Кровь и струны

Яс раздраженно поиграл желваками.

– Сейчас дверь, а потом что? «Забудут» и сдадут нас страже? Совсем от рук отбились. Попроси-ка Тэкито этим заняться. Не люблю такие совпадения.

На лбу выступил холодный пот – тут же захотелось вытереть. Но Марита осталась недвижима, словно кролик, боящийся привлечь внимание проходящего мимо логова хищника.

Расим кивнул и мазнул по ней мимолетным взглядом. В глубине карих глаз словно вспыхнули искры.

– Знаете, командир, может быть, вам стоит иногда опускать ее погулять? – вдруг ненавязчиво предложил он, пряча ладони под мышками.

Марита не поверила своим ушам. И не она одна. Яс скептически хмыкнул, постукивая по сгибу локтя пальцами.

– А следить за ней кто будет? Умертвитель? – помянул он проклятого короля.

Расим качнул головой, и его длинные, шелковистые волосы заскользили по плечу – словно водопад потек.

– Зачем же такие сложности? – сказал он. – Я могу. Компания молодой девушки получше, чем общество головорезов.

– По этой логике она сама не захочет с тобой водиться, – усмехнулся Яс и вновь окинул Мариту взглядом, в этот раз более долгим и цепким. Та даже дыхание затаила. – Скажи честно, ты просто хочешь побездельничать, пока остальные работают?

Расим широко улыбнулся, и его лицо будто засияло изнутри

– Раскусили. Ладно вам, если бы не баронесса, пришлось бы яму копать.

– Зато бабы б лучше за своими щенками глядели, – отмахнулся Яс, но не очень убедительно. – Смотри: сбежит – проблем не оберемся.

– Да куда она сбежит без ключа? Вряд ли кто из нас его передаст, – Расим рассеянно вытащил из волос непонятно как попавшее туда перышко и начал крутить в руках. – Но крючок я повешу.

Слова царапнули слух, но волнение было слишком сильным, чтобы придать этому значение. Марита слушала перепалку, все еще не дыша. Отпускать погулять? Ее? Неужели Яс на это правда пойдет?

Ага. Как же.

Но несмотря на мысли, в сердце все равно вспыхнула надежда. Слабая, будто огонек на ветру, она могла бы погаснуть в любое мгновение. Или, разгоревшись, вспыхнуть настоящим костром. Что же будет? Сердце зачастило в груди, забилось испуганной птицей.

Яс задумчиво поскреб ногтями щетину.

– Хочешь возиться – возись, – наконец, решил он и предостерегающе добавил: – Если хоть волос упадет, я отдам твою голову Реплихам на блюде.

Расим покорно кивнул в ответ.

– Я сам повяжу ее лентой.

И оба рассмеялись, как с веселой шутки. Под кожей невольно пробежали мурашки, но они почти сразу стихли, сменившись распирающим изнутри ликованием. Марита спрятала улыбку, низко опустив голову, потому что губы сами собой раздались в стороны. Все внутри нее пело, вспыхивало разноцветными искрами, то рассыпаясь, то вновь складываясь в три одних и тех же слова.

Костер. Все-таки костер!

Глава 5. На длинной цепи

Когда Каллисто зашел в Синюю Залу, Терний стоял, сложив руки за спиной, и рассматривал коллекцию бабочек. Заключенные в изящную резную рамку, под толщей стекла, насекомые казались игрушечными. Единственная вещь, оставшаяся от Бониты, которую Каллисто не убрал. В качестве напоминания. Это было заметно – яркая коллекция сильно выбивалась из аскетичной обстановки.

Сейчас в Зале поселились сизые сумерки, примешав ко всем цветам серый – словно смотришь сквозь вуаль. Резные панели над камином, будто расписанные вьюжными узорами, голубой бархат, которым оббиты кресла и диван, светлые стены, почти лишенные украшений, бегущая под потолком нить синей росписи – все поблекло. Слуги еще не успели разжечь огонь, поэтому в помещении было зябко.

Пользуясь тем, что начальник стражи отвлечен, Каллисто попытался тихо пройти мимо.

– Добрый вечер, виконт… ах, простите, барон, – поприветствовал Терний, не поворачиваясь.

Каллисто остановился.

– Был добрым, – прямо ответил он, неискренне улыбаясь, и ядовито добавил: – …пока не встретил вас, дядюшка Толли.

Терний развернулся и поглядел на него с прищуром, хитрым и холодным. Первое время это вызывало оторопь – настолько не вязалось с образом праздного и добродушного толстяка. Казалось, Терний был волком, выпотрошившим овцу и влезшим в ее шкуру. По виду не отличить, но запах крови выдавал.

– Красивая вещица, – сказал начальник стражи почти льстиво.

– Да. Жена любила все прекрасное и идеальное, поэтому потратила много времени и «неудачных образцов», прежде чем добилась совершенства.

– Похвально, – разулыбался Терний, спрятав в комплименте колкий намек – словно убийца, скрывший в рукаве кинжал. – Уделите мне немного времени, есть разговор.

Он вразвалочку подошел к креслу и, крякнув, развалился в нем, забросив ноги на стол. Будто хозяин. Каллисто поморщился и незаметно стиснул кулак. Чувствовать себя гостем в собственном замке было невыносимо, особенно когда подчиняться приходилось какому-то вшивому стражнику. Но у Терния в руках была ниточка, которая легко могла бы повиснуть на шее Каллисто петлей, так что приходилось терпеть. Пока что.

Каллисто прошел ко второму креслу и, сев с идеально выпрямленной спиной, кивнул:

– Слушаю.

– Ну зачем же так холодно! – хохотнул Терний и махнул рукой в сторону стола. – Вот, выпейте чаю.

Каллисто только сейчас заметил две чашки на темно-синих блюдцах. Пар уже не шел – чай успел остыть. Значит, Терний спланировал это заранее. Мужчина вздохнул и изящно подхватил чашку. Конечно, с Терния сталось бы и попытаться его отравить, но если бы за каждое такое неудачное покушение Каллисто платили – был бы уже богаче герцога. Впрочем, много выпить и не вышло – чай оказался приторно сладким.

Терний шумно выхлебал всю кружку и со стуком поставил ее обратно. Невоспитанный боров. Сложив руки на животе и окончательно растекшись в кресле, толстяк вперился в Каллисто внимательным взглядом.

– Как продвигается наше дело, барон? – вкрадчиво спросил он.

– В соответствии с планом. Уже скоро я… – начал было Каллисто.

– О, неужели? – оборвал его Терний. – Как интересно! Почему тогда я все еще прячусь в вашем замке, барон, как девица, сбежавшая от отца к любовнику? А не шью у портного камзол управляющего Каменным, как вы мне, барон, обещали? В отличие от вас, я свою часть сделки выполнил.

В груди вспыхнул гнев, опаляя языками пламени. Каллисто терпеть не мог, когда его отчитывали вот так – словно мальчишку. Будто опять вернулся в армию. Он стиснул челюсти и молча задавил раздражение в зачатке.

– Вы же отлично знаете, что барон Реплих спутал мне все планы, Терний, – сказал Каллисто достаточно резко, чтобы это было заметно, но недостаточно, чтобы счесть его тон оскорбительным. – Но я уже заручился поддержкой Авелти и главаря местной шайки. Дело за малым. Можете снимать мерки.

Каллисто безукоризительно вежливо и безэмоционально улыбнулся. Терний прищурился: словно на скачках оценивал, на ту ли лошадь поставил. Это длилось недолго, но в воздухе успело повиснуть напряжение, прежде чем начальник стражи широко, маслянисто улыбнулся и хлопнул по подлокотнику.

– Отлично. Уж простите мне мою навязчивость. Смешное дело: я было подумал, будто барон Каллисто запамятовал, что мой господин не любит ждать, – Терний изобразил на лице виноватую ухмылку. – Однако вам стоит поторопиться. Нас вполне устраивает лояльная фигура на месте виконта в вашем лице. Но если это все затянется – легче поискать кого-то порасторопнее. Мне не хотелось бы видеть вас в белом, барон, мы ведь так сдружились.

Терний посмеялся, как с хорошей шутки, и с кряхтением встал, словно и не было этой угрозы, сказанной невзначай. Мягкая кошачья лапка, скрывающая когти. Иголки в бархате. Ядовитые цветы, собранные в красивый пышный букет. Каллисто так и не научился любить эти игры, хотя стал в них мастером.

Он доброжелательно, почти тепло улыбнулся.

– Мне тоже, Терний, мне тоже. Тем более из нас двоих белый мне едва ли к лицу.

Терний хохотнул, отмахиваясь:

– Скажете тоже. Хорошего вечера!

И, довольный жизнью, направился к двери. Казалось, это взаимное демонстрирование зубов его ничуть не побеспокоило. Стоило начальнику стражи отвернуться, как улыбка Каллисто стала холодной. Грязная свинья. Прибить бы его огромной булавкой, как бабочку, и смотреть, как корчится в муках. Но для попадания в коллекцию Терний выглядел слишком уродливо – Бонита бы не оценила.

Только на следующий день Марита поняла, что же упустила из-за ослепившей ее радости. Расим сказал про ключ: «вряд ли кто из нас его передаст». Не «вряд ли удастся украсть», не «ключи надежно спрятаны». И верно, их не прятали совсем. Марита легко узнала, что один из амулетов носит Ревка, просто увидев тот у зенийки на шее. А еще Ревка спокойно снимала ключ на ночь, оставляя на тумбочке без присмотра. Просто безумие, верно?

Если только ключ не будет совершенно бесполезен для вора.

И вот теперь картинка складывалась. Конечно, Марита могла быть не права в своих догадках. Конечно, Расим мог специально путать.

Но под ложечкой засосало.

Поэтому, пока обыскивали комнату, Марита только об этом и думала. В воздухе стояла пыль, и ее сухой, въедливый запах щекотал ноздри. Девушка в очередной раз потерла кончик носа, убеждая себя не нервничать. Два обыскивающих ее комнату разбойника, молодой и старый, чуть не столкнулись лбами и выругались.

– Проклятье! И что этот слюнтяй хочет тут найти? – спросил молодой, вытряхивая одеяло и заставляя серую взвесь танцевать.

– Тихо ты! – прикрикнул на него старый и отвесил затрещину.

Молодой вскрикнул от неожиданности и выронил одеяло на пол. Марита поморщилась.

– Змей те в зад! Больно же.

– Больно – когда иглы под ногти. А это пустяк. Велено – значит ищем, – пробурчал старый, и они продолжили.

Марита стояла, прислонившись к окну спиной и скрестив позади руки. Солнце приятно грело затылок. Что бы разбойники ни искали, она знала: этого тут больше нет. Отмычки покоились на дне колодца, куда Марита смогла их незаметно выкинуть, когда ее проводили мимо. И все равно колени то и дело сводила нервная дрожь.

Заглянув под кровать, молодой вылез и с раздражением отряхнул бороду от паутины.

– Пусто. Да и что они ожидали от высокородной девки? Они ж все тупые.

Старый почесал затылок.

– М-да, – проронил он и сплюнул. – Ну, мы свое дело сделали, можно и по стаканчику пропустить.

Они удалились, даже не попытавшись убрать бардак, который развели. По комнате будто прошелся ураган. Марита, скривившись, переступила через плевок и подняла одеяло. Вроде бы не сильно испачкалось.

Дверь вновь отворилась, и девушка резко повернула голову. На пороге появился Расим, лениво опираясь о косяк плечом. Весь излучая дружелюбие, он поманил Мариту к себе – осторожно, как пугливого зверька. Она уронила одеяло на кровать, но осталась стоять, хотя сразу поняла, в чем дело.

Расим поймал ее взгляд и улыбнулся. Марита ощутила, как против воли расслабляется, будто околдованная. Спокойствие Расима было по-настоящему заразительным. Нет, нельзя поддаваться! Она моргнула, осознав, что почти сделала шаг, и остановилась.

– Госпожа, пройдемте со мной, – мягко позвал Расим и вдруг церемониально поклонился.

Марита узнала эти движения сразу же, хотя видела их всего лишь раз, выступая на пиру. Так приветствовали при дворе и на официальных приемах.

Девушка показательно поджала губы, но все же двинулась следом, сама не желая признаваться, что идет на поводу у любопытства. Человек с такими манерами – и здесь, в пусть и явно процветающей, но шайке?

Снаружи пахло весной – нагретой почвой и молодыми ростками. Марита с тщательно скрываемым наслаждением прошлась по земле, нагоняя Расима. Он шагал, будто танцуя, как и большинство измовцев, но делал это на удивление естественно.

Однако поразило Мариту другое. С Расимом все здоровались: грузная женщина у колодца, мастерящие тряпичных кукол девочки, играющие в кости мужики. Измовец кивал в ответ и щурился, будто кот. Вновь подумалось, какие же они с Ревкой разные.

Легко лавируя между людьми, он провел Мариту к небольшому домику. На потертых ступенях грелся поросенок, которого Расим привычно переступил.

– Вечно ты у моего дома спишь… Осторожнее, леди.

Марита с преувеличенно недовольным видом подхватила юбку, и они оказались внутри.

Первым, что бросилось в глаза, было количество окон. Высокие и широкие, они занимали собой почти всю стену. Занавесок ни на одном не было, и солнечный свет заполнял собой комнату, ничем не сдерживаемый. Желтые пятна блестели на боках выстроенных в один ряд винных бутылок. Рядом с ними, на распахнутых ставнях, Марита заметила полукруги замысловатых схем.

Заинтригованная, девушка оглядела комнату еще раз, уже внимательнее, и едва сдержала удивленный возглас: дом Расима буквально полнился птицами. Статуэтки, гобелены, деревянные висюльки, перья, вазы с узорами и даже картины в тяжелых рамах. Скудная мебель просто терялась на этом фоне, погребенная под стопками пожелтевших листов и различным мусором.

Пока Марита торчала на пороге, растерянная, Расим легко проскользнул мимо и принялся расчищать стол. Тот появлялся из-под бумажных башен медленно и неохотно, словно из-под снега. Закончив, Расим стряхнул ворох бумажных птичек с кресла, которое после и подвинул к столу.

– Садитесь, госпожа, – сказал он, приглашающе похлопав по спинке.

Марита вздохнула и принялась пробираться сквозь завалы. Чем ближе становились улыбающийся измовец и пресловутое кресло, тем сильнее дрожали колени. От мысли о том, что придется подставляться под неизвестную магию, все внутри холодело. Но Марита не могла упустить этот шанс. Так что переступила через плетеную корзинку и села в кресло, положив руки на подлокотники.

Расим подбадривающе улыбнулся и, закатав рукав расшитой туники, демонстративно положил на стол ладонь. А потом повторил движение еще раз и еще, будто имел дело с ребенком.

– Не бойтесь, госпожа, это вообще не больно. Даже красиво, – продолжил болтать измовец, то ли надеясь, что подопечная различает хотя бы тон, то ли просто из любви к процессу.

Марита медленно, изображая пренебрежение, протянула руку и прижала пальцы к дереву. Стол оказался теплым и приятным на ощупь. Расим кивнул и неторопливо выудил из ящика баночку с золотистой жидкостью и тонкую длинную кисть. Открутив колпачок, он склонился над столом так, что несколько коричневых прядей занавесило лицо, и обмакнул кончик. Кисточка тут же налилась цветом.

Сверяясь с лежащим на столе листом, Расим принялся рисовать. Черты его лица сгладились, а глаза словно стали глядеть насквозь. Отстраненное, отсутствующее выражение завораживало, так что первых мазков Марита даже не ощутила, отвлеченная. Только потом тыльную сторону ладони защекотало.

Кисть двигалась плавно и размеренно, почти невесомо. Прислушиваясь к ощущениям, Марита пропустила момент, когда Расим вывел последний штрих и упал на ближайший стул, устало запрокинув голову. Как если бы происходящее его истощило. Девушка опустила глаза.

Переплетение четких линий, заключенных в круг, глухо сияло. Сперва показалось, что это солнце заставляет краски блестеть, но потом свечение усилилось, запылало, отпечатываясь в воздухе, и вдруг впиталось в кожу.

На мгновение у Мариты появилось странное чувство, будто у нее из груди вытянули нить и привязали к кому-то другому, но это длилось недолго. Наваждение пропало вместе с бесследно растворившейся печатью. Девушка поднесла руку ближе к глазам, но теперь кожа выглядела совершенно чистой.

Наверное, у нее на лице отразилось удивление, потому что Расим рассмеялся. Каким-то образом это вышло у него совсем не обидно и так заразительно, что Марита едва удержалась, чтобы не улыбнуться в ответ.

– Вот и все. Ладно, раз уж я отлыниваю от работы, по мнению командира, то прогуляемся, – Расим лениво потянулся и вдруг ойкнул. – Так вот где она…

Он с растерянным видом вынул из-под ноги свистульку в виде ворона. Спрятав птичку в складках одежды, измовец поднялся и направился к выходу. Марита украдкой пошевелила пальцами, потом потерла кожу на руке и поежилась. Оставалось надеяться, что в случае чего ей не оторвет кисть вместе с исчезнувшей схемой.

Поросенок с порога исчез, и теперь стало заметно, что ступени, как и часть стен, загажены птичьим пометом. В пыли возились воробьи, которые явно были тут частыми гостями – и не только они. На крыше стояла большая деревянная кормушка, из которой торчал чей-то полосатый хвост. Ну и чудак. В труппе Мариты были укротители зверей, но с такой искренней любовью, граничащей с одержимостью, она сталкивалась впервые.

Проходя мимо воробьев, Расим вынул откуда-то кусочек подсохшего хлеба и раскрошил его на землю. Птицы тут же накинулись на крошки, суматошно хлопоча перьями. Взгляд Расима потеплел, и тот, будто поддавшись порыву, выставил в сторону локоть, как делали благородные кавалеры на прогулках с дамами.

Марита замешкалась. Ее забавляло происходящее – не хуже шутливой пьесы. Но Бланка точно бы не стала ходить под ручку с разбойником. Тщательно скрывая сожаление, Марита качнула головой и отступила на шаг. Расим воспринял ее отказ спокойно – казалось, ничто не могло поколебать его безмятежность. И они начали прогулку.

Даже теперь измовец болтать не перестал. Причем делал он это таким особым тоном, какой бывает у сказочников, так что Марита и сама не заметила, как начала слушать с неподдельным интересом.

– Давайте-ка я покажу вам, где у нас что. Смотреть, правда, особо не на что: по большей части тут дома вроде моего. Только во-о-он там ребята старый склад облюбовали, – Расим кивнул в сторону здания с намалеванным на боку черепом: изо рта лилась пенящаяся жидкость, смахивающая на пиво. – Но вам туда, пожалуй, ходить не стоит.

Марита отвернулась, стараясь скрыть любопытство. О большинстве мест она уже успела узнать и сама во время разведки, но внутри не бывала. Расим воспринял этот жест по-своему и успокаивающе улыбнулся:

– У нас в логове много что со смертью связано. Например, здание, где вы живете, зовется Черепом, – продолжил рассказ он, ткнув в нужную сторону пальцем.

А потом постучал себя по голове, словно надеялся, что так Марита сможет понять смысл сказанного. Уголки губ сами собой дернулись. Расим умел располагать к себе так же легко и естественно, как ласковый кот. Они прошли дальше, обогнув разноцветный бортик. Измовец мягко огладил камни ладонью.

– А вот колодец, наше главное сокровище. Осторожно, леди, смотрите под ноги.

Мужчина выставил руку, и Марита вовремя притормозила, переступая камешек. Захотелось тоже прикоснуться к бортику – с такой нежностью говорил Расим. Как же странно это было. В Вентонии колодцы были обычным делом, и привыкнуть к порядкам Урноса удалось не сразу. Отец говорил, за порчу колодца тут могли и убить.

– О, здравствуй, Ририви.

Что-то резко изменилось в чужом тоне, и Марита невольно повернула голову вслед за Расимом. У опрятного домика с цветочными узорами на стенах стояла, согнувшись над землей, крыланка и срезала растущую за оградой траву серпом. Покрытые пухом пальцы подхватывали стебли и складывали в корзину.

Эта крыланка «роднилась» с цаплей: длинный узкий клюв, тонкая изящная шея, доверху закрытая металлическими браслетами, серебристый окрас. Одно из больших крыльев волочилось по земле, а второе поджималось к спине. Крыланка явно услышала приветствие – клюв дрогнул, – но даже головы не подняла.

Лица Расима словно на мгновение коснулась тень, но он тут же вновь засиял изнутри, растянув губы в улыбке. Тогда-то Марита и поняла, что ее насторожило: это несвойственное измовцу напряжение, появившееся в голосе, словно бы внутренний надрыв, просачивающийся сквозь показное спокойствие.

– А вот домик лекаря. Хорошо бы, чтоб вам и сюда не понадобилось, госпожа, но откуда знать заранее? Верно, Ририви?

– Зачем ты с ней разговариваешь? – спросила крыланка. – Она же немая.

Ее голос напоминал хриплое птичье чириканье – и прозвучал неожиданно презрительно. Ририви говорила с отвращением, которое даже не пыталась скрывать. Марита не успела решить, как к этому относится, когда поняла: презрение направленно не на нее. Крыланка разогнулась, но волочащееся по земле крыло не шевельнулось. Обвисшее, будто неживое, оно напоминало мятую бумажку.

– Развлекаю сам себя, раз уж командир на меня это повесил, – шутливо ответил Расим.

– Тебе больные кажутся чем-то веселым?

Крыланка неприязненно сощурилась. Марита поежилась. Это так разнилось с тем, как с Расимом общались остальные. От слов крыланки измовец едва заметно отшатнулся и поднял руки в успокаивающем жесте.

– Нет, Ририви, я…

И тут раздался детский крик.

Они все трое резко обернулись, и Марита внутренне обругала себя за несдержанность. К счастью, остальные были слишком заняты, чтоб заметить ее реакцию.

К домику крыланки, спотыкаясь и торопясь, почти бежала женщина средних лет с девочкой на руках. Марита неожиданно для себя узнала обеих. Не удивительно, после таскания сена забудешь… Не ребенок, а кузнечик.

Ририви с Расимом тут же забыли о разногласиях, и их лица приобрели одинаково обеспокоенные выражения.

– Что случилось? – поинтересовалась лекарь, нетерпеливо шевельнув здоровым крылом.

– Ририви, ну как Умертвитель сглазил, сил моих больше нет! – начала тараторить Варка.

И тут обиженно поджавшая губы девочка вдруг вывернулась из материнских рук и кинулась бежать прочь, словно дикий зверек. Прежде чем кто-нибудь успел что-то предпринять, Расим неуловимым движением поймал ее. Та завопила и задергалась, как лисица в капкане. Одна из рук, замотанная в кусок ткани, забарабанила по бедру измовца.

– Отпусти ее, – сказала Ририви, сверкнув глазами.

– Не могу, тогда она убежит.

– Мне нужно ее осмотреть.

– Да на здоровье. Но… Ай, – Расим поморщился, когда девочка укусила его за ладонь. На коже остался полукруглый след. – Если даст деру, осматривать будет некого.

Мужчина оставался безукоризительно спокоен, хотя Ририви уже щелкала клювом от раздражения. Варка, переводя взгляд с одного на другого, не выдержала.

– Осмотрите ее, пожалуйста!

Спорщики замолчали. Ририви заколебалась – в черных глазах отразилась внутренняя борьба. Встопорщенные перья опустились, а крыло расслабленно сложилось и перестало подрагивать.

– Ладно, пошли внутрь, – неохотно распорядилась крыланка и вспорхнула по ступеням.

Мариту никто не звал, но оставаться на улице не хотелось, так что она двинулась следом.

Дом Ририви разительно отличался от берлоги Расима. Опрятный, чистый – что внутри, что снаружи – и очень по-аскетичному обставленный. В воздухе стоял горьковато-терпкий аромат сушеных трав, дешевого мыла и топленого жира. Свет из многоугольного окна бил в одну из стен, расплываясь на ней золотистой занавесью.

На фоне скудной мебели выделялись тянущиеся вдоль стен стройные ряды шкафчиков да стол с инструментами. У Мариты в глазах зарябило от стоящих на полках баночек, бутыльков, шкатулок, мисок и ящичков.

Девочку тут же усадили на слишком высокий для нее стул. Та уже не вырывалась, только шмыгала носом и продолжала баюкать руку, но Расим на всякий случай продолжал придерживать худые плечи. Марита скользнула мимо него и встала у дальней стены, стараясь не привлекать внимание.

Ририви тем временем закатала рукава просторной рубахи, омыла руки в воде и, разложив часть инструментов на столе, села перед девочкой на корточки. Все это крыланка проделала быстро, но тщательно, не ленясь – словно столичный лекарь.

– Прости, Ририви. Я уж за ней глядела, как кошка за мышкой. Только отвернулась, она бутылку бряц. И где только взяла? Прибью я ее однажды, видит Умертвитель, – причитала Варка.

– Ее дурь бы да в нужное русло, – ворчливо заметила Ририви и требовательно протянула руку. – А ну, покажи.

Марита не могла не отметить: хоть крыланка и звучала холодно и сдержанно, даже строго, будто настоятельница храма, в ее голосе не осталось ни следа былого презрения. Интересно, почему они с Расимом на ножах?

Девочка команды не послушалась: еще сильнее прижав ладонь к груди, она упрямо замотала головой. Светлые волосы растрепались по плечам неровными волнами.

– Делай, что говорят, паршивка! – пригрозила Варка. – Или хочешь, чтобы тебе руку отрезали, как дяде Хеве?

– Варка, не зуди, – осадила женщину Ририви и указала на дверь. – Иди снаружи подожди.

– Но Ририви…

Крыланка прищурилась, и Варка вышла, то и дело кидая на дочь обеспокоенные взгляды. Ририви постучала когтями по клюву, словно пытаясь сосредоточиться.

– Хватит капризничать, показывай, – предприняла еще одну попытку она.

Девочка молчала. В ее глазах стояли слезы, но сквозь маску страха проступало непоколебимое упрямство.

– Подожди, давай я попробую.

Расим оттеснил неохотно отступившую Ририви и, заглянув ребенку в лицо, улыбнулся. Он неловко припал на одно колено, забавно согнувшись в спине – давал о себе знать высокий рост. Девочка чуть расслабилась.