скачать книгу бесплатно
– Знаю. – Коротко и сухо ответила она своему, уже бывшему любовнику.
Больше они не говорили и ближе к полудню поехали в аэропорт. Секретарь ЦК, сойдя с трапа самолета, со всеми поздоровался за руку, а с первым секретарем обкома даже соприкоснулись щеками. Программа была чрезвычайно насыщена. Кавалькада машин сразу направилась в педагогический институт, который находился по пути следования. Там в актовом зале собрался партийно-советский актив города. Енченко, минут сорок, вяло рассказывал активу о стратегических целях партии, устало внедрял мысль о необходимости научно-технического прогресса, о котором забыли в последние годы, равнодушно сообщал о необходимости проявлять больше заботы о народе и бороться за его здоровье – он подчеркнул это особо, – путем отлучения его от пагубной привычки к беспробудному пьянству. Все мероприятие продлилось два часа, как положено по протоколу.
Роман даже немного обиделся, что он оказался не за столом президиума. Но там сидело десятка три руководителей области и города, в том числе и его тесть. И пришлось ему слушать все из зала. Они сидели с Галкой Давыденко в первом ряду, но не разговаривали. Правда, оба вели запись речи цековского секретаря и еще нескольких выступающих.
Потом был обед в банкетном зале столовой обкома. Приехавших с секретарем, покормили отдельно от работников обкома, и они разбрелись по кабинетам, изучать состояние партийной работы в области по документам. Роман с Галкой были допущены на этот обед. Всего за столом присутствовало человек двадцать. Тестя не было, что радовало Романа. Взгляды Фотина в его с Галкой сторону, были бы ему очень неприятны. Они впервые попали в число первых лиц партийного руководства. Такое у Романа было впервые, и он этим гордился. Но смущало только то, что его до сих пор не представили секретарю ЦК, как ответственное лицо от обкома, которому поручено неотлучно находится рядом с высоким гостем. Но Столяренко и Кревский словно забыли о своем назначенце. Они вполголоса беседовали с секретарем, аккуратно пережевывая мягкий лангет, чтобы, невзначай, не поперхнуться. Впрочем, так же аккуратно пережевывали пищу и другие присутствующие за столом, стараясь не производить большого шума. Оживление было только в самом начале, когда Столяренко предложил для аппетита выпить по рюмке. Енченко понарошку нахмурился, что было заметно по выражению его лица, и шутливо спросил:
– Так вы выполняете установку партии по борьбе с алкоголизмом?
Но Столяренко нашел, что ответить и так же с шуткой:
– По народному обычаю и ничего больше.
Но Енченко разрядил неловкость сам:
– Луганская водка была когда-то лучшей на Украине. Давайте проверим, не испортилось ли ее качество.
Но выпили всего лишь по одной рюмке – больше секретарь не пил. А потом предполагалось посетить пригородный совхоз, но Енченко сослался на усталость, и решили не баловать колхозников лицезрением высокого гостя. После часовой беседы секретаря ЦК и первого секретаря обкома, проходившего с глазу на глаз, посетили тепловозостроительный завод. Крупнейшее в мире предприятие находилось не в лучшем состоянии – дореволюционные станки не могли стимулировать производительность труда. Об этом говорили руководители завода, и Енченко пообещал помощь, но не финансовую, а организационную. Эту помощь он не расшифровал, но по неудовлетворенным лицам заводчан-руководителей, Роман понял, что они ожидали чего-то большего. От посещения цехов секретарь отказался, снова сославшись на усталость, которую увеличивала летняя духота.
И тогда поехали на отдельно охраняемую дачу за городом, находящуюся рядом с сельскохозяйственным институтом, но умело спрятанную в небольшой лесок, от посторонних взглядов. То, что там находится высокопоставленный гость, ворошиловградцы определяли по количеству милиционеров на дороге в этом месте – на поворотах стояли машины гаишников. Ошибки не могло быть – прибыл очередной проверяющий из столицы и отдыхает сейчас на этой даче.
