Тайгета. Последние из заводчан

Малыгин промолчал.

И мигом смотался, растворился в густой и тесной московской толпе.

Книги она отчасти взяла с собой в самолет, отчасти же припрятала на антресолях. Велела сказать Малыгину, что изъяла всё до единого листика. Когда будут переезжать, остаётся риск, что он захватит.

А Верка, еще тот курёнок, сдуру защищает:

– Уймите ваш язык, тетя Аля. Злющий, что крапива. Если Малыгин позовёт, я опять за ним брошусь.

– И снова сбежишь.

– Так т`о – потом. Уезжала бы ты скорее, сами бы разбирались, а ты только бередишь.

Жизнь как маятник: то «приезжай, без тебя пропадаем», а то «убирайся скорее, ибо мешаешь нашим разборкам».

В самолёте её зажали с двух сторон. Слева нестарая большегабаритная женщина уложила ручищу на весь подлокотник. Справа грузноватый, крепко сбитый молодчик занял другой. Худенькие локотки Альбинины остались на коленках.

Сосед попался подвижный – все время рылся в портфеле, откуда доставал и разворачивал папки с бумагами, с газетами, сложенными над заголовками нужных статей, пробовал читать, чиркал карандашиком, мычал, тихонько что-то бурчал себе под нос. Всё суетливо, и, по всей видимости, не слишком толково.

Вышла из кабины стюардесса. Привычно оповестила:

– Сейчас товарищам пассажирам будет предложен небольшой ужин.

И потащила тележку с едой. Только из Москвы, а вид усталый, веки в синьке. Тоже, поди, с хлыщарой мучается. Когда мы залётываемся, мужчины нас покидают, уходят – кто к сопернице, кто к бутылке, а кое-какие и без пересадки прямиком на тот свет. Впрочем, самолёт рейсовый, прилетел, заправился, команда передохнула в портовой гостинице, и работает на обратное направление.

Сосед-хлопотуша заёрзал, превкушая жратву, гурман, должно быть, забороздил округлым локтем перед Альбиной. Умудрился на ее столике опрокинуть чашку с фруктовой водой, зажульканным платком вознамерился убрать лужицу.

– Оставьте, я сама! – рыкнула она.

Посмотрела по-своему – чуточку снизу, чуточку сбоку, но все равно, с оттенком брезгливости, с надеждой, что сосед поужмётся (та, что слева, как-то смогла высвободить подлокотник, этому – молодчику – одного места в самолете мало, нужно два).

Сосредоточилась, дабы повлиять на него, в сторону успокоения. Пустой номер. Реципиент попался никудышный, плохо поддающийся внушенью, такие вещи надо уметь чувствовать с одного раза, априорно, ещё до опыта.

Она умела.

Мнимая надменность Вепревой иногда отпугивает.

На заводе кое-кто её остерегается. Зовут за глаза Сувенировной. Как-то на совещании у Мережникова говорили о выходе изделия на экспорт. Директор воодушевлял, но она чувствовала: по срокам в голосе у него уверенности не было, что успеем.

Начальник десятого цеха Карташов (по положению и авторитету один из основных деятелей на предприятии) сказал:

– Надо как следует диспетчерить по комплектующим.

Один остроумец, склонный к подхалимажу, возгласил, обращаясь к директору:

– Успеем, Андрей Николаевич! К гадалке не ходи!

И тут, не сговариваясь, все враз обернулись в её сторону.

После разговора директор попросил Вепреву остаться.

– Альбина Севериновна, о вас по ЧРЗ идут слухи, – вы, правда, гадаете по руке и на картах?

– Не в служебное время, для забавы и развлечения. Могу и то, и другое.

– А можете просчитать, сколько еще времени понадобится заводу для освоения экспортного изделия, и добьемся ли мы успеха?

– Что вам это даст? Вы же не верите ни во что?

– А вы верите – на полном серьёзе?

– Я верю. Но для того, чтобы ответить на ваш вопрос астрологически, надо знать точку отсчета. Когда началось движение в Тайгете ноль-ноль пятой. День, и желательно час. От документов, от первой операции – от чего плясать?

– Свяжитесь с Барановским. Наш летописец. И посчитайте, сколько заводу жизни осталось?

