Кто подставил Красную Армию

В вышедшей в 1934 г. статье «Характер пограничных операций» видный военачальник РККА М.Н. Тухачевский писал: «Утешать себя тем, что наши возможные противники медленно перестраиваются по-новому, не следует. Противник может перестроиться внезапно и неожиданно. Лучше самим предупредить врагов. Лучше поменьше делать ошибок, чем на ошибках учиться» (54.Тухачевский, т.2, с.221).

Тухачевский оказался совершенно прав. Именно такой качественный скачок вскоре совершила германская армия.

Итак, никаких иллюзий на «прочный» Версальский мир в Советском Союзе не существовало. Зато была твердая уверенность, что СССР не сможет остаться в стороне, хотя то был период, когда надо было спокойно заниматься индустриализацией и культурным строительством. Советское руководство могло с полным основанием подобно Столыпину воскликнуть: «Дайте нам 20 лет спокойного развития…». Да, с учетом размаха индустриализации, сложности предстоящих задач Советскому Союзу влазить в войну было совершенно нецелесообразно и уж тем более строить планы «завоевания Европы». Можно в чем угодно обвинять тогдашних большевиков (в жестокости, в идеализме – коммунизм хотели построить!), но только не в политической и военной дурости. У них была другая логика поведения. Это логика международных процессов, которая указывала на приближение бури. Оставалось понять, какой будет новая Большая война и как к ней готовиться? Тут сложностей хватало.

Во-первых, долго не удавалось определить состав участников будущей коалиции, с которой столкнется Советский Союз. Несомненно – после захвата Маньчжурии – это будет Япония. Поэтому на Дальнем Востоке был сформирован – в мирное время! – Дальневосточный фронт. На Западе в качестве потенциальных противников рассматривались Польша, Прибалтийские государства, Румыния и их союзники – Англия и Франция. С приходом к власти Гитлера стали рассматривать комбинацию «Германия-Польша».

Тогдашнюю международную ситуацию для наглядности можно сравнить с современной. Ныне хватает политологов и экономистов, в том числе с громкими именами, которые заявляют, что капитализму не выбраться из системного кризиса без масштабной войны (как это произошло со Второй мировой войной). Но кто ее начнет и с кем, и кто присоединится позже – вопрос открытый. А ведь на дворе ядерная эра, что, безусловно, служит сдерживающим фактором. А тогда главным препятствием была нехватка боевой техники у потенциальных агрессоров. И что этот пробел они постараются ликвидировать как можно скорей, сомнений не вызывало.

1939 год все расставил по своим местам. Стало окончательно ясно, кто, разделившись на блоки, с кем будет воевать до победного конца. Правда, в стороне оставался Советский Союз но и с ним было ясно – соглашение с Германией – дело временное…

Кстати, в такой неясности не было ничего принципиально нового. Достаточно посмотреть историю войн былых времен, например, эпохи феодализма. Какие только комбинации ни возникали: сначала одни воевали с другими, а через несколько лет прежний союзник бился с прежним другом (в 1740 г. Франция воевала в союзе с Пруссией против Австрии, а в 1756 г. против Пруссии в союзе с Австрией). Все участники боролись за свои интересы, и если их достижение делало выгодным переход в противоположный лагерь, то он совершался с чистой совестью. 1930-е годы не стали исключением. Договора «о дружбе и не нападении» кто только с кем ни заключал. Германия, например, подписала их с Польшей и Норвегией, что не помешало затем напасть на них. Франция имела союзный договор с Чехословакией, что не помешало предать ее, как только французская правящая элита посчитала, что так выгоднее. Версальский договор гарантировал независимость Австрии, что не стало препятствием к поглощению ее Германией. И так далее. В этой ситуации быть уверенным наверняка в чьей-то «незыблемой» позиции не представлялось возможным. Ясным оставалось лишь одно: запутанные противоречия в политике, экономике, финансах, территориальных спорах будут разрешены тем же путем, каким распутывается «гордиев узел» – через меч.

В этой связи стоит коснуться вопроса о договоре 1939 года между Германией и СССР. Ведь он, как и Мюнхенское соглашение о разделе Чехословакии, является одним из моментов, предшествующих началу Второй мировой войны.