Сначала Столяренко и Кревский, и еще один приближенный из круга Енченко, остались одни, и часа два беседовали один на один. Роман и Галина сидели в другой комнате и мучились от непонятного ожидания, изредка перебрасываясь короткими, не имеющими отношения к происходящему, фразами. Оба старательно избегали намека на причину их нахождения здесь. Роман – для получения новой должности. А Галка? Вообще, непонятно для чего… Может она и не потребуется… Это и успокаивало, и одновременно пугало Романа.
Наконец, центральные и областные секретари вышли из комнаты. Кревский стал прощаться с секретарем ЦК:
– Я надеюсь, что с вашей стороны не будет для меня препятствий?… – Произнес областной секретарь.
–Не будет. – Твердо ответил секретарь ЦК. – Езжайте в Москву и там решайте вопрос, где будете работать дипломатом. Был бы я помоложе, то поступил точно также.
Он пожал Кревскому руку на прощание, и тот уехал на служебной машине. Первый секретарь обкома остался. Он пригласил Енченко передохнуть пока в беседке. Они вдвоем прошли туда и продолжили беседовать. Роман, впившись в них глазами, следил за каждым жестом своего секретаря – он чувствовал, что должна последовать команда ему и Галине Давыденко с его стороны. Нельзя, чтобы они до сих пор не были представлены цековскому секретарю – Столяренко должен оплатить услуги его отца. Он же благодарный человек – так все говорят о нем.
И действительно минут через пятнадцать он увидел взмах рукой Столяренко, направленный в его сторону. Роман даже оглянулся – нет ли никого сзади, к нему ли относится этот пригласительный жест? Он проглотил густую слюну и сиплым голосом сказал Галине:
– Пошли! Нас зовут…
И они прошли к беседке под зорким взглядом милиционера, также не спускавшего глаз с секретарей. За беседкой Роман разглядел еще одного милиционера, укрывшегося в густых кустах – издалека он его не мог видеть. Охрана гостя была организована на высшем уровне. Они остановились у входа в беседку и выжидающе стали смотреть на своего секретаря – он должен что-то предпринять. И тот, наконец, предпринял – представил их Енченко.
– Вот в вашем распоряжении два наших представителя. Роман Семерчук и Галина Давыденко. Все вопросы по связи с нами, решайте через них. Мы им дали соответствующие полномочия.
Роман заметил, как Галка развернула плечи и ее пятиразмерный бюст, туго обтянутый белой блузкой, выплыл вперед, навстречу высокому гостю. Тусклые, с возрастом выцветшие глаза Енченко, на короткое время, засинели, как в молодости. Но он сумел отвести взгляд от Галины и равнодушным голосом спросил Столяренко:
– Это вы его рекомендуете на должность заведующего отделом?
– Да. Он уже давно исполняет эти обязанности. – Торопливо произнес первый секретарь обкома. – И хочу отметить, что успешно. Мы им довольны. А агитационно-пропагандистская работа, как вы знаете, сложная и результаты ее часто не видны даже вооруженным глазом.
– Я против него ничего не имею. – Задумчиво произнес Енченко, внимательно рассматривая молчащую Галину. – Но в ЦК поступили сведения, что вы другого претендента, заставили снять свою кандидатуру на эту должность.
У Романа похолодело в груди – кто-то уже успел накапать в Киев – вот подонки! У всех есть свои связи с высшими органами. Они с Галкой пока молчали, но ответил Столяренко:
– Я знаю. Но тот товарищ отказался сам, – мы ему не можем немедленно предоставить квартиру, а он не хочет из-за семейных проблем, как нам стало известно, расставаться надолго с семьей.
– Да. Такое бывает. Семья и партийная работа часто вступают в противоречие друг с другом. Непонятный синдром взаимного неприятия. Надо изучить этот больной момент нашей жизни психологам и дать соответствующие рекомендации, для изменения этой патологии. – Он стал говорить чуть ли не медицинскими терминами. – Но некоторых в ЦК насторожил другой момент – сначала тот претендент не отказывался, а потом неожиданно отказался от должности.
– У нас свой, проверенный кадр. Роман Богданович нас полностью удовлетворяет. Мы, снизу, поддерживаем его, а вы хотите нам навязать своего сверху. – Он мягко упрекнул Енченко в игнорировании мнения низов, каковым для него сейчас являлся обком.
