Русь моя, жизнь моя…

Пожар

Понеслись, блеснули в очиОгневые языки,Золотые брызги ночи,Городские мотыльки.Зданье дымом затянуло,То́лпы темные текут…Но вдали несутся гулы,Светы новые бегут…Крики брошены горстямиЗолотых монет.Над вспененными конямиФакел стелет красный свет.И, крутя живые спицы,Мчатся вихрем колесницы,Впереди – скакун с трубойНад испуганной толпой.Скок по камню тяжко звонок,Голос хриплой меди тонок,Расплеснулась, широка,Гулкой улицы река.На блистательные шлемыКаплет снежная роса…Дети ночи черной – где мы?..Чьи взывают голоса?..Нет, опять погаснут зданья,Нет, опять он обманул, —Отдаленного восстаньяНадвигающийся гул…Декабрь 1906

Клеопатра

Открыт паноптикум печальныйОдин, другой и третий год.Толпою пьяной и нахальнойСпешим… В гробу царица ждет.Она лежит в гробу стеклянном,И не мертва и не жива,А люди шепчут неустанноО ней бесстыдные слова.Она раскинулась лениво —Навек забыть, навек уснуть…Змея легко, неторопливоЕй жалит восковую грудь…Я сам, позорный и продажный,С кругами синими у глаз,Пришел взглянуть на профиль важный,На воск, открытый напоказ…Тебя рассматривает каждый,Но, если б гроб твой не был пуст,Я услыхал бы не однаждыНадменный вздох истлевших уст:«Кадите мне. Цветы рассыпьте.Я в незапамятных векахБыла царицею в Египте.Теперь – я воск. Я тлен. Я прах».«Царица! Я пленен тобою!Я был в Египте лишь рабом,А ныне суждено судьбоюМне быть поэтом и царем!Ты видишь ли теперь из гроба,Что Русь, как Рим, пьяна тобой?Что я и Цезарь – будем обаВ веках равны перед судьбой?»Замолк. Смотрю. Она не слышит.Но грудь колышется едваИ за прозрачной тканью дышит…И слышу тихие слова:«Тогда я исторгала грозы,Теперь исторгну жгучей всехУ пьяного поэта – слезы,У пьяной проститутки – смех».16 декабря 1907

Из цикла «Снежная маска» (1907)

Снежное вино

И вновь, сверкнув из чаши винной,Ты поселила в сердце страхСвоей улыбкою невиннойВ тяжелозмейных волосах.Я опрокинут в темных струяхИ вновь вдыхаю, не любя,Забытый сон о поцелуях,О снежных вьюгах вкруг тебя.И ты смеешься дивным смехом,Змеишься в чаше золотой,И над твоим собольим мехомГуляет ветер голубой.И как, глядясь в живые струи,Не увидать себя в венце?Твои не вспомнить поцелуиНа запрокинутом лице?29 декабря 1906

Второе крещенье

Открыли дверь мою метели,Застыла горница моя,И в новой снеговой купелиКрещен вторым крещеньем я.И в новый мир вступая, знаю,Что люди есть, и есть дела.Что путь открыт наверно к раюВсем, кто идет путями зла.Я так устал от ласк подругиНа застывающей земле.И драгоценный камень вьюгиСверкает льдиной на челе.И гордость нового крещеньяМне сердце обратила в лед.Ты мне сулишь еще мгновенья?Пророчишь, что весна придет?Но посмотри, как сердце радо!Заграждена снегами твердь.Весны не будет, и не надо:Крещеньем третьим будет – Смерть.3 января 1907

Влюбленность

и опять твой сладкий сумрак, влюбленность.И опять: «Навеки. Опусти глаза твои».И дней туманность, и ночная бессонность,И вдали, в волнах, вдали – пролетевшие ладьи.И чему-то над равнинами снежнымиУлыбнувшаяся задумчиво заря.И ты, осенившая крылами белоснежнымиНа вечный покой отходящего царя.Ангел, гневно брови изламывающий,Два луча – два меча скрестил в вышине.Но в гневах стали звенящей и падающейТвоя улыбка струится во мне.4 января 1907

В углу дивана

Но в камине дозвенелиУгольки.За окошком догорелиОгоньки.И на вьюжном море тонутКорабли.И над южным морем стонутЖуравли.Верь мне, в этом мире солнцаБольше нет.Верь лишь мне, ночное сердце,Я – поэт!Я, какие хочешь, сказкиРасскажуИ, какие хочешь, маскиПриведу.И пройдут любые тениПри огне,Странных очерки виденийНа стене.И любой колени склонитПред тобой…И любой цветок уронитГолубой…9 января 1907

На снежном костре

И взвился костер высокийНад распятым на кресте.Равнодушны, снежнооки,Ходят ночи в высоте.Молодые ходят ночи,Сестры-пряхи снежных зим,И глядят, открывши очи,Завивают белый дым.И крылатыми очамиНежно смотрит высота.Вейся, легкий, вейся, пламень,Увивайся вкруг креста!В снежной маске, рыцарь милый,В снежной маске ты гори!Я ль не пела, не любила,Поцелуев не дарилаОт зари и до зари?Будь и ты моей любовью,Милый рыцарь, я стройна,Милый рыцарь, снежной кровьюЯ была тебе верна.Я была верна три ночи,Завивалась и звала,Я дала глядеть мне в очи,Крылья легкие дала…Так гори, и яр и светел,Я же – легкою рукойРазмету твой легкий пепелПо равнине снеговой.13 января 1907

Из цикла «Фаина» (1906–1908)

«Я в дольний мир вошла, как в ложу…»

Н. Н. В.

Я в дольний мир вошла, как в ложу.Театр взволнованный погас.И я одна лишь мрак тревожуЖивым огнем крылатых глаз.Они поют из темной ложи:«Найди. Люби. Возьми. Умчи».И все, кто властен и ничтожен,Опустят предо мной мечи.И все придут, как волны в море,Как за грозой идет гроза.Пылайте, траурные зори,Мои крылатые глаза!Взор мой – факел, к высям кинут,Словно в небо опрокинутКубок темного вина!Тонкий стан мой шелком схвачен.Темный жребий вам назначен,Люди! Я стройна!Я – звезда мечтаний нежных,И в венце метелей снежныхЯ плыву, скользя…В серебре метелей кроясь,Ты горишь, мой узкий пояс —Млечная стезя!1 января 1907

«Ушла. Но гиацинты ждали…»

Ушла. Но гиацинты ждали,И день не разбудил окна,И в легких складках женской шалиЦвела ночная тишина.В косых лучах вечерней пыли,Я знаю, ты придешь опятьБлагоуханьем нильских лилийМеня пленять и опьянять.Мне слабость этих рук знакома,И эта шепчущая речь,И стройной талии истома,И матовость покатых плеч.Но в имени твоем – безмерность,И рыжий сумрак глаз твоихТаит змеиную неверностьИ ночь преданий грозовых.И, миру дольнему подвластна,Меж всех – не знаешь ты одна,Каким раденьям ты причастна,Какою верой крещена.Войди, своей не зная воли,И, добрая, в глаза взгляни,И темным взором острой болиЖивое сердце полосни.Вползи ко мне змеей ползучей,В глухую полночь оглуши,Устами томными замучай,Косою черной задуши.31 марта 1907

Осенняя любовь

1

Когда в листве сырой и ржавойРябины заалеет гроздь,Когда палач рукой костлявойВобьет в ладонь последний гвоздь,Когда над рябью рек свинцовой,В сырой и серой высоте,Пред ликом родины суровойЯ закачаюсь на кресте, —Тогда – просторно и далекоСмотрю сквозь кровь предсмертных слез,И вижу: по реке широкойКо мне плывет в челне Христос.В глазах – такие же надежды,И то же рубище на нем.И жалко смотрит из одеждыЛадонь, пробитая гвоздем.Христос! Родной простор печален!Изнемогаю на кресте!И челн твой – будет ли причаленК моей распятой высоте?

2

И вот уже ветром разбиты, убитыКусты облетелой ракиты.И прахом дорожнымУгрюмая старость легла на ланитах.Но в темных орбитахВзглянули, сверкнули глаза невозможным.И радость, и слава —Все в этом сияньи бездонномИ дальнем.Но смятые травыПечальны,И листья крутятся в лесу обнаженном…И снится, и снится, и снится:Бывалое солнце!Тебя мне все жальче и жальче…О, глупое сердце,Смеющийся мальчик,Когда перестанешь ты биться?

3

Под ветром холодные плечиТвои обнимать так отрадно:Ты думаешь – нежная ласка,Я знаю – восторг мятежа!И теплятся очи, как свечиНочные, и слушаю жадно —Шевелится страшная сказка,И звездная дышит межа…О, в этот сияющий вечерТы будешь все так же прекрасна,И, верная темному раю,Ты будешь мне светлой звездой!Я знаю, что холоден ветер,Я верю, что осень бесстрастна!Но в темном плаще не узнают,Что ты пировала со мной!..И мчимся в осенние дали,И слушаем дальние трубы,И мерим ночные дороги,Холодные выси мои…Часы торжества миновали —Мои опьяненные губыЦелуют в предсмертной тревогеХолодные губы твои.3 октября 1907

«В те ночи светлые, пустые…»

В те ночи светлые, пустые,Когда в Неву глядят мосты,Они встречались, как чужие,Забыв, что есть простое ты.И каждый был красив и молод,Но, окрыляясь пустотой,Она таила странный холодПод одичалой красотой.И, сердцем вечно строгим меря,Он не умел, не мог любить.Она любила только зверяВ нем раздразнить – и укротить.И чуждый – чуждой жал он руки,И север сам, спеша помочьКрасивой нежности и скуке,В день превращал живую ночь.Так, в светлоте ночной пустыни,В объятья ночи не спеша,Гляделась в купол бледно-синийИх обреченная душа.10 октября 1907

Снежная дева

Она пришла из дикой дали —Ночная дочь иных времен.Ее родные не встречали,Не просиял ей небосклон.Но сфинкса с выщербленным ликомНад исполинскою НевойОна встречала легким вскрикомПод бурей ночи снеговой.Бывало, вьюга ей осыпетЗвездами плечи, грудь и стан, —Все снится ей родной ЕгипетСквозь тусклый северный туман.И город мой железно-серый,Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,С какой-то непонятной веройОна, как царство, приняла.Ей стали нравиться громады,Уснувшие в ночной глуши,И в окнах тихие лампадыСлились с мечтой ее души.Она узнала зыбь и дымы,Огни, и мраки, и дома —Весь город мой непостижимый —Непостижимая сама.Она дарит мне перстень вьюгиЗа то, что плащ мой полон звезд,За то, что я в стальной кольчуге,И на кольчуге – строгий крест.Она глядит мне прямо в очи,Хваля неробкого врага.С полей ее холодной ночиВ мой дух врываются снега.Но сердце Снежной Девы немоИ никогда не примет меч,Чтобы ремень стального шлемаРукою страстною рассечь.И я, как вождь враждебной рати,Всегда закованный в броню,Мечту торжественных объятийВ священном трепете храню.17 октября 1907

Заклятие огнем и мраком

За все, за все тебя благодарю я:

За тайные мучения страстей,

За горечь слез, отраву поцелуя,

За месть врагов и клевету друзей;

За жар души, растраченный в пустыне.

Лермонтов

1

О, весна без конца и без краю —Без конца и без краю мечта!Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!И приветствую звоном щита!Принимаю тебя, неудача,И удача, тебе мой привет!В заколдованной области плача,В тайне смеха – позорного нет!Принимаю бессонные споры,Утро в завесах темных окна,Чтоб мои воспаленные взорыРаздражала, пьянила весна!Принимаю пустынные весиИ колодцы земных городов!Осветленный простор поднебесийИ томления рабьих трудов!И встречаю тебя у порога —С буйным ветром в змеиных кудрях,С неразгаданным именем БогаНа холодных и сжатых губах…Перед этой враждующей встречейНикогда я не брошу щита…Никогда не откроешь ты плечи…Но над нами – хмельная мечта!И смотрю, и вражду измеряю,Ненавидя, кляня и любя:За мученья, за гибель – я знаю —Все равно: принимаю тебя!24 октября 1907

2

Приявший мир, как звонкий дар,Как злата горсть, я стал богат.Смотрю: растет, шумит пожар —Глаза твои горят.Как стало жутко и светло!Весь город – яркий сноп огня,Река – прозрачное стеклоИ только – нет меня…Я здесь, в углу. Я там, распят.Я пригвожден к стене – смотри!Горят глаза твои, горят,Как черных две зари!Я буду здесь. Мы все сгорим:Весь город мой, река, и я…Крести крещеньем огневымО, милая моя!26 октября 1907

3

Я неверную встретил у входа:Уронила платок – и одна.Никого. Только ночь и свобода.Только жутко стоит тишина.Говорил ей несвязные речи.Открывал ей все тайны с людьми,Никому не поведал о встрече,Чтоб она прошептала: возьми…Но она ускользающей птицейПолетела в ненастье и мрак,Где взвился огневой багряницейЗасыпающий праздничный флаг.И у светлого дома, тревожно,Я остался вдвоем с темнотой.Невозможное было возможно,Но возможное – было мечтой.23 октября 1907

4

Перехожу от казни к казниШирокой полосой огня.Ты только невозможным дразнишь,Немыслимым томишь меня…И я, как темный раб, не смеюВ огне и мраке потонуть.Я только робкой тенью вею,Не смея в небо заглянуть…Как ветер, ты целуешь жадно,Как осень, шлейфом шелестя,Храня в темнице безотрадной,Меня, как бедное дитя.Рабом безумным и покорнымДо времени таюсь и ждуПод этим взором, слишком чернымВ моем пылающем бреду.Лишь утром смею покидать яТвое высокое крыльцо,А ночью тонет в складках платьяМое безумное лицо…Лишь утром воронам бросаюСвой хмель, свой сон, свою мечту…А ночью снова – знаю, знаюТвою земную красоту!Что быть бесстрастным? Что – крылатым?Сто раз бичуй и укори,Чтоб только быть на миг проклятымС тобой – в огне ночной зари!Октябрь 1907

5

Пойми же, я спутал, я спуталСтраницы и строки стихов,Плащом твои плечи окутал,Остался с тобою без слов…Пойми, в этом сумраке – магомСтою над тобою и ждуПод бьющимся праздничным флагом,На страже, под ветром, в бреду…И ветер поет и пророчитМне в будущем – сон голубой…Он хочет смеяться, он хочет,Чтоб ты веселилась со мной!И розы, осенние розыМне снятся на каждом шагуСквозь мглу, и огни, и морозы,На белом, на легком снегу!О будущем ветер не скажет,Не скажет осенний цветок,Что милая тихо развяжетСвой шелковый, черный платок…Что только звенящая снитсяИ душу палящая тень…Что сердце – летящая птица…Что в сердце – щемящая лень…21 октября 1907

6

В бесконечной дали коридоровНе она ли там пляшет вдали?Не меня ль этой музыкой споровОт нее в этот час отвели?Ничего вы не скажете, люди,Не поймете, что темен мой храм.Трепетанья, вздыхания грудиВоспаленным открыты глазам.Сердце – легкая птица забвенийВ золотой пролетающий час:То она, в опьяненьи кружений,Пляской тризну справляет о вас.Никого ей не надо из скромных,Ей не ум и не глупость нужны,И не любит наверное темных,Прислоненных, как я, у стены…Сердце, взвейся, как легкая птица,Полети ты, любовь разбуди,Истоми ты истомой ресницы,К бледно-смуглым плечам припади!Сердце бьется, как птица томится —То вдали закружилась она —В легком танце, летящая птица,Никому, ничему не верна…23 октября 1907

7

По улицам метель метет,Свивается, шатается.Мне кто-то руку подаетИ кто-то улыбается.Ведет – и вижу: глубина,Гранитом темным сжатая.Течет она, поет она,Зовет она, проклятая.Я подхожу и отхожу,И замер в смутном трепете:Вот только перейду межу —И буду в струйном лепете.И шепчет он – не отогнать(И воля уничтожена):«Пойми: уменьем умиратьДуша облагорожена.Пойми, пойми, ты одинок,Как сладки тайны холода…Взгляни, взгляни в холодный ток,Где все навеки молодо…»Бегу. Пусти, проклятый, прочь!Не мучь ты, не испытывай!Уйду я в поле, в снег и в ночь,Забьюсь под куст ракитовый!Там воля всех вольнее вольНе приневолит вольного,И болей всех больнее больВернет с пути окольного!26 октября 1907

8

О, что мне закатный румянец,Что злые тревоги разлук?Все в мире – кружащийся танецИ встречи трепещущих рук!Я бледные вижу ланиты,Я поступь лебяжью ловлю,Я слушаю говор открытый,Я тонкое имя люблю!И новые сны, залетая,Тревожат в усталом пути…А все пелена снеговаяНе может меня занести…Неситесь, кружитесь, томите,Снежинки – холодная весть…Души моей тонкие нити,Порвитесь, развейтесь, сгорите…Ты, холод, мой холод, мой зимний,В душе моей – страстное есть…Стань, сердце, вздыхающий схимник,Умрите, умрите, вы, гимны…Вновь летит, летит, летит,Звенит, и снег крутит, крутит,Налетает вихрьСнежных искр…Ты виденьем, в пляске нежной,Посреди подругОбошла равниной снежнойБыстротечныйБесконечный круг…Слышу говор твой открытый,Вижу бледные ланиты,В ясный взор гляжу…Все, что не скажу,Передам одной улыбкой…Счастье, счастье! С нами ночь!Ты опять тропою зыбкойУлетаешь прочь…Заметая, запевая,Стан твой гибкийВихрем туча снеговаяОбдала,Отняла…И опять метель, метельВьет, поет, кружит…Все – виденья, все – измены…В снежном кубке, полном пены,ХмельЗвенит…Заверти, замчи,Сердце, замолчи,Замети девичий след —Смерти нет!В темном полеБродит свет!Горькой доле —Много лет…И вот опять, опять в возвратныйПустилась пляс…Метель поет. Твой голос – внятный.Ты понесласьОпять по кругу,Земному другуСверкнув на миг…Какой это танец? Каким это светомТы дразнишь и манишь?В кружении этомКогда ты устанешь?Чьи песни? И звуки?Чего я боюсь?Щемящие звукиИ – вольная Русь?..И словно мечтанье, и словно круженье,Земля убегает, скрывается твердь,И словно безумье, и словно мученье,Забвенье и удаль, смятенье и смерть, —Ты мчишься! Ты мчишься!Ты бросила рукиВперед…И песня встает…И странным сияньем сияют черты…Удалая пляска!О, песня! О, удаль! О, гибель! О, маска…Гармоника – ты?1 ноября 1907

9

Гармоника, гармоника!Эй, пой, визжи и жги!Эй, желтенькие лютики,Весенние цветки!Там с посвистом, да с присвистомГуляют до зари,Кусточки тихим шелестомКивают мне: смотри.Смотрю я – руки вскинула,В широкий пляс пошла,Цветами всех осыпалаИ в песне изошла…Неверная, лукавая,Коварная, – пляши!И будь навек отравоюРастраченной души!С ума сойду, сойду с ума,Безумствуя, люблю,Что вся ты – ночь, и вся ты – тьма,И вся ты – во хмелю…Что душу отняла мою,Отравой извела,Что о тебе, тебе пою,И песням нет числа!..9 ноября 1907

10

Работай, работай, работай:Ты будешь с уродским горбомЗа долгой и честной работой,За долгим и честным трудом.Под праздник – другим будет сладко,Другой твои песни споет,С другими лихая солдаткаПойдет, подбочась, в хоровод.Ты знай про себя, что не хужеДругого плясал бы – вон как!Что мог бы стянуть и потужеСвой золотом шитый кушак!Что ростом и станом ты вышелСтатнее и краше других,Что та молодица – повышеДругих молодиц удалых!В ней сила играющей крови,Хоть смуглые щеки бледны,Тонки ее черные брови,И строгие речи хмельны…Ах, сладко, как сладко, так сладкоРаботать, пока рассветет,И знать, что лихая солдаткаУшла за село, в хоровод!26 октября 1907

11

И я опять затих у ног —У ног давно и тайно милой,Заносит вьюга на порогПожар метели белокрылойНо имя тонкое твоеТвердить мне дивно, больно, сладко…И целовать твой шлейф украдкой,Когда метель поет, поет…В хмельной и злой своей темницеЗаночевало, сердце, ты,И тихие твои ресницыСмежили снежные цветы.Как будто, на средине бега,Я под метелью изнемог,И предо мной возник из снегаХолодный, неживой цветок…И с тайной грустью, с грустью нежной,Как снег спадает с лепестка,Живое имя Девы СнежнойЕще слетает с языка…8 ноября 1907

Инок

Никто не скажет: я безумен.Поклон мой низок, лик мой строг.Не позовет меня игуменВ ночи на строгий свой порог.Я грустным братьям – брат примерный,И рясу черную несу,Когда с утра, походкой вернойСметаю с бледных трав росу.И, подходя ко всем иконам,Как строгий и смиренный брат,Творю поклон я за поклономИ за обрядами обряд.И кто поймет, и кто узнает,Что ты сказала мне: молчи…Что воск души блаженной таетНа яром пламени свечи…Что никаких молитв не надо,Когда ты ходишь по рекеЗа монастырскою оградойВ своем монашеском платке.Что вот – меня цветистым хмелемБезумно захлестнула ты,И потерял я счет неделямМоей преступной красоты.6 ноября 1907

Песня Фаины

Когда гляжу в глаза твоиГлазами узкими змеиИ руку жму, любя,Эй, берегись! Я вся – змея!Смотри: я миг была твоя,И бросила тебя!Ты мне постыл! Иди же прочь!С другим я буду эту ночь!Ищи свою жену!Ступай, она разгонит грусть,Ласкает пусть, целует пусть,Ступай – бичом хлестну!Попробуй кто, приди в мой сад,Взгляни в моей черный, узкий взгляд,Сгоришь в моем саду!Я вся – весна! Я вся – в огне!Не подходи и ты ко мне,Кого люблю и жду!Кто стар и сед и в цвете лет,Кто больше звонких даст монет,Приди на звонкий клич!Над красотой, над сединой,Над вашей глупой головой —Свисти, мой тонкий бич!Декабрь 1907

«Всю жизнь ждала. Устала ждать..»

Всю жизнь ждала. Устала ждать.И улыбнулась. И склонилась.Волос распущенная прядьНа плечи темные спустилась.Мир не велик и не богат —И не глядеть бы взором черным!Ведь только люди говорят,Что надо ждать и быть покорным…А здесь – какая-то свирельПоет надрывно, жалко, тонко:«Качай чужую колыбель,Ласкай немилого ребенка…»Я тоже – здесь. С моей судьбой,Над лирой, гневной, как секира,Такой приниженный и злой,Торгуюсь на базарах мира…Я верю мгле твоих волосИ твоему великолепью.Мой сирый дух – твой верный пес,У ног твоих грохочет цепью…И вот опять, и вот опять,Встречаясь с этим темным взглядом,Хочу по имени назвать,Дышать и жить с тобою рядом…Мечта! Что жизни сон глухой?Отрава – вслед иной отраве…Я изменю тебе, как той,Не изменяя, не лукавя…Забавно жить! Забавно знать,Что под луной ничто не ново!Что мертвому дано рождатьБушующее жизнью слово!И никому заботы нет,Что людям дам, что ты дала мне:А люди – на могильном камнеНачертят прозвище: Поэт.13 января 1908

«Когда вы стоите на моем пути…»

Когда вы стоите на моем пути,Такая живая, такая красивая,Но такая измученная,Говорите все о печальном,Думаете о смерти,Никого не любитеИ презираете свою красоту —Что же? Разве я обижу вас?О, нет. – Ведь я не насильник,Не обманщик и не гордец,Хотя много знаю,Слишком много думаю с детстваИ слишком занят собой.Ведь я – сочинитель,Человек, называющий все по имени,Отнимающий аромат у живого цветка.Сколько ни говорите о печальном,Сколько ни размышляйте о концах и началах,Все же, я смею думать,Что вам только пятнадцать лет.И потому я хотел бы,Чтобы вы влюбились в простого человека,Который любит землю и небоБольше, чем рифмованные и нерифмованныеРечи о земле и о небе.Право, я буду рад за вас,Так как – только влюбленныйИмеет право на звание человека.6 февраля 1908

«Она пришла с мороза…»

Она пришла с мороза,Раскрасневшаяся,Наполнила комнатуАроматом воздуха и духов,Звонким голосомИ совсем неуважительной к занятиямБолтовней.Она немедленно уронила на полТолстый том художественного журнала,И сейчас же стало казаться,Что в моей большой комнатеОчень мало места.Все это было немножко досадноИ довольно нелепо.Впрочем, она захотела,Чтобы я читал ей вслух Макбета.Едва дойдя до пузырей земли,О которых я не могу говорить без волнения,Я заметил, что она тоже волнуетсяИ внимательно смотрит в окно.Оказалось, что большой пестрый котС трудом лепится по краю крыши,Подстерегая целующихся голубей.Я рассердился больше всего на то,Что целовались не мы, а голуби,И что прошли времена Паоло и Франчески.6 февраля 1908

«Я помню длительные муки…»

Я помню длительные муки:Ночь догорала за окном;Ее заломленные рукиЧуть брезжили в луче дневном.Вся жизнь, ненужно изжитая,Пытала, унижала, жгла;А там, как призрак возрастая,День обозначил купола;И под окошком участилисьПрохожих быстрые шаги;И в серых лужах расходилисьПод каплями дождя круги;И утро длилось, длилось, длилось…И праздный тяготил вопрос;И ничего не разрешилосьВесенним ливнем бурных слез.4 марта 1908

«Своими горькими слезами…»

Своими горькими слезамиНад нами плакала весна.Огонь мерцал за камышами,Дразня лихого скакуна…Опять звала бесчеловечным,Ты, отданная мне давно!..Но ветром буйным, ветром встречнымТвое лицо опалено…Опять – бессильно и напрасно —Ты отстранялась от огня…Но даже небо было страстно,И небо было за меня!..И стало все равно, какиеЛобзать уста, ласкать плеча,В какие улицы глухиеГнать удалого лихача…И все равно, чей вздох, чей шепот, —Быть может, здесь уже не ты…Лишь скакуна неровный топот,Как бы с далекой высоты…Так – сведены с ума мгновеньем —Мы отдавались вновь и вновь,Гордясь своим уничтоженьем,Твоим превратностям, любовь!Теперь, когда мне звезды ближе,Чем та неистовая ночь,Когда еще безмерно нижеТы пала, униженья дочь,Когда один с самим собоюЯ проклинаю каждый день, —Теперь проходит предо мноюТвоя развенчанная тень…С благоволеньем? Иль с укором?Иль ненавидя, мстя, скорбя?Иль хочешь быть мне приговором?Не знаю: я забыл тебя.20 ноября 1908

Вольные мысли (1907) (посв. Г. Чулкову)

О смерти

Все чаще я по городу брожу.Все чаще вижу смерть – и улыбаюсьУлыбкой рассудительной. Ну, что же?Так я хочу. Так свойственно мне знать,Что и ко мне придет она в свой час.Я проходил вдоль скачек по шоссе.День золотой дремал на грудах щебня,А за глухим забором – ипподромПод солнцем зеленел. Там стебли злаковИ одуванчики, раздутые весной,В ласкающих лучах дремали. А вдалиТрибуна придавила плоской крышейТолпу зевак и модниц. Маленькие флагиПестрели там и здесь. А на забореПрохожие сидели и глазели.Я шел и слышал быстрый гон конейПо грунту легкому. И быстрый топотКопыт. Потом – внезапный крик:«Упал! Упал!» – кричали на заборе,И я, вскочив на маленький пенек,Увидел все зараз: вдали летелиЖокеи в пестром – к тонкому столбу.Чуть-чуть отстав от них, скакала лошадьБез седока, взметая стремена.А за листвой кудрявеньких березок,Так близко от меня – лежал жокей,Весь в желтом, в зеленях весенних злаков,Упавший навзничь, обратив лицоВ глубокое ласкающее небо.Как будто век лежал, раскинув рукиИ ногу подогнув. Так хорошо лежал.К нему уже бежали люди. Издали,Поблескивая медленными спицами, ландоКатилось мягко. Люди подбежалиИ подняли его…И вот повислаБеспомощная желтая ногаВ обтянутой рейтузе. ЗавалиласьИм на плечи куда-то голова…Ландо подъехало. К его подушкамТак бережно и нежно приложилиЦыплячью желтизну жокея. ЧеловекВскочил неловко на подножку, замер,Поддерживая голову и ногу,И важный кучер повернул назад.И так же медленно вертелись спицы,Поблескивали козла, оси, крылья…Так хорошо и вольно умереть.Всю жизнь скакал – с одной упорной мыслью,Чтоб первым доскакать. И на скакуЗапнулась запыхавшаяся лошадь,Уж силой ног не удержать седла,И утлые взмахнулись стремена,И полетел, отброшенный толчком…Ударился затылком о родную,Весеннюю, приветливую землю,И в этот миг – в мозгу прошли все мысли,Единственные нужные. Прошли —И умерли. И умерли глаза.И труп мечтательно глядит наверх.Так хорошо и вольно.Однажды брел по набережной я.Рабочие возили с барок в тачкахДрова, кирпич и уголь. И рекаБыла еще синей от белой пены.В отстегнутые вороты рубахГлядели загорелые тела,И светлые глаза привольной РусиБлестели строго с почерневших лиц.И тут же дети голыми ногамиМесили груды желтого песку,Таскали – то кирпичик, то полено,То бревнышко. И прятались. А тамУже сверкали грязные их пятки,И матери – с отвислыми грудямиПод грязным платьем – ждали их, ругалисьИ, надавав затрещин, отбиралиДрова, кирпичики, бревешки. И тащили,Согнувшись под тяжелой ношей, вдаль.И снова, воротясь гурьбой веселой,Ребятки начинали воровать:Тот – бревнышко, другой – кирпичик…И вдруг раздался всплеск воды и крик:«Упал! Упал!» – опять кричали с барки.Рабочий, ручку тачки отпустив,Показывал рукой куда-то в воду,И пестрая толпа рубах несласьТуда, где на траве, в камнях булыжных,На самом берегу – лежала сотка.Один тащил багор.А между свай,Забитых возле набережной в воду,Легко покачивался человекВ рубахе и в разорванных портках.Один схватил его. Другой помог,И длинное растянутое тело,С которого ручьем лилась вода,Втащили на берег и положили.Городовой, гремя о камни шашкой,Зачем-то щеку приложил к грудиНамокшей и прилежно слушал,Должно быть, сердце. Собрался народ,И каждый вновь пришедший задавалОдни и те же глупые вопросы:Когда упал, да сколько пролежалВ воде, да сколько выпил?Потом все стали тихо отходить,И я пошел своим путем, и слушал,Как истовый, но выпивший рабочийАвторитетно говорил другим,Что губит каждый день людей вино.Пойду еще бродить. Покуда солнце,Покуда жар, покуда головаТупа, и мысли вялы…Сердце!Ты будь вожатаем моим. И смертьС улыбкой наблюдай. Само устанешь,Не вынесешь такой веселой жизни,Какую я веду. Такой любвиИ ненависти люди не выносят,Какую я в себе ношу.Хочу,Всегда хочу смотреть в глаза людские,И пить вино, и женщин целовать,И яростью желаний полнить вечер,Когда жара мешает днем мечтатьИ песни петь! И слушать в мире ветер!