У критиков договора получается – не заключи Сталин соглашение, то Гитлеру пришлось бы пусть с огорчением, но перевести рейх на мирные рельсы. Понятно, что такой вывод – форменная чепуха. Куда интереснее вопрос о том, почему Гитлер, нацелившись на следующую жертву – Польшу, взялся обхаживать Москву? Потому что понимал: Кремлю не понравится, если германские войска окажутся в 200-300 километрах от Минска и Киева, а его бомбардировщики будут способны достичь Москвы. Это наверняка сделает Советский Союз союзником Англии и Франции. Поэтому в качестве промежуточного шага Гитлер предложил Москве следующий вариант: вы берете свое, а нам оставляете Европу.

Что значит «свое»? Критики договора пишут про «раздел Польши», «захват Бессарабии», «аннексию Прибалтики». Им не понятно, почему Сталин не поступил, как англо-французские политики в Мюнхене, а стал бороться, – не отдавать, как это было в 1991 году в Беловежской Пуще, а брать. Критики делают вид, будто не знают о том, что восточные «польские земли» до сих пор входят в состав Украины, Белоруссии и Литвы, и никто ни там, ни, что показательно, в Польше не считает их «законными польскими территориями». Это и понятно. Достаточно посмотреть карту восточной Европы X века, чтобы убедиться, что с момента образования двух государств – Руси и Польши – границы между ними пролегали примерно там, где сейчас и где пролегли после 17 сентября 1939 года.

По договору СССР получал то, что Польше не принадлежало, ибо захваченные в 1920 году области, являлись исконно литовскими, белорусскими и украинскими землями. Литве, Белоруссии и Украине они сразу же и были переданы.

Что касается Бессарабии, то она была отвоевана Россией у Турции в 1812 году, когда Румыния как государство не значилась даже в проекте. Оное появилось лишь полвека спустя, и ее независимость была провозглашена в ходе начавшейся русско-турецкой войны 1877-78 годов. Так что Москва опять же брала не чужое. Да и за какие заслуги она должна была дарить Молдавию недружественному государству? «Благословленные» времена Беловежской пущи еще не наступили.

А Прибалтика входила в состав Российской империи с XVIII века 200 лет, и когда стал решаться вопрос под чей контроль – Германии или СССР – она перейдет, то Москва обоснованно выдвинула свои притязания. И Берлин вынужден был уступить.

Та же история с Карелией и Карельским перешейком. Опять же любопытствующие могут взглянуть на карту Великого Новгорода времен Киевской Руси, чтобы убедиться, кому принадлежали эти земли, когда не было не только государства Финляндия (оно появилось, благодаря России, сначала в виде Великого княжества Финляндского, а потом – с благословления Ленина, как независимое государство), но еще не сложился сам финский народ.

Таким образом, соглашение между СССР и Германией в 1939 году базировалось на исторических границах и исторических прецедентах, поэтому с точки зрения международного права было вполне законным. Что и подтвердили США и Великобритания на Потсдамской конференции.

Итак, германская сторона предложила СССР выйти на былые границы российского государства и объединить западные части Украины и Белоруссии с восточными. Предложение было заманчивым, хоть для красного правителя, хоть для белого. От такого «раздела» не отказались бы и современные литовское, украинское и белорусское правительства, сохранись у них границы с Польшей 1938 года. (Можно себе представить, насколько сложными были бы современные отношения Литвы, Украины и Белоруссии с Польшей, если б последняя удержала Вильнюс, Брест и Львов.) Это сейчас многие умы не понимают, чем плохи границы России под Смоленском и Ростовым, а тогда мозги были еще устроены иначе, и не только у большевистских «агрессоров». Тогда влияние деградантов на общество и политику было нулевым, и любой белоэмигрант был согласен с возвращением границ государства на свои исторические рубежи.

Проблема была в другом: Гитлер должен был получить в обмен свободу рук в Европе. Отвечало ли это стратегическим интересам СССР? С этого пункта и должен, в сущности, начинаться спор серьезных историков и политологов.

