Цветок на руинах

– О, – брови главного взлетают вверх, – Мы уже связались с вашим соседом, и он пообещал позаботиться о питомце, пока вы в больнице.

Я округляю глаза и сажусь на кровати, выпрямляя спину.

– Сосед? О ком вы говорите?

– Ну, как же, – на краю моей койки сидит главный врач и устало трёт переносицу, – Разве вы не знакомы с соседями?

– Нет, – возмущенно вскидываю брови.

Мужчина хмурится и стучит пальцами по коленке.

– Ваш участковый специально обошёл всех, и у порога встретил взволнованного мужчину, который не смог с вами связаться.

Я во все глаза таращусь на доктора, пытаясь вспомнить, кто из наших соседей хоть раз проявлял заинтересованность. Никто.

– И… как он выглядел?

Вряд ли доктор знает, но умнее вопроса я не придумала.

– Не в курсе, – я так и думала, – Но участковый сказал, что у него был ключ. Сосед сказал, что это вы оставили его ему на экстренный случай. Так что Луис, так, кажется, зовут вашего кота, будет под присмотром.

Я не могу скрыть потрясения, и доктор хмурится.

– Нужно отправить вас на снимок, – бурчит он себе под нос, – Возможно, из-за сотрясения что-то произошло с вашей памятью.

Я хочу сказать, что с памятью у меня проблемы куда больше и дольше, чем он может представить, но мои мысли заняты загадочным соседом. И, кажется, я понимаю, про кого речь.

***

Меня выписывают через две недели.

Я лечу домой со всех ног, и, как только переступаю порог, обнимаю Луиса. Он не похудел ни на грамм, а скорее ещё и набрал, и довольно мурчит, прижимаясь мягкой шерстяной щекой к моей шее.

Проверяю его миски – они чистые и наполненные водой и кормом, и я удовлетворённо выдыхаю.

– Расскажешь мне, кто о тебе заботился все эти дни?

Луис поднимает голову и мне на мгновение кажется, что он ухмыляется хитрой кошачьей улыбкой.

Шона оставляют ещё на два месяца, и я хожу навещать его ежедневно. Помогаю ему умываться, чистить зубы и есть. Я чувствую свою вину в случившемся, но каждый раз, когда хочу что-то сказать, мою глотку перекрывает ком, и я молчу.

Шон тоже на редкость молчалив, и я списываю это на потрясение после теракта. Хоть мы оба знаем чуть больше о нашем спасении – всё же мы люди. Люди, попавшие в беду.

А ещё… Билл погиб. Друг Шона, его коллега. Который стоял там, у лифта, вместе с другом, чтобы вытащить меня.

Может, если бы не я…

Кручу головой, откидывая мрачные мысли. Можно впасть в самобичевание и депрессию, но сейчас нужно, чтобы Шон поправился, и это первоочередная задача. Врачи говорят, что это невероятно, то, что произошло с нами двумя.

Я отделалась парой синяков, небольшим сотрясением и ссадинами. У Шона перелом руки и ушибы, но он быстро восстанавливается.

– Плита не задела жизненно важные органы. Искренне говоря, ваш молодой человек родился под счастливой звездой. Обрушившийся бетонный пласт приземлился под углом, накрывая тело Шона, но не травмируя его. Он оказался словно в коробке.

Я киваю словам врача, совершающего утренний обход. Я слышу это каждый день, когда прихожу к Шону. Врачи словно забывают, что уже говорили это, повторяя раз за разом фразу «это чудо».

– Ты не должна была.

Я останавливаюсь последи палаты с открытым йогуртом в одной руке и ложкой во второй.

– Не должна была что?

Я прекрасно понимаю, о чём он.

– Ты знаешь, Фэйд.

Наклоняю голову и фыркаю.

– Не говори ерунды. Ты бы сделал то же самое.

Шон устало кивает и отворачивается.

– Я должен, – он закашливается, прикрывая рот левой рукой. Правая загипсована и прижата к животу повязками, – Должен рассказать.

