом. Это же возможно?

– Только в теории, – сказала Ликейя. – Но для такого ритуала потребуется носитель, связанный со Сверхдраконом онтологически.

– Ассоциативной связи не достаточно?

Ликейя покачала головой.

– Что-то от Бассорба должно было остаться в Габриции, – сказал Атилла. – Не весь же он вышел вместе с дерьмом.

Все, кроме Мартейна, Илаи и Дульсана уставились на лорда Вокил.

– Тело Габриция исчезло, – после долгого молчания сказала Ликейя.

– Вы обыскали Башню?

– И не раз.

– Есть еще…, – Дульсан раскашлялся, потом вытер рот рукавом. – Есть еще один.

– Еще один кто?

– Бассорба.

… … …

– Отец Бардезана, – прошептал Дульсан. – Он прячется в Поганой Крепости. Он… бывает порой несколько эксцентричен, и смиренно пожелал скрыть от мира свои изъяны. Попросил меня о помощи. Есть подземный ход, я покажу.

– Что же, тогда необходимо убедить его принять участие в ритуале, – сказал Мартейн.

– А драконы? – спросила Мерго.

– Мои воины отвлекут их от крепости, – сказал Атилла. – Завтра у драконов будет другой повод для беспокойства.

***

– Нет, – сказала Илая. – Это слишком надуманная интерпретация. Слишком плоская.

– Илая…

– Нет. Мне жаль, что ты… что вы поддались чумной логике простого решения. Мне не стоило возлагать на вас большие надежды, господин Орф. Моя вина.

Илая поклонилась и вышла из зала34.

Примечания

1

Вероятно, Мартейну неизвестно, что это трофеи, доставшиеся Угаин в результате бесчисленных и кровопролитных магических распрей, иначе ему было бы еще неуютнее.

2

Похоже на сильно искаженные рассуждения о гомункулах Бомбаста Церопульса в его «Природе вещей».

3

Вероятно, речь идет о безымянном участке города, который есть на карте, но в тексте ни разу не упоминается (либо бесстыдно затерт палимпсестами).

1

Воображения у этого парня никакого.

1

Шутка, конечно, одна из университетских аксиом гласила: «Ожидаемо, ибо глупо».

2

Явно не той, которой располагаем мы – у нас лишь небрежно заштрихованное пятно.