Переговоры с военными делегациями Франции и Англии летом 1939 года ясно показали – на серьезный союз Москве с Парижем и Лондоном рассчитывать не приходится. Последние явно хотели столкнуть лбами СССР с Германией и отсидеться, подобно тому, как они пытались это сделать во время «странной войны», наблюдая, как немцы чехвостят Польшу. Тем самым возникал вопрос: начинать ли СССР войну с Германией и, возможно, с Японией (на Халхин-Голе в это время шли бои с японской армией) или выждать? Сталин решил обождать и посмотреть, как будут разворачиваться дальнейшие события. Более того, судя по проведенным границам с львовским и белостокским выступами, заранее были подготовлены позиции для наступления на Германию. То есть, вопрос воевать с фашизмом или нет, не стоял. Просто Сталин понял, что с существующими правительствами Англии и Франции, а тем более Польши, каши не сваришь, и надо действовать самостоятельно и жить своим умом.

Позиция критиков пакта противоположна: надо было продолжать вымаливать союз у Лондона и Парижа. Потом «сердечный» союз с западными державами пытались заключить Горбачев и Ельцин. Показательно, что, несмотря на сделанные гигантские уступки, им это тоже не удалось.

Поняв ситуацию, Сталин предоставил Англии и Франции то, чего они сильно боялись и потому проводили капитулянтскую политику «умиротворения» Германия – повоевать с ней!

Позиция критиков пакта: это очень плохо, вот если б наоборот… Причем их особо огорчает подозрение, что Сталин был готов получить односторонние преимущества для советского государства. Когда США получили их в 1944 году, вынудив обессиленных союзников признать доллар мировой резервной валютой, это понятно – Вашингтону нужно было. Но как смели о своих выгодах мечтать в Кремле!… Безусловно, Россия может быть расходным материалом для других государств, а также той коровой (как в наше время), которая обеспечивает «молоком» всех желающих. (Пора орла в гербе заменить на это домашнее животное, как наиболее отвечающее реалиям). Что поделаешь, иногда в этой желанной для иных умов системе бывали сбои…

Сталина можно поддержать в решении заключить сепаратное соглашение с Германией, подобно тому, как менее года назад это сделали Чемберлен и Даладье, а можно осудить, доказывая, что Красная Армия была в тот момент способна разбить Вермахт. И каждый будет прав по-своему. Зная, чем все обернулось, возможно, и сам Сталин, вернувшись на машине времени из будущего, принял бы в августе 1939 года иное решение. Тем более, когда выяснилось, что Япония воевать с СССР не собиралась. Но логика в его действиях была, логика четкая и обоснованная. Сталин предпочел синицу в руках туманным перспективам победоносной войны с Германией (и Японией) в союзе с державами, предавшими Чехословакию, а затем польскую армию. Кто считает, что он на месте Сталина мог поступить умнее и найти более оптимальный вариант при том объеме информации, чем располагал тогда Кремль, может резонно выдвигать свою кандидатуру на пост президента России.

Но даже после заключение договора с Германией ни у кого в руководстве Советского Союза не было сомнений, что воевать все равно придется, и скоро.

Так как же надлежало действовать Красной Армии в надвигавшейся мировой войне? Сначала надо было решить принципиальный вопрос: готовить РККА к оборонительному или наступательному варианту боевых действий? Вывод, вроде бы, лежал на поверхности. Конечно, к оборонительному! Страна только недавно вышла из тяжелой войны, экономика была слабой, прочность политического режима – сомнительной. В такой ситуации надо сидеть тихо, надеясь на большие пространства да помощь мирового пролетариата. В общем, вести себя как постсоветская Россия в 1990-е годы (только тогда надеялись на помощь благодарного за ликвидацию СССР Запада). Оставалось подвести под реальность теоретическую базу. И таковая база стала разрабатываться. В 1927 году в свет вышел фундаментальный труд преподавателя Академии Генерального штаба РККА А.А. Свечина «Стратегия». В нем он попытался обосновать принципы ведения будущей войны. Интерес был настолько большой, что книгу пришлось переиздать.

Начал Свечин с весьма показательных заявлений:

«55 лет отделяют последнее практическое выступление стратегии Мольтке – франко-прусскую войну – от последней операции Наполеона, разрешившейся под Ватерлоо… < >…большие основания имеются в наше время, чтобы приступить к ревизии стратегического мышления, оставленного нам Мольтке…». «Многие, вероятно, не одобрят отсутствия в труде какой-либо агитации в пользу наступления…» (47. Свечин, с.7, 10).