Сажусь на край кровати и разглядываю йогурт, в котором плавают кусочки персика.

«Ты совершаешь ошибку, Асфодель. Когда ты спросишь Шона, почему он не тот, за кого бы стоило лишаться части души, а он ответит – позови меня. Я постараюсь тебя утешить.»

Слова Сета не выходят у меня из головы ни на секунду.

Но сейчас не время и не место, и я опускаю ложку в ёмкость.

– Поговорим, когда ты будешь дома. Ладно? Набирайся сил.

Я ободряюще улыбаюсь, но Шон не улыбается в ответ. Его губы плотно сжимаются, и он коротко кивает.

– Силы мне понадобятся.

Он произносит это совсем неслышно, и, когда я ухожу, мне кажется, что его слова – плод моего воображения.

***

От жизнерадостного человека в наш дом возвращается лишь тень. Я чувствую себя примерно так же, с одним различием: я не теряла друга и не носила в себе некую тайну, от которой Шон, очевидно, хочет избавиться.

Облегчить душу.

Ещё пару раз он пытался начать разговор, пока лежал в палате, но я пресекала любые попытки. На нас итак много свалилось.

Полиция расследовала дело, и нам обоим пришлось отвечать на их вопросы, будучи не в самом стабильном состоянии. Но террористы канули в лету, расследование зашло в тупик, и у полиции была масса вопросов. К сожалению, нам нечего было сообщить. Я всё время проторчала в лифте, Шон – рядом со мной, и единственное, что мы видели – это лица друг друга. Камера в лифте вырубилась, как только в здании перекрыли связь. А может, лифт так шарахнуло, что она просто вышла из строя из-за удара.

Во всяком случае, о моём свидании с Сетом никто не узнал.

Полагаю, если бы даже камера была включена, у Бога нашлись бы козыри в рукаве и на этот случай.

Я не стала говорить Шону о своих предположениях по поводу заботливого соседа, приглядывающего за Луисом всё это время. Думаю, он сам всё прекрасно понимает. Мы мало разговариваем.

Я просто боюсь, что то, в чем он собирается признаться, мне не понравится. Поэтому и оттягиваю момент, пытаясь морально подготовиться. Но к плохому нельзя подготовиться.

Правда, в моём случае – к плохому можно было бы и привыкнуть.

***

– Вино?

Я стараюсь не разглядывать лицо друга чересчур пристально, но он выглядит слишком подавленным и безэмоциональным.

– Шон?

Он рассеянно поднимает голову и непонимающе смотрит мне в глаза.

– Да… вино. Хорошая идея.

Машинально кивает и снова погружается в свои мысли. Луис нервно наяривает круги вокруг барного стула, и я поднимаю его на руки, а затем усаживаю наверх. Ладонь Шона укладывается на рыжую плотную шерсть, и его плечи расслабляются.

– Если ты не готов, то, может, не стоит?

Мы договорились, что поговорим сегодня, и я пораньше ушла со смены, прихватив ужин. Но на друге лица нет, и я начинаю переживать.

Шон качает головой и смотрит на стол, практически не мигая.

– Садись, Фэйд.

Его голос звучит бесцветно, словно уже всё решено.

– Да что случилось, Шон? Ты пугаешь меня.

Он кивает своим мыслям и поднимает подбородок. Его карие глаза встречаются с моими, и в них отчаяние граничит с безумием.

Я покорно усаживаюсь напротив, опасаясь произнести даже звук, чтобы не спугнуть.

– Каких воспоминаний ты лишилась из-за меня?

Я морщу нос.

– Всё было не так.

Шон грустно усмехается и, наконец, поднимает глаза.

– А как тогда?

Я набираю в легкие побольше воздуха.

– Мы бы не выбрались самостоятельно. Я не жалею, если ты об этом. Я не помню детство, но, наверное, оно не было слишком счастливым, потому что после пяти моя жизнь полна печальных и не самых приятных событий.

Шон со стоном впечатывает лоб в столешницу, но я успеваю подложить ладони под его голову. Волосы мужчины мягкие и пахнут мятным шампунем. Я качаю головой, с печальной улыбкой глядя на его макушку.

– Прекращай это, Шон. Жизнь продолжается.

Аккуратно высвобождаю пальцы, и он поднимает голову.

– Я жалею о каждом совершённом мной зле, Фэйд.

– О чём ты говоришь?

Я хмурю брови, разливая в бокалы вино. Сосредоточенно наблюдаю за насыщенно бордовой струйкой, выплёскивающейся из узкого горлышка.

– Всё, что с тобой случилось – моя вина, Асфодель.

Он впервые произносит моё полное имя, и я дёргаюсь. Ошарашенно смотрю в карие, словно каштаны, глаза друга и мелко дышу через рот. Вино переливается через край и попадает на мою кожу, а затем на стол. Но я не замечаю ничего, кроме выражения его глаз, полного вины и боли.

Моргаю пару раз, словно хочу очнуться от сна, но это вовсе не сон, а явь, и мой взгляд возвращается к бокалу, вину в нём и окрашенным в красное ладоням. Сглатываю и направляюсь к раковине, выливаю вино, мою руки и обмываю липкие части бутылки. Мои движения машинальные и напряжённые, как у робота, но я молчу.

Я не знаю, что говорить. Шон тоже молчит.

– Я не верю.

Проходит какое-то время, пока я не начинаю говорить. И это единственное, что я могу выдавить из себя.

Шон порывисто вздыхает.

– Да. Я бы тоже не захотел в это верить, но всё, что с тобой происходило плохого – моих рук дело.

Я жду объяснений. Стискиваю зубы и снова усаживаюсь напротив, сильно сжимая ладони.

– Крушение самолёта. Пожар в доме. Лифт и теракт. Всё это сделал я. Не в одиночку, естественно, но так выглядит моя сделка. Создать ситуации, при которых ты без принуждения призовешь Бога Хаоса, чтобы добровольно отдать часть своей души.

Я смотрю на друга, не мигая.

В моей голове не умещается ни одно слово, вылетевшее из его рта.

Шон – первый человек, который был добр ко мне. Он не просто протянул руку помощи, он вытянул меня из ямы. Он мой друг, он даже больше, чем друг. Он моя семья. И я, не раздумывая ни секунды, отдала за него часть души и воспоминания.

И он не может оказаться лжецом. Только не он.

Но Шон продолжает, и мне приходится сидеть и слушать, истекая кровью внутри.

– Я нарушил сделку, Фэйд. Всё… всё не так просто. Когда я устраивал крушение, то в моих мыслях была лишь она. Моя любовь. В Грядущем Мире ты общаешься с такими же душами, но они не люди. Их нельзя обидеть или причинить боль. Они находят умиротворение и просто существуют в спокойствии или отправляются на исцеление. Боги же совсем другие. Они эгоистичны и им скучно, поэтому многие совершают сделки. Просто для веселья. Но моя сделка с Хозяином значит для меня всё. Если бы я выполнил все условия – Сет бы сделал меня равным. Равным моей возлюбленной.

Шон сглатывает и упирается ладонями в стол, сжимая край.

– Я давно не был в Мире людей. Я забыл, что жизнь на земле меняет тебя. Именно по этой причине Богам запрещено появляться тут часто. Они впитывают всё человеческое, и в конечном итоге желают только одного – остаться в этом мире и стать человеком. И это возможно, – он ловит мой нахмуренный взгляд, – Только цена слишком велика.

Я не спрашиваю, что за цена, потому что сейчас меня волнует другое.

– Мы с тобой живём вместе два с половиной года. Я считаю тебя своей семьёй, и ты… ты не мог сказать об этом раньше?

– Я не мог, Фэйд, вот именно, я не мог.

– Тогда зачем говоришь сейчас?

– Потому что… потому что всё изменилось. Я больше не хочу делать тебе больно.

– А до этого хотел? – я истерично смеюсь, и лицо Шона накрывает тень, – Ну спасибо. Мне приятно слышать, что ты одумался.

Я выплёвываю слова со злостью, но в голове мельтешит мысль: если он сорвал сделку, то Сет не даст того, чего просил Шон. Он не станет равным своей Богине, они никогда не будут вместе, и вообще, чёрт знает, что будет с Шоном из-за того, что тот решил в середине пути слиться.

И какая мне к чёрту разница?

Он делал ужасные вещи. Он вынудил меня отдать за него часть своей души. Он знал о последствиях.

– Пошёл ты, Шон. Пошли вы все.

Я злюсь на весь мир. На Шона, который меня предал; на маму, которая выбрала сойти с ума и покончить жизнь самоубийством вместо того, чтобы растить меня; на ба, которая, пока жила, не давала мне дышать и двигаться, убеждая, что я ходячая трагедия…На Сета, которому зачем-то понадобилась моя никчёмная душа.

«Разочарование, Асфодель. Вот что тебя ждёт. Но ты справишься. Потому что я буду рядом.»

Пошли вы все в пекло.

Все, абсолютно все.

Пусть я слабая неудачница, но я привыкла, что в этом мире только я могу о себе позаботиться.

Быстрым шагом спускаюсь с лестницы, надеясь, что Шон останется наверху, но он бежит за мной.

– Не совершай необдуманных поступков, Фэйд. Ты сейчас на нервах…

Я резко останавливаюсь, и он врезается в меня, почти сбивая с ног.

– Интересно, из-за кого, – шиплю сквозь зубы и отталкиваю друга от себя. Он смотрит сверху вниз с абсолютно несчастным выражением лица, – Пошёл ты, твой Бог и ваши сделки.

Направляюсь в свою комнату и достаю дорожную сумку. Открываю шкаф и запихиваю туда всё, до чего дотягиваются руки.

– Куда ты?

– Подальше от тебя!

– Фэйд, – он пытается остановить меня, но я кидаю на него яростный взгляд, и Шон отступает.

– Отвали от меня, Шон.

Ненавижу грубить, но он не оставляет мне выбора.

– Я знаю, что не имею права спрашивать, но…

– Да! Не имеешь! – перебиваю, зло швыряя вещи на кровать.

– … Но куда ты пойдешь?

Я замираю, склонившись над чемоданом.

– Это тебя не касается!

Я знаю, что словами делаю ему больно. Но он обидел меня, и внутри все кипит.

– Фэйд, давай спокойно поговорим. Ты останешься дома, а я уйду, но сначала давай…

– Нам не о чем разговаривать, – холодно отрезаю, не глядя на друга. Наспех запихиваю остатки одежды и с треском застегиваю молнию.

– Отойди, Шон, – гневно смотрю на сбитого с толку мужчину и приближаюсь к нему вплотную, – Пожалуйста.

Я сжимаю челюсть, и, наверное, со стороны кажется, что я в ярости. И да, это правда. Но куда больше по моим венам растекается разочарование.

«Разочарование, Асфодель. Вот что тебя ждёт.»

Я хмыкаю и отталкиваю Шона, и он поддаётся. Отступает на шаг и пропускает меня к выходу. Дорожная сумка бьётся об углы, пока я бегу на улицу. Открываю дверь и не глядя несусь вперёд. Эмоции бьют через край, сжимая лёгкие. Мне не хватает воздуха и, очевидно, мозгов, потому что я вылетаю на проезжую часть, как будто у меня девять жизней.

Слышу крик Шона и оборачиваюсь. Перепрыгивая через ступеньки, он несётся за мной. Я отступаю на шаг, боковым зрением замечая, что на меня летит машина. Запутываюсь в своих же ногах, и почти падаю, но меня подхватывают руки.

И я знаю, чьи это руки.

Глава 14

– Куда-то собралась, Цветочек?

Я верчу головой, разглядывая комнату, в которую Сет переместился со мной на руках. Обхватываю его плечи и шею, цепляясь пальцами за чёрную рубашку.

– Где мы? – хмурюсь, упираясь в Бога суровым взглядом, – Поставь меня на пол.

– И это вместо благодарностей? Вообще-то, я тебя спас.

Он хмыкает, но аккуратно отпускает мои ноги, и, едва они касаются поверхности, я срываюсь с места. Бегу к двери, но не успеваю её распахнуть, как Сет оказывается передо мной. Его ладонь, сжатая в кулак, упирается в деревянную поверхность.

– Не стоит этого делать.

Я гневно гляжу на него снизу вверх.

– Я буду кричать!

– Что бы что? – Бог смотрит на меня, как на умалишённую, – Ты в моих владениях, Асфодель.

Насупливаюсь и гляжу себе под ноги. Сет обхватывает подбородок пальцами и приподнимает его, чтобы я встретилась с ним взглядом. Его красные волосы закручены в небрежный пучок, а глаза серые, хотя Шон говорил, что в Мире Грядущем они меняют свой цвет на чёрный.

Шон.

Точно.

– Что с Шоном?

– Ты интересуешься, как дела у того, кто тебя предал?

Я поджимаю губы, ощущая острый укол в области сердца.

– Ты всё знал с самого начала.

Сет поднимает брови.

– Ну, это вообще-то я заключал с ним сделку.

– И тебе ни капли не стыдно?

– Стыдно?

Он непонимающе поднимает брови.

– Не знаешь, что такое стыд?

– Нет, я не понимаю, почему мне должно быть стыдно.

Я закатываю глаза, разворачиваюсь и направляюсь к широкой кровати с чёрным покрывалом. Плюхаюсь на край и прячу лицо в ладонях.

– Я ведь предупреждал тебя.

Мгновенно убираю ладони и взбешённо смотрю на Бога.

– Ты предупреждал меня? Когда??

– Да вообще-то сразу, как ты меня призвала.

– Это шутка такая? Счёт был на секунды! Шон умирал!

– Да не умирал он…

– … а ты не придумал ничего лучшего, чем загадочно сверкнуть глазами и произнести пару фраз, которые я даже не услышала!

– Так это я виноват в том, что ты меня не слушала?

– Мой друг умирал!

– Твой друг – осел.

– Это ты – осел!

Я закрываю рот ладонями, словно могу вернуть вылетевшие слова, но Сет и не думает злиться.

– Цветочек, – он присаживается передо мной на колени и проводит ладонью по щеке. Его прикосновение нежное и тёплое, и я опускаю плечи. Я просто неудачница, которой нужно вырасти в сильную личность. Чтобы отдать душу Богу. – Если бы ты знала правду о Шоне и видела, что он умирает, ты бы поступила по-другому?

Я опускаю глаза и качаю головой.

Я бы сделала то же самое.

А уж потом бы разбиралась с мотивами.

Сет задумчиво хмыкает, убирает ладонь, поднимается, и в комнате вдруг становится пусто и холодно.

– Зачем я тут?

Я не решаюсь поднять глаза и снова с ним встретиться взглядом.

– Это первое место, о котором я подумал, когда ловил тебя. Ну и тут ты побудешь под присмотром. Чтобы не натворить ещё больших дел.

– То есть ты не боишься, что я могу натворить дел тут?

– Очень на это надеюсь, Цветочек. Иначе мне придётся лишить тебя жизни слишком быстро, а это не на руку ни одному из нас, верно?

Я с нарочитым безразличием пожимаю плечами.

– Проще убить меня сейчас.

– И получить средненькую душу? Ни за что. Уж поверь, я смогу вырастить из тебя то, что должно было вырасти, если бы не твоя семейка.

Я щурюсь и не отвечаю.

– И сколько я тут буду?

– Надеюсь, недолго. Но тебе надо остыть.

– Я могу просто переехать из дома.

– Можешь. Но… не стоит совершать необдуманные поступки сгоряча.

Я фыркаю, вскидывая глаза на Бога, намереваясь выпалить что-то язвительное. Он держится пальцами за переносицу и морщится, словно ему больно.

– С тобой всё в порядке?

И какое мне до него дело?

– Да, – он убирает руку и надевает маску, словно ничего и не было, – Мне нужно уйти. Ты сможешь не выходить из комнаты, пока я не вернусь?

Сет смотрит на меня предостерегающим взглядом, и я медленно киваю.

– Выглядит неуверенно. Пошлю присмотреть за тобой кого-нибудь.

– Мне не нужна нянька, – я протестующе зыркаю на него, но из-за его спины вылетают тени и поглощают нагло ухмыляющегося Бога.

***

Я с одержимостью детектива осматриваю комнату Сета. Он не запрещал рыться в его вещах, и, только он исчезает, я срываюсь с кровати. Мне интересно буквально всё: что лежит в ящиках письменного стола, какие скелеты (очень надеюсь, самые позорные) прячутся в шкафах, какие книги лежат у изголовья кровати.

Всё просто: я хочу найти то, чем смогу шантажировать Бога.

Правда, я не представляю, что искать.

Но мне нужен какой-нибудь козырь, пускай даже слабый, ведь пока все козыри только у него.

Осмотр комнаты приносит лишь разочарование. В шкафах развешана обычная одежда (ну, или не всегда обычная, как, к примеру, странная тяжёлая алая накидка, расшитая золотыми узорами); на полках книги на разных языках, новые и совсем старинные; в ящиках почти ничего нету, завалявшаяся ручка и клочок бумаги не в счёт.

Я уже собираюсь разочарованно выдохнуть, но мой взгляд натыкается на нечто интересное. Все окна светятся сквозь прозрачную тюль, но одно, в глубине комнаты, завешано. И мой зоркий глаз замечает, как за плотной тёмно-серой шторой мелькает что-то живое. Я подкрадываюсь к окну и отодвигаю тяжёлую ткань.

На широком подоконнике расставлено не меньше сотни растений в разных вазонах. Ни одно не похоже на соседнее: тут есть и кроваво-красная роза, и нежный весенний тюльпан, и колючий угрюмый кактус. Высокий стройный гиацинт лавандового цвета возвышается над остальными цветами. Лаванда, к слову, тоже имеется. И они все двигаются, словно в комнате гуляет ветер.

Я растерянно хмурюсь, вытягивая шею в попытке изучить все растения, что видят мои глаза. Нахожу пустующий горшок среди пёстрого облака цветов, но за моей спиной хлопает дверь, и я испуганно дёргаюсь.

– Не уверена, что Сет будет доволен, застав тебя за разглядыванием его душ.

Ещё пару мгновений я не могу отвести взгляда от подготовленной тёмной земли в белом вазоне.

Душ, значит. Вазон, несомненно, предназначается моей душе, когда придёт время.

– Не понимаю, зачем ты ему.

Я оборачиваюсь. Богиня, а назвать её иначе у меня не поворачивается язык, сидит на кровати Сета, задумчиво разглядывая моё лицо. Каштановые густые волосы волнами укладываются на круглые плечи. Большие зелёные глаза светятся любопытством и недоверием. Нос слегка вздёрнут, придавая её лицу хитрости. Молочное невесомое платье почти не скрывает загорелое тело.

Она не смотрит на меня враждебно, и мои плечи слегка опускаются.

– Ты немая?

Её голос звонкий, она легко улыбается и поигрывает широкими бровями.

– Нет, – резко отзываюсь я, ещё раз оборачиваясь на подоконник, заполненный цветами-душами.

– Надо же, ответила! Подойди ко мне и расскажи, что же в тебе такого интересного.

Она повелевает, но я не двигаюсь с места.

– Ну же, Асфодель. Сет прислал меня присмотреть за тобой, а у меня, поверь, нашлось бы занятие повеселее, чем быть нянькой человеческой душонке.

– Тогда может ты просто уйдёшь?

Слабоумие и отвага. Два главных правила моей жизни после встречи с Сетом.

Зелёные глаза Богини щурятся, а брови спускаются к переносице.

– Дерзишь? Ты хоть знаешь, кто я?

К слову, я догадываюсь.

– Вторая жена?

Её щёки вспыхивают алым, и Богиня вскакивает с кровати, настигая меня в три шага. Её глаза горят изумрудным огнём, а лицо искажает гримаса ненависти.

– Вторая?!

Я не отвожу взгляд, но в моём горле образуется ком, а в животе – липкое чувство страха.

– Ты просто глупая девчонка, которая скоро умрёт. Вот и всё.

– Таурт!

Я помню этот голос, хоть и слышала его единожды и довольно давно.

– Анат.

Богиня поднимает брови и недовольно разворачивается к вошедшей белокурой девушке.

– Пришла проведать свою подружку?

Лицо Анат приобретает виноватое выражение.

– Мы не подружки, Таурт.

– Думаешь, если сблизишься с ней, Сет обратит на тебя своё внимание? Погладит по головке? Ты наивная дура, совсем как человеческая девчонка, если считаешь, что так оно и будет.

Анат сжимает челюсть и опускает своё пристыженное лицо, неуверенно покачивая головой.

– Я ничего такого не…

– Хотя бы мне не ври. И смирись, что ему на нас плевать. Он думает только о себе и своих идиотских развлечениях, и…

Договорить Богиня не успевает. Анат бросается к Таурт и зажимает ей рот ладонью.

– Он может услышать, и ты снова окажешься в темнице!

– Плевать! – Таурт отрывает от себя загорелую изящную ладонь и отпихивает Анат, – Тебе не надоело пресмыкаться перед ним?

Они будто забыли обо мне, и я не спешу встревать в эту перепалку, вбирая в себя каждое брошенное слово. Не выходя из комнаты, я узнаю подробности жизни Сета, и это мне на руку.

– Я не пресмыкаюсь. Я просто хочу дружить.

Анат опускает плечи и надувает губы, пока Таурт на мгновение замирает, а затем разражается диким хохотом.

– Какая ты дура, Анат.

Она успокаивается и снова садится на кровать. По её щекам текут слёзы, но это не слёзы радости.

– Сет никогда, повторюсь, никогда не полюбит нас, Анат. Как бы ты не старалась, как бы не подстилалась под него, он – Бог Хаоса. Ему нет дела до нас. Лучше бы нас отдали Осирису.

– Не говори так, – Анат испуганно машет головой, – Ты не знаешь, какой его старший брат.

– А ты знаешь? – Таурт поднимает опухшие глаза на светловолосую Богиню.

– Я знаю. Нам повезло, Сет бывает добр к нам… пускай и временами.

– Добр? Раз в столетие выход на землю на пару часов, это, по-твоему, доброта? Я Богиня, и желаю, чтобы ко мне относились, как к Богине!

– Таурт…

Анат усаживается на пол возле Богини и кладёт свои ладони на её колени.

– Посмотри на меня. Да, возможно, я самая глупая из всех вас. Может, я ошибаюсь, надеясь, что в сердце Сета есть место для всех нас. И, наверное, моё отношение к нему и вправду не приведёт к тому, чего я бы хотела. Но я хотя бы пытаюсь.

– Твои попытки унизительны…

Таурт вытирает щёки тыльной стороной ладони и вскидывает горящие злобой глаза на меня.

– А теперь он приказал приглядывать за своей новой игрушкой! Это его очередной акт доброты, да, Анат?

Богиня резко встаёт, скидывая ладони Анат, и направляется к двери.

– Ты не видишь того, что у тебя под носом. Знаешь, что может быть хуже зла? То, что испытывает к нам твой драгоценный Бог.