Енченко вместо конкретного ответа, вдруг сказал, обращаясь к Роману и Галине:
– А почему вы до сих пор стоите? – Он раздвинул губы в доброжелательной улыбке, но как показалось Роману, улыбка больше предназначалась Галке. В нем даже шевельнулось чувство ревности, но только шевельнулось. – Садитесь. А то неудобно разговаривать сидящему со стоящим. – Роман сел не за столик в беседке, а на лавку поближе к выходу, предоставив Галине сесть за столик. А Енченко задумчиво продолжал деловую беседу. – Мы уже никому и нечего не навязываем, Павел Трифонович. Да и такая должность не слишком интересует ЦК. Но мне поручено узнать причину отказа того товарища от должности.
У Романа все снова сжалось, но уже не в груди, а в животе, от надвинувшейся тревоги. Но Столяренко ответил с обидой:
– Разбирайтесь, если нужно, раз игнорируете нас. – Он умело играл роль оскорбленного человека, что видел Роман.
– Да. Завтра я поручу моему секретарю, – он показал рукой на постоянно молчаливо присутствующего при нем сотрудника. – Пусть поговорит с ним, хотя бы по телефону. – Енченко был настроен миролюбиво.
Столяренко и Енченко еще с полчаса разговаривали друг с другом, при полном молчании остальных, о задачах, которые стоят перед местными партийными организациями, будто нет другого разговора, пока не подошел управляющий этим домом, и молча глазами, спросив разрешения Столяренко, тихо произнес:
– Ужин готов…
И все пошли в дом ужинать. От водки Енченко отказался, но выпил вина. Также лениво беседовали о насущных проблемах, пока Столяренко не сказал:
– Я с вашего разрешения удалюсь. У меня жена заболела. Пока проходит обследование, но вскоре, по всей видимости, ляжет в больницу.
– Знаю. – Ответил Енченко. – Мне об этом сказали перед отъездом сюда. Тяжело нашим женам. – Глубоко вздохнул он и посмотрел на Галину, но ее ни о чем не спросил. – Наша партийная работа, как воинская служба. Времени для семьи оставляет мало. Передавайте жене привет и пусть она быстрее выздоравливает.
– Передам. – Кивнул головой Столяренко. – А вы располагайтесь здесь, как дома. Наши молодые товарищи будут с вами. Если, что потребуется, то говорите Роману Богдановичу. – О Галине он ничего не сказал. – Встретимся завтра на пленуме.
Столяренко пожал руку секретарю ЦК и уехал. Остальные остались еще на некоторое время за столом, пока Енченко не предложил:
– Пойдемте в беседку. А то в комнате жарко.
И Роман с Галиной вышли вслед за ним в парк. Его секретарь попросил разрешения отдохнуть и получив его, удалился. В беседке Енченко демократически спросил их:
– Ну, какие у вас проблемы, молодежь? – Он привык разрешать проблемы, а не просто жить. Ничто не создает столько проблем, как неутолимое желание их разрешить. Партия всю свою историю пыталась разрешить проблемы, которые сама же создавала.
Роман замялся – ему было неудобно говорить о том, о чем недавно говорил Столяренко. Но Енченко повернул голову к Галине. И та, вздохнув, впервые за время ее нахождения с секретарем, стала говорить. И не просто, что удивило Романа, а конкретно.
– Хочу поступить в высшую партийную школу, да с моей должности нельзя.
– Так надо расти по должности. – Просто попытался решить эту проблему Енченко.
Но Галина гнула свою линию.
– Чтобы расти в должности надо закончить партийную школу. Поступают же по рекомендации и с моей должности.
Енченко пожевал толстыми губами и пристально посмотрел на Галину:
– Я постараюсь решить эту проблему. Эту школу я курирую. Думаю, не будет никаких проблем с вашей учебой. – Он зевнул. – Устал я, пойду приму душ и лягу спать. – И он, как бы, между прочим, предложил Галине. – А позже, вы не могли бы посмотреть справку, которую мне дал ваш обком и ответить на мои вопросы. Кое-что надо уточнить для завтрашнего выступления.
– Конечно, смогу. – Сразу же согласилась Галина и с нескрываемой злостью посмотрела на Романа. И тот трусливо отвел глаза.
Все всё понимали без слов.