Наполеон и Мольтке – успешные творцы стратегии сверхнапористых наступательных кампаний, стратегии сокрушения противников. Того типа войны, которую в ХХ веке стали называть «блицкриг».

Свечин подчеркнул, что поддержал бы стратегию сокрушения, но в существующих условиях выступает за стратегию измора, то есть, обороны. Оно и понятно, о каком наступлении можно было вести речь применительно к Красной Армии после разорительных войн, в целях экономии недавно перешедшей на сокращенные штаты – так называемый территориальный принцип комплектования. Однако то, что очевидно, не значит – правильно.

Свечин знал, кто не одобрит оборонительный характер его представлений о будущей борьбе. Ему противостояла плеяда молодых теоретиков, пропагандировавших принципиально иную установку – маневренную войну с решительными целями. Измор же означал не только большие потери и тяготы, но и сомнительный конечный результат. Они помнили, что царская Россия не выдержала войны на измор в Первой мировой войне и первой из великих держав потерпела полное поражение. Потом точно также войны на измор не выдержали Австро-Венгрия с Турцией и, наконец, Германия. Так к чему повторяться? Впрочем, войны на измор избежать не удалось, и по событиям Великой Отечественной войны мы знаем, что это такое и к каким потерям и разрушениям это ведет. Маневренная же борьба сулила существенное сокращение сроков войны и намного меньшие потери. Тухачевский так и написал еще в 1923 году: «Наши будущие боевые столкновения… будут маневренного характера, т.е. решительного и подавляющего» (54. Тухачевский, т.1, с.110).

За молодежью стоял опыт гражданской войны. Тот же Тухачевский воевал исключительно за счет наступления и маневра. И лишь с польской армией потерпел первое поражение, о причинах которого спорили и спорят до сих пор. Казалось бы, обжегшись на маневре с европейской армией, Тухачевский должен был присмиреть. Ничего подобного! Он был уверен, что выиграл бы и эту битву, будь к маневренной войне готово командование других фронтов и армий. А еще он отчетливо видел причину краха маневренных действий в Первую мировую войну, в частности, почему провалился блистательный план Шлиффена. Ему было очевидно, что скорость пехоты в век железных дорог и автомобильного транспорта оказалась слишком медленной по сравнению с эпохой Наполеона и Мольтке. Солдату с полной выкладкой угнаться за паровозом и грузовиком невозможно. Поэтому французское командование на Марне, а затем германское командование в Восточной Пруссией в 1914 году успело перегруппироваться с помощью новых видов транспорта, и обходные маневры германской армии во Франции и армии генерала Самсонова в Пруссии, закончились провалом. Заговорили о «позиционной ничьей». Но Тухачевский и целая плеяда других военных теоретиков, в том числе на Западе, увидело будущее возобновление маневренной войны в моторизации войск.

Пехотинец обогнать паровоз не мог, а танк – поспевал! И пехота, посажанная на грузовики и бронемашины, тоже. Если же войска не успевали, то бомбардировщики могли разбомбить железнодорожные пути и станции, парализовав тем самым переброску резервов. А раз так, то вектор развития вооруженных сил был определен, и надо было действовать, исходя из генеральной линии развития вооруженных сил в новую эпоху.

Это сейчас может показаться, что «все понятно». Вот тебе танк, вот тебе самолет, вперед – к победе! Один из лучших теоретиков Красной Армии Г. Иссерсон писал: «Наша эпоха многомиллионных армий и высокой военной техники – есть эпоха глубокой операции. Нужно, однако, иметь в виду, что мы пишем об операции, которую еще никто не проводил. Мы оперируем при этом такими средствами борьбы, применение которых в бою и операции еще никто не испытал. Наша исследовательская работа в области оперативного искусства этими условиями существенно отличается от подобных работ в прошлом, когда такие военные исследователи, как Шлиффен, Шлихтинг, Бернгарди всецело строили свою оперативную теорию на изучении исторического опыта последних войн…» (17. Иссерсон, с.4-5). Ошибись теоретики, навяжи они вооруженным силам неправильную доктрину, и в войне это выйдет кровавым боком. Однако просто на диво советская военная мысль 1920-30-х годов двигалась совершенно в правильном направлении. Уж больно непривычно. Ломается стереотип, что Россия должна двигаться в обозе Европы, а главной ее особенностью являются «дураки и дороги». Ну как таких ни расстрелять и ни оболгать?… Расстрелять вторично их уже невозможно, но поглумиться желающих до сих пор пруд пруди. И об этом способе «осмысления» прошедшего придется говорить отдельно.