(Потом она вспоминала, то ли особенная административная прозорливость присуща была директору, то ли предчувствия его томили, ну, кто в те отдалёееые советские времена сомневался в долговечности своего труда? Во всяком случае, от Мережникова, прущего, как танк на преграду, такого она не ждала, а вот сказал же)…

– На вечность не рассчитываете?

– Нет. Не рассчитываю..

– А почему?

– Люди смертны. И дела их…

Она не нашлась, что ответить. И хорошо сделала.

Включил магнитолу. У него там стояла всё та же известная запись: – Вечный покой для седых пирамид…

– Посидите с Сергеем Савватеевичем, Возьмите девушку из газеты, определите к Регине Марковне, у неё там, кажется, свободная ставка. Эта журналистка готовит книгу к юбилею завода. Попутно вам поможет в расчётах. Подключите её. Идёт?

– Идёт, Андрей Николаевич. Только ставку уже занимает Полувеев. Для своего протеже.

– Кто это?

– Его племянник.

– Тогда действуйте без сотрудников. Или с кем находите нужным. Как будете готовы, приходите.

Альбина сделала, как просили. Но у него для серьёзного разговора как-то времени не находилось, ибо Мережников загружался до предела, гадание же, как ни крути, баловство, встречу отодвигал, Альбина, естественно, лезть на глаза стеснялась. А потом затёрлось, забылось, заводом перекрутилось, как фарш в мясорубке, сошло в долгий ящик, да там и осталось.

… Сосед – нахалюга. Слева женщина, хотя и толстая, занимает только то пространство, что принадлежит по законному билету, нашла такое положение руки, которое не претендует на весь подлокотник, согласно билету. Этот не замечает, что стеснил рядом сидящую. Возможно, просто элементарный растяпа.

Пиджак расстёгнут, пуговица болтается, вот-вот отпадёт.

Она отвернулась, и, чтобы не прикасаться к его не новому, в гармошку, рукаву, выдвинула локоть.

Досуха вытерла столик салфеткой. Своей не хватило, без спроса взяла у него и также использовала.

Сосед заворочался, стал разоблачаться, уложил на полку полупальто на клетчатой подкладке, с капюшоном. Похоже, что дорогое, не нашего производства – чешское или гэдээровское.*

*ГДР – Германская Демократическая Республика.

Налопался, полез через неё – в туалет. Вернулся, дыша табачищем. Неприятно. Она дала себе слово прекратить курение – после сцены с Малыгиным. А в полете, благо, формальное – ноу смокинг. Курильщики сие предписание обходят, но, оставаясь законопослушным пассажиром, будешь соблюдать.

Он сбил её с толку. Ругалась про себя, как бывало детскими словами: жиртрест, мясокомбинат.

– Взорвёте самолет, курильщик! «Звёздочку» с`адите, поди, гв`оздики?

– «Пел мел», импорт. Могу угостить.

– Зачем? Своими обойдусь. Вообще-то я бросила.

Удивительное дело: ногти у него коротко стрижены, без каймы, и руки, в противовес одежде, чистые, ухоженные. Не работяга от станка, тоже и не инженеришка, это же очевидно.

– Вы не москвичка.

– Вы тоже не в столице живёте.

Отвернулась, не желая втягиваться в трёп.

– Положим, я-то перебираюсь. Приглашают внедрять изобретение. В провинции нет людей с размахом и пониманием технического прогресса.

– Ого, заявочки.

– Констатация факта.

– А в столице что, есть такие, кто с понятием?

– Если б не совался, так же бы думал уничижительно о себе, как вы … А то весь избит. Кричат об НТР*, а как её пощупать? Предел мечтаний –

* НТР – научно-техническая революция.

канализация на директорской даче, за казённый счёт. У меня тридцать два авторских свидетельства, на мои изобретения приобретаются заграничные лицензии. А что я с того имею? Думаете, лабораторию? Опытное производство? Шиш с маслом!… Пыль на полках…

– Если…

– И я разве один такой неудачник? Вы куда летите?

– В экзотическую страну.

– В т`айги?

– В джонглы.

– Блаватская, в прежней транскрипции. Увлекаетесь эзотеризмом? – Он поскучнел. – Карма и брама, Агни и Шива. Рерихи с Гималаями. Штуки известные. Суеверие нынешних технократов. Когда голова перестаёт продуцировать собственные идеи, люди охотно влезают во всякие Шамбалы…

– Как – суеверие? Ошибаетесь.

– Вы инженер и живёте без мужа.

– А вы начитаны и любите дерзить женщинам. Потому и размениваете жильё до седых волос. Уходя от жён, оставляете им квартиры. Потому что рассчитываете на получение нового жилья.

– Откуда знаете про размен? Мы были знакомы? Может быть, в прежней жизни?

– Не язвите. Нет. Но на проницательность монополия не выдаётся.

– И вы себе не хозяйка. У вас, инженеришек, это сплошь и рядом.

– С чего-то взяли, будто я инженер.

– Женщины сейчас занимают места, согласно отобранным у мужчин билетам – в педагогике и медицине, отчасти в юриспруденции. Те, кто едет по своим билетам, оседают в технике.

– Своеобразный, но комплимент.

Она наконец разглядела его лицо. Ни намека на второй подбородок, глаза зеленоватожёлтые, углубленные, тамошние. Губы жёсткие, подрубленные, рот маленький, над выпирающей челюстью. Уши прижатые, с крепкими, твёрдыми мочками. Истинный волкодав. Такой раз даванёт и не отпустит, пока не повалит противника… Боец…

Все бы жиртресты такими были…

Но нечего заглядываться, лицо как лицо, мужик вполне себе мужик, сбегает с завода, поманили высоким окладом, посулились дать лабораторию, все может быть, вон у Варламова ведь выгорело. Самолёт прямой, значит, пока что трудится где-то у нас. Вот скоротал время с первым попавшимся (попалась я), так заведено в сотнях лабораторий по всей стране.

Да и ладно, да и Бог с ним.

Или сделает пересадку у нас в аэропорту и полетит дальше? Теряться в догадках я не привыкла. Установила, что летит к нам, и достаточно. В конце концов, ну, мне-то какая разница?

Особо притворяться усталой не нужно, ночь на дворе. Листаются часовые пояса, и тёмное время остаётся за бортом. В Москве при моём отлёте было девять вечера, у нас час ночи, летим четыре часа, значит, и будем у себя, когда рассветёт. Надо вздремнуть.

…смежила веки, также и сосед, оставив наконец в покое свой портфель, отвалился на спинку кресла, успокоился и затих. Выговорились.

Прибытие рейса объявлено ранним утром, приём багажа, автобус круглосуточный, такси не оплатится бухгалтерией, и шут с ним, шикану, как умею. Головчиинов никогда не начинает рабочий день позднее семи часов утра. Поэтому нет никакого смысла заезжать домой, с аэродрома – прямо на работу.

В столице я ведь не только занималась семейными вопросами и, в качестве развлечения, консультировала девчонок из ИРПА, но решила и деловую, командировочную часть визита. Лёгкое возбуждение предстоящим производственным разговором, как предвкушение, нарастало. С удовольствием воображала близкую уже, прикидочную говорильню в СКБ*.

*СКБ – специальное конструкторское бюро.

Атланты (условные), расхаживающие среди нас, не подозревая, кто они есть для населения земли (завораживающая байка для девочек-перестарков), временно растаяли в пространстве и времени.

В экзотической местности, где главный фактор именуется ЧРЗ.

Мы вам, дорогие товарищи из ИРПА, врежем, как подобает. Скажем, что думаем о вас и ваших советах. Собственно, крамола, но – зачем вы вообще существуете? Раздуть расходы, и набить себе две цены за рекомендации, – здесь вы мастаки, а дошурупить до новых конструктивных элементов – надо ж поломать голову. Отвыкли-с!

Разочарование побуждало интенсивно продумывать некоторые тонкости по Тайгете, уже не два ноля пятой, а следующей.

Начисто забыв про амбициозного соседа, она широко распахнула косметичку, где в отдельных секциях распределены тушь, пинцетик, зеркальце, медицинская иголка с канюлей, чтоб не выскальзывала при пользовании.

Стала работать над бровями и ресничками.

Дома не до того, как известно из опыта прежних перелётов.

Головчинов сразу, нетерпеливо, с места в карьер гонит на развитие появившихся у него мыслей. А их – пр`опасть сколько всегда набегает и накапливается.

Человек, что примостился рядом, после того, как ужался, занял вполне допустимые пределы, не докучает соседством. Зачем-то пытается разузнать мои занятия и адрес. Видно, ещё представляю интерес, не всё потеряно, одно из трёх, – или в принципе не прочь продолжать дорожные знакомства, или я зачем-то сгодилась бы по делам, или наконец ещё из себя что-то представляю, или, уже сверх нормы, – я о себе, Бог знает, что воображаю.

А он молчал, мирно посапывал.

Вдруг встрепенулся, глянул на часы, полез в свой необъятный портфель. Порывшись, подал мне буклет с описанием академического института. Профиль наш: электроника, радиометрия. Он, положительно, меня знает!

– Берите. Насовсем.

– Вы – из рекламбюро?

– Вроде того. Насовсем берите.

– Я из узурпаторского класса, по-вашему?

– Учитель? Нет. Продавец в книжном магазине? Тоже нет.

– Для вас моя профессия представляет интерес. Почему?

– Видел вас где-то состоящей при технике. Где – забыл. На выставке? На совещании, на конференции? Где?

– А, если я окажусь патологоанатомом и скажу, что вам ещё рано ко мне в гости? Сочтёте за комплимент вашему здоровью?

– Нет, сочту за блёстки черного юмора. Которые не разучился ценить.

Полистала альбомчик. Типичная академическая халтура. Наша Регина выпускает подобную дребедень куда искусней. Каждый хочет реализовать свой товар наилучшим образом, на то реклама. При выборе наименования для изделий я настаивала на светилах, из которых составлены созвездия.

Были другие варианты…

Уран – вообще говоря, у эллинов – небо. С неба летят молнии. Огонь неба – наш огонь, оттого и Уран для нас – покровитель электричества.

А, значит, радио – здесь же, под его, урановой, дланью.

И слово уран – сузилось и собрало в себе и мощь, и силы небесные. Для этого астроному Гершелю понадобилось собственноручно изготовить рефлектор лучших, чем прежние, оптических свойств. Не так давно, между прочим, по меркам истории: в 1781 году. Потом начались точные математические расчеты движения Урана, и Урбен Леверье предположил и подтвердил, что следующей, дотоле неизвестной планетой является Нептун.

Уран, Урбен…

Нет, я своим, заводским сказала, ребята, название аппаратуры должно не раздражать потребителя. Звёзды не раздражают, а планеты Солнечной системы, так же имена собственные, понятия опосредованные, любая топонимика – настолько всё близкое, с детства внедрённое, что потребитель поморщится, и отойдёт в сторону. К нашему конкуренту.

Да, да, и не будем привязывать к родному городу, подражая тем же прибалтам. Живут в Риге, и за названиями далеко не ходят: магнитола «Рига», приёмник «Ригонда». А наше «Чеминда» вряд ли чьё-то нейтральное ухо выдержит.

Чистов, друг, каких мало, спросил:

– Откуда такая эрудиция?

– А я – филолог по призванию, правда до диплома недоучилась, ушла к вам, инженерам, но игра словесная – в жизни не последняя радость… А с вами, мои дорогие, – я есть технарь с технарями.

– А в споре богов и титанов на чьей стороне?

– Боги безжалостны и капризны, титаны могучи и дерзки.

– Правда – у титанов?

– Ты, Влад, со мной не согласен?

– Я, Алис, видимо, недостаточно подкован, чтобы вести столь сложную дискуссию…

Выбрали компромиссное решение. Плеяда показалась слишком привязанной к газетному штампу: плеяда орденоносцев, к примеру… тем более, – государственных деятелей… пушкинская плеяда поэтов… В зубах навязло. А вот одна из Плеяд Тайгета пришлась ко двору, потому что мы живём среди тайги, хотя и почти уничтоженной, сведённой на нет… Задумаются: почему не тайга, какое-то потаённое значение просматривается. Жена мужу скажет:

–Давай, возьмём.

И купят.

Смыкалось – конструкторское и рекламное. Карташов отметил: теперь у нас завод звёздный. От Альбины до Регины. И не возражал, чтобы его Светлана поступила в отдел рекламы.

Плеяды – дочери Атланта и прекрасной океаниды, нимфы Плейоны, сёстры, богом из богов Кронидом (Время!) превращенные в семизвездие. Ранее всемогущие боги в наказание за борьбу с ними превратили побеждённого титана Атланта в каменное изваяние и заставили поднятыми руками держать небосвод. А весёлые девушки так любили отца, что, загоревав, после мучительных треволнений, лишили себя жизни, и тогда боги, снисходя к такому самопожертвованию, взяли их на небо, поближе к родителю. И с тех пор звёздочки Плеяды неустанно зовут нас к себе.

Так я объясняла древнюю легенду моим современникам.

Трогательно же, плакать хочется…

Атланта я бы навязала им тоже, но это первый шейный позвонок, двусмысленность имени, чересчур очевидная для радиоаппаратуры.

Потребитель хочет романтики, с легким ностальгическим оттенком.

Сосед – такой увалень – полноватый, похож на штангиста, оставившего спорт. Прагматик отпетый, электронщик, нужны ему мои атланты, как рыбе зонтик.

Втягивающие, тёмные, с желтоватым отливом глаза, крепкие, гармоничные ушные раковины, интересно бы глянуть на линии его ладони, наверное, не соврут.

Я вырвала из записной книжки листок в клеточку, записала мои ф.и.о, рабочий телефон, подвинула к нему по столику. Сосед, в свою очередь, из бумажника извлёк визитку.

Я глянула со всем вниманием, вскинула голову. Он кивнул: да, я, ich bin*,

* Я есть, это я (нем.)

мол, можете не сомневаться.

На карточке было написано:

Харитид

Артур Ксенофонтович

член-корр. АН СССР,

зам. директора Института, д.т.н.

( и телефоны, домашний и два служебных)

Во как, не фунт изюма.

– Вам надо подождать меня в порту, пока выдадут багаж, – непререкаемым тоном. – За мной приедет мой шофёр, и я доставлю вас по назначению.

– Спасибо, я привыкла добираться сама. Прощайте.

– Да, да, всего лучшего, – рассеянно проговорил он. – Ну, как хотите…

И отвернулся, словно и не было соседства, разговора и обмена установочными данными.

Равнодушие незнакомого к незнакомому. Да.

Если предназначено, то возможность новой встречи появится. Сама собой, без наших усилий.

В проходе между креслами образовалась толпа. Все устремились к выходу, но двигались без особой спешки, спокойно. Соседка слева поднялась, и я поспешила встать в очередь, имея между собой и им, замешкавшимся, нескольких очередников – чтобы не выходить с ним вместе. А попасть на первую платформу.

Крахмальные стюардессы регулировали движение.

И я бросилась – бегом, бегом из аэропорта!

Решила: багаж (чемодан с книгами, тяжёлый, но я спортсменка, тяжестей не боюсь) заберу раньше его, чтоб Харитид не окликнул меня у транспортёра, с этой целью вскочу на первую платформу, везущую от самолета к дверям здания аэропорта. Он, увалень, помешкает и поедет от самолета на второй повозке. Раз отказалась от места в его автомобиле, то разорюсь таки на такси.

По-моему и вышло.

Мы дома.

Приехали.

Приплыли.

Адье, Харитид Артур Ксенофонтович, член-корр. Академии наук СССР.

До новых встреч.

Глава третья. Личная жизнь заводского мастера

Ахтубины расходятся

Решением руководства завода для освоения новейшего электрофона высшего класса Тайгета-005 определялся срок в три месяца. Выделено изолированное, просторное помещение, максимально скоро сооружена соответствующая оснастка. Руководить выполнением задания поставлен авторитетный, квалифицированный мастер Фёдор Ахтубин.

Учитывая экспериментальный характер производства, задание по первым изделиям в план цеха включалось условно. Однако уже на втором месяце, когда Ахтубину удалось заполнить реальными лицами все строчки в штатном расписании, участок получил чёткие, в меру напряжённые нормативы по штукам и качеству продукции.

Мастер Ахтубин, исходя из заводского опыта и положения с кадрами и поставками, спланировал и рассчитал предстоящий труд. И начали работу, но тут вмешалось непредвиденное обстоятельство. К заданию добавили сорок незапланированных штук, с требованием особого прилежания при их изготовлении и с предупреждением о том, что штуки предназначены не для реализации через торговлю, а пойдут по спецназначению.

Объем задания невелик, но спецназначение настораживало, и не склонного к левачеству Ахтубина просто выбивало из колеи.

– Возьми себя в руки, – жёстко посоветовал начальник цеха Карташов, – и делай. Переигрывать все равно никто не позволит.

Выполнение плана с неба не падает. Ахтубину требовалось находиться на участке практически безотлучно в течение обеих смен.

Для улаживания личных дел в этих условиях, как на военной службе, оставались только воскресенья, и то, в том случае, если опять же не заняты заводом. Ахтубин, отслужив действительную на флоте, поступил в мореходку, но, к сожалению, после первой практики был отчислен по нездоровью (дал подписку о неразглашении причины). Ему и воскресенья не сулили перерыва – в плаваньи какие воскресенья?

Он носил тельняшку, и на заводе имел прозвище Мичман, что Ахтубину нравилось.

Жена Ахтубина недолго мирилась с фактическим по целым неделям отсутствием супруга.

– Ты для меня не больше, чем сосед. Так и будем жить, как соседи живут.

Он поначалу не соглашался, старался следовать ее капризам, но времени не оставалось, а, приходя домой, валился почти замертво, спать тоже нужно…

– У меня нет мужа, – говорила Галина, и это было серьёзно. Она вела какую-то свою жизнь, неинтересную ему, туда он предпочитал вмешиваться пореже. Себе дороже: с замечаниями можно нарваться на истерику или такую каверзу, что закаешься – он и закаялся после нескольких острых столкновений. Её связи в торговле от начала до конца его не занимали, раз он ей муж не муж, ну, так, невестке в отместку, – и жена пусть уходит.

Ахтубин уверился, что она начала первой, и потому, распоряжаясь собой, не испытывал томлений совести.

Свободный брак…

Он видел, что многие на заводе ведут такую же странную жизнь, и ничего, не тяготятся, по крайней мере, внешне.

Свободный брак терпели ради Женечки. Опять же и другие подобные пары держались в тандеме из-за детей.

В последнее время однако у Галины что-то стало меняться. Реже выпивает, хахали с подружками у них дома почти не появляются. Плачет украдкой… Он как-то попробовал расспрашивать, проявил участие, близкий все-таки человек. Но против него же и обернулось: посмеялась зло, изощрённо. По некоторым репликам, сказанным на кухне, когда сидели там за экзотическим кофе, которое нынче только у торгашей и водится, он догадался: растрата.

– Может быть, я могу помочь. Займу у кого-нибудь. Большая сумма-то?

– Зачем тебе? Сиди уж… Твои копеечные деньги не покроют и сотой доли… Ты и так не со мной. Ты бы лучше ковры вытряс во дворе. Месяц не чищены…

И долго, громко, ожесточённо кричала. Насчёт невытрясенных ковров, непочиненного крана в ванной… даже перегоревшую лампочку на кухне в люстру вкрутить не в состоянии уже вторую неделю.

–Ты кто есть в этом доме? Да ты не кто, а что, неодушевленный предмет, как вот этот стул на кухне!.. Я тыщу раз покаялась, что отдала такому ничтожеству лучшие годы!…

Ну, что скажешь, крыть нечем: и то, и другое, и третье – правда, и дом – запущен.

Ушла к телефону. Минут через пятнадцать забрать её приехали на машине. Оделась в лучшее, в коридоре у зеркала подмазала губы и брови, припудрилась. Второпях, стуча каблуками на весь подъезд, сбежала по лестнице, словно минутой раньше ничего и не происходило.

Около машины стоял мордоворот, бугай с бычьей шеей, Ахтубин знал его: замначальника Торга. Фёдор смотрел на него в окно, тот показал на выбегающую из подъезда Галину, потом тем же указательным пальцем ткнул себе в грудь и большой палец поднял кверху.