– Тогда идемте в мой кабинет. А вас… – Он посмотрел на Романа. – Я не буду обременять своими заботами. – Он сделал паузу. – Не переживайте. Мы зато, чтобы должности на местах замещались местными кадрами.
И они с Галиной ушли, а Роман остался сидеть в беседке. Он сидел больше часа, пока не стемнело. В душе было пусто – мыслей никаких. Кажется, он добился своего долгожданного места. А потом пошел в служебную комнату с телефоном прямой связи с обкомом и, не раздеваясь, лег поверх одеяла. В эту ночь он толком не спал, дремал. Не потому, что беспокоил телефон, – он молчал всю ночь, а потому, что представлял, как там Галка. В постели ли они, или старый дурак рассказывает ей о своей жизни? А может его рука покоится на упругой груди Галки, и он ей рассказывает о своей бурной партийной жизни?
«И надо было ей соглашаться! – С неожиданной для себя злостью подумал о Галке Роман. – Отец с тестем и без нее бы решили все вопросы».
Но вскоре злость утихла, и он стал понимать, что для подстраховки необходима была и Галка. Все-таки сегодня в беседке секретарь ЦК говорил о необходимости проверки отказа того товарища от его, Романа, должности. А теперь секретарь никуда не денется – он у него на крючке, не сорвется. Он единственный, не считая, видимо, сопровождающего, знает, как проводит ночь секретарь ЦК. И он даже от этой мысли злорадно засмеялся. Вот было бы хорошо раскрутить его за аморальность, – такие дела они часто разбирают на заседаниях обкома. Но сразу же появилась другая мысль – только попробуй это сделать – он тебе сразу же голову открутит, а без нее не возьмут больше ни на какую должность. Так он прерывал дремоту мстительными проектами и переводил их в мирное русло.
Уже рассвело, когда Роман, кажется, заснул по-настоящему. Но в половине седьмого его разбудил первый и последний здесь телефонный звонок. Он схватил трубку и спросонья, с трудом разобрал, что звонит Кревский. Тот спросил, не проснулся ли секретарь ЦК и через час обещал приехать, чтобы сопровождать Енченко. Вот и весь разговор. Роман решил пройти по дому, выйти в парк, чтобы его услышали Енченко и Галка, и поняли, что пора вставать.
Так он бродил, среди бодрствующей всю ночь охраны из милиционеров целый час. Но из спальни секретаря не доносилось до его ушей утреннего шума, предвещающего начало рабочего дня. Точно в половине восьмого подъехал Кревский на черной «Волге». Он поздоровался за руку с Романом и спросил, все ли было тихо и, получив утвердительный ответ, прошел в дом, не пригласив своего будущего завотделом в дом. Минут через двадцать вышла Галина. Роман, непонятно почему, впился в нее ревнивым пытливым взглядом. Она, опустив глаза, прошла мимо него в беседку, тихо бросив на ходу:
– Тебя зовет Кревский.
Роман, не сказав ей ни слова, прошел в дом. В зале, где вчера все ужинали, личный секретарь секретаря ЦК, брил своего начальника бритвенным станком. У Романа мелькнула неприязнь к гостю: «Даже сам побриться не может. А лезет туда же…» Но куда – не уточнил. А Енченко жаловался Кревскому:
– Раньше, как вы помните, со мной в командировку отправлялся массажист и парикмахер. Надо в любой ситуации выглядеть хорошо. Но с апрельского пленума пришло указание об экономии. Приходится моему личному секретарю выполнять непривычные ему функции.
– Да. – Неопределенно согласился с ним Кревский. – Многое за эти два месяца изменилось…
– Перестройка – великое дело партии. – Привычно по казенному, продолжил его мысль Енченко. – Надо не только ускорить научно-технический прогресс, но и перевоспитать сознание людей. А это сложнее экономики. – Он тяжело вздохнул.
«Тебя, старого кобеля, только могила перевоспитает! – Со злостью подумал Роман о секретаре ЦК. – Тебе уже другое сознание в голову не вставишь. Пользуйся благами народа, пока сидишь высоко». В этот момент он считал народом и себя.
Кревский обернулся к Роману:
– Завтрак будет в столовой обкома. Вы можете, с Давыденко, ехать домой и привести себя в порядок перед пленумом. Вас же сегодня должны утвердить на должность заведующего… – И будущий дипломат сделал дипломатическую паузу, которую заполнил Енченко.
– Сделаю вам комплимент. – Это он сказал Кревскому. – Селекционная работа в обкоме по подготовке кадров стоит на высоком уровне. Я совершенно не буду возражать против назначения вашего человека. – Он говорил о Романе в третьем лице, как о безликой скотине. Впрочем, это было обыкновенное выражение в партии.
– Да. Мы долго присматриваемся к людям, прежде, чем назначить их на должность. – Меланхолически согласился с ним Кревский, и зевнул. А потом, обратившись к Роману, подчеркнул. – К вам со стороны секретаря ЦК претензий нет. Спасибо вам от имени обкома. Возьмите служебную машину и отправляйтесь домой.
Роман кивнул головой и вышел из здания. Галина, склонив голову низко к столу, сидела в беседке. Надо было что-то сказать милой Галке, чтобы ее успокоить. И Роман, стараясь вложить, как можно больше искреннего чувства благодарности в голос, произнес:
– Спасибо тебе, Галка! – Она не шелохнулась в ответ на его слова, и Роман вынужден был продолжить. – Не бойся, Галка. Чтобы не случилось, рассчитывай на мою дружбу и помощь. Я не брошу тебя после случившегося… – И вдруг отшатнулся, увидев гневный взгляд Галины. Она смотрела на него, как на кровного врага, желающая испепелить его своим гневом.
– Не надо мне подачек. – Медленно произнесла она. – Ни твоей дружбы, ни помощи. Милость, как ты убедился, я могу заиметь сама. Но какой же ты подонок! – Она замолчала на мгновение и сделала вывод. – Ты получил должность. Я ночью не забыла напомнить секретарю о тебе. Какие вы все подонки! – Снова повторила она.
Злость бросилась в голову Роману, и он уже с чувством презрения, прошептал, чтобы никто не услышал его слов:
– Ты тоже хороша и что-то получила для будущего! Учеба в партийной школе, я надеюсь, тебе обеспечена?!
– Да! И роль любовницы этого человека. – Уже с болью в голосе ответила Галина. – Надо же иметь что-то реальное от вашего подонства! Но ты больше никогда ко мне не прикоснешься. Ниже тебя я упасть не смогу. Я заработала все честно, хотя бесстыдным образом. Ты же подло. Как в книге или в кино… Продал свою любовницу… – Бессильные слезы выступили у нее на глазах, и она тихо закончила. – А я тебя все-таки любила…
Роман, не отвечая на ее обвинения, скрипнул от злости зубами:
– Нам дали машину, чтобы привести себя в порядок до пленума. Поехали!
– Я сегодня отдыхаю. Но может быть вызов на работу. К секретарю…
…На даче Лена Семерчук развернула «Ворошиловградскую правду». Пробежав глазами первую страницу, она крикнула:
– Мама! Пленум обкома назначил Романа заведующим агитационно-пропагандистским отделом. В газете об этом написано. Наконец–то сбылось его желание.
– Ну и хорошо. Квартиру получите. – Коротко, но конкретно подытожила это известие мать.
Подбежал Владик:
– Мама! Так папа скоро приедет к нам?
Лена грустно и глубоко вздохнула:
– У него сейчас будет еще больше работы. Зови Ксюшу, и идем купаться на Донец.
1987
Старт дан. Идет новый забег в будущую, счастливую жизнь страны и народа. Теперь социалистическое дерби называется – перестройка. Но на скачках часто первым к финишу приходит всадник без головы. И кто у нас всадник без головы – властители или народ? У правителей, как у Змея Горыныча отрастет новая голова, а может, и не одна, и они будут продолжать пожирать свой безголовый народ. А вот народ?.. Он должен стать всадником, естественно, безголовым. Такая роль в истории отведена народам России.
Судорожные рывки в светлое будущее – сначала в социализм, далее в коммунизм, потом почему-то, снова в социализм, но уже в развитой, а дальше совсем непонятно – в какое-то новое общество. Но для нового будущего надо включить второе дыхание, прямо на бегу – ведь наша советская жизнь – сплошной бег. Новое переключение дыхания называется – перестройка. А нужна уже передышка. Но для социализма конечная цель – всё, а движение вечно – это природа. А народ – продукт природы. Пусть бежит… Все просто – до примитивизма! Поэтому народ надо постоянно приводить в движение. Но настоящие спортсмены и их тренеры хорошо знают – смена ритма обязательно закончится сходом с дистанции. Но «тренеры» спортивного общества под названием «СССР» знают – финиш перестройки закончится народным крахом, но не их личным. Но социалистический народ не может не бежать. Куда бы не бежать, но бежать и как можно дольше и дальше. Финиш не должен обозначаться, тем более зримо виден народу. Так народу интереснее. Не видит око предела, – можно съесть и зеленый виноград. Чем глубже дышит народ, тем он меньше думает. Глубокодышающие – меньшедумающие. Вперед туда, куда дальше послать невозможно! Задыхайся от радости за невидимое будущее, грызи пыль идей, и беги, беги, беги!.. На смену одному индивидууму из народа, сошедшему с дистанции, всегда найдется другой! Способный бежать. Ура! Больше от него ничего не требуется. Но мы еще и ускоряемся! Значит инфаркт с инсультом близок. «Талантливые» тренеры умеют выжать все самое лучшее из спортсмена – потом его кинуть. А на «тренеров страны» нашему народу всегда везло. Умеют они выжать из своих поданных даже последние соки. Знают, что на месте высохшего ствола, прорастет веточка. И веточку высушим… И легонько помахивая вымоченной в алкоголе идей розгой, ласково гонят народ дальше. Дальше! Дальше? А он, задыхающийся на трассе, не может даже спросить пересохшим ртом: «Куда?..» Да и не у кого спрашивать – боги далеко, а розговая вера рядом. На какое будущее можно рассчитывать, если кроме социализма мы ничего строить не умеем.
Нашелся главный тренер, сам себя называет отцом перестройки – партийный академик. Звучит! Лысый, значит, обманщик. Народная примета не обманывает. Позже партакадемик станет утверждать, что именно он проложил трассу забега, где финишем станет разрушение великой страны. Кто будет первым на финише подонков? Не он. Он должен остаться незамеченным для народа. Народная примета не обманывает – будет другой обманщик, но тоже подлец. А подлец – это ползучий гад с высокой проходимостью. Но партакадемик – не вождь. Вождь – другой. Тоже лысый, но с отметиной. В народе говорят, – мечен дьяволом. А дьявол никогда не созидает, – он разрушает. Только такую роль отвела меченым народная мифология – разрушительную. Но советский народ забыл свою мифологию. Верил и верит съездовским мифам. А вожди рассчитывают вести за собой народ, не поднимая его с колен.
С чего начать? Что делать? Кажется, ни один русский мыслитель не разрешил этого простого вопроса. Наш главный мыслитель мыслит сложно. А народ еще сложнее. Просто мыслить они не могут. У них много мыслей и они связаны между собой крепкими узелками-узлищами. Главная – чтобы Родина была сильнее и крепче, а народ – богаче! Эта глобальная мысль тянет большущую проблему – как бы урвать у этой Родины немного себе. Поэтому даже простая проблема, никогда не кажется народу простой, проще она реализуется у главных мыслителей. Сложное – в простом. Эту истину никак не может познать русский человек. Ему предназначено природой искать только сложное. Его душе тоскливо без проблем. Он мается, мечется в поисках истины, а сам в себе найти ее не может. А истина лишь разновидность лжи, устраивающая народ в определенный момент. Народу надо, чтобы истину подбросили со стороны, желательно сверху – чужая истина, не требует личной ответственности. Убедительнее других удается изрекать истину тем, кто ее не постиг. И хорошо, что все истины запускались в голову сверху – претворить их в жизнь – сладчайший долг жизни. И многие умирали с непоколебимой истиной удовлетворения от прожитого. Честь и хвала вам герои за идею! Вы остались честными в памяти потомков. Вы умерли счастливыми и красивыми. Но вашей истиной было – простое в сложном. Вы просто жили, выполняя волю сверху. Докапываясь до истины, необходимо учитывать риск вырыть себе могилу. Если мысли не укладываются в голове, значит либо мысль грандиозная, либо голова маловата. Народ, не давай захватить себя мысли, если не уверен, что она умная. Но увы… Народ доверчив, как ребенок, ждущий обещанную конфетку. А сейчас наступили другие времена – времена героев со знаком минус. Поэтому, народ, жди для себя новых потрясений.
Надежда на светлое будущее умирает последней – физиологически, вместе с индивидуумом, если таковой существовал. Дьявол играет на вечно светлом будущем. По мере его приближения, будущее разочаровывает все больше. И чем завлекательнее светлое будущее, тем более отвратительным прошлым оно вскоре станет. Перестройка! После нее будем жить хорошо, а может еще лучше! Ускорение, – чтобы поскорее наступило это лучшее. А умный человек знает, что любая попытка ускорить общественный процесс развития ведет в пропасть, точнее в – преисподнюю дьявола. Но об этих планах народ не должен догадываться. Если не строевым шагом, то нестройной толпой доберемся до сути перестройки. Все-таки народ работает на благо вождей и нельзя от него требовать строевой выучки. Пусть идет вперед толпой. Толпа никогда не понимала и не видела надвигающейся угрозы. Она идет за вождями. Те заслуги, за которые народ превозносит своих вождей, часто являются преступлениями.
Пока народу не надо говорить об угрозе. Но что же еще предложить народу, чтобы он почувствовал заботу о себе сверху? Ясно и дураку! Предложить эту заботу народу. Простое – всегда рядом! Мы заботимся о твоем будущем, народ, потому что оно, слишком далеко. Так уже заботились раньше. Главное – забота о людях, а кто в люди не выбился, пусть пеняет на себя. Но надо для народа придумать что-то новое и конкретное. Есть! Придумали! Мы заботимся о народном здоровье! Конкретно и весомо. Какой народ откажется от такой заботы? Правители понимают – в здоровом теле остается мало места для души.
Народ! Слушай?! Твое здоровье подтачивает пьянство. Понял? Пьянство делает человека хуже, но трезвость не делает его лучше. Народ не виноват, что наполовину наш бюджет состоит из алкогольных градусов. Это тебя, народ, спаивал советский строй. Властители заставляли за счет тебя формировать позорный для народа бюджет. Теперь он станет без градусов! Чистым от налогов на нечистую продукцию.
Запретить алкоголь! Ударим по пьянству и разгильдяйству плетью законов.
Дьявол знает, что делать!
Хочешь что-то разрушить, – введи запрет. Запретный плод очень уж сладок. Понятно и ежу! Поэтому еж выходит на ночные трассы, по которым ему нельзя ходить – так сладко погибнуть под колесами автомобиля. В жизни всегда есть место подвигу, но место могилы героя часто остается безымянной. Место подвигам находится там, где не хватает благополучной жизни. Народ – совершай новый массовый подвиг! Уподобляйся ежу!
Запрет – великая разрушающая сила! Сокращается производство спиртного, закрываются заводы, вырубаются виноградники – разрушение налицо. Но все во благо народа – для сохранения здоровья, укрепления семьи, ликвидации преступлений. Радуйся, народ! Вот конкретная забота о тебе. И бюджет достоин тебя… Запретный плод часто бывает червивым, но, тем не менее, вкусным. И как сладостно душе нарушать запрет.
А бюджетный пирог становится все тоньше и тоньше…
Мало запретов. Будем бороться за качество. Теперь, народ, будешь потреблять только все качественное. И водку, в том числе. Госприемка старается вовсю, – все сто процентов выпускаемой продукции в стране надо браковать. Здесь дьявол понял, что переборщил. Совсем заводы и фабрики нельзя закрыть – рухнет вся система заботы о народе. Пусть пока что-то работает.
А бюджет уже не пирог, а блин… С дырками. Всем блина не хватает. Народу остаются дырки! Дырки с терпким запахом социалистического прошлого и душистым ароматом несбыточного будущего. Так не пойдет. Надо что-то новое придумать.
Ура, додумались! Нужно внести в народ новое сознание или «м'ышление», с особым типом дьявольского ударения. В м'ышлении, как и в сексе, важна не глубина, а интенсивность движения. И вот, процесс пошел, на'чалась перестройка.