В 1933 г. в тезисах начальника Штаба РККА А.И. Егорова указывалось, что «новые средства борьбы (авиация, механизированные и моторизованные соединения, модернизированная конница, авиадесантные части и т.д.), их качественный и количественный рост ставят по-новому вопросы начального периода войны…» (Цит.: Вопросы стратегии и оперативного искусства в советских военных трудах (1917-1940). М., 1965, с.377). В частности, противоборствующие стороны будут исходить из следующих задач: уничтожение войск противника в начальной фазе войны, срыв планомерной мобилизации, и, в итоге, захват стратегической инициативы. По сути дела, А.И. Егоров еще в 1933 г. набросал сценарий июня 1941 года.

Кстати, продолжают встречаться высказывания о том, что оттягивание Сталиным войны в 1941 году было правильным, и «я бы поступил бы точно так же». Это означает, что даже сегодня некоторые исследователи готовы проводить обанкротившуюся линию, завершившуюся фантастическим по размерам поражением Красной Армии. Найти иной выход, даже с учетом негативного опыта, они не в состоянии. «Оттягивание войны» обернулось добровольной передачей инициативы противнику и сдачей обширных территорий. Поэтому здесь приводятся не просто цитаты, и даже не просто видение надвигающейся войны, а концепция того, как надо было встретить 41-й год, чтобы не только избежать поражения, но и выиграть сражение уже в начальной фазе борьбы.

Советская военно-теоретическая мысль совершенно верно предугадала ход начального этапа войны: нападение последует без раскачки, с нанесением внезапного удара с решительными целями. Чтобы предотвратить нежелательные события, Тухачевский предлагал создать специальные армии прикрытия. «Пограничное сражение будут вести не главные силы армии, как это было в прежних войнах, а особые части, особая передовая армия, дислоцированная в приграничной полосе» (54. Тухачевский, т.2, с.217). Причем ядро ее должны составлять механизированные и кавалерийские соединения, развернутые по штатам военного времени и дислоцирующиеся не далее 50-70 км от границы.

Тухачевский исходил из факта неизбежности новой Большой войны, войны на уничтожение одной из сторон. «…слагается обстановка, при которой мы должны будем встретиться с большой, тяжелой войной, с многомиллионными армиями, вооруженными по последнему слову техники» (54.Тухачевский, т.1, с.251, 252). А раз так, то Советскому Союзу надлежало встретить такую войну во всеоружии, создав, в свою очередь, мощную наступательную армию.

«Мощную наступательную армию»? Зачем? Затем, что Тухачевский хотел, чтобы война была быстротечной, и СССР потерял бы не 27 миллионов человек, как это произошло, а во много-много раз меньше.

В то время многие военные умы размышляли над тем, как сделать войну менее разорительной и менее кровавой. Уроки 1914-18 годов необходимо было осмыслить, сделать выводы и на их основе разработать новую «щадящую» военную доктрину. Тухачевский нашел выход из грозящей кровавой мясорубки, предложив более чем смелое решение: воспользовавшись рождением новых родов войск, взять на вооружение доктрину блицкрига. Смелость и рискованность идеи состояла в том, что до этого блицкриг применялся на небольших театрах военных действий, прежде всего в Европе. А когда воинская часть может ехать из одного конца страны в другой неделями, то откуда взяться быстроте? Но идея блицкрига манила Тухачевского своей эффективностью. И он нашел оригинальное решение. Под блицкригом он стал понимать не скоротечность войны вообще, а фронтовой операции. Сама же война может растянуться на более долгий срок, ведь предстояло сражаться не с одним государством, а коалицией! Причем война могла начаться одновременно как на западе, так и на востоке (против Японии). Поэтому, считал Тухачевский (и это была следующая его новаторская идея), с учетом предстоящих событий, надо готовиться к тотальной войне!

