Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

скачать книгу бесплатно

Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы
Элеонора Бостан

Ада Терер – эксцентричная миллиардерша, похоронившая 4 мужей и за это прозванная журналистами Паучихой. И лишь одному из ее мужей удалось выжить, заплатив немыслимую цену. Много лет он вынашивал план мести и теперь готов нанять лучшего киллера, чтобы свести счеты с бывшей женой. На этот раз Фатиме предстоит совершить невозможное: проникнуть в закрытый мир Ады Терер – искусственный остров, охраняемый уникальной системой безопасности, на котором Паучиха безвыездно живет вот уже 5 лет. Но никто не знает, какой опасный секрет хранит там знаменитая "черная вдова"…

Содержит нецензурную брань.

Элеонора Бостан

Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

Глава 1

1

Чудесное выдалось утро, может, потому, что сегодня у нее был выходной, а может, просто все утра в Такасе были чудесными, поэтому она тут и жила. Было самое начало лета, но курортники уже начали стекаться на побережье, наполняя городок шумом, грязью и своими деньгами, за это, собственно, их тут и терпели. И это только начало, со вздохом подумала она, любуясь сияющей под утренним солнцем морской гладью, скоро школьники сдадут экзамены, получат свои бумажки, и толпа хлынет на наши берега. Но в этом были и плюсы, особенно, для таких как она, владельцев отелей, санаториев и просто комнатушек у моря. Уже сейчас ее отель был наполовину заполнен, а все номера забронированы до ноября, так что не стоило жаловаться на курортников, они помогали ей гораздо больше, чем могли думать – они отмывали ее деньги. Да, она очень и очень давно не нуждалась в деньгах, но если раньше она моталась по миру, не задерживаясь нигде дольше, чем на месяц, то оседлый образ жизни обязывал, так что теперь она должна была делать то же, что и все члены общества – врать.

Не зря святые становились отшельниками, подумала она, а может, наоборот, отшельники становились святыми – потому что только наедине с самим собой можно не грешить. Просто нет надобности, а даже минимальное общество заставляет врать, притворяться, завидовать, злиться и… да-да, убивать. Именно на этом она и сделала свое состояние, на обществе, не представляющем свою жизнь без крови и ненависти. Но это была не она, не Кристина Агеева, приветливая соседка, заботливая мать и удачливая хозяйка отеля у самого моря. Уже 5 лет она улыбалась соседям, возила сына в школу, управляла отелем, и никто не знал, что эта милая и энергичная женщина иногда снимает ненавистную маску, и тогда в мир выходит она – Фатима, всё еще лучшая и всё еще неуловимая. Эти моменты были для нее настоящей отдушиной, глотком свежего воздуха перед длительным периодом задержки дыхания. Она бралась за самые интересные дела, но никогда не отсутствовала больше трех недель, моталась туда-сюда, якобы по делам отеля, а потом читала про себя в газетах. И как же она веселилась!

Она была Фатимой, ею и осталась, изменилось, по сути, не так уж много – разве до этого она всегда была собой, странствуя по миру? Нет, тоже носила маски, просто разные, а теперь маска была одна, но и в этом был свой плюс – к ней можно было привыкнуть. Но не свыкнуться. И потом, у нее всегда были моменты, когда она была только собой – моменты с сыном. И эти моменты были лучшими.

– Ровно 5 лет прошло, – прошептала Фатима, потрясенная и всё еще не верящая, – 5 лет!

Да, тогда в самом начале лета, после дела Роби она вернулась на побережье за сыном, пообещала начать новую жизнь и, как всегда, сдержала слово. Они оба решили, что не хотят покидать берег Черного моря, поэтому поиски дома они начали с Адлера, а закончили здесь, в Такасе (вымышл.), между Сочи и Абхазией. Им сразу понравился высокий скалистый берег, небольшой, но стремительно развивающийся городок, но окончательно они поняли, что останутся, когда увидели дом. Стоящий на холме, среди деревьев и немногочисленных соседей, он как будто был воплощением словосочетания «семейное гнездышко», два этажа, большой двор, но главное – вид из окон. Цена поспособствовала тому, что этот дом всё еще пустовал, но для нее цена не была проблемой. Этот дом ждал их, и дождался.

Лавина новизны обрушилась на них обоих, город принял их дружелюбно, но сдержанно, о лучшем она и мечтать не могла, все улыбались и судачили за спиной, но никто не набивался в друзья и не навязывал свое общество, может, потому – и это тоже послужило причиной, по которой они выбрали именно этот город – что здесь жизнь кипела не только в летний период. Санатории принимали людей круглый год, а еще в городе было три ВУЗа и промышленность, в основном пищевая, но люди работали здесь 12 месяцев в году, а не сидели по норам с ноября по май и не чесали языки от безделья.

Итак, они с Яном осели, пустили корни, он завел друзей, она – знакомых, здесь они впервые отметили его день рождения по-домашнему, здесь Ян Лебедев пошел в первый класс, а она стала хозяйкой отеля «Южный Бриз», и дела ее шли в гору, у нее были идеи и были деньги для их воплощения… Но самое главное, у нее была Фатима, и хотя она дала себе обещание «не пачкать там, где живешь», за пределами города с ее врагами иногда случались странные истории. И в этом тоже была новизна – впервые она работала на себя и для себя, впервые заказчиком и исполнителем была она сама. Но за эти 5 лет работала она всё же чаще на других, убивать для себя ей никогда не нравилось, слишком много воспоминаний, слишком много грусти, слишком много риска.

С момента последнего дела прошло почти полгода, шумиха еще не улеглась, но она уже скучала, уже рвалась в бой, размеренная тихая жизнь сдавливала ее, как стальной обруч, мешала дышать, поэтому уже две недели она снова принимала письма, отбирая для себя новое приключение, новую вершину. И сегодня она опять собиралась посвятить это чудесное утро поискам, прочтению сотен писем – просто поразительно, как много людей хотят смерти другим людям – и может, сегодня ей повезет найти жемчужину в куче дерьма. Большинство писем были ловушками, тут ничего не менялось, спецслужбы не могли смириться с поражением, но у нее был опыт и лучший спец по компьютерным делам – у нее был Пророк, так что такие письма на пару они щелкали, как орешки. Иногда, правда, маскировка была почти безупречной… почти, потому что никто не знал ее в лицо, а она всегда сначала присматривалась и следила, а уж потом выходила с согласием на клиента. С годами ее талант отшлифовался, опыт обогатился, и она по-прежнему была в отличной форме, так что поймать ее они не могли, это было слишком трудно. И я снова собираюсь поохотиться, подумала она, поднимаясь в свой кабинет на втором этаже с чашкой чая.

Полгода дома, полгода тихой ничем не примечательной жизни на одном месте. Если бы не Ян, она бы завыла, так что теперь она твердо решила найти себе дело. Ей просто необходимо было немного «подышать». Дом был полностью в ее распоряжении, домработница по выходным не приходила, а Ян ушел с друзьями на пляж рано утром, этот мальчик вставал с первыми лучами солнца, а вот она всегда предпочитала ночную жизнь. Ну, теперь, когда он немного подрос и стал самостоятельным, ей стало гораздо легче. Главное, чему она всегда учила его – уважение. К себе, к близким, даже к врагам. Она уважала его образ жизни, он уважал ее. И вот он, наглядный пример – записка, прикрепленная к холодильнику магнитом-дельфином. Он не стал ее будить, требовать завтрак, просто предупредил, что будет на пляже «Мальта» с друзьями – всех назвал поименно – и дедушкой одного из них, придет к обеду. И всё. Хотя нет, еще подпись «обнимаю тысячу раз» и смешная рожица, смайлик, он всегда рисовал такие в конце послания и всегда так подписывал. Хотя, как это – обнимать тысячу раз, ни он, ни она никогда не обсуждали.

Конечно, она позвонила. Фатима сама себе удивлялась, когда осознавала, что относится к категории «сумасшедших мамаш», она следила за всем, за каждым взглядом, за каждым шагом, за каждым неправильно уложенным волоском в его прическе, но при этом она никогда не ущемляла его свободу, за этим она тоже строго следила. Она замечала всё, но никогда не тыкала его носом в свои открытия. Меньше всего ей хотелось вырастить невнятного мямлю, не способного отвечать за свои слова и не способного и шагу ступить без того, чтобы не держаться за мамкину юбку. Нет, она приучала его к самостоятельности, к тому, что если вдруг он останется один, он выживет и сможет позаботиться о себе. Такая уж у нее была жизнь, она избрала этот путь задолго до его появления. Или это путь избрал ее, не имело значения, главное, что она на себе испытала: каково это остаться наедине с миром, когда ты к этому абсолютно не готов, и не хотела такой судьбы для сына. Она понимала, что к потере любимого человека нельзя подготовиться, нельзя просто перешагнуть через потерю и начать воплощать план, но когда шок проходит, человек начинает жить заново, жить дальше, и вот тогда план жизни становится необходим. И она позаботилась о том, чтобы у ее сына этот план был.

А она снова решила испытывать судьбу и удачу. Она не могла жить без этого, она родилась хищником, а хищник никогда не станет есть траву и блеять вместе со стадом. Что-то держало ее, контракт с Судьбой, заключенный где-то в другом мире, и пока срок этого контракта не истек, она слышала зов и обязана была повиноваться.

Ничего не бывает зря, каждая мелочь, каждый вздох и порыв ветра – всё в этом мире имеет причину, всё связано, всё для чего-то. Этому ее научила жизнь. Судьба или Бог правят бал, и все мы танцуем под эту музыку, все мы кружимся в танце, соприкасаясь и снова расходясь по велению небесного ритма, и кто мы такие, чтобы двигаться не по предназначенным нам траекториям в огромном бальном зале мироздания. Можно злиться и протестовать, но ты упадешь, а музыка будет продолжаться, думала Фатима, поднимаясь в свой кабинет, можно принимать это как должное и просто передвигать ноги в такт, а можно вообще не думать об этом и просто наслаждаться танцем и временем, отпущенным тебе на этом балу. Она прошла через все стадии и остановилась на последней, набив немало шишек и синяков, но жизнь научила ее еще кое-чему: если, прожив жизнь, ты найдешь в себе хоть крупицу мудрости – ты проживешь ее не зря, а то, что достается большой ценой – имеет большую цену. И она двигалась по своей траектории, она просто была собой, была тем, кем рождена была быть – Фатимой, убивающей по велению судьбы и сердца.

Ее кабинет был просторной комнатой с большим окном, выходящим на море, натертый паркет сиял в лучах солнца, у окна стоял стол, и хотя, работая, она сидела спиной к двери, и это ее нервировало, но она просто не смела отворачиваться от такой красоты. И потом, она всегда запирала дверь, когда входила в эту комнату, и никто не тревожил ее, пока она была здесь – она была в другом измерении, она отсекала мир от себя и себя от мира. И это правило было железным.

Еще один маленький уголок, где я могу побыть собой, подумала она, по привычке запирая за собой дверь, никаких масок, никаких имен – это мир Фатимы, таинственный и неприкосновенный.

Первым делом она открыла окно, свежий ветер, уже привычно пахнущий морем, тут же ворвался в комнату, раздул занавески, отбросил волосы, безупречно прямые и темно-рыжие. Ей шел этот цвет, глубокий, почти каштановый, и она выпрямляла их, Кристина Агеева должна была быть полной противоположностью Фатимы.

Несколько минут она постояла у окна, наслаждаясь видом, спешить было некуда, весь день принадлежал ей, и она чувствовала, что день будет удачным. На сверкающей бирюзовой поверхности моря она увидела несколько кораблей, вернее, маленьких прогулочных катеров и один парусник, за ним она и стала наблюдать, отпивая чай маленькими глоточками. Полная картина покоя и безмятежности, подумала Фатима, никаких посторонних шумов, только песня ветра и сверкающее море. Отсюда слышать прибой она не могла, дом стоял на холме далеко от воды, но это было нестрашно, зато у нее был этот фантастический вид и минимум соседей. Она любила море, здесь, в Такасе, оно было прекрасным всегда – и летом под солнцем, когда оно приобретало этот бирюзовый оттенок, свойственный более южным и теплым морям, и в пасмурные дни, когда небо, отражаясь в воде, наделяло ее своими темными красками. Картина была жуткая, но прекрасная – черное громадное зеркало, застывшее в ожидании бури. Это был маленький уголок мира, который она умудрилась полюбить по-настоящему, полюбить настолько, что уже считала его своим домом.

А ведь прошло всего 5 лет, подумала она, подставляя лицо ветру и щурясь от солнечных бликов на воде, 5 лет – и я уже привыкла. Она вспомнила первый Новый Год в этом доме, они с Яном нарядили громадную ель в почти пустой гостиной, а потом носились по пустым комнатам, распевая песни и веселясь, как сумасшедшие. В тот год шел снег, что было крайне удивительно для этого города, соседи говорили им, что это хороший знак, это к удаче. Они с Яном и соседским мальчиком, всего на год старше – а теперь эти двое стали не разлей вода – скакали во дворе и ловили ртом снежинки. Потом она оставила детей и пошла к обрыву – там кончался ее двор – и долго смотрела, как густой снег падает в темное море, оно казалось ледяным, как и ее сердце. Но это лишь видимость, думала она тогда, не в силах оторвать взгляд от этой завораживающей картины, под этой темной толщей скрыты теплые течения, никто их не видит, но они есть, и они согревают эту громадину, не дают ей промерзнуть. Дети бесновались под первым и, скорее всего, последним в этом году снегопадом, а она долго стояла, смотрела на снежинки, падающие в море, и думала о Нем. Она не знала, как его зовут, откуда он и кто он, но он стал тем самым теплым течением в ее сердце, невидимый никому, но согревающий.

5 лет. Свой день рождения она тоже впервые отметила не в разъездах, и не в депрессии. Может, потому, что Ян был с ней, он нарисовал ей открытку, очень трогательную и нежную, украсив ее приклеенными осколками ракушек и стеклышками, отполированными морем. С гордостью он рассказал ей, как после занятий по подготовке к школе он с Тимуром – так звали соседского мальчика – каждый день ходил на пляж и искал ракушки и стеклышки.

– Конечно, мы ходили не одни, – с серьезным видом добавил он, не успела она даже открыть рот, чтобы возмутиться или просто спросить, – его папа гуляет там с их собакой каждый день.

Он расторгал ее до слез, и это было так прекрасно. И осень была не такой угнетающей здесь, может, потому, что всё сглаживалось: деревья тоже желтели и облетали, но пальмы – нет, они удерживали лето вокруг себя, не давали осени и унынию проникнуть в город и завладеть им. А главное, в Такасе не было зимы. Не было морозов, не было ненавистного снега, за все 5 лет Фатима видела его лишь в первый Новый год. И это было просто чудесно. Да, в зимние месяцы было сыро и довольно промозгло, но она готова была мириться с дождем и пронизывающим ветром с моря, лишь бы не снег и мороз. Ну а весна, она везде была прекрасна, а дома – особенно.

Постепенно они обросли вещами и людьми, ее знакомые, партнеры, друзья Яна, домработница и няня, все они стали привычной декорацией их жизни, и это было неплохо, странно для нее, но не плохо. Они отремонтировали и обставили дом, привели двор в порядок, Фатима не жалела денег на безопасность, она-то знала все слабые места. Этот дом на холме стал их маленьким миром, где они могли отдохнуть и забыть обо всем, кроме друг друга. Иногда по вечерам они даже ходили в гости к соседям или приглашали их к себе, жарили мясо во дворе и пили вино или чай под звездами. Фатима была вынуждена признать, что то, чего она так панически боялась и избегала, оказалось на самом деле очень приятным и даже… счастливым? В душе она полагала, что да, но произнести это, признаться хотя бы себе самой – еще не могла. В один из таких летних вечеров, когда они с Яном только вдвоем сидели у горящего костра на заднем дворе и молча смотрели в огонь, исчерпав, казалось, уже все темы, он вдруг сказал:

– Знаешь, мам, я так рад, что теперь у нас есть дом и всё это, – он развел руки, показывая больше, чем двор и город за его пределами, – наверное, я счастлив.

Ему было 9 лет, и он смутился, говоря о счастье, но она не засмеялась.

– Я думаю, я тоже. – Ответила она, и каждое слово было взвешенно, было правдой.

И она была счастлива, потому что могла оставаться собой. Она как всегда что-то недоговорила, она была счастлива не только потому, что у них был дом и новая размеренная жизнь, она была счастлива, потому что ее старая жизнь никуда не делась, она по-прежнему была Фатимой. И она по-прежнему обманывала, и хуже всего было то, что она обманывала сына. А может, как раз это было к лучшему.

– И я всё ещё вру, – прошептала она, провожая взглядом парусник, – и сейчас снова займусь поисками тем для нового вранья. Такая уж у нас мама.

Она наконец оторвалась от прекрасного вида, парусник, на который она смотрела, ушел из поля зрения, но главное – время шло. Ян не будет весь день гулять, конечно, он не станет беспокоить её, если она захочет уединиться здесь, но она и сама не хотела проводить день без сына, свой выходной день. Она итак слишком много работала – как-никак, работала за двоих – поэтому не хотела тратить свободные часы ни на одну из своих двух жизней, ведь у неё была ещё и третья жизнь – жизнь матери.

Она отошла от окна и села за стол, глубоко вдыхая свежий воздух, ей нравилось, как ветер гладил ее по лицу, когда она работала, это освежало мысли и хоть как-то скрашивало скучное заполнение счетов или просмотр рекламных буклетов. Но когда за этим столом работала Фатима – никакого ветра она уже не замечала, разве что сознательно отвлекалась и делала паузы, и тогда красота за окном помогала думать, она могла долго сидеть, глядя далёким взглядом на синюю громаду моря, а мысли её летали очень далеко от этого места. Но сейчас она была здесь, и душой, и телом, и она знала, что её ждет кое-что интересное.

Она получала много писем, очень много, слишком много, большинство не заслуживало внимания, но некоторые были не просто ловушками – стоило открыть такое электронное письмо – и всё, ее местоположение высветится, как фонарик в ночи. Поэтому теперь все письма сначала проверяла специальная программа, автором которой был ее старый знакомый и, можно сказать, почти уже настоящий друг – Пророк. Вчера она поставила на проверку 20 писем, и с нетерпением ждала результатов. Потирая руки, она включила ноутбук и открыла почту. Из 20 писем осталось 7, и это только неопасных. А много ли стоящего в этих письмах, задумалась Фатима. Ну, пока не попробуешь – не узнаешь, это был жизненный девиз Яна, и он, надо сказать, волновал ее, но пока несильно.

Итак, начнем, подумала Фатима и открыла первое письмо. Ничего интересного, и она всё ещё ощущала ветерок, гуляющий по комнате – верный признак того, что она не погружена в то, чем занимается. Так она прочла первые три письма, отпивая чай маленькими глотками и с удовольствием подставляя лицо ветру. Все изменилось, когда подошла очередь письма под номером 4. Номер Судьбы и Смерти, подумала Фатима, вспоминая, как она ползла по вентиляции в международном посольстве, тогда цифра 4 спасла ей жизнь, а что она принесет сегодня, судьбу или смерть?

Но эти мысли недолго вертелись в голове, как только она начала читать, все мысли выветрились, даже ветерок пропал, она забыла где она и кто ее вторая личность, она полностью погрузилась в работу.

Это было самое необычное письмо из всех, которые она когда-либо получала, может потому, что ещё никогда её не просили отомстить за ребенка так холодно и расчетливо. Люди всегда хотели убрать конкурентов или отомстить бывшим друзьям или возлюбленным за совершенно идиотские вещи, а чаще всего просто за то, что кто-то стал счастливее и продолжает жить. Но у таких мстителей не было денег, чтобы нанять ее, как не было и веских причин, а ей нужны были причины, с некоторых пор это стало важным, может, с тех пор, как ее сыну понадобилось знать причины всего на свете.

Она привыкла работать с людьми, лишенными эмоций, это всегда было проще и правильнее, эмоции разрушительны, они полезны разве что в искусстве, но в деловом мире они – самое губительное зло. И это письмо выделялось тем, что эмоции, бушующие в нем, были холодными, как шторм в Ледовитом океане. И еще ее задели за живое – в письме речь шла о ребенке, ребенке, которому сейчас исполнилось бы 11 лет, то есть, почти ровеснике Яна.

Всё было просчитано и спланировано, ее это восхитило и даже немного насторожило, человек, столько лет живущий наедине со своей местью – тут есть от чего насторожиться. Но, в конце концов, она и сама прекрасно знала, что это за жизнь, и это тоже послужило причиной, по которой она дочитала письмо и просмотрела прилагающийся к нему видеофайл. И когда она закончила, губы ее были сжаты в тонкую полоску, а ногти так глубоко впились в ладони, что кое-где даже проступила кровь. И конечно, у нее не осталось сомнений, что тихий период закончился, и на охоту снова выходит Фатима. Это дело послала ей сама Судьба. Как, впрочем, и все предыдущие.

Отставив чашку в сторону, она погрузилась в письмо, становясь Фатимой всё больше и больше.

Здравствуйте!

Вы не знаете меня, а я – вас. Но я хочу предложить вам дело, которое покажется невозможным, фантастическим. Но это не так.

Когда не знаешь, с чего начать, лучше начать с начала, так я и сделаю.

Мое имя – Виктор Соболев, может, вы даже слышали обо мне, хотя, скорее, вы слышали о моей жене, уже бывшей, но всё еще царствующей нефтяной королеве Аде Терер. И если вы покопаетесь в газетах, наверняка найдете там мою историю, но я предпочитаю рассказать ее сам, так, как я прожил ее. Так, как всё было на самом деле.

Черт возьми, подумала Фатима, не веря своим глазам, похоже, этот ненормальный – она, конечно, решила проверить всё, о чём он говорил – собирался предложить ей убить саму Паучиху! Да, это явно было интересно, еще и потому, что он, судя по всему, знал что-то, что этому поспособствует.

Конечно, она слышала об Аде Терер, она схоронила 4 мужей – вот и опять магия чисел – и разбогатела за их счет. Все они умерли совершенно по-разному и совершенно «чисто», но люди говорили, что с такими деньгами и при новой жене умирают не по воле Божьей. И Фатима придерживалась той же точки зрения, эта Ада Терер была талантливой убийцей, как и сама Фатима, поэтому она с интересом наблюдала за ней через СМИ, но не более. Их пути никогда бы не пересеклись, и никто еще не предлагал ей убить Паучиху – так прозвали ее люди с легкой руки журналистов. А это дело было явно ее уровня и чертовски интересным.

Я был 5-м и последним официальным мужем Паучихи, поэтому я знаю, о чем говорю, когда предлагаю вам убить ее. Каждое мое слово проверено годами, я ведь не вчера захотел ее смерти. Нет, я поставил эту цель задолго до сегодняшнего письма. Я знаю, что глупо о чем-то просить, поэтому я просто скажу: дочитайте это до конца, прежде чем принимать решение.

Я – единственный выживший муж этой суки, но я заплатил, как все, и то, что я сейчас живу – скорее проклятие, нежели благо.

Когда мы познакомились, у меня была небольшая, но быстро развивающаяся транспортная компания, неудачный брак за плечами и единственное сокровище – 3-летняя дочь Маргарита. Магита – как она называла себя. Сегодня ей исполнилось бы 11 лет, и сегодня я готов.

Когда мы поженились, девочка часто бывала у нас, Ада просто души в ней не чаяла, порой мне даже казалось, что она смотрит за Магитой лучше, чем родная мать. Мы жили в ее особняке недалеко от Владивостока, там было всё, что любят дети: огромный двор с садом, фонтан, бассейн. В этом бассейне и погибла моя дочь, Ада убила ее. И за это она должна умереть.

Я думаю, вы не спросите, почему она не сидит, вы ведь знаете нашу систему лучше, чем кто-либо, а посмотрев файл, который я приложил к письму, поймете, почему я всё это делаю.

Я прожил год с Паучихой, и за этот год она так вошла в доверие, что Маргарита часто оставалась с ней без меня. Я забирал девочку на выходные, но компания моя как раз начала набирать обороты – скажу честно, не без помощи Ады – и меня часто дергали. Я уезжал всегда со спокойным сердцем и теперь готов вырвать его из груди, а Магита оставалась с ней. Такой любящей. Такой заботливой.

И вот в один такой день телефонный звонок прервал мое совещание, перечеркнул всю мою жизнь, с того дня я проклят, и мне не будет покоя, пока я не отомщу за нее. Звонила Ада, она плакала, сквозь рыдания я разобрал, что Маргарита мертва. Уже дома я узнал, что девочка упала в бассейн и утонула. Аду отвлек телефонный звонок, а моя дочь просто улизнула и каким-то образом оказалась в бассейне. Ей было всего 4 года.

Ничего криминального, кроме невнимательности. Обычный несчастный случай. Я бы тоже так подумал, если бы не нашел телефон.

Мир рухнул. Сознание мое помутилось. Не помню, плакал я или просто тупо сидел возле бассейна и смотрел в никуда, а в голове была лишь одна картинка – маленькое тельце в голубом платьице, плавающее в этой тошнотворно-синей воде.

Я плохо помню тот кошмарный период, моя первая жена покончила с собой, а я этого не заметил, просто кивнул, принял это как факт. Я не помню реакцию Ады, не помню ничего, кроме этой проклятой картинки в мозгу, хотя этого я никогда не видел. И еще помню, как глухо стучала земля, падая на маленький гроб, и как рыдала какая-то женщина. Возможно, это была моя бывшая теща, которая тоже вскоре отправилась за своей дочерью и внучкой.

Из тумана меня вывел всего один солнечный блик, отразившийся от металлического корпуса телефона. Одного из моих сотовых, который я оставил Маргарите в тот день. Но об этом я вспомнил потом, сначала я просто пошел на этот блик, и в зарослях недалеко от бассейна лежал он, мой старый мобильник-раскладушка, солнце отразилось от внешнего дисплея. Странно, что его не нашли раньше, полиция, казалось, прочесала тут всё. Как и Ада. Но он ждал меня. Судьба вмешалась, и теперь я пишу это письмо.

Я вспомнил, как оставил ей мобильник. Она играла с ним, носилась по двору и делала вид, что ведет переговоры – подражала мне. Иногда она и правда звонила, и, если мог, я всегда отвечал. Горе с новой силой сжало мое предательское сердце, я поднял телефон, думая о том, что еще так недавно его сжимали пухленькие ручонки моей живой дочери. А теперь она в земле. Больше она не будет носиться с ним по саду, не будет делать вид, что спорит с партнерами. Черт, она уже никогда не вырастет и не будет вести настоящих переговоров. Потому что она мертва.

Сжимая телефон – а он был в раскрытом положении, и тогда я даже не обратил внимания, как он лежит – я сел прямо на землю и рыдал. И лишь по чистой случайности я обнаружил то, что посылаю вам. Видео, случайно снятое моей мертвой малышкой, видео, на котором она сняла свою смерть.

К ментам я обращаться не стал, но с той минуты я уже не знал покоя, я понял, что никогда не смогу жить более-менее нормально, пока она не ответит. Пока не понесет наказание. Знаете, в какой-то фэнтэзийной книге я читал про общество, в котором не было законов и тюрем. Был лишь один закон: то, что ты сделал другому – сделают и тебе. Она убила мою дочь – она должна умереть.

7 лет я работал, я восстановил мой бизнес, почти рухнувший после смерти дочери – именно это меня и спасло, я думаю, у меня было нечего брать, поэтому я остался жив, я стал в ее глазах бедным и раздавленным, а значит, неопасным – и я ушел на дно. Я переехал, это было легко и приятно, слишком много плохого случилось со мной во Владивостоке, и на новом месте я начал новую жизнь. Жизнь ради мести.

Уже тогда я всё продумал, а годы отшлифовали мой план, 7 лет назад я понял, что кроме вас, никто не сможет сделать то, что я прошу. Итак, 7 лет труда позади, и вот я пишу вам, имея деньги и информацию. Кто ищет, тот всегда найдет, и я никогда не остановлюсь. Пока я дышу, я буду желать ей смерти. И сделаю всё, чтобы она всё-таки за ней пришла.

С каменным лицом Фатима откинулась на спинку кресла. Тут было от чего задуматься. Она еще не видела этого Виктора Соболева, не проверяла его историю, но сердце уже приняло решение, сердце уже знало, что каждое слово – правда, и что прав был тот фантаст – то, что сделал ты другому, должно вернуться тебе. В таком случае, я бы давно была мертва, подумала она, и не было ничего несправедливого в этом, всё так. Но жизнь лишь в мелочах копирует людские фантазии, и в этой жизни она была инструментом возврата, она возвращала смерть за отобранные жизни. И если бы она могла, она убила бы эту Паучиху дважды, а еще лучше – по разу за каждый непрожитый Маргаритой Соболевой год.

Убийца ребенка, эти слова красной пеленой заволокли разум. И не просто убийца, а еще и подлая убийца, она втерлась в доверие, стала другом, а потом… Она должна была просмотреть видео, и одна ее часть, та самая, что стала матерью Яну, уже закрыла глаза, не в силах вынести то, что ей предстояло увидеть. Но была и другая часть, которая готова была запачкаться в крови, лишь бы нести смерть тем, кто несет ее людям. Детям. Матерям. Она и сама убила много невинных, и эта раздвоенность, вечный внутренний конфликт – это было ее проклятием.

С бушующим в душе ураганом, она нажала на кнопку и открыла файл. Камеру болтало из стороны в сторону, в кадре мелькали кусты, небо, бетонное покрытие, плитка и краешек голубой воды бассейна. Она слышала детский смех, это смеялась мертвая дочь ее клиента. А он уже стал клиентом, и это больше не обсуждалось. Еще примерно 15 секунд она видела все ту же мешанину из окружающего мира, а потом девочка взвизгнула, и телефон полетел в кусты. Может, ее напугала пчела, предположила Фатима, или какое-то другое насекомое, посланное Судьбой. Мир промелькнул, а потом картинка установилась – из зарослей камера смотрела прямо на бассейн.

Конечно, обзор был не лучший, но Фатима готова была спорить, что это тоже маленькая милость судьбы. Она видела примерно половину бассейна и шезлонг, слышала детский смех, а потом взрослый женский голос. Она не смогла разобрать слова, но девочка опять засмеялась и пробежала мимо камеры влево, в сторону дома, как поняла Фатима. Потом опять смех и топот маленьких ножек… а потом она услышала всплеск. Слишком громкий, чтобы ошибаться, это упала девочка. Или ее столкнули.

А дальше начинался кошмар. Крики, бултыхание, один раз в кадр попали даже брызги над бассейном, маленькая Маргарита не хотела сдаваться. Она хотела жить. В этом не было ничего криминального, может, обладательница голоса действительно ушла и не видела происходящего, может, она вообще не сталкивала девочку, и всё было так, как Ада Терер потом рассказывала следователям. Если бы не это. На шезлонге спиной к камере спокойно села женская фигура в сиреневом платье, видно было лишь от шеи до поясницы. Женщина сидела спиной к бассейну и курила, совершенно не замечая криков и отчаянных попыток маленького ребенка прожить данную Богом жизнь. В кадре появлялись ее руки с длинными под цвет платья ногтями, пепел она стряхивала в хрустальную пепельницу. Эти руки даже не дрожали.

– Ах ты сука, – прошипела Фатима, глаза ее горели, но в груди как будто образовалась огромная сосулька. – Какая же ты мразь…

Она не хотела больше смотреть, хотела нажать на «стоп», но не могла. Из-за маленькой девочки, так отчаянно боровшейся за жизнь и все же проигравшей. Крики и плеск воды доносились еще какое-то время, а потом все стихло. И это была самая жуткая и давящая тишина. Женщина всё так же невозмутимо докурила, раздавила окурок в пепельнице и повернулась, это было видно по телу. Наверное, хотела убедиться, что всё кончено. Убедилась. Она посидела возле бассейна, а потом встала. Еще примерно 30 секунд в кадре была тишина и всё та же спокойная картинка – заросли, краешек бассейна, шезлонг. А потом, к счастью, запись обрывалась.

Ком в груди, тяжелый и тёмный, придавил ее, ей хотелось плакать, но она не могла, хотелось кричать, но ни звука не сорвалось с ее плотно сжатых губ. Самыми ужасным ей показались последние секунды, эта мертвая тишина, как будто ничего и не было. А ведь в бассейне плавала маленькая мертвая девочка в голубом, как говорил ее отец, платьице. Вот она жизнь, подумала Фатима, и она ужасна. Кровь льется под этим бесстрастным небом, люди умирают, их предают, а трава всё такая же зеленая, и каждый год приходит весна, но не для всех, лишь для тех, кто остался.

Она встала и подошла к окну, но даже красота не могла прогнать эту печаль. Этот тёмный тяжелый ком в груди. Мир казался ей уродливым, все его шрамы, изъяны и дефекты вдруг всплыли перед ее глазами, и даже море казалось ей чудовищем, пожирающим людей. Скольких детей поглотила эта синяя бездна? Скольких мужей, жён, братьев и сестер? Она отвернулась, не в силах смотреть на то, что так радовало еще полчаса назад. Она ненавидела мир, ненавидела Виктора Соболева за то, что он вновь ткнул ее носом в это уродство, а еще больше она ненавидела себя, потому что не могла быть такой, как все эти люди: не могла мириться, не могла закрыть глаза и перешагнуть. И это моё проклятие, подумала Фатима, закрывая глаза, моя раздвоенность, мое добро и зло, вечно дерущиеся во мне и разрывающие меня на части.

Единственный способ отвлечься – это начать работать, Фатима это знала, поэтому усилием воли заставила себя отойти от окна и вернуться к ноутбуку. Надо было всё проверить, ее ждало новое дело, а начинать всегда трудно, труднее и приятнее всего – любое начало, такова жизнь. Пальцы бегали по клавишам, а перед глазами всё стояла эта картинка: бассейн, шезлонг и тишина… Ничего, она знала, как прогнать ее, она знала средство, сейчас она погрузится в море новой информации, начнет думать, планировать, действовать. Но самая темная и тайная часть ее души знала, что ей не станет лучше, пока она не возьмет жизнь этой женщины с сиреневыми ногтями, эта часть уже испытывала жажду, которую могла утолить лишь кровь.

Особенно поразил ее конец письма, Соболев готов был поделиться с ней всем, что знал, но у него было всего одно условие: последнее, что должна услышать Ада Терер, – слова: «Это от Виктора Соболева и его маленькой дочки». Кем-кем, а мстителем Фатима еще не была, по крайней мере, за деньги. И ей просто не терпелось примерить эту новую роль.

Информацию она нашла быстро, прошло 7 лет, но дело было нашумевшим, и даже в недавних газетах были небольшие заметки про Виктора Соболева. В основном они касались его бизнеса, он переехал на Урал, но его транспорт по-прежнему возил грузы на побережье, где когда-то рухнула его счастливая жизнь. Один раз Фатима наткнулась даже на заметку о том, что он настоял на перезахоронении дочери. И конечно, она нашла массу фото, и самого Соболева, и его мертвой дочки. И он вызывал симпатию, чего тоже никогда раньше не бывало, клиент всегда был просто клиентом, кошельком с адресом и условиями, но здесь она увидела человека. Человека, пережившего практически то же самое, что и она, только он потерял ребенка, а она – родителя, единственного, кто у нее был во всем этом грязном мире. Да, она понимала его, и она хотела взяться за это дело, хотела так, как не хотела никогда.

Когда это случилось с ней, она тоже хотела мести, но сделала всё сама. Все люди разные, так всегда говорила ее мать, и потому в мире так много профессий – то, что ты не можешь сделать сам, сделает тот, кто может. Виктор Соболев хотел смерти своей бывшей жены, но не мог убивать, а вот Фатима могла.

Она долго смотрела на фотографию усатого мужчины, держащего на руках смеющуюся светловолосую девчушку в платье. Фото было не цветным, но Фатима готова была спорить, что цвет платья – голубой.

2

Она проснулась в абсолютной темноте, как в могиле, страх, нет, ужас, сдавливал сердце, мешал дышать. Она еще не до конца поняла, где находится, не поняла, кончился этот кошмар или нет, поэтому просто замерла, едва дыша и прислушиваясь к тишине вокруг. Прошла минута, а может, час, ничего не происходило, тогда она осмелилась пошевелиться, стала ощупывать рукой пространство вокруг. Рука скользнула по прохладному атласу простыни, не нащупала ничего, кроме подушки, и вокруг по-прежнему совершенно тихо. Это немного, но успокаивало. Рука двинулась дальше, нащупала выключатель лампы на прикроватном столике, и страшная чернота вокруг наконец исчезла. Приятный желтый свет залил огромную комнату, шикарно и со вкусом обставленную, прикроватной лампы было недостаточно, чтобы осветить ее всю, тени по-прежнему прятались по углам, но так было уже гораздо лучше. Так она могла видеть, где находится, и что ее окружает, видеть опасность. Но сейчас ее не было, да, похоже, это всё-таки был кошмар, она одна в своей шикарной спальне, а в этой громадной кровати никого, кроме нее, нет. И это успокаивало, так и должно быть, всё нормально.

Когда-то она делила постель с мужчинами, и не с какими-нибудь, а с самыми завидными женихами, самыми богатыми и влиятельными, но те дни остались далеко позади, как и те мужчины. И она не могла не признать, что так хорошо, как одной, ей никогда и ни с кем не было. Она была «большой и выдающейся личностью», как назвал ее журнал «Форбс», может, поэтому ей всегда было тесно с кем бы то ни было, слишком уж много места занимало ее Я. Но она умела потесниться, ее «большая личность» требовала больших средств и целей, и ради них она могла прижаться, о да, еще как могла. И 5 браков тому самое наглядное подтверждение, все они были на редкость удачными с ее точки зрения, только с последним она немного просчиталась. Но тогда она уже не нуждалась ни в чём, а когда ты на вершине и обеспечила себе надежный тыл, можно совершить пару ошибок просто так, ради прихоти. Это бедным и слабым мир не прощает ошибок, а богатый и сильный человек на этой земле уподобляется Богу, это еще древние египтяне поняли, а она убедилась, что древняя мудрость с веками никуда не исчезает.

Сама она не верила ни в бога, ни в дьявола, она верила в деньги, в оружие и в себя и считала это очень правильным вложение духовного капитала. А она никогда и ничего не делала просто так, если уж она вкладывала, то рассчитывала получить, и всегда получала. Всё она умела использовать себе на благо, каждую мелочь, каждую деталь, именно так она привыкла жить, именно это считала правильным, и жизнь доказала, что она не ошиблась. Никогда и ничего она не тратила зря, ни время, ни деньги, ни силы, ни людей, и вот результат – она в первой десятке самых богатых людей мира, она как богиня на этой земле, сильная и своевольная. И как у всех богатых и сильных, у нее были свои причуды, например, образ жизни.

Вот уже 5 лет она не покидала свой маленький мир и почти никого сюда не впускала, пресса называла это «эксцентричностью», и она соглашалась. Она позволяла людям создавать легенду и верить в нее, ведь богам без этого нельзя. Но была правда, и эту правду не знал никто, кроме нее, ни одна живая душа на всей планете.

Вот так Ада Терер привыкла жить, превращая всё, даже свои слабости, в силу. Этот мир на самом деле гораздо проще, чем кажется: есть пищевые цепи, охотник и добыча, земля притягивает всё, и всё рано или поздно кончается. Она не искала ничему глубоких объяснений, не питала иллюзий, она просто жила в данном мире, где основной закон гласил: выживи любой ценой или умри. Каждый живет в меру своих сил, а у нее их было много, и она выживала, карабкалась по крутым и скользким склонам жизненного Олимпа, чтобы в один прекрасный день вдохнуть свежий воздух на вершине.

Оглядев комнату, она рискнула сесть в постели, всё еще не до конца вынырнув из этого ужасного кошмара, ее цепкий разум всё еще пребывал там, в этом жутком сне, где таилась опасность, страшная и неумолимая, а если ей что-то грозило, во сне или наяву, она не упускала ничего. Нет, я проснулась, думала она, стреляя глазами в тени, ища там то, что так ее напугало, всё хорошо, это был просто грёбаный сон, кошмар. Они ведь всем снятся, подумала она, даже земным богиням. Просто путь к вершине не усыпан розами, скорее он красный от пролитой крови и по той же причине очень скользкий. Но у нее была мертвая хватка, и она водрузила-таки свой флаг на самом пике земного блага. Особой впечатлительностью она никогда не отличалась, она хорошо знала себя и свои пределы и считала это главным козырем – знать свои ресурсы, чтобы правильно ими распорядиться и использовать их по максимуму. Будь она мечтательной и ранимой, никогда бы не выбралась из той дыры, где родилась. Но всё же ей пришлось нелегко, а жизненный багаж никуда не девается, это она тоже хорошо знала, его приходится тащить на себе до самой вершины и делать всё, чтобы он не утащил тебя обратно на дно. Может, причины этого сна лежали в одном из тех самых сундуков, набитых не самыми приятными воспоминаниями. Но она так не думала. Нет, это было бы слишком легко.

Она приложила руку к груди, заметно изменившейся за годы, сердце билось ровно и сильно, она уже успокаивалась, разум уже понял, что здесь и сейчас угрозы нет. А вот о будущем ей надо было хорошенько подумать. Но сначала надо промочить горло, решила она, этот сон просто высушил ее изнутри, горло напоминало наждачную бумагу, а язык – пустыню. Она медленно встала с кровати, причина была не в возрасте, за бурные прожитые годы ее тело изменилось, но она по-прежнему могла двигаться тихо, быстро и легко, как жалящая змея, просто сейчас она задумалась. И про себя отметила, что думать в следующий период времени ей предстоит очень много. Она подошла к столу, где стоял кувшин с водой, решительно пройдя мимо мини-бара, иногда она выпивала на ночь рюмочку чего-то покрепче (возраст и тот самый проклятый багаж иногда мешали ей спать), но она никогда не притрагивалась ни к чему, что затуманивало разум, когда у нее были дела. А какое дело может быть важнее собственной жизни? Она повернулась со стаканом в руке, рядом с ней в высоком зеркале стояла красивая молодая девушка с оранжевой копной волос. Девушка, которую ничуть не потрепали годы и битвы, через которые она прошла. Девушка, над которой не властно было время, в которой билась сила и жажда, и эта девушка не собиралась отступать и не умела проигрывать.

Уже в 16 лет она поняла, что мир открыт, что нет ничего невозможного, если у тебя есть цель и есть сила. Нет, физическая сила была здесь ни при чем, хотя и ею природа не обделила рыжеволосую девочку из маленького сибирского поселка, сила была повсюду и во всём, она умела ее видеть и, что не менее важно, умела использовать. Сила слов. Сила фактов. Сила красоты. Пока ты молода, это твоя основная сила, на нее-то Ада и сделала ставку. Мужчины так и таяли от ее раскосых серых, как туманное утро, глаз и оранжевых волос, непокорной копной окружавших голову. Она была красива, как дьяволица, в ее красоте никогда не было нежности или невинности, в ее красоте даже в самые юные годы было что-то зловещее и порочное, она была похожа на опасную демоницу, и мужчинам это нравилось. Они просто с ума сходили от ее кошачьих глаз и опасной ауры, окружающей ее. И она умела использовать это, умела управлять, и хотя за всю свою жизнь она ни разу не любила и даже не влюблялась, у нее было много любовников. Очень много. И ни одного бесполезного. Иногда она даже получала удовольствие, но гораздо большую радость ей доставлял факт осознания того, что она движется к цели, что она имеет власть. Она была холодной и циничной, и, как ни странно, именно это так привлекало мужчин.

Впрочем, иногда ей приходилось играть, изображать из себя милую и заботливую женщину, и это тоже было в удовольствие, потому что она знала: когда придет время снимать маски, под ее маской будет лицо, а вот другим придется со своим лицом расстаться. Она будет в выигрыше, как всегда.

Люди звали ее Паучихой, и она не обижалась, она и правда была мастером сетей и ловушек, она была опасна и гордилась этим. А кроме того, разве пристало богине обращать внимание на то, что говорят букашки, ползающие под ее троном? Она плела свои сети, и ловила в них только отборную добычу, ее боялись, ее боготворили, она имела деньги, имела вес, а на остальное ей было наплевать. В мире Ады Терер была только она, ее желания, ее статус и ее враги, ее нужды, ее прихоти, ее цели. И больше ничего. Она ведь всегда была «Большой личностью» так что привыкла заполнять собой целый мир. А кто ей еще нужен? Они никогда не нуждалась ни в ком, разве можно ощутить вкус, когда ест другой человек? Разве можно быть счастливой, когда везет не тебе? Всю эту благородную чушь придумали слабаки, чтобы оправдать свои неудачи: «это против моих принципов», «совесть не позволяет мне», «я философски отношусь к жизни», «я не грешу» и так далее, жалкое блеяние жалких овечек. Во всём этом не было ничего, кроме слабости и лени, Бог, в которого они верили, и на которого валили свои неудачи, еще ни разу не спустился и не помог ни одному бедному барашку, блеющему о Нем круглые сутки в своем грязном загоне, как и не покарал молнией с неба ни одного «грешника». Дураки верят в то, чего не могут доказать, или опровергнуть, или с чем не могут совладать, и лишь дуракам надо всегда найти объект для поклонения. И умный это использует, либо сам станет таким объектом, либо подсунет им идею, и будет управлять. Всё просто, если ты не дурак, это для них жизнь сложна и полна трудностей, большую часть которых они создают для себя сами. Жизнь проста и прекрасна, и у каждого на самом деле есть реальный шанс сделать ее такой. Мы живем здесь и сейчас – вот что было для Ады самым важным, лишь в это она верила.

Хотя, было еще кое-что… но это было тайной. Еще один закон жизни, открытый и сформулированный Адой Терер гласил: спрячь свои слабости подальше, если не можешь уничтожить. Она уничтожила все слабости, которые могла, но не эту. Тут она вынуждена была признать, что есть кое-что за пределами материального мира, что-то недосягаемое, неподвластное, что-то, что даже земные боги не могут обуздать. Например, смерть.

В нее приходилось верить, всему наступал конец, это она вынуждена была признать. Она – как и любой сильный человек, по ее мнению – признавала только силу, а уж ничто в мире не обладало такой силой как смерть. Отчасти это и стало основой жизненной позиции Ады: всему придет конец, и тогда уже ничего не будет, так что живи и бери от жизни всё, пока еще можешь, пока та, что сильнее всех, не заметила тебя и не решила пополнить коллекцию. Смерть пугала и завораживала ее, но даже этот страх она умудрилась использовать, даже смерть она приспособила для себя – у нее было 5 мужей, 4-рых она благополучно отправила на тот свет, прикарманив их состояния, так что даже в самом ужасном было немало выгоды, уж она-то это знала. Конец – это просто конец, слово имеет исчерпывающий смысл, так что никто из покойных мужей не стал призраком и не вернулся с того света, чтобы отомстить. Как и не пало на нее никакое проклятие, молния с небес не поразила, разорение не наступило, и вообще, в жизни ничего не изменилось, и в этом она тоже видела правоту своей позиции – нет никакой загробной жизни или высшей справедливости, есть лишь материальный мир, в котором мы живем так, как захотим. А что хорошо или плохо, это каждый сам для себя решает. Зло или добро еще никого не защитили и не уберегли, как не принесли и видимой пользы, в этом океане жизни каждый сам за себя, каждый барахтается как может, и выплывает лишь сильнейший. Всё просто, если у тебя есть ум, чтобы разложить всё по полочкам.

Именно это мне и предстоит, подумала она, поднося стакан с водой ко рту, та же Ада, только гораздо моложе в зеркале повторила ее жест. Да, она часто видела себя такой, потому что на самом деле постарело лишь ее тело, а то, что жило в нем – мозг, или душа, или… да какая к черту разница – то, что было внутри, не старело и не уставало. Ада Терер была огнем, в котором сгорали судьбы, не зря же природа отметила ее огненными волосами, а огонь не гаснет, если есть пища. И в этом мире пищи для ее огня было предостаточно.

Ее мужья были совершенно разными людьми. Первый был романтиком, идеалистом, верящим в идею и живущим ради ее воплощения, у него были четкие жизненные принципы, и он сделал себе состояние, начав рядовым чертежником и став известным на всю Европу архитектором. Он любил всё прекрасное и яркое, он был мотыльком, у которого не было ни единого шанса перед пламенем. И он сгорел, как горели многие до него и после него. Однажды на стройке с ним произошел ужасный несчастный случай, и его принципы или мораль не спасли его. В ад он попал или в рай, какая разница, когда по его шикарным коврам больше не ходили его ноги, а дорогие вина, которые он так любил, распивала его молодая вдова – яркая и прекрасная – с любовником, лежа в его же шикарной кровати.

Второй ее муж ничем особо не выделялся, обычный делец, не слишком плохой или хороший, его она терпела дольше других, может потому, что он почти всегда отсутствовал, имел кучу любовниц, но всегда делал жене шикарные подарки и неизменно называл ее «любимая». Она тратила его деньги и жила как хотела. И в отличие от первого супруга, он не надоедал ей своими бредовыми идеями, размышлениями и дурацкими мечтами, она была его красивой «женой на выход», когда надо произвести впечатление на партнеров или блеснуть на благотворительном вечере, в остальное же время они жили каждый сам по себе. Только Ада прожила намного дольше.

Третий ее муж тоже прошел как-то вскользь по ее жизни, его она убила быстро, а вот о четвертом вспоминала до сих пор. 4 – крест, знак силы, смерти и судьбы. Тут она встретила себе подобного, опасного и жестокого соперника, убийцу с такой же неутолимой жаждой крови. Их брак был войной, оба понимали, что кто-то один не доживет до старости, и обоих это заводило. Благодаря четвертому мужу она стала нефтяной королевой, и она прекрасно понимала, какой ценой досталась ей эта победа – на этот раз у нее было гораздо больше шансов закончить свои дни не в этом шикарном доме, а в земле. Он был тираном, психом, он убивал людей, он любил кровь, любил боль, любил страдания. Иногда они делали это вместе, Ада не получала того удовольствия от смерти или мучений других, но не испытывала и ужаса, она делала это, потому что так было нужно. Иногда он бросался на нее, резал и колол, но не до смерти, у него был опыт, и он хорошо знал, что для человека смертельно, а что – просто мучительно больно. И она не терпела, кидалась на него в ответ, они дрались, как пара хищников, они кусали, били, кололи друг друга, валяясь в крови и крича, а потом яростно любили друг друга. Этот период жизни похож был на турпоездку в ад, но более пикантного времени у нее не было, никогда еще она так остро не ощущала дыхание смерти и неутолимую жажду жить, выжить любой ценой. И она выжила, всё же он недооценил свою дикую и яростную жену, его прокол был в том, что она была еще и умной.

И как бы он ни хитрил, всё равно она опередила его, в одно прекрасное утро его нашли с ножом в сердце в спальне собственного особняка. Ее не заподозрили, она была в отъезде, в клинике за городом, залечивала раны после очередной дикой любовной игры – в этот раз ей здорово досталось, смерть матери сделала его еще безумнее, чем обычно, если это вообще было возможно. Персонал клиники подтвердил, что вечером накануне смерти жена нефтяного кроля была в больнице. Все знали, что он бьет жену, так что она приняла обезболивающие и легла спать. Да только никто даже предположить не мог, какую боль испытывала Ада, вылезая из окна клиники, перелезая через забор, а потом еще и прокрадываясь через всю систему безопасности их семейного гнездышка. Она могла бы придумать более изящный способ избавиться от этого маньяка, но время уходило, она чувствовала, что их диким забавам приходит конец, он намерен нанести удар, и единственный шанс выжить – нанести удар первой. Он не был дураком, он как раз был слишком умным и, конечно же, связал странную смерть своей матери со своей кровожадной женой, и Ада знала, что месть его будет ужасной. Но даже не эта спешка заставила ее действовать именно так, причина была гораздо проще – он должен был заплатить за все ее раны, страх и боль. Она хотела сама вонзить в него нож, причинить ему боль, хотела, чтобы последним, что этот урод увидит в жизни, было ее лицо и его собственная кровь, хлещущая из смертельной раны. Она хотела, чтобы перед самым концом он понял, что проиграл.

Да, много чего она повидала за свои 54 года, много ран нажила, и они до сих пор болели, все ее шрамы, они ныли, ее сломанные кости, но она была жива, более того, она жила как победитель – в огромном шикарном доме на собственном острове. Большую часть времени она и не вспоминала про свои жизненные «сувениры», но иногда от погоды или просто от нервов все ее раны начинали болеть вновь. А сейчас она очень нервничала, этот сон, он никак не выходил из головы, терзал ее закаленное сердце. И эта душевная ноющая боль тут же разнеслась по телу, и ни удобная кровать, ни одеяла, ни даже рюмочка чего-нибудь горячительного не могли согреть ее, прогнать эту боль.

В теплом свете лампы Ада села в кресло, обхватила себя руками, шелк ее пижамы приятно заскользил под пальцами, она никогда не признавала никаких ночных сорочек, только пижамы, как будто она в любой момент готова была встать с кровати и бежать или драться, а в сорочке легко можно было запутаться. В общем-то, почти так оно и было, Ада всегда предпочитала быть готовой ко всему, поэтому и дожила до своих лет. Она не дрожала, по крайней мере, тело, но вот душа, или сердце, или интуиция, что-то внутри вдруг завибрировало, предупреждая об опасности. Она подтянула колени как могла близко к груди, когда-то стройное и сильное тело с годами приобрело лишние килограммы, но бесформенным не стало, и она всё еще сохранила свою красоту, хотя безупречно ухоженное лицо всё же выдавало возраст.

– Старая вояка, – прошептала она, глядя в зеркало, там ее молодой двойник копировал ее позу, – твои раны болят, ты устала, но жизнь – война. И пришло время для последней битвы. Я это чувствую.

Жажда не ушла, как будто ее внутренний огонь, почувствовав приближение врага, разгорелся и раскалил ее душу. Она выпила еще один стакан, снова наполнила, не вставая с кресла, но теперь пила маленькими глотками, наслаждалась каждой каплей. И это тоже жизнь, подумала она, сладкая, каждая ее капля – наслаждение, пусть воде и приходится пройти через камни, пески и толщу земли, чтобы стать такой чистой и вкусной. Ада жила каждой клеточкой, на полную катушку, пожирая каждую секунду и каждую возможность этой жизни. Она любила жизнь, да, любила, как, наверное, не любил никто, и не было в этой любви ничего возвышенного или философского, это была яростная, всепоглощающая одержимость. Любовь, как огонь.