Последнее путешествие, или Секрет племени Боро-Роро

– Что ж, теперь вы сможете наверстать это упущение. – сказал Казанков. – А сейчас – давайте-ка поторопимся. Сами видите: ветер заходит к зюйду, крепчает, прижимая нас к финскому берегу. Хорошо бы уйти подальше от здешних узостей и мелей, пока не заштормило всерьёз…

Он выдернул кожаную заглушку из амбушюра переговорной трубы.

– Машинное? Поднимите обороты до десяти узлов и держите так два часа. Пройдём траверз Наргена – возьмём на полтора румба к весту, ещё добавим оборотов и побежим с Богом!

* * *

Четырёхгранная каменная игла, вся испещрённая египетскими иероглифами – изображениями змей, ибисов, людей с шакальими головами – вонзалась в синее парижское небо. Когда-то две таких же иглы, возведённые при фараоне Рамзесе Втором, высились перед храмом в древнем Луксоре, но 1829-м году вали Египта Мухаммед Али преподнёс их в дар Франции.

Вали (так назывался наместник-губернатор провинции Оттоманской империи) поднял мятеж против турецкого владычества, провозгласив себя хедивом, независимым правителем Египта. Подарок же стал жестом благодарности за помощь, оказанную в борьбе против Оттоманской Порты и, спустя несколько лет по указу короля Луи-Филиппа был установлен на одной из парижских площадей.

Площадь Согласия, Париж

Греве неторопливо обошёл постамент, рассматривая украшающие цоколь гравировки. Вырезанные в сером граните, они демонстрировали досужим зевакам, как французские инженеры снимали обелиск с постамента в Египте, и как потом его устанавливали здесь на площади Согласия – «Конкорд» на языке Мольера и Руссо. Что и говорить, громоздкое и крайне непростое предприятие – недаром второй обелиск до сих пор стоит на прежнем своём месте, карауля вход в храм, как караулил его последние три с лишним тысячи лет.

Налюбовавшись вдоволь обелиском, Греве направился по Елисейским полям в сторону площади Этуаль. Можно было, конечно, взять фиакр – они во множестве стояли возле тротуаров и проезжали мимо в поисках седоков, редких в это время дня – но барон никуда не торопился. До встречи с Жюлем Верном оставалось три четверти часа, и он ещё успевал посидеть за уличным столиком кафе, выпить чашечку горячего шоколада и просмотреть купленный у мальчишки-газетчика утренний номер «Монитьёр».

Броский заголовок на первой странице сообщал о предстоящей встрече сына германского кронпринца Фридриха и Великого князя Константина Константиновича, второго сына наместника Константинополя и номинального правителя Южной Славии. После рандеву на рейде Киля, особы голубых кровей (оба прибывают к точке рандеву на военных кораблях) отправятся на остров Занзибар, в гости к тамошнему султану, и дальше – в Южное полушарие, к берегам Мадагаскара. Газеты наперебой повторяли слухи о том, что королева Мадагаскара Ранавалуна III- я обратилась к Германии с просьбой о посредничестве в урегулировании конфликта между туземным правительством острова и Францией, полагающей Мадагаскар своим протекторатом – и это, конечно, не могло не беспокоить власти Третьей Республики. Тем более, что в посредничестве, похоже, готова поучаствовать и Россия – иначе зачем Великому Князю сопровождать Вильгельма? – а отношения Парижа и Москвы были недавно омрачены. Нет, до обмена угрозами дело пока не дошло – однако роль русских в печальном для Франции Таджурском инциденте и позже, в разрешении франко- китайского и франко-аннамского споров, наводила на невесёлые мысли.

Греве обернулся для того, чтобы бросить ещё один взгляд на Луксорский обелиск. Воистину, французские инженеры проделали огромную работу, переместив каменную махину в четырнадцать без малого тысяч пудов весом из Египта в Париж – для этого пришлось построить специальную баржу с отъёмной для погрузки обелиска носовой частью – эту баржу с драгоценным грузом на борту буксировал по морю колёсный корвет «Сфинкс».

Что ж, ему предстояла не столь громоздкая задача – однако технически даже более сложная. Европейские издания наперебой твердили о перелёте через Африку, затеянную бельгийским судовладельцем русского происхождения и знаменитым романистом Жюлем Верном – однако подробности предстоящего путешествия никому не были известны. Газетные и журнальные страницы пестрели фотографическими снимками и рисунками существующих управляемых аэростатов, выдуманными схемами, якобы полученными от безымянных информаторов. Настоящий же дирижабль в это время достраивался в эллинге воздухоплавательной верфи на Охте, подальше от чужих глаз – о чём Греве и собирался поведать своему будущему спутнику на сегодняшней встрече. С тех пор как литератор, покинув Петербург, вернулся во Францию, прошло несколько чрезвычайно насыщенных месяцев; до отправления экспедиции оставалось не больше трёх недель, и пора было завершать последние приготовления. В том числе – и найти, название для воздушного корабля; о сих пор он оставался безымянным, но дальше так продолжаться не могло. Если и дальше тянуть с этим важным делом, газетчики, пожалуй, придумают для дирижабля название. Объясняй потом всему миру, что он на самом деле носит совсем другое имя!

* * *

– Прошу прощения, мэм, ваш постоялец у себя?

Голос был низкий, хрипловатый, владельцу, видимо, далеко за сорок. Обычное дело для Лондона – здесь в рассыльные и почтальоны часто идут отставные унтер-офицеры. Таким люди охотнее доверяют, особенно, если речь идёт о передаче чего-то важного и ценного.

– Да, он у себя, но спуститься не сможет. – отозвалась квартирная хозяйка. – Он только утром вернулся из Манчестера, очень устал и просил не беспокоить до обеда. Я передам, если вы не против…

Мужчина прислушивавшийся к разговору, стоя возле окна гостиной на втором этаже, хмыкнул. Почтальон, ясное дело, был против – ведь сам адресат наверняка даст на чай, а вот от квартирной хозяйки этого не дождёшься. Но – дисциплина и привычка к порядку взяли верх.

Зашуршала бумага. Почтальоны всегда носят с собой клеёнчатые тетрадки, где адресаты расписываются в получении корреспонденции…

– Похоже, заказных писем нет, собственноручная подпись вашего жильца не требуется, миссис Помфри. Вот, возьмите, а я пойду – ещё пять адресов обойти по вашей улице…

Не повезло тебе, парень, посочувствовал ротмистр. Ну, ничего, может, другие адресаты окажутся щедрее?

– Похоже, заказных писем нет, собственноручная подпись вашего жильца не требуется, миссис Помфри. Вот, возьмите, а я пойду – ещё пять адресов обойти по вашей улице…

Входная дверь скрипнула, затворяясь, застучали по ступеням крыльца башмаки. Мужчина выглянул в окно, привычно держась немного сбоку, за портьерой. Да, так и есть: немолодой грузный мужчина в синей с красными выпушками на воротнике куртке и синем же, украшенном красным галуном, кепи с лаковым козырьком – обычная униформа лондонских почтальонов.

Заскрипело – миссис Помфри поднималась по лестнице на второй этаж, в гостиную для жильцов. Мужчина торопливо отошёл от окна и сел в кресло, сделав, что дремлет.

– Ваша почта, мистер Ковраджешш! Сегодня принесли много, и я дала почтальону на чай – если вы не возражаете, разумеется…

– Что вы, мисс Помфри, никаких возражений. – Мужчина артистически изобразил пробуждение после короткого сна. Никак она не научится правильно именовать постояльца – славянские фамилии вообще непросты для англичан… – Всякий труд должен быть оплачен, не так ли?

Что ж, малый всё же получил свой десятипенсовик. Теперь квартирная хозяйка включит его в ежемесячный счёт за квартиру и стол – обычное дело, так здесь заведено…

Мисс Помфри положила на журнальный столик стопку конвертов, добавила книжку чистых телеграфных бланков – такие, по два десятка листов, почтовые конторы рассылали бесплатно тем, что часто прибегал к услугам телеграфа – и удалилась, бесшумно затворив дверь.

Их знакомство состоялось месяца три назад, заочно. Тогда некий господин, чех по национальности, проживающий в Праге, прочёл в лондонской «Дейли Телеграф» объявление следующего содержания: «Комнаты меблированные Бейкер стрит, Портман-сквер, для одного или двух джентльменов. Две спальни, гостиная, хорошая кухня. Обращаться на месте или писать на имя м. Помфри.» Ознакомившись с объявлением, он отправил по указанному адресу телеграмму, извещающую о намерении снять обе комнаты с выплатой положенного аванса через лондонскую адвокатскую контору «Ридлинг и сыновья». А ещё через неделю тот же господин погрузился на паром в Кале. На английский берег он сошёл в Дувре, предъявив таможеннику паспорт подданного императора Франца-Иосифа Воцлава Ковражича, на поезде добрался до Лондона, где и поселился по упомянутому адресу.

С тех пор пан Ковражич проживал в доме 208 по Бейкер Стрит. Днём он пропадал в Сити, наносил деловые визиты, посещал представительства фирм, производящих сельскохозяйственные машины. Вечера же неизменно проводил у камина в гостиной, за газетами и журналами, которые выписал сразу по прибытии в столицу Англии в великом множестве. Несколько раз постоялец покидал Лондон на день или два – как он сообщил миссис Помфри, для того, чтобы посетить в Манчестере и Бирмингеме фабрики, производящие интересующее его оборудование. И, разумеется, вёл обширную переписку, адресуя корреспонденцию как за границу, по большей части, в Прагу, так и своим контрагентам в Британии. В ответ в дом 208 по Бейкер стрит ежедневно приносили пухлые пачки писем и телеграмм.

Бейкер стрит

Постоялец просмотрел корреспонденцию, отобрал один из конвертов – судя по почтовому штемпелю, отправленный из Германии – и вскрыл. Прочёл извлечённый из конверта листок, раз, потом другой, взял с полки небольшой томик на английском языке, раскрыл и положил перед собой на стол рядом с письмом.

Текст послания был вполне нейтральным – некий торговец сельхозинвентарём сообщал своему деловому партнёру об интересе к запасным частям для механических сеялок, производимым небольшой фабрикой в Бирмингеме. В конце письма аккуратным столбцом были перечислены номера деталей по фирменному каталогу, требуемое количество для заказа, а так же желаемые сроки поставки. Чех принялся листать книгу, сверяясь с цифрами в столбце и выписывая на полях письма ряд букв. Закончив, он несколько раз прочёл получившийся текст, после чего скомкал письмо вместе с конвертом и бросил в камин. Бумажки упали на тлеющие угли, ярко вспыхнули и мгновенно превратились в прозрачные хлопья пепла. Мужчина поворошил в камине кочергой, смешивая пепел с золой, после чего вернул томик на полку.

Стань миссис Помфри свидетельницей этой странной процедуры – несомненно встревожилась, а то и отказала бы подозрительному иностранцу от квартиры. А вот автора письма (и, главное, таинственной таблицы) подобное зрелище ничуть бы не удивило. Наоборот, он был бы доволен, что адресат поступил в полном соответствии с полученными инструкциями.

А вот чему бы он удивился наверняка – это виду получателя письма. Исчезли пышные усы, некогда украшавшие его физиономию; густую пшеничного цвета шевелюру заменил ёжик коротко стриженных волос. Сама физиономия, простоватая, круглая, словно усохло, сделав ротмистра Кухарева (это он скрывался под личиной Воцлава Ковражича) неузнаваемым даже для близко знавших его людей. К числу каковых, несомненно, относился и Вениамин Остелецкий, сотрудник департамента военно-морской разведки Российской Империи, по чьему поручению загадочный конверт четыре дня назад был брошен в почтовый ящик в немецком Штеттине.

Кухарев, разумеется, понятия не имел о разговоре, состоявшемся несколько месяцев назад в кабинете Юлдашева. По результатам этой беседы (стоит отметить, что вопрос о вменяемости Остелецкого более не поднимался), ротмистр получил предписание отправиться в Варшаву. Оттуда, обзаведясь, документами подданного империи Габсбургов – для этого пришлось воспользоваться связями в польских криминальных кругах – он через Австро-Венгрию, Швейцарию и Францию перебрался в Англию, в Лондон, поселился на Бейкер-стрит и стал дожидаться дальнейших распоряжений.

Они не заставили себя ждать. Не прошло и недели, как в письме из Вены, отправленном одним из деловых партнёров, пана Воцлава, оказалась неприметная таблица, заполненная ценами, номенклатурой товаров и сроками поставок. Расшифровав её при помощи всё того же неприметного томика, Кухарев задумался, после чего спустился вниз, в столовую и попросил у миссис Помфри отправить рассыльного за расписанием поездов, уходящих с вокзала Чардинг-Кросс. А ещё через пять часов он садился в вагон экспресса Лондон-Бирмингем. В этом втором по величине городе Англии, центре графства Уэст-Мидлендс, ротмистру предстояло разыскать нечто, тщательно спрятанное их с Остелецким общим знакомым, ныне – обитателем тюремной камеры Алексеевского равелина.

Поиски затянулись. Прошло уже больше месяца, а Кухарев был всё так же далеко от своей цели, как в тот день, когда ступил на пирс в Дувре. Несколько отброшенных вариантов, два-три пустых следа, имена, не имевшие, как выяснилось, отношения к предмету поиска – вот и всё, чем он мог похвастаться на данный момент. И это никуда не годилось – послание, зашифрованное в полученной таблице, настойчиво требовало предоставить результат как можно скорее, самое позднее, чрез неделю.

Кухарев сел к столу и задумался. Похоже, остался один-единственный вариант, который он берёг на самый крайний, распоследний случай. Онажды этот вариант уже сработал – старый недобрый знакомый, к которому он тогда обратился, помог отыскать нужного человека в обмен на солидную сумму в полновесных золотых гинеях. Ротмистр и сейчас располагал средствами, но беспокоило его отнюдь не это. Ирония заключалась в том, что предмет нынешних поисков имел самое прямое отношение к тому, за кем он охотился в прошлый раз – а вот преимущество это или, наоборот, помеха, предстояло ещё понять…

Глава восьмая

в которой барон Греве насмехается над флотом Третьей Республики, а будущие воздухоплаватели наслаждаются морским путешествием, не забывая о делах.

– А ваши судостроители верны себе. – с ухмылкой произнёс Греве. – Их творения отличаются, мягко говоря, своеобразным обликом. Да вот вполне характерный пример…

И кивнул на судно, мимо которого проходил катер. Похожий на калошу корпус с высоченными, очень сильно заваленными внутрь бортами, громадный таран, две сплюснутые с боков трубы, располагающиеся не одна за другой, а рядом, бок-о-бок, как на американских пароходах-заднеколёсниках, курсирующих по Миссисипи – да, «Адмираль Дюпере» (такое имя носил броненосец) мудрено было спутать с «одноклассниками британской или, скажем, германской постройки.

– А бронированный сундук, что достраивают сейчас в Тулоне, на верфи Ла-Сен-сюр-Мер? – барон откровенно насмешничал. – Он едва-едва спущен на воду, а уже удостоился прозвища «Плавучий гранд-отель». И, должен сказать, за дело – более нелепой конструкции я в жизни не видел!

– Полагаю, вы преувеличиваете, друг мой. – собеседник Греве нахмурился. – Этот корабль, конечно, не назовёшь идеалом, но всё же он отличается хорошей мореходностью и способен развить четырнадцать узлов – согласитесь, очень недурно для броненосца! К тому же «Адмираль Дюппере» прекрасно вооружён, в особенности с учётом его многочисленной вспомогательной батареи, подобной которой нет на британских и итальянских аналогах!

– Вы, как я погляжу, разбираетесь в военном кораблестроении? – осведомился Греве. – Вот уж не предполагал, мсье, что ваши познания столь обширны!

– Я стараюсь следить за всем, что связано с морем. – отпарировал литератор, от которого не укрылась ирония в словах спутника. – Но до вас мне, конечно, далеко. Вы ведь в прошлом военный моряк?

Барон проводил взглядом уплывающий назад броненосец.

«Адмираль Дюппере» стоял у пирса, тянущегося вдоль высокого левого берега бухты, над которым высились серые каменные стены и башни Брестского замка, старинной цитадели, строительство которой начали ещё римляне, а перестроил полтора столетия назад сам Вобан. В Брест барон и его спутник приехали из Парижа через неделю после встречи на Елисейских полях. В городе они не задержались – с вокзала отправились в порт, где и погрузились вместе с багажом на поджидавший паровой катер. Сейчас это судёнышко (нарядное, ярко-белое, палисандр и надраенная до ослепительного блеска бронза) торопилось, попыхивая дымом из тонкой трубы, к выходу из гавани – мимо пирсов Военного порта со стоящими на приколе броненосцами и крейсерами, мимо облепивших их борта угольных барж и буксиров – на внешний рейд, где третьи сутки дожидалась на бочке «Луиза-Мария».

Брестский замок. На переднем плане – броненосец «Адмираль Дюпере»

Спущенное на воду как грузовой пароход, это судно могло похвастать отличными мореходными качествами, имея парадные тринадцать узлов хода – показатель, ещё улучшенный после недавней модернизации на верфях в американском Бостоне. Прежний владелец, первый супруг нынешней баронессы Греве, перестроил «Луизу-Марию», снабдив роскошными салонами, комфортабельными пассажирскими каютами и прочим, потребным для длительных морских путешествий. После его смерти судно вместе с принадлежавшей покойному пароходной компанией досталось вдове. А когда та вновь вышла замуж – продолжало использоваться по прежнему назначению, в качестве яхты, способной совершать долгие океанские путешествия. Случалось «Луизе-Марии» выступать и не в столь безобидном качестве – несколько лет назад на судне установили морские орудия, и барон вместе с Вениамином Остелецким отправился на нем к берегам Южной Америки, где им пришлось принять участие в морских боях. Сейчас о тех баталиях напоминали, разве что, подкрепления на палубе под пушечные тумбы – нынешнее путешествие носило сугубо мирный научный характер. В трюмах «Луизы-Марии» ждали своего часа разобранный на части дирижабль, газодобывательная станция с запасом кислоты и железных опилок и прочее оборудование и припасы, потребные для предстоящего перелёта. Всё это было погружено на судно в Петербурге – и вот теперь двое путешественников торопились на борт, чтобы отправиться, наконец, в путь.

– Да, вы правы, мсье, я начинал, как военный моряк. – подтвердил барон. – Хотя, с французскими военными кораблями дела не имел – разве что, наблюдал вот так, со стороны. В бою же мне приходилось сталкиваться только с Королевским Флотом, да ещё с чилийцами, во время их недавней войны с Перу и Боливией.

Греве кривил душой – кто, как не он, командуя при Люйшине китайским «Динъюанем», таранным ударом пустил на дно французский броненосец «Ля Глиссоньер»? В этом сражении, поставившем точку во франко-китайской войне, погибла целиком эскадра адмирала Курбэ, включая броненосец «Тюренн», прямой потомок «Адмирала Дюперре», мимо которого только что прошёл их катер. Близнец же «Тюррена», «Байярд» – «систершип», как говорят англичане, – достался китайцам как трофей, а город Люйшунь, в гавани которого состоялся тот бой, циньское правительство передало в аренду Российской Империи[12]. Сейчас там ударными темпами достраивается база Тихоокеанского Флота Порт-Артур, и это тоже непреложный факт. Но – зачем лишний раз расстраивать человека, с которым предстоит провести ближайшие несколько недель в гондоле воздушного корабля? Тем более, что сам Жюль Верн всегда старался держаться подальше от политики и, насколько было известно барону, не одобрял дальневосточной авантюры французских властей, столь печально завершившейся для флота Третьей Республики.

– Чилийцы – это понятно. – согласился литератор. – А Королевский Флот – это англичане?

– А что, разве есть ещё какой-нибудь Королевский Флот? – улыбнулся барон. Ещё во времена учёбы в Морском Корпусе он накрепко запомнил: Королевский Флот один, его корабли ходят под «Юнион Джеком». Хотя – с тех пор слава «Владычицы морей» несколько потускнела.

– Да, вы правы, разумеется… – собеседник согласно наклонил голову. – Какими бы унизительными не были их поражения в ходе недавней войны, британцы всё ещё необыкновенно сильны на море.

Греве пожал плечами, но отвечать не стал, не желая ввязываться в спор. Зачем? Их нынешнее предприятие имеет мало отношения к политике… или, во всяком случае, выглядит таковым. И чем дольше удастся сохранить эту видимость, тем будет лучше для самих участников – «отчаянных и бесстрашных аэронавтов», как их наперебой называли европейские газеты.

Капитан «Луизы-Марии», бельгиец Девилль держал котлы под парами в ожидании прибытия особо важных персон – каковыми, несомненно, были судовладелец и его знаменитый гость. И стоило тем подняться на палубу, как заскрипели тали, поднимая катер, прокатился над рейдом прощальный гудок, и пароход, провернув винт, описал широкую дугу и двинулся к весту. Предстояло, оставив за кормой берега Бретани, миновать траверз острова Сен повернуть к зюйду, пересечь вечно неспокойный Бискайский залив и, обогнув Пиренейский полуостров, пройти Гибралтаром, воды которого в течение уже полутора веков неусыпно стерегут калибры британских крепостных орудий. Далее следовало пересечь Средиземное море, оставив по борту Мальту, и после короткой стоянке в Александрии, где барона должна ожидать корреспонденция, направиться дальше – на восток, к Порт-Суэцу, к северному входу в Суэцкий канал. Оттуда предстояло идти почти всё время на юг – в Красное море, через ворота Баб-эль-Мандебского пролива. Зайти ненадолго в залив Таджура ради пополнения запасов на новой русской угольной станции возле древней крепости Сагалло, где вырос не так давно городок Новая Москва, форпост Российской Империи на Чёрном континенте.

Планируя путешествие, барон и его спутник рассматривали вариант старта именно отсюда, с берегов Абиссинии – но по здравому размышлению решили всё же остановиться на первоначальном варианте с Занзибаром. Кроме иных соображений, этому способствовала устойчивая роза ветров, поскольку пассаты, берущие разбег над просторами Индийского океана, способны перенести воздушный корабль через огромный массив суши так же уверенно, как сделал бы это караван верблюдов, тронувшийся в путь где-нибудь в Дакаре или Марракеше. С тем только исключением, что аэронавты собирались пересечь континент не с запада на восток, а в обратном направлении.

А пока – для барона и его спутников наступили недолгие дни отдыха и спокойствия. Белоснежная красавица «Луиза-Мария», более напоминающая своими элегантными, почти гоночными обводами и сильно наклонёнными к корме мачтами, роскошную океанскую яхту, нежели коммерческий пароход, наматывала на гребной винт милю за милей. Шкипер Девилль с мостика обозревал морские просторы и палубу, особо следя, чтобы никто из команды ни на миг не оставался без дела. На борту всё было в порядке – нет, в идеальном порядке! Тиковые доски палубного настила выскоблены до белизны, медяшка надраена и блестит так, что на неё больно смотреть. Жёлтые сизалевые канаты уложены аккуратными бухтами, грузовые тали, свисают, как положено с нижних реев, шлюпки затянуты белоснежными парусиновыми чехлами. Такие же чехлы, только размерами побольше, укрывают крышки люков, под которыми в темноте трюмов («Луиза-Мария», несмотря на роскошное обрамление, всё же, оставалась грузовым судном) ждали своего часа части воздушного корабля и прочее воздухоплавательное оборудование. Матвей, лично отвечавший за техническую сторону подготовки, готов был безвылазно, сутками торчать в трюме, проверяя механизмы, пересчитывая в сотый раз бочки с серной кислотой и ящики с оборудованием – но барон Греве, капитан воздушного судна, категорически это запретил. «Вот встанем под погрузку угля в Новой Москве, всё и проверишь. – говорил он. – А сейчас отдыхай, приходи в себя, набирайся сил. Скоро они тебе понадобятся, как и всем нам, а измождённый, вымотанный, бледный, словно привидение, ты мне на борту ни к чему!»

Спорить было бесполезно, и после нескольких безуспешных попыток проникнуть в трюм, Матвей смирился и принялся выполнять распоряжение барона – отдыхать. Вместе с ним наслаждались морским путешествием и другие члены экипажа «Капитана Немо» – такое название после долгих раздумий и споров дали дирижаблю. А раз в сутки, после седьмой склянки будущие покорители воздушного океана собирались в пассажирском салоне, где обсуждали детали предстоящего путешествия. Для этого Греве с помощью литератора развешивал на стенах салона большие карты с нанесённым на них маршрутом, рисунки и дагерротипы, изображающие африканские ландшафты и их обитателей, туземцев и диких животных. И с теми и с другими им предстояло встретиться в самое ближайшее время.