Во времена Наполеона и Мольтке понятие тотальной войны не существовало. Оно возникло в годы Первой мировой войны. Один из ее теоретиков генерал Людендорф понимал – когда в армии противников мобилизуются миллионы, победить можно лишь путем напряжения сил и возможностей всего общества, всего народа, подчинив нуждам вооруженных сил все имеющиеся материальные средства. Но речь шла только о периоде самой войны, когда решался вопрос «кто – кого». Иначе думал Тухачевский. Он пришел к рискованной мысли, что принципы тотальной мобилизации надо распространить на мирное время!

А вот это уже полная неожиданность! Как же так: люди хотят жить по-человечески, а им должны предложить готовиться к войне, как солдатам в армии! Возражения напрашивались сами собой. Да что там возражения, – возмущение таким предложением! И они сыплятся на его голову до сих пор. Но попробуем вдуматься в его «авантюрное» предложение.

Что именно предложил Тухачевский?

В январе 1930 г. командующий Ленинградским военным округом М.Н. Тухачевский представил наркому обороны К.Е. Ворошилову план развертывания гигантских вооруженных сил нового типа. Автор предлагал создать «железный кулак» в составе нескольких десятков тысяч танков, мощной авиации и артиллерийских сил поддержки. Тухачевский ратовал за создание армии нападения, причем в самые сжатые сроки, пока в Европе и мире существует благоприятная обстановка – у вероятных противников не было сильных армий. Для этого предлагалось уже в мирное время развивать промышленность, полностью подготовленную к военному производству. По мысли Тухачевского, необходимо было произвести «ассимиляцию производства» – военного и гражданского. Тем самым «военные производственные мощности, частично занимающиеся выпуском мирной продукции, и гражданское производство… путем дополнительных затрат приспосабливаются к быстрому переходу на военные рельсы… Способность страны к быстрой мобилизации своих промышленно-экономических ресурсов является одним из крупнейших показателей ее военной мощи», – писал он в своей записке. Он и раньше призывал всемерно развивать гражданскую авиацию, как экономичный способ создания базы военно-воздушного флота. Но это частности, главная мысль – начать готовиться к войне незамедлительно и на полных оборотах.

Мысли, вошедшие в план, были давние. Еще в 1926 году (в разгар нэпа!) он предлагал: «Военизировать всю страну, всю экономику надо так, чтобы, с одной стороны, дать возможно большие ресурсы для ведения войны, а с другой стороны, чтобы эта мобилизация не разрушала основного хозяйственного костяка» (Вопросы современной стратегии. М.: 1926).

Нужно быть очень смелым человеком, чтобы предлагать такую «ересь». Впрочем, призыв мобилизовать «все силы» не был идеей одного Тухачевского. Еще в 1927 году в своей книге «Мозг армии» Б.М. Шапошников подробно писал на эту тему: «Не нужно, следовательно, доказывать, что готовиться к такому виду общественных отношений (войне – Б.Ш.) надо серьезно, с полным напряжением сил и средств всей страны. "Войну нельзя вести, – говорит Бернгарди в своей книге "О войне будущего", – как играют в разбойники или солдатики. Она потребует от всего народа напряжения, длящегося годами, никогда не ослабевающего, если хотят завершить войну победоносно"… Но раз эта драма неотвратима, – к ней нужно быть готовым, выступить с полным знанием своей роли, вложить в нее все свое существо, и только тогда можно рассчитывать на успех, на решительную победу, а не на жалкие лавры Версальского договора, расползающегося ныне по всем швам».

К слову. В литературе можно встретить противопоставление Шапошникова как теоретика и Тухачевского. Причем книга Шапошникова всегда подается как выдающийся теоретический труд, где раскрываются особенности работы такого специфического органа как Генеральный штаб. Создается впечатление, что многие авторы таких пассажей в эту книгу не заглядывали, а переписывали оценку у других. Не разбирая работу будущего маршала, приведем лишь названия глав книги: