Кровь и струны

– Узнай. Не нравится мне это. Не знаю даже, что больше: то, что в наших угодьях мог завестись хищник, или что баронская война перешла на новый этап, а мы не в курсе.

– Понял. Кстати говоря, не знал, что одна из дочерей Реплихов глухонемая, – проронил Тэкито, глядя вслед удалившейся парочке.

Яс с деланным безразличием пожал плечами. Он должен был держать лицо, хотя голова полнилась мыслями одна тяжелее другой. Но тут как у волков: стоит вожаку оступиться, и он больше не встанет. Поэтому Яс не собирался оступаться.

– Я тоже, мы ведь только с бароном дело имели. Вот и проверь по своим источникам. Колечко-то похоже на подлинное, – сказал он, продемонстрировав перстень. – И кого-то из своих отправь в городе уши погреть. Только пусть сопровождение возьмут, чтоб не ждать, – и, чуть подумав, добавил: – Главное – не Ревку.

Тэкито, который внимательно разглядывал перстень на свету, поднял голову. Солнечный луч коснулся его волос, но те все равно остались блеклыми и тусклыми, несмотря на красноватый отлив. Невзрачные, как и весь Тэкито.

– Опять ждать, как мне сегодня?

Не сразу поверилось в услышанное. Оспаривает решение? Ну надо же. Что-то все расслабились, непорядок. Яс медленно кивнул.

– Конечно.

Он спокойно и прямо встретил чужой взгляд. Ну-ну, попытайся. Но Тэкито не выдержал и отвернулся, будто невзначай вновь обратившись к перстню. Правильно.

– Если бы у меня был ключ… – пробормотал мужчина, не отрываясь от своего занятия.

Яс с удивлением заметил, как ноздри Тэкито затрепетали от гнева.

– Как изучишь перстень, верни, – сказал, проигнорировав чужие слова. – Доложись, если узнаешь что-то стоящее. Но не тяни – чем раньше напишем барону, тем лучше. И намекни, чтобы не скупился на «награду».

Губы Тэкито едва заметно побледнели. На его невыразительном лице даже сильные эмоции отражались едва-едва – будто приходилось разглядывать их сквозь толщу воды.

– С ключом все вышло бы быстрее. Командир, может… может вы пересмотрите решение? – уже громче спросил Тэкито, явно пытаясь говорить твердо.

Яс не знал, поражаться такому чуду или злиться. Что за день: то Ревка, то этот. Подобное было Тэкито не свойственно. И надо было ему вновь заводить этот разговор…

– Тэкито, мы это уже обсуждали. Ты мой казначей, я все равно не отпущу тебя без сопровождения.

– И глава разведки.

– Вот именно. Если попадешься, то потеряем и тебя, и ключ, – начал раздражаться Яс. – Я не собираюсь поливать мясной пирог медом, чтобы стало еще больше желающих его откусить. Разговор окончен.

– Но…

Между ним и Тэкито вдруг мелькнула матово-белая фигура. Проклятье! Яс отшатнулся, но тут же поспешил взять себя в руки, сделав вид, что просто резко повернулся к собеседнику спиной.

– Разговор окончен, – отрезал Яс, радуясь, что не видно, как нервно дрогнули его губы.

Зря он позволил себе проявить эмоции. Но почему Свечница появилась так скоро? Обычно хмари с поля боя хватало, чтоб она надолго насытилась. Ошибся?

Тэкито подвоха не заметил и потому принял произошедшее на свой счет, посчитал, что перешел черту. Поспешно поклонившись, он ретировался, вжав голову в плечи. Трус, как и всегда. Яс украдкой вытер взмокший лоб.

– Смотри, однажды проснешься с кинжалом под ребрами, направленным рукой этого мальчика, – пропели в ухо. – Жду не дождусь.

Белая рука с капельками застывшего воска, от которого пальцы походили на когти, прошлась по плечу. Яса будто обожгло, но он даже не вздрогнул, лишь невозмутимо двинулся мимо домов. Свечница поспешила следом – фигура, похожая на оплавленную свечу, искажалась все сильнее. Уродливое лицо с горящими провалами глаз плавилось, плача воском. Мерзкая тварь.

– Я знаю, что ты слышишь, – довольно мурлыкнула она. – Слышишь и боишься.

Яс угрожающе сложил пальцы в изгоняющий знак – коснулся указательным большого, формируя «глаз», а остальные прижал к ладони. Свечница ухмыльнулась – рот, похожий на прожженный лист бумаги, разошелся в стороны. Застывшие капли воска на волосах напоминали молочно-белые жемчужины.

– Ты бы еще папочке пожаловался.

В ушах задребезжал смех. Но, как и обычно, Свечница чуть отступила. Яс отвернулся и попытался больше не обращать на нее внимания – как дети, играющие на земле прямо у покрытых восковыми подтеками ног. Впрочем, им легче – кроме Яса эту тварь все равно больше никто не видел.

Глава 3. Клетки и ключи

«Вот и все» – думала Марита, пока шрамолицая женщина тащила ее за собой.

Чужие пальцы больно стискивали плечо, будто стальные. Мимо летели дома, жмущиеся друг к другу, как котята, шестиугольные окна в выгоревших стенах и двери, окаймленные цветными узорами. То тут, то там виднелись грубо сколоченные загоны с курицами и свиньями и небольшие огородики с зеленью. Наметанный глаз Мариты сразу зацепился за черепицу на крышах, почти не сколотую, и крепко сбитые доски. Похоже, деньги у разбойников водились. Она попыталась рассмотреть ближайший дом получше, но Ревка не дала.

Зенийка неслась, ни на мгновение не останавливаясь. Кометой облетела спорящих женщин, проскочила мимо режущихся в карты мужиков, рыкнула на дерущихся мальчишек – и все это на бегу. Марита еле за ней поспевала, давясь рваными вздохами. Подол платья уже давно истрепался, а руки затекли, заставляя безвольно плестись следом, как овца на привязи.

Обойдя очередной огородик, Ревка ускорила шаг, и впереди будто из ниоткуда выросло высокое двухэтажное здание, единственное на все поселение. Его крыша пугающе нависала острым козырьком, а стены из черного вентонского дерева словно поглощали солнечные лучи. Не иначе – мрачный злодейский замок. Низ здания был выложен бело-желтым камнем, складывающимся в геометрический узор. Такой же бежал по краю шестиугольных окон. Нет, деньги не просто водятся, в них можно искупаться. Черное дерево даже Верис не мог себе позволить.

Не дожидаясь, пока Марита отдышится, Ревка взлетела по крепким ступеням. Марита чуть не запнулась и привалилась к проему. Ее взгляд скользнул по резным панелям вокруг двери и застыл. В животе похолодело, словно кто-то воткнул в него ледяную сосульку. Искусная рука мастера покрыла дерево изящной вязью из переплетенных позвонков, увенчанных ухмыляющимися черепами. Казалось, пустые глазницы глухо мерцают, следя за чужачкой. Проклятье, куда она попала?

– Пошла! – гаркнула Ревка на ухо, заставив испуганно вздрогнуть, и пропихнула Мариту внутрь, в темный просторный зал.

Огромный, почти необъятный из-за высокого потолка, он весь пропах вином и подгорелым жиром. Большую часть зала занимал широкий стол в виде буквы «п», повернутой «ногами» ко входу. На лавках валялись шлема и пара сапог. Лампы, висящие на цепях меж толстых потолочных балок, сейчас не горели, и пробивающийся снаружи бледный свет плясал на кубках бликами. Конечно, никаких человеческих черепов – только металл.

Зато был один звериный. Он венчал пожелтевший медвежий скелет, расположившийся прямо за троном во главе стола. Зверь стоял так, что массивные лапы словно ложились на плечи сидевшего. Правда, сейчас трон пустовал. Белесый медвежий череп щерился оскалом, как живой. Вот-вот кинется. Марите стало не по себе, и она отвернулась.

Быстро оглядев зал, Ревка потащила ее дальше, мимо разномастных гобеленов, мимо черных от смоли очагов и венчавших их барельефов. Пришлось быстро переставлять ноги, цепляя подолом разбросанную по полу солому. У трона Марита все-таки запнулась и чуть не вскрикнула: прямо на полу дремал огромный хряк. Даже не проснулся, и она поспешно обошла его стороной. Рядом тихо фыркнули. Ревка не скрывая ухмыльнулась и шагнула на лестницу.

Марита из последних сил преодолела ступени. Второй этаж в сравнении с первым показался голым: пустые стены, ряды дверей – и свет, очень много света. Он резанул привыкшие к полумраку зала глаза, и Марита невольно зажмурилась. Ревка не стала ждать, пока она привыкнет, потащила дальше и остан,овилась, только когда коридор кончился. Тогда зенийка разжала пальцы. Плечо заныло, но Марита не шевельнулась, оцепеневшая под хищным взглядом.

Спина покрылась холодным потом.

Зенийка сощурилась и, наклонившись, с шелестом вытащила из-за голенища нож. Движение вышло резким и смазанным. Только остро блеснуло лезвие в лучах солнца. Нет! Марита вздрогнула и испуганно вжалась в дверь спиной, не в силах отвести от ножа взгляда. Ревка растянула губы зверином оскале.

– Не думай, что я буду с тобой возиться. Мне плевать, кто ты: хоть принцесса, хоть сам бог, – выплюнула она, не заботясь, будет ли услышана.

Марита растерянно захлопала глазами. Поджилки тряслись уже совсем не наигранно. Надо вырваться, поднырнуть под руку, сбежать по лестнице… Но она так и продолжала стоять, оцепеневшая.

Ревка подступила совсем близко, почти уперевшись в грудь, и просунула руку Марите за спину. Запахло мускусом и мхом, зашелестело. Что-то узкое и холодное, будто обломок льдинки, коснулось запястий, повело вверх по коже – и пропало. Одновременно с этим кисти вдруг обдало жаром. Веревки… они пропали? Марита попыталась шевельнуться, и руки свело от волны болезненного покалывания. Не дав опомниться, зенийка втолкнула ее в комнату и захлопнула дверь. Щелкнул замок, и стало тихо.

Марита кинулась назад и стиснула ручку, но было поздно. Дверь лишь шумно дернулась, но не поддалась – ни в первый, ни во второй, ни в третий раз. Только издевательски поскрипывали петли. Как же так?.. Марита выпустила ручку и бездумно уставилась на собственные испещренные царапинами и пятнами грязи ладони. Замызганные. Некрасивые. Хоть перстень надень, хоть дудочку возьми – такими и останутся. Чужая личина надтреснулась, расползлась, словно бумажная маска. Занавес опущен, некому больше смотреть. Марита с тихим стоном пошатнулась и сползла по двери, уткнувшись лицом в колени.

Ее никто не будет искать. Некому. Это в Вентонии стража сбивала сапоги и загоняла лошадей, только лишь бы поймать беглянку за хвост. А тут, в мертвых землях, Марита просто чужачка, бездарная дурочка, решившая поиграть в шпионов. Уродливая замарашка. Вот бы пришел отец и спас ее, как спасал всегда… Она тихо всхлипнула и тут же зажала ладонью рот. Отец не придет. А даже если б мог – не стал бы. Он никогда не прощал предателей. По щекам покатились слезы, закапали на блузку и подол. Горло болезненно стиснулось, словно в него впились невидимые иглы. Марита плакала тихо и горько, будто скорбящая вдова. А мысли все продолжали жалить.

Ну и что она будет делать, когда правда вскроется? Когда все узнают, что Марита самозванка и просто сняла перстень с хозяйки? Перстень… Проклятье, она ведь стащила его прямо с трупа, прямо… Мерзость, какая мерзость. Марита содрогнулась, давясь всхлипами, и перед глазами всплыло другое лицо, тоже мертвое. Покрытые пеной губы зашептали в такт мыслям. Никчемная. Никому не нужная. Сгинешь, сгинешь. Страх, животный и безжалостный, подобрался к горлу тошнотой. Казалось, Марита шла по канату без страховки, отдаваясь лишь на волю ветра, и тот со злостью трепал ее скрюченное тело.

По канату? В голове вспыхнуло: крыши домов, возбужденная толпа и маленькая фигурка, зависшая над пустотой. Марита затихла – даже плечи перестали вздрагивать. Обычно веревки протягивали между деревьев и стелили под них солому. Большую высоту никто брать не решался. Никто, кроме отца.

Он звал это знакомством. Стоило фургончику въехать в ворота нового города, как лицо отца приобретало мечтательное выражение, а взгляд устремлялся к крышам. Не проходило и двух дней, как он уже скользил над городом по веревке, поддерживаемый лишь ветром. В детстве Марита зажимала глаза ладонями, боясь, что он соскользнет, но отец всегда доходил до конца и небрежно кланялся восторженным зрителям, будто не сделал ничего особенного. Как-то она спросила его:

– Неужели тебе вообще не страшно?

И ожидала услышать «нет». Но отец рассмеялся:

– Конечно, страшно.

Тогда это так поразило Мариту, что она на мгновение потеряла дар речи.

– Но как? Ты выглядишь таким спокойным.

Отец улыбнулся. Это был единственный на памяти Мариты раз, когда он выглядел на свои годы – всего на мгновение, прежде чем вновь стать мальчишкой.

– Марита, разница между трусом и храбрецом не в отсутствии страха. Трус боится и отступает. А храбрец боится, но все равно делает, – он нежно потрепал ее по волосам. – Главное – соизмеряй свои силы. Если я вздумаю перейти Безднову пропасть, то буду вовсе не смелым.

– А кем ты будешь?

Отец наклонился, и она увидела в его глазах затаенную грусть.

– Глупым.

Марита резко выпрямилась, выныривая из воспоминаний. И хотя щеки все еще оставались влажными, глаза высохли – она больше не плакала. Мир продолжал расплываться, голова раскалывалась, но где-то глубоко в груди медленно крепла решимость. Она не сдастся. Только не сейчас. Марита вытерла лицо тыльной стороной ладони. Страх не ушел, но сдвинулся на второй план и перестал быть таким всепоглощающим.

Отец, как всегда, прав. Как бы она ни привыкла отрицать это, считать его глупцом и злодеем, ненавидя его кровь в собственных венах, – отец всегда в конечном итоге прав. Нельзя позволять чувствам себя одурманить. Марита обхватила голову ладонями и задышала медленнее и глубже, собираясь с мыслями. Ее затея рискованная, безумная, почти невыполнимая, – но забери тьма, если Марита отступит, не попытавшись.

Как только решение было принято, вернулось и почти отстраненное спокойствие. Будто наблюдаешь за собой со стороны, как трюкачи. Так что, когда Ревка вернулась с чистой одеждой, Марита легко изобразила подобающие своей роли чувства: страх вперемешку с брезгливостью. И хоть принесенные блузка с юбкой восторга не вызывали, переодеться в сухое было очень приятно.

Когда зенийка вновь ушла, Марита позволила себе оглядеться. Комнатка была маленькой, тесной и очень скудно обставленной. К одной из стен притиснута кровать с набитым соломой тюфяком, напротив – маленькое окно, в которое не пролез бы и ребенок. «Ничего, это ненадолго, – уговаривала Марита себя. – Тебя или убьют, или отпустят на все четыре стороны».

Как она ошибалась.

Верис лежал на спине, раскинув руки в стороны, будто спал. Его голова запрокинулась, а глаза закатились. Мутные белки, покрытые сеткой лопнувших сосудов, носили на себе самый явный отпечаток смерти. Прямо грязное, потрескавшееся зеркало.

Марита все еще стискивала на плечах Вериса пальцы. Впивалась ногтями прямо сквозь одежду, шарила по телу взглядом, испуганно и неверяще. Как… как же так… Он правда?..

Поверить было сложно, но каждая черта подтверждала это. Впечатывалась в сознание. Вспенившаяся, розоватая от крови слюна, стекшая со щеки на пол, белая кожа, будто прозрачная, виднеющиеся сквозь нее линии вен… Зеленовато-синий цвет напоминал стухшую рыбу. Ужасно, до тошноты отвратительно. Смерь оказалась совсем не такой, как ее показывали в театре: красивой в своей глубокой трагичности. Нет, нет. Но Марита это и раньше знала. После смерти отца она перестала верить пьесам.

Глаза вновь и вновь вглядывались в побелевшее лицо, искали что-то, чему нет названия. Тело Мариты дрожало, как туго натянутая струна.

– Не могу поверить… – прошептала она.

– Правильно, сучка.

Волна ужаса подкатила к горлу. Глаза Вериса широко распахнулись, молочно-белые и пустые, и он, нечеловечески выгнувшись, кинулся вперед. Чужие пальцы стиснулись на горле металлическими кольцами. Дыхание сперло, мир застлало мутной пеленой. Марита дернулась, засучила руками, но Верис держал крепко, и мир стремительно гас под натиском его хватки. Распадался на части. Рассыпался белыми вспышками.

Нет! Она не умрет так! Только не так!

Марита заметалась, путаясь в юбках, замолотила по воздуху руками, закричала… и проснулась. Уже давно рассвело, и комнату заполнило золотистое сияние. В столпе света неторопливо кружили пылинки. Дыхание, вырывающееся из горла хриплыми вздохами-всхлипами, в тишине было подобно колоколу. Марита вытерла лоб дрожащими пальцами. Сон, всего лишь сон.

Опять.

Она выдохнула, и пальцы опасливо переместились на горло. Ничего. Только липкая от выступившего пота кожа. Марита устало провела по лицу ладонью. Кошмары снились ей все чаще и чаще, будто Урнос насылал их, желая прогнать чужачку прочь. Если б еще она сама хотела оставаться в этих злых и блеклых землях.

Марита пригладила непривычно распущенные волосы и полезла рукой под тюфяк. Пальцы легко нащупали острый камешек и процарапали на стене очередную заческу рядом с уже существующими. Спрятав камешек обратно, Марита сосчитала их. Десять. Прошло уже десять дней, а о ней как забыли. Только Ревка сидела под дверью, как цепной пес, да еду приносила – и все. Ладонь погладила шершавое дерево и опустилась чуть ниже, туда, где под ровным рядом черточек виднелась причудливая клякса. Стоило взглянуть на Тень-хранитель, как на сердце потеплело, хоть и пришлось уподобить ее случайному пятну. А в Вентонии сейчас цветут яблони… В груди защемило от тоски. Может, попытаться поспать еще? Все лучше, чем вспоминать прошлое.

Марита задумчиво уставилась на сбившееся одеяло, как вдруг замок в двери щелкнул. Она резко выпрямилась, мгновенно насторожившись. Тяжелые шаги Ревки всегда были слышны издалека. Значит, это кто-то другой. Но кто? Марита беспокойно огляделась по сторонам, выискивая оружие.

Дверь мягко, совершенно бесшумно приоткрылась, и внутрь зашел человек. Марита сразу же узнала его. Живой коридор из зарослей, Яс, появившийся из ниоткуда мужчина, спор… Точно он.

Стоило появиться «зрителю», как спина сама собой выпрямилась, а лицо приобрело надменно-испуганное выражение. Марита сосредоточилась, привычно отгоняя укол стыда, с каждым разом все менее ощутимый. Играть было так же просто, как дышать, – и настолько же необходимо. Марита чинно сложила руки на груди, следуя роли.

Незнакомец внимательно огляделся и заскользил вперед, словно змея. Он ступал так легко и невесомо, что ни одна доска не скрипнула. Марита напряженно следила за его передвижениями, готовая в любой момент сорваться с места. Но когда до нее оставалось несколько шагов, мужчина остановился. Все еще не произнеся ни слова, он принялся молча рассматривать Мариту, и та сделала также.

Однако глазу было совершенно не за что зацепиться.

Невзрачное, невыразительное лицо, блеклые бурые волосы, сухие и словно бы грязные, непримечательное телосложение. Чужак не был ни высоким, ни низким, ни толстым, ни худым. Он был никаким. Таких людей забываешь почти сразу, как с ними попрощаешься. Единственным, что привлекло внимание, оказалась одежда: чистая и опрятная, она выглядела намного дороже, чем у остальных.

Мужчина чуть кивнул Марите, сложил руки за спиной и кратко поклонился.

– Здравствуйте, леди Бланка. Меня зовут Тэкито, – представился он.

Голос оказался таким же бесцветным и почти напрочь лишенным эмоций, как и его хозяин. Зачем он говорит с ней? Не знает про немоту? Марита поджала губы и покачала головой.

Тэкито помедлил и улыбнулся. Эмоция отпечаталась на его лице, как чужая, и, хотя это чувство длилось всего миг, прежде чем улыбка стала доброжелательной, по спине Мариты пробежали мурашки.

– Я понимаю, что вы напуганы, леди Бланка, но вы можете мне доверять. Понимаете, я сам не одобряю здешние, скажем так, методы, – мягко и покровительственно, почти по-отцовски начал Тэкито. – Но у меня нет выбора. Однако, если бы я был уверен, что могу рассчитывать на вашу благосклонность…

Что? Марита незаметно впилась в ладонь ногтями, скрывая удивление. Мужчина помолчал, будто ожидая какой-то реакции, и, так и не дождавшись, продолжил:

– Я смогу вас вывести, если вы защитите меня. Я знаю другой ход.

В груди ярко вспыхнуло. Тэкито предлагает сделку! Стоит только согласиться, и она вырвется, вновь окажется на свободе, и… Марита вздохнула – и безжалостно потушила огонек надежды. Леди Бланка наверняка согласилась бы не думая, но она не могла позволить себе так рисковать. Кто знает, вдруг неожиданный помощник прирежет спасенную госпожу за ближайшим углом или продаст конкурентам? Марита была осторожной, как стреляная лисица, и не без причин. Она вновь указала на уши.

– Ну же, леди, решайтесь, вы зря меня боитесь, – продолжал мягко стелить Тэкито. – Потому что я не пожалею это личико и распущу на лоскутки, и мне ничего за это не будет. Тебя не то, что мать – даже собственное отражение не узнает.

Что?.. Марита оцепенела. Как ледяной водой окатило – волосы на затылке встали дыбом. Ничто в Тэкито не выдало жестокости его слов: все та же располагающая улыбка, тот же бесцветный тон и расслабленная поза. Это сбивало с ног, обрушивалось тяжестью, это… Нет. Нельзя поддаваться. Нельзя! Марита до боли прикусила щеку, всеми силами стараясь удержать спокойное выражение лица. Ее спина взмокла, а колени, скрытые тканью юбки, мелко задрожали.

Она показывала трюки с дрессированными волками, выступала при дворе, доигрывала роль со сломанным пальцем… но никогда игра не давалась так сложно, как сейчас.

А Тэкито продолжал говорить. И при этом улыбался, словно рассказывал шутку:

– Знаешь, если отсечь человеку конечности и прижечь раны, он все ещё может остаться жив. Здесь таких называют «черепашка». Потому что, если уронить на спину, он будет так же забавно махать обрубками и не сможет перевернуться. Я один раз видел такого. Рыдал и умолял его убить, потому что даже это не мог сделать сам. Ужасная судьба.

Кожа рук покрылась мурашками, как от ледяного ветра. Марита молчала, из последних сил удерживая растерянное выражение лица. Недо бежать, прятаться, лишь бы скрыться от этого чудовища… Надо… Она продолжала сидеть, непонимающе моргая. Воздух почти дрожал от напряжения.

– Знаешь, а выкупа за тебя так и не дали. Если и дальше так пойдет, останется только душу отвести – раз уж информации с тебя не взять.

Марита моргнула – и мгновенно расслабилась, словно кто-то выдернул мешавшую занозу. Выкуп, как же! Его не смогли бы отправить так быстро: одному только письму до замка идти полсрока. И это знание наконец сложило части картинки в одно целое. Да ведь Тэкито просто разыгрывает спектакль! То сверкающие доспехи рыцаря примеряет, то черный плащ злодея в надежде, что глупая баронесса клюнет.

Марита мысленно улыбнулась: грудь переполняло торжество. Фраза, которая бы окончательно уничтожила леди Бланку, воскресила ее из пепла. Нет уж, господин Тэкито. У тебя был шанс победить – но не на этом поле. Марита вздернула подбородок с видом аристократки, чье время занимают впустую, и отвернулась. Тэкито прищурился, разглядывая ее, словно пойманную бокалом бабочку. С холодным, расчетливым любопытством. По спине скатилась капелька пота, но Марита не шелохнулась.

Мужчина вновь кивнул ей и тихо, как тень, двинулся к двери. На пороге он обернулся.

– Говорят, леди Доротея была очень любвеобильна в молодости. Может, нам стоит просить выкуп не у Реплихов, а у Каренов? – сказал он, бросив внимательный взгляд через плечо.

Страшное оскорбление для аристократов, дорожащих чистотой своей крови сильнее, чем жизнью. Меткий удар, точно сработавший бы на леди Бланке. Но Тэкито не повезло. Марита безразлично скользнула по нему взглядом. Мужчина еще немного