скачать книгу бесплатно
Посидев немного, она встала, подошла к зеркалу. Люди на материке звали ее Паучихой, да, но в отражении она видела всего лишь немолодую уже женщину, уставшую сражаться, желающую покоя и тишины. Богатую, сильную и всё еще красивую женщину. И она не хотела умирать, она всё еще хотела выжить, выжить любой ценой.
Ей вдруг стало нестерпимо холодно, комната показалась склепом, она чувствовала себя замурованной в этом особняке, живой мумией. Она взяла с кровати одеяло и закуталась в него, выключила лампу – им на улице ни к чему видеть свет – нащупала в темноте пульт и нажала на кнопку. Ставни из особо прочного сплава почти неслышно поползли вверх, открывая освещенную прожекторами ночь. Да, о своей безопасности она думала, и думала очень хорошо. Многие называли ее эксцентричной, и на то были причины – одна ее система безопасности была шедевром, один арабский шейх даже скопировал ее для своего дома. А еще она уже 5 лет не покидала свой остров, на котором была единственной женщиной. И вот этот факт особенно веселил людей. Вся прислуга, вся охрана, косметологи, массажисты, повара и прочие работники, обслуживающие жизнь Ады Терер, были мужчинами. И если миру этот факт казался причудой и прихотью богатой тётки, то она не видела в этом ничего смешного, она знала правду: эта была лишь еще одна мера безопасности.
Некоторые жили на острове круглый год, другие работали посменно, она устроила здесь настоящий маленький мир, у нее было всё, чтобы не покидать этот клочок суши, и вот уже 5 лет она жила здесь, забыв дорогу на материк. Сюда же изредка приезжали и журналисты, всегда только мужчины, таково было ее требование, даже животные, которых держали ее слуги, живущие здесь круглый год, и те должны были быть мужского пола. Она прекрасно знала, как об этом пишут в журналах и показывают в передачах – богатая тётка окружила себя мужиками на райском острове, принадлежащем ей. Да, так оно и было, только не верила она в рай. Ни в земной, ни в небесный. Она никогда не ладила с женщинами, не любила их, но окружила себя мужчинами не поэтому, хотя никогда ничего не отрицала, пикантная аура, окружающая ее жизнь, нравилась ей, подчеркивала ее статус. А если кто думал, что с мужчинами так уж легко, тот просто никогда не играл с ними на равных. А она играла, играла с ними и играла ими, да, она была Паучихой и, поймав в свои сети очередного мотылька, она сначала дергала его за нити, которыми оплела, а уж потом высасывала. И здесь, на своем острове, она быстро навела порядок, хотя нелегко было наладить дисциплину, но после того, как она выбросила кошку одного механика в воду, а лазерная сетка, окружающая остров в радиусе километра, разорвала ее на частицы, другие поняли, что она не шутит.
Сам остров был скопищем ловушек и капканов, но даже самые посвященные охранники не знали всего до конца. Она была богиней, мифическим чудовищем, и в ее логово не так-то просто было проникнуть. Она окружила себя туманом таинственности, за которым прятала то, что не могла побороть или изменить, а тайны превращаются в секреты, если их знают больше одного человека, если больше двух – это уже слухи и мифы. В ее багаже было много секретов, мифов и тайн. Например, секрет ее браслета, который она никогда не снимала. Эту маленькую изящную хитрость придумал Роман, начальник ее охраны, он жил с ней всегда, все эти 5 лет, и был предан ей до безумия. Он видел в ней богиню, настоящую, неземную, по одному ее слову он готов был убивать или умереть, она это знала, поэтому и держала его при себе. Он любил ее, это она тоже знала, женщины всегда чувствуют такие вещи. И каким бы умным, сильным и сдержанным ни был этот мужчина, он тоже пал жертвой ее демонической красоты и сложной, сильной личности. Уже 10 лет он охранял ее, как настоящий ангел-хранитель. Он видел всё, думал за всех и обо всех, кто ее окружал или только думал о ней. Этот остров они строили вместе, и тут выяснилось еще кое-что – Роман был просто гениальным изобретателем, в его голове рождались такие идеи, которые Ада не видела и в голливудских боевиках, его фантазия работала с таким размахом, что иногда она даже боялась его – всё, что превосходило Аду по силе, внушало ей опасения. Но тут они были напрасны, Роман верил в нее, и поклонялся ей, как сверхъестественному совершенному существу. Он беспрекословно делал всё для своей богини, свою силу, свой опыт, свою гениальную фантазию и свое сердце он положил к ее ногам. Она знала это, очень хорошо знала, она могла бы наступить на это сердце, так бы и сделала, будь на его месте кто-то другой, но он был ей нужен.
Богиня или монстр, но она так же хорошо понимала, что без него выжить ей будет гораздо труднее, а она уже не была той девчонкой, готовой перегрызть глотку миру. По крайней мере, физически уже не была. Она хотела немного покоя, она это заслужила, заработала кровью и нервами. Время шло, оно отнимало ее жизнь медленно, по капле, но с этим она ничего не могла поделать, а вот с тем, кто шел по тропинке, протоптанной временем, шел к ней, за ее жизнью, она справиться могла, и давно готовилась к последней битве. У нее были деньги, у него – его фантазия, из этого они создали невиданную систему охраны, и когда она попросила его придумать последний рубеж обороны, он и здесь не отказал. И вот уже 5 лет, как она надела этот красивый золотой браслет, так плотно прилегающий к коже, чувствующий ее пульс. Сейчас он немного участился, но это ничего, вот если он пропадет, тогда…
Ада нежно погладила браслет. Она сделала всё, чтобы быть в безопасности, чтобы принять этот последний бой, тогда почему ей так тревожно? Всё этот проклятый сон и пророчество. Вот что было ее главной жизненной тайной – пророчество, в которое она поверила, едва услышав. У любого титана есть слабое место, и пусть от природы ты закован в броню, но та же природа гарантирует, что у тебя будет пусть одно и крошечное, но смертельно уязвимое место. Она всегда была сильной, всю жизнь она воевала с мужчинами, получала раны и вновь бесстрашно бросалась в бой, потому что знала: ни один мужчина на земле не станет угрозой ее жизни. Ее смерть придет от женщины. И пусть Ада никогда не верила ни в бога, ни в дьявола, ни во всю эту паранормальную чушь, в это она поверила. Клин клином вышибают, и кто, как не такая же убийца, женщина с сердцем тигра, способна достать ее, отобрать жизнь.
Она давно знала это, еще до первого замужества, и сколько же времени прошло с тех пор! Тогда она была молодой, красивой, полной планов и сил. Окрыленная своими мечтами, она шла по весенней Москве, и ветер развевал ее рыжие волосы. Она не могла сказать, откуда взялась та цыганка, она как будто материализовалась из воздуха или вышла из стены какого-нибудь здания. Старая, одетая в яркие тряпки, с серьгой в носу. Ада бы не заметила ее, прошла мимо, но старуха схватила ее за руку своим скрюченными узловатыми пальцами. Да, она помнила ту встречу до мелочей, помнила, что старуха выдернула ее из раздумий, помнила, как порыв ветра швырнул ей в лицо запах старой цыганки, от нее пахло какими-то специями и травами, помнила отвращение от прикосновения этой грязной, изуродованной старостью и артритом руки. Но, конечно, больше всего она запомнила голос и глаза. Черные и горящие, совершенно не старые глаза, они обжигали, просвечивали ее насквозь, и это было неприятно. Черт, да это было просто страшно. И сейчас, спустя десятилетия, стоя у окна и глядя на море, освещенное луной и прожекторами, Ада снова почувствовала жар этих глаз. И страх. А о том, что сказала эта старуха, она помнила всю жизнь, каждую секунду своей бурной жизни.
– Подай на пропитание старой женщине, – проскрипела старуха, – щедрая молодость – сытая старость.
– Отвяжись, – молодая рыжая девушка попыталась пойти дальше, но скрюченная рука крепко вцепилась, как будто неведомая сила припаяла руку этой карги.
– Не жадничай, – цыганка хитро улыбнулась, – ты ведь не бедная. Нет, не бедная.
Она пристально посмотрела на Аду:
– А будешь еще богаче. Да! Ты будешь очень, очень богатой, хотя сама не проработаешь в жизни ни дня.
Ада опешила и прекратила отстраняться, слова старухи заинтриговали ее, она хотела быть богатой, а кто же не хочет? Но недоверчивость всё же взяла своё, Ада не была дурой, а то, что говорили все эти уличные попрошайки, было рассчитано на дураков.
– Ладно, – Ада открыла сумочку и начала в ней рыться. – Вот тебе 3 рубля и оставь меня в покое.
Но старуха не отцепилась и, что самое удивительное, не проявила ни малейшего интереса к деньгам. Она пристально смотрела на Аду своими странными горящими глазами, а ее старая скрюченная рука вдруг как будто налилась силой и до боли сжала плечо девушки.
– Эй, пусти, – Ада попыталась выдернуть руку из этой мертвой хватки, теперь она поняла: ей попалась сумасшедшая, в большом городе это не редкость, и теперь надо было решать, что делать с ней. Можно позвать на помощь, а можно врезать старой карге как следует и удалиться, да еще и прихватить свои 3 рубля, всё же деньги. И Ада могла врезать, еще как могла, но эти глаза останавливали ее, сковывали, пугали.
– Да, теперь я вижу, – задумчиво проскрипела цыганка, – теперь я многое вижу.
– Слушай, – Ада решила еще раз попробовать мирно разрешить эту нелепую ситуацию, – если тебе мало, я дам еще, только исчезни и оставь меня в покое.
– Я исчезну, исчезну, – проговорила старуха, – я исчезну, а ты еще долго будешь ходить по этой земле. Будешь жить в роскоши и достатке. Мужчины будут у твоих ног, ты ведь красавица. Вижу кровь. Много крови…
Она замолчала, а Ада перестала вырываться, эта цыганка уже не просто пугала, она наводила ужас, и что самое страшное – Ада верила, и не могла разорвать эти чары и просто уйти. А старуха, смотревшая как будто сквозь нее, вдруг уставилась прямо в лицо Ады, а ее черные глаза как будто вспыхнули.
– Но ни один мужчина на этой земле, – она повысила голос и подняла скрюченный указательный палец, как бы подчеркивая важность своих слов, – ни один не причинит тебе серьезного вреда. Ты будешь всю жизнь ходить по лезвию, но не порежешься. Можешь не бояться мужчин, ты им не по зубам.
Ада молчала, в испуге глядя на эту странную старуху, а та снова уставилась куда-то сквозь, но хватка ее не ослабла. Она еще не всё сказала, и Ада ждала, повинуясь ее чарам и собственной интуиции.
– Нет ничего абсолютного в грязном, слабом мире, – проскрипела цыганка. – Ты будешь сильной, будешь смелой, ты ничего не будешь бояться. Тебе и не надо.
Снова пауза, обе застыли среди потока людей, спешащих по своим делам, не желающих замечать никого вокруг.
– Но бойся женщин. – И старуха зловеще улыбнулась, медленно фокусируя взгляд на девушке. – Да, смерть твоя придет от женщины. Я вижу ее, несущую смерть, твою смерть, девочка. Черная тень среди теней. Призрак в тумане. Женщина со множеством лиц. Твоя смерть придет от женщины… от женщины.
Побледнев, Ада сама стала как призрак, а старуха вдруг убрала руку, как будто выходя из транса, и удивленно взглянула на Аду, стоящую с широко распахнутыми глазами. В руке девушка всё еще сжимала 3 рубля. Цыганка равнодушно посмотрела на деньги и заковыляла прочь.
– Эй! – позвала Ада, всё еще шокированная, – не возьмешь деньги?
Но старуха не ответила, просто еще раз одарила ее неопределенным взглядом своих странных горящих глаз и отвернулась. А через минуту уже скрылась в людском потоке. Больше Ада ее не видела, но запомнила навсегда.
Прошло много лет, очень много, и всё сбылось. Ада, не проработавшая в общепринятом смысле ни дня, стала богатой, сильной, смелой. Она действительно всю жизнь ходила по лезвию и так и не порезалась. Предупрежден, значит вооружен. Было много крови, и тут цыганка не соврала, после той встречи Ада убила всех своих подруг, всех родственниц и родственниц мужей. Все они исчезали, а люди поговаривали, что Ада на самом деле дьяволица, несущая проклятие, что ее ведьминская внешность не случайна. И если в средние века ее бы давно сожгли на костре, то современное правосудие было бессильно – все смерти, окружающие Аду Терер, были абсолютно «чистыми», и связать хоть одну с ней никто так и не сумел. Зло 20-го века убивало ядом и оружием, а не заклинаниями, так что не было в ней ничего демонического или сверхъестественного, она была обычным человеком, прокладывающим себе путь на вершину. А путь этот никогда не был чистым и прямым. И немало своей крови пришлось ей отдать, чтобы быть сейчас там, где она есть, чтобы быть той, кем она стала.
И за всю ее долгую и бурную жизнь многое для нее так и осталось тайной, она любила, но не людей, единственный человек, которого она любила, смотрел на нее из зеркала каждый день, а вот другой любви она так и не узнала. И не считала, что прожила жизнь зря или чего-то лишилась. У нее не было друзей, не было любимого дела, не было хобби, зато у нее был весь мир и она, готовая положить его к своим ногам и упиваться своим могуществом. У нее не было детей, причем она никогда не старалась специально оградить себя от материнства, у нее было много мужчин и некоторые, и правда, были как дети, но Ада Терер не произвела на свет никого. Хотя однажды у нее была беременность, всего один раз, и закончилась она выкидышем. Но Ада не расстроилась – это была девочка.
Вот так она и прожила жизнь, и ни о чем не жалела. И она любила жизнь, всё еще не устала от нее, всё еще хотела выжить, выжить любой ценой. Предупрежден, значит – вооружен, подумала она, ловя в зеркале смутный силуэт, а она-то как никто умела распорядиться всем, что подбрасывала ей жизнь, превращая это в оружие. У меня есть шансы, и очень даже неплохие, подумала Ада, стоя у окна и глядя на темное море задумчивым взглядом своих всё еще красивых глаз. Здесь, на острове, ее трудно достать, а станет еще труднее, уж она-то об этом позаботится. Она не верила в судьбу, она делала ее сама, своим руками, так что она не собиралась сдаваться, просто сидеть и ждать, когда смерть, обещанная много лет назад, придет за ней. Вместо этого она решила подготовиться, устроить незваной гостье такой прием, чтобы ее костлявая задница еще сто лет звенела, вспоминая имя той, которую трогать не следовало – Аду Терер.
Время пришло, она чувствовала это, знала. Она никогда не отличалась впечатлительностью и не страдала от разгулявшегося воображения, и этот сон был не простым кошмаром – это заговорил ее инстинкт, предупреждая ее об опасности. И как всегда в жизни, Ада решила броситься в бой, но на этот раз она будет осторожна, крайне осторожна, ведь на этот раз на ней не будет ее невидимых доспехов. В этот раз она будет воевать обнаженной. Но не безоружной.
Первым делом надо сократить полеты на материк, решила она, уже составляя в голове план, и конечно, усилить охрану. Роман обо всём позаботится, не задавая ни одного лишнего вопроса, наведет справки, а она проконтролирует, и пока угроза не исчезнет, она будет сидеть за стенами своей крепости, она это умеет, жизнь многому ее научила, лишь одно Ада так и не освоила – она не умела проигрывать.
Ночь за окном вдруг стала пугать ее, в этой темноте ходила ее смерть, где-то по пыльным дорогам этого старого мира, она ходила давно, но теперь подходила близко. И Ада чувствовала ее. Внезапно ей стало не по себе в этой пустой комнате, тени снова стали угрожающе-черными, а тишина – давящей. Надо вызвать Романа, мелькнула мысль, невыносимо здесь сейчас одной. Ночь для нее закончилась, это она твердо знала, а вот ее маленький мир крепко спал, за исключением тех, кто нес ночную вахту. На какую-то секунду она даже позавидовала этим маленьким людям, спокойно спящим в своих постелях. Им не о чем волноваться, кроме налогов и их житейских бытовых проблем, им не надо думать – а это очень трудное занятие. Да, на вершине воздух чище, но обороняться приходится от всего мира, подумала она, там внизу, в толпе, ты защищен такими же как ты, вы – одна масса, а здесь ты один, таков закон пирамиды. Один, потому что ты сильный.
Секундная слабость пришла и ушла, а она осталась, она всё еще была собой, Адой Терер, завоевавшей мир. И ее снова ждала битва.
Можно подождать утра, подумала она, и пока всё обдумать. Но она была не из тех, кто тратит время понапрасну или беспокоится о других. В конце концов, она ведь платит им за то, чтобы в любую секунду, когда ей что-то понадобится, любой из ее подчиненных был рядом. А уж Роман так вообще не имеет права на сон и отдых, тем более сейчас, когда над ней нависла угроза. Решив не терять больше ни минуты, Ада отошла от окна и надела халат, всё же не пристало никому видеть ее такой уязвимой. В темноте она подошла к столу и нажала всего одну кнопку на телефоне. Роман как будто и правда не спал, бодрый голос, абсолютное понимание ситуации. Уже через минуту он будет здесь, подумала Ада, опуская ставни обратно, свидетели ей были не нужны.
В ожидании она села в кресло и задумчиво начала поглаживать браслет, а перед глазами снова и снова всплывала страшная картинка ее сна – черная пантера, огромная, грациозно шла по ее особняку, совершенно бесшумно, сверкая глазами и неспешно оглядываясь по сторонам. От нее волнами исходила сила, внушающая даже не страх – ужас, шкура переливалась в проникающем из окон свете фонарей, иногда она полностью сливалась с темнотой, и тогда только ее зеленые глаза вспыхивали то там, то тут. Она искала Аду, она пришла за ней. Ада хотела убить ее, но руки и ноги не слушались, хотела позвать охрану, но голоса тоже не было, сила, исходившая от пантеры, парализовала ее, сокрушила ее волю. Тогда, собрав последние силы в кулак, Ада поползла, она не хотела сдаваться, она хотела жить. И хотя хищная кошка не спешила, расстояние всё равно неумолимо сокращалось, и впервые в жизни Ада почувствовала обреченность. Заползла в спальню, плача от бессилия и страха, и тут вспомнила про браслет. Лежа на спине и наблюдая за приближением своей смерти, она потянулась к запястью правой руки… И пантера прыгнула. Последнее, что помнила Ада, это блики голубого света фонарей на ее клыках. И то, что пантера была самкой.
3
На другом конце страны другая женщина тоже проснулась среди ночи, но это была другая ночь и другая причина. До отъезда на Дальний Восток оставалось всего два дня, все дела были улажены и переданы на время ее помощнику, няня Яна уже привезла часть вещей в их дом, ей ведь предстояло 2 недели жить здесь. Конечно, она волновалась, но это был не первый ее отъезд, Ян был очень самостоятельным мальчиком, и всё должно было идти по уже хорошо знакомой схеме. Так почему же она вдруг проснулась среди ночи?
Не зажигая свет, Фатима протянула руку и нащупала телефон, часы на дисплее показывали 3:07, и, учитывая то, что дни в июне самые длинные, до рассвета оставался примерно час. Окна ее спальни выходили на улицу и во двор, так что море она не видела, о чем очень пожалела сейчас. Откинувшись на подушки, Фатима стала прислушиваться к себе и к миру. Она должна была понять, почему так внезапно проснулась, как будто кто-то выбросил ее из сна. В доме и на улице всё было тихо, где-то далеко привычным гулом шумели проезжающие машины, ветер шелестел листвой на деревьях, а больше ее слух ничего не уловил. Может, просто волнение, подумала она, вглядываясь в темноту вокруг, может, это дело Паучихи меня так взбудоражило?
Но она и сама прекрасно знала ответ, она была профессионалом, много лет она была лучшей в своем деле, так что избыточной впечатлительностью не страдала и не теряла сон по пустякам. Может, интуиция? Но она тоже молчала, как и темный мир под ночным небом. Просто бессонница, подумала Фатима, такое со всеми… И тут это случилось. Знакомая, но уже почти забытая огненная роза в груди вдруг снова ожила, как будто в душе взорвалась бомба. Фатима ахнула, дыхание прервалось. Может, я умираю, пронеслась в голове мысль, может, вот это мой конец? Но она знала, что нет, сердце билось так же ровно, а в глазах не заплясали разноцветные точки, нигде ничего не болело. Была только эта сумасшедшая вибрация в груди. И Фатима уже знала, что это такое.
– Нет, не может быть, – прошептала она, чувствуя, как чужеродная энергия вливается в нее, растекается по венам, беснуется в груди, – только не это.
Но одновременно со страхом и сильным возбуждением она ощутила знакомую уже радость. Чем бы ни была эта энергия, она приносила с собой восторг, эйфорию, желании лететь, кричать, желание жить. С широко раскрытыми глазами она лежала в кровати, чувствуя, как огненная роза снова поднимает свою красивую сияющую голову и начинает медленно разгибать лепестки. И да, она знала, что это значит, уже знала. Он где-то рядом, и он думает о ней.
Может, это и звучало как бред или сказка, но в самый разгар ночи так легко поверить в то, что при дневном свете кажется смешным или безумным. Ночь – время волшебства, время необъяснимого, время, когда мир отдыхает от примитивных правил, навязанных такими же примитивными людьми. Поэтому сейчас она даже не стала отрицать это чувство или искать ему объяснение, она просто позволила себе поверить, почувствовать, полюбить.
Такая же странная тоска сдавила сердце, а роза в груди всё пела, посылая импульсы счастливой грусти по телу. Фатима встала, просто не могла больше лежать, энергия распирала ее, требовала выхода, требовала действий. Не должна я сидеть в этой комнате, подумала она, это чувство – оно волшебное, и не зря оно дает такой прилив сил. Люди, ощутившие это, уже не могут и не должны сидеть на месте, они должны бежать навстречу друг другу, искать друг друга, преодолевая сотни километров и препятствий, вот зачем нам дается эта бурлящая энергия, чтобы преодолеть всё и найти того, кто зовет тебя.
И всё же она сидела здесь, загнанная в рамки своим же сознанием, и от этого ей самой было тошно. Но сейчас она хотя бы не пыталась подавить или отрицать это чувство, у нее уже был опыт, и он говорил, что это пустая затея. Бог – есть любовь, вспомнила она, так говорила ее мама и добавляла: «Ты можешь в него верить или нет, ему всё равно. Придет день, Он призовет тебя, и, независимо от твоих убеждений, ты предстанешь перед Ним, упадешь на колени и будешь молить». И сейчас Фатима начала понимать, насколько ее мать была права. Не смотря на всё ее отношение к людям и любви, это странное чувство пришло к ней, и уже не имело никакого смысла верить или не верить, отрицать или бороться. Можно было только повиноваться и лететь навстречу неизвестному. И всё же, она пыталась, она сбежала тогда в Праге, и, наверное, сбежала бы снова… но не сейчас, не в 3 часа ночи, когда в тишине под звездами волшебство правит бал.
– Где же ты? – прошептала Фатима, подходя к окну и осторожно выглядывая на улицу, – ты где-то рядом, я чувствую. Но почему?
Она и сама толком не знала, о чём спрашивает, наверное, обо всём происходящем, почему всё так странно и почему это вообще происходит? Улица была пуста, как она и ожидала, даже в самое сказочное время сказки всё равно остаются всего лишь красивой выдумкой, картинкой идеального мира, придуманной уставшими, израненными душами. Сказка, вера, мечта, всё это – наркотик, дурман, затуманивающий сознание, и не зря люди спят по ночам, когда сказки оживают.
Фатима села на подоконник – а они в этом доме были очень широкими, и это ей нравилось – и посмотрела на звезды. Фонари уже не горели, так что она видела их, крошечные бриллианты, рассыпанные чьей-то божественной рукой. Во всём этом так легко запутаться, но всё же кое-что реальное и незыблемое во этом было: он был реальным, это раз. И она любила его, и всё еще любит, это два. А большего мне и не надо, подумала она, чувствуя, как огненная роза в груди расцветает, расправляет лепестки. Бог – есть любовь, и если Он призовет меня, тогда я упаду на колени и буду молить.
А пока она просто сидела, подтянув колени к груди, и мечтательно смотрела в звездное летнее небо.
4
«Когда она спит рядом со мной, я слышу ее дыхание, я вижу, как опускается и поднимается ее грудь. И я понимаю, что люблю ее. Просто потому, что она дышит». Эта фраза, прочитанная в сети месяц назад, так и крутилась в его голове, как будто кто-то бесконечно прокручивал пленку с записью или нажимал на «реплей». С недавних пор он стал коллекционировать такие вот небольшие словесные зарисовки о любви, это стало его маленьким хобби. И очень приятным хобби, потому что под каждую такую фразу он мог подставить ее лицо. Он уже даже не пытался сопротивляться или задумываться о том, что дальше или почему всё так, он просто жил, каждый день начиная с ее образом в голове и заканчивая мыслями о ней. И это не было паранойей или наваждением, он был на удивление спокоен, он даже мог спать с другими женщинами, но она всегда была с ним, в его сердце, в его мыслях, в его душе. Она – самая прекрасная женщина на земле, Фатима.
– Любовь – как воздух, – пробормотал Пророк, сидя на берегу под звездами и глядя на дом, в котором она сейчас, наверное, спала, – каждый вдох не вызывает бурю эмоций. Но не дышать мы не можем, всё так.
Никогда еще он не встречал более полного и точно описания настоящей любви. Да, она как воздух, она не кружит голову, но без нее не прожить. Темные волны накатывали на берег, ветер свистел в ушах, он был один на пляже, и это его очень радовало. Он чувствовал себя виноватым, он шпионил за ней, и пусть никто этого не знал, от этого лучше не становилось – он знал, и этого ему всегда было достаточно. Как глупо, смешно и просто нереально, подумал Пророк, на секунду отрываясь от дома на холме и глядя в небо. Я влюбился в своего самого лучшего клиента, черт, влюбился в Фатиму! И этим всё сказано.
И как же раньше он не замечал, что Диана и его виртуальная подруга так похожи? А может, они и не были похожи, Диана – выдуманная личность, созданная ими двумя: он сделал ее существующей гражданкой с паспортом и именем, Фатима вдохнула в нее жизнь. И всё прошло бы незамеченным, если бы тогда за этой маской он не увидел те черты, которые его зацепили. Диана смотрела взглядом Фатимы, имела тело Фатимы, и, наверное, он единственный, кто мог различить настоящее за поддельным. А может, она никому больше и не позволяла увидеть так много. Что это было, Судьба, или Случай, или может, вообще ничего, просто обычная жизнь со всеми ее причудами, он не знал, но это что-то пробежало между ними, ударив обоих. Да, ее тоже зацепила сущность, которую она увидела под маской Яна, он видел это в ее глазах тогда в гостинице, видел и в тот сумасшедший вечер на набережной в Праге. Это что-то никуда не исчезло, время шло, но оба они чувствовали одно и то же. Мы встретились под масками и сумели заглянуть за них, подумал Пророк, одно это уже можно назвать чудом, и вот время проходит, но мы по-прежнему чувствуем что-то, может, это любовь? Настоящее проверяется временем, и если это она, то она – настоящая.
Удивительно крупные южные звезды мерцали прямо над ним, так же, как и над ней, и осознание этого наполняло нежностью его отбившееся от разума сердце. Большую часть времени он был далеко, он изо всех сил старался держаться подальше от нее, понимая, что с ее инстинктами она учует его, и что будет тогда, одному богу известно. И находясь в другом часовом поясе, на другом континенте или просто в другой стране, он всегда смотрел на небо и думал о ней. Мы оба под одним небом, думал он, нам светит одно солнце и одна луна, и от мысли, что у них есть хоть что-то общее, одно на двоих, ему становилось лучше.
Она всегда была с ним, он мог общаться с ней каждый день, ведь она даже не подозревала, кто ее виртуальный помощник. Зато он знал о ней всё, он делал ей документы, он проверял ее почту, он боялся за нее, он уже стал частью ее жизни, хотя она даже не подозревала об этом. И иногда, когда потребность увидеть ее становилась настолько сильной, что он бросал всё и летел туда, где она, ему становилось стыдно. Он шпионил за ней, следил за каждым шагом, чувствуя себя предателем, ведь он нарушил свою же клятву и вторгся в жизнь человека, которого уважал, как никого и никогда. А она даже не знала, что Пророк и Ян – один и тот же человек. И если она чувствует то же, что и я, думал он, тогда ей гораздо труднее, я-то в более выгодном положении. Но она и сильнее меня, это он прекрасно осознавал, она как стихия, как богиня. И эта сила влекла его и пугала. Отчасти поэтому он предпочитал держаться на расстоянии, столкновение со штормом еще никому не приносило ничего хорошего, а вот любоваться бурей издалека, с безопасного расстояния – совсем другое дело.
– Я конченый человек, – прошептал он, не сводя глаз с темных окон ее дома, – предал себя, свои принципы. А хуже всего, я предал ее.
И хотя его открытие никак не изменило ее жизнь, Пророк все равно не мог избавиться от гнилого привкуса, как ни крути, а он нарушил слово, поступился принципами, а таких людей он сам никогда не уважал. Если это любовь, подумал он, то она еще и подлая, она толкает нас на то, чего мы никогда бы не сделали, не попади под ее власть, она заставляет говорить то, что мы никогда бы не сказали, думать о том, о чем мы думать не могли. И он не хотел прикрываться любовью, как оправданием своего бесчестия, это было бы слишком грязно, всё равно, что плюнуть в лицо всему светлому и прекрасному просто потому, что слюна во рту скопилась.
Я такой, какой есть, подумал Пророк, опуская голову, с такими мыслями он не мог и не хотел смотреть в ее сторону, и случилось всё, как случилось, мне с этим жить, мне это расхлёбывать. Любовь, чувство вины и тоска, его сердце, пребывающее в покое многие годы, вдруг начало работать на износ, и пока это было приятно. В каком-то смысле он был инвалидом почти всю свою жизнь, самая главная мышца в его теле не работала, и вдруг случилось чудо, и она ожила, и теперь никакие нагрузки на нее не казались чрезмерными. И если порой он и чувствовал усталость, то она была приятной, такой, какую, наверное, ощущает человек, много лет прикованный к посели и вдруг снова начавший ходить.
– Фатима, – прошептал он, поднимая глаза и глядя на темные волны, медленно и сонно катящиеся к берегу, – ты слышишь меня, Фатима?
Он не знал, какое имя ей дали при рождении, этого он не знал, но сейчас она звала себя так, и это имя было для него самым прекрасным на свете. Он будто чувствовал сладкий вкус, когда произносил его. И он чувствовал ее. Каждый раз, когда он называл ее имя, как будто какая-то невидимая антенна в его голове настраивалась на ее частоту, и тогда он мог чувствовать, ощущать ее. И теперь, по прошествии лет, это уже не казалось безумием. Он часто произносил ее имя, но никогда не мог сказать «моя Фатима», потому что она не была его или еще чьей-то, эта женщина никогда не принадлежала никому и не будет, он знал это, непонятно откуда, но знал. И всё равно любил, без надежды, или веры, или планов на будущее, он просто любил, и такую любовь его верующая мать называла абсолютной.
Ветер, развевающий его всё еще не тронутые сединой и всё такие же длинные волосы, пах мечтами, в мире было абсолютно тихо, кроме шума волн он ничего не слышал, а над ним кружились миллиарды неведомых миров. Может, там тоже происходит что-то подобное, подумал Пророк, может, там живут существа, умеющие любить. Сам он ощущал себя призраком в этом спящем мире, как будто он был совсем один на этой планете, невидимый и почти несуществующий, наблюдающий за жизнью людей, даже не подозревающих, что за ними наблюдают. Зато в этой тишине хорошо слышен голос сердце или души, или чего-то, что заложено в нас тем, в кого так верила моя матушка, подумал Пророк, а днем шум от всей этой пустой человеческой возни заглушает этот тихий робкий и такой прекрасный голос. А его стоит послушать, потому что если он говорит, то только истину.
Я изменился, осознал он, задумчиво глядя на красоту ночи, как же я изменился. И когда это произошло? Он не знал. Как будто кто-то просто щелкнул выключателем у него внутри, превратив его в совершенно другого человека. Более совершенного человека, более счастливого.
– И более безумного, – пробормотал он и рассмеялся, – сижу на пляже в самый разгар ночи и пялюсь на дом, как какой-нибудь школьник. Вот уж чистое безумие.
Самый разгар ночи, это точно, а они сейчас такие короткие, подумал Пророк, и сколько же темноты мне осталось? Спрятав часы под ладонью правой руки, он нажал на кнопку подсветки, часы показывали 3:07. Ну да, время влюбленных и безумных. Спит ли она сейчас, задался вопросом он, и что видит во сне? Он снова перевел взгляд на темный дом на холме, и вдруг тоска ледяной иглой пронзила его сердце. Такое бывало с ним иногда с тех пор, как он увидел ее на мосту в Праге, неожиданно его сердце сжималось и начинало стонать от неизвестной тоски. Как будто он что-то потерял, что-то ценное, что-то, без чего уже не мог жить, на мгновение он вдруг ощущал такую пустоту, такую острую нехватку чего-то, что ему хотелось выть и кататься по земле, как раненый зверь. А еще больше в такие моменты ему хотелось увидеть ее, заговорить с ней, прижать ее к груди, почувствовать, как она дышит, увидеть, как она смотрит ему в глаза. В такие секунды ничто в мире не могло заменить ее, ничто не приносило утешения. Но, к счастью, это длилось недолго, всего несколько минут, и эта острая ледяная стрела, пронзив его ожившее сердце, вылетала и улетала прочь… но никогда надолго, как бумеранг, она всегда возвращалась, снова и снова превращая мир в вакуум на несколько секунд.
Я отравлен, подумал Пророк, мечтательно глядя на стены дома и видя за ними ее, она ужалила меня в самое сердце, отравила своим горько-сладким ядом. И мне никогда не станет лучше, этот яд противоядия не имеет. Единственное, что приносит хотя бы временное улучшение – это максимальная приближенность к источнику этого волшебного яда. И вот он здесь, сидит под покровом ночи и смотрит на ее дом, он в городе всего несколько часов, ему бы отдохнуть, выспаться, прогуляться, в конце концов, но нет, он заражен, и поиски противоядия приводят его сюда, к источнику. Я стал психом, подумал Пророк, так что ночь – время безумных и влюбленных, всё так. Он должен был ее увидеть, или хотя бы что-то, что связано с ней, он должен был подойти ближе, она звала его, эта жажда, неутолимая жажда, знакомая всем влюбленным – чем больше видишь объект своей любви, тем больше хочется. И хотя он прекрасно понимал, что сегодня уже вряд ли увидит ее, уже поздно, и она скорее всего спит… но понимал это ум, а сердце никогда его не слушало.
Но у меня есть еще два дня, подумал Пророк, не сводя глаз с темного дома на холме, завтра я увижу ее и послезавтра, а потом… Потом она уедет, он знал это, он знал всё о ее новом деле, опасном деле, но такова ее природа, он ведь всегда это знал. Ее не остановить, тех, кого ведет Судьба, люди тронуть не могут, так что ему опять остается только ждать, волноваться и надеяться, что судьба, которая стоит над ней, не отвернется, не отойдет в сторону в самый важный момент. И было еще кое-что, еще одна цель его приезда в Такас – пока ее не будет, он присмотрит за ее сыном. Он делала так всегда, с тех пор как нарушил слово и открыл истину. С того дня, когда она уезжала, следовала зову своей природы или судьбы, он оставался, чтобы быть рядом с мальчиком, которого она назвала его именем. Да, у сына Евгения Ситко появилась новая жизнь, новая семья и новое имя, и это имя стало самым верным и твердым доказательством того, что он тоже оставил след в ее сердце. А иначе зачем бы она назвала сына Яном?
Странно всё это, подумал Пророк, какая-то безумная история, и самое верное решение – не копать глубже, не пытаться распутать этот клубок, иначе сам запутаешься и, чего доброго, задушишься в этих нитях человеческих чувств и отношений. Но одно лежало на поверхности, и он понял это в самый первый раз, когда остался в Такасе присматривать за маленьким Яном – если любишь человека, любишь всё, что с ним связано. Она любила этого пацана, так непохожего на нее, и Пророк его полюбил. Иногда он даже говорил с ним, ничего серьезного или запоминающегося, он не хотел, чтобы мальчик заметил его и рассказал своей опасной маме про странного дядю. Но всё же, преодолеть искушение он не мог, ему хотелось узнать ее сына, услышать его голос, заглянуть в его глаза, это ведь была ее частичка, а для него даже самая крошечная мелочь, связанная с ней, приобретала огромное значение.
Один раз он спросил, как пройти на самый лучший общественный пляж, второй раз поинтересовался, где ближайший банкомат. Оба раза в центре города, чтобы мальчик не запомнил его, пацан был с няней и охранником, но всегда отвечал сам, брал инициативу на себя и вел себя очень вежливо и как-то по-взрослому. Ещё бы, с такой-то мамочкой, думал Пророк всякий раз, отходя в сторону и пряча улыбку. Он и сам не знал, зачем именно он остается, но он был наготове, каждый день наблюдая за жизнью маленького Яна и точно зная, что если что-то пойдет не так, он ринется на помощь. И в эти дни он чувствовал себя не таким подлецом, то, что он страховал ее, приносило хоть какое-то облегчение, так он частично искупал свою вину за то, что нарушил слово и открыл Фатиму. И если всё пойдет хорошо, она никогда не узнает о его пребывании в городе в дни ее отсутствия, а если что-то случится, и ему придется открыть себя… что ж, он готов пойти на этот риск, по-другому он уже не мог.
Я опять здесь, подумал Пророк, а она опять уезжает, она выбрала себе цель и готовится добыть очередной трофей. Ее не изменить, по крайней мере, людям. Тех, кого ведет Судьба, она же и меняет, это он знал. Он мог бы поехать за ней, но в ее делах он скорее будет помехой, нежели помощником. Да и потом, с ее инстинктами она быстро вычислит его, и что тогда? Она опасна, очень опасна, как дикий зверь в своих охотничьих владениях, и когда она голодна, ей лучше не попадаться. Нет, гораздо лучше остаться здесь, рядом с ее сыном и ждать вместе с ним, волноваться, думать о ней и ждать, что на этот раз она не промахнется, что охота будет удачной. Что она наконец насытит свой проклятый аппетит и больше никогда не оставит дом ради чьей-то смерти.
Она такая, какая есть, подумал Пророк, и я люблю ее такую. И мне, как и любому человеку, жизнь предлагает всего два варианта: принимай или уходи. Третьего не дано, таков закон жизни. Самая большая ошибка – считать, что ты можешь что-то изменить, сделать не тем, чем создал до тебя Кто-То великий. И уж точно самая горькая ошибка – пытаться менять людей, он понял это, еще будучи совсем молодым, и до сих пор жизнь не опровергла, а только подтвердила его правоту. Времена всегда одни и те же, люди всегда одни и те же, ничего не меняется под этими вечными звездами, только день сменяет ночь, а зима – лето. И всегда, испокон веков тебе дается весьма ограниченный выбор – либо принимай правила, либо уходи. Может, для того, чтобы найти место, где примут твои правила. Революции, войны, открытия, в основе всего лежат эти скромные два пути: принимай или не принимай, уходи от того, что не приемлешь. И даже меняя всё, люди так ничего и не меняют, вот чему его научила жизнь, вот что он узнал, годами наблюдая за обществом, как настоящий призрак.
И сейчас, став старше и мудрее, Пророк понял, что на самом деле даже Бог, в которого так верила его мать, живет по этим простым законам, принимая людское несовершенство, но не принимая свое. Да, выходит, и Он не такой уж идеальный, если имеет врага и периодически, ужаснувшись уродством своего творения, уничтожает его. Но есть и прекрасное, почти совершенное, подумал Пророк, Бог есть – Любовь. И она почти совершенна.
5
Большая вода всегда поражала ее своей силой, была в ней какая-то особенная мощь, какая-то совсем другая энергия. Это было совсем другое море, хотя разница в общем-то не видна, подумала Фатима, с удовольствием подставляя лицо ветру, наполненному брызгами, с берега всё равно видно только горизонт и бескрайнюю массу воды, но всё же каждое скопление воды – другое, и это нельзя увидеть, только почувствовать. Уже три дня она пробыла в маленьком городе-поселке на самом берегу залива Петра Великого в Японском море, его еще называли Восточным, что нравилось ей гораздо больше. Поселок располагался на одном из целой цепочки островов, связанных с Русским островом вполне приличными мостами. Она ничем не выделялась, здесь было много туристов, они снимали летние домики, бродили по пляжу и собирали ракушки, а по вечерам жгли костры и горланили песни. Тут было скучно, грязно и людно, но она терпела всё это ради одного самого важного достоинства – отсюда было прекрасно видно остров, на котором уже 5 лет затворницей жила Ада Терер, больше известная в народе как Паучиха. Да, в ясную погоду прямо с берега можно было видеть, как кружат возле острова лодки с охраной, или подлетает вертолет. Фатима даже как-то попросила бинокль у одного из туристов и попыталась рассмотреть крепость, которую ей предстояло штурмовать, всё шло как-то слишком гладко и легко, она чувствовала подвох и оказалась права.
– Я, конечно, могу вам дать бинокль, – улыбнулся мужчина. От него несло перегаром, впрочем, как и от 90% населения Ухтинска, – но если вы хотите поглазеть на тот остров, так толку от бинокля не будет никакого.
– Это почему? – удивилась Фатима.
– Да потому, что там стоят какие-то приборы, невооруженным глазом их излучение не видно, а вот в бинокль или еще как, вы уже ни черта не увидите. Вот так-то. Круто эта богатенькая сучка придумала.
– Откуда вы знаете? – поинтересовалась Фатима, чувствуя, что натолкнулась на первый из тысячи подводных камней.
– А мне местные сказали, – ответил мужчина, – у них тут все только и спрашивают про этот остров. Можете, конечно, сама попробовать, но я уже убедился – ни хрена этот остров не видно, только так, с берега.
– Я всё же хочу убедиться сама. – Ответила Фатима, мужчина возражать не стал.
Минус иногда компенсируется плюсом, подумала Фатима, взяв бинокль и отправившись с ним туда, где потише, может, остров и не видно, зато местные жители – такое же море информации, и никто не удивится, если я начну задавать вопросы. Она пошла на скалы, там почти всегда было безлюдно, купаться было невозможно, рыбачить тоже, слишком высоко над водой поднимался скалистый берег. Это место напоминало ей Такас, почти на таком же берегу стоял их с Яном дом, отчасти поэтому ей так здесь понравилось. Да и вид на остров был просто отличный. Она облюбовала одну скалу, выделяющуюся среди неприступной каменной гряды, на нее, в отличие от ее соседок, можно было забраться. Странно, думала она, всякий раз приходя на это место, почему здесь никогда никого нет, ведь здесь так красиво. Отличный вид открывался не только на остров, из воды торчали громадные валуны, и волны пенились и ревели, разбиваясь о них, поселок лежал внизу, как разбросанный ребенком конструктор, а прямо пред глазами расстилалась бескрайняя синяя гладь. Особенно красиво было, когда ветер приносил облака, иногда они медленно плыли над этим синим зеркалом, как воздушные замки, иногда неслись, тревожно и как будто испуганно. Фатима могла весь день провести здесь, на этой скале, но понимала, что это будет выглядеть странно.
На третий день она с отвращением – и радостью, ведь польза для нее была налицо – поняла, что людям совершенно неинтересно это сказочное место, они хотели только жрать, напиваться и валяться в шезлонгах или кроватях. Всё. И никакая красота их не интересовала, они просто не видели ее, как сказал бы Ян: «Процессор слишком слабый, ма, не тянет». А местные, наверное, уже насмотрелись, да и потом, в самый разгар сезона им явно было не до созерцания родных красот. А вот она просто влюбилась в эту скалу, хотя тропинка, ведущая на маленький пятачок ровной поверхности, была очень крутая, это служило еще одной защитой от всех этих примитивных лентяев.
С биноклем, висящем на шее, Фатима легко забралась наверх, ничуть не сбив дыхание, даже сердце не стало биться чаще – она была в форме, ведь она всё еще была в деле. Здесь, как будто специально принесенный кем-то, лежал большой круглый камень, когда солнце палило весь день, он становился горячим, как печка, но сегодня тонкие облака как дымка заволокли небо, не пропуская обжигающие лучи, так что камень просто нагрелся до приятной теплоты. Фатима с удовольствием уселась на него, чувствуя себя королевой на троне Мира, ветер свистел в ушах, пытался выдернуть пряди ее тщательно собранных волос, а прямо под ней ревел прибой, осыпая белоснежной пеной камни и скалистый берег. Только здесь она могла почувствовать пьянящее и волшебное чувство полной свободы. Сила, живущая в ней, была такой же дикой и неукротимой, как этот ветер, как море, как скала, которая тысячи лет выдерживает натиск водной стихии, выдерживает ее гнев, противостоит ей. Да, эта скала была местом силы, местом слияния 4 стихий, и ей здесь было хорошо, как, наверное, нигде в мире. Разум очищался, приходили удивительный покой и легкость, так что это действительно было местом силы, которую можно было черпать… при условии, что «процессор потянет».
Полюбовавшись и зарядившись силой, Фатима подняла бинокль, она ничего не ожидала, это был простой интерес, и она всегда привыкла сама во всем убеждаться. Отсюда, со своего камня, она видела остров, его окутывала прозрачная дымка брызг, и он был далеко, отметила Фатима, просто так туда не доплыть. Она запомнила картинку и поднесла бинокль к глазам. Сразу она их не открыла, немного боялась, а вдруг это странное излучение повредит глаза, но потом рассудила, что местные, неоднократно таращившиеся на остров, на зрение не жаловались, и медленно открыла глаза. Ничего, кроме белой молочной плены, она не увидела, Фатима опустила бинокль и проверила, сняла ли пластиковые накладки для защиты линз. Но ответ она итак знала, конечно, сняла, и конечно, люди были правы, Ада позаботилась о том, чтобы ее частную жизнь не разглядывали как под микроскопом. Умно, ничего не скажешь.
И это только начало, подумала Фатима, иметь дело с женщиной всегда сложнее и опаснее, женщины видят дальше и копают глубже, плюс фантазия и интуиция и всё – если она твой враг, берегись, легко не будет. Женщина – гораздо более сложное, а потому опасное существо, а если она еще и кровожадна… В общем, скучать мне не придется, со вздохом поняла Фатима и снова подняла бинокль. Как будто она смотрела в плотный туман или в стакан с молоком, разбавленным водой, и в этой мутной белизне иногда вспыхивали искорки всех цветов радуги. Была в этом даже какая-то красота, и Фатима подумала, что местные детишки, должно быть, часами глядят на это чудо.
– И правда, выглядит как колдовство, – пробормотала она, опуская бинокль и снова глядя на остров в прозрачной дымке. – Вот он есть, а вот его нет. Прямо фильм про Гарри Поттера.
Больше экспериментировать она не собиралась, всё итак было понятно. Теперь пришло время задавать вопросы.
Время как всегда бежало вперед, и теперь она никак не могла управлять им. Если раньше, когда она была одна, она еще могла выкроить денек-другой и продлить где-то свое пребывание, то сейчас всё было расписано по часам. У нее будет всего 2 недели и ни днем больше, в воскресенье вечером она должна приземлиться в аэропорту Адлера, чтобы в понедельник утром посмотреть, как ее сын участвует в показательных выступлениях по айкидо. И нарушить обещание она не могла, только не это. Ян увлекся этим единоборством почти сразу после их приезда в Такас, чему она была только рада. Человек, а особенно мужчина, должен уметь защищаться, да и сама философия айкидо ей понравилась – не нападай первым, но используй действия противника против него самого, для воспитания ребенка лучшей школы и быть не могло. И никаких соревнований, вот еще один большой плюс. Она всегда учила Яна, что гоняться за кем-то, что-то доказывать – глупость, не позволительная для человека с достоинством, если хочешь что-то доказать – докажи себе, хочешь соревноваться – соревнуйся с самим собой, этого противника всегда превзойти сложнее.
– А главное: знай, – сказала она ему, протягивая новенькое кимоно перед его первым занятием, – всегда знай глубоко внутри, что ты – на своем месте в этом мире, и что в нем нет ничего идеального или абсолютного.
– А что значит «абсолютное»? – спросил он, прижимая к груди новую форму и глядя на нее своими серьезными бездонными глазами.
– Это значит, что на свете нет самого сильного или самого умного, – улыбнулась она, восхищаясь его серьезностью. Он был как Маленький Принц, иногда он становился таким задумчивым, таким взрослым, – а против силы всегда найдется другая сила. Понимаешь?
Он кивнул.
– Ты такой, какой есть, ты стараешься быть лучше, как любой умный человек, – она снова улыбнулась, нежной светящейся улыбкой, Фатима так улыбаться не умела, – и это главное, стремление к тому, чтобы быть лучше. Но помни: в этом мире нет ничего идеального.
– Тогда зачем к нему стремиться? – он все так же серьезно смотрел на нее, – если этого нет, зачем к этому стремиться?
– Я не знаю, – честно сказала она, – наверное, потому что это правильно. Это один из тех вопросов, на которые никто не знает ответ. Можно сказать, это абсолютный вопрос.
– Как «почему все стареют и умирают?»
– Да, – она нежно потрепала его золотистые волосы, – ты как всегда ухватил самую суть.
Следующие дни она потратила на разговоры, просто слонялась по поселку, как и все приезжие, сидела в кафе, болтала то с тем, то с этим, гуляла по берегу, открыв, что скучающие рыбаки – лучшее информационное средство, даже лучше бабушек или домохозяек. Они, в отличие от женщин, проводили всё свое время на берегу или в море, так что об острове и его обитателях знали гораздо больше. Как правило, она начинала разговор с каким-нибудь пожилым морским волком, когда они не ходили в море, обычно сидели на берегу на пристанях или прямо на камнях на пляже и чинили сети или натирали лодки мальчишкам. И они охотно общались, год за годом вот уже 5 лет отвечая на вопросы об Аде Терер и ее замкнутом мире. Люди слушали их истории, в которых правду никак нельзя было проверить и отличить от вымысла, люди кивали, люди спрашивали, с блеском в глазах погружаясь в эту сказку для взрослых. Только вместо прекрасной царевны на острове жила злая и коварная Паучиха, и это было еще интереснее. Она тоже кивала, спрашивала и восхищалась, прекрасно понимая, что многое из услышанного придется просто выбросить из головы после проверки, да она и сама уже немало узнала об Аде и теперь искала только мелочи, которые могли открыть только те, кто жил с ней бок о бок. Так она выяснила, что лазерная сетка в радиусе километра от острова – правда, более того, установки находятся так глубоко под водой, что до них просто не добраться, да и не отключить, в этом она не сомневалась.
– И эта сетка, как дьявольское лезвие, – делился с ней один рыбак, в процессе рассказа ловко починяя сеть, – один раз мы с мужиками подплыли, ну якобы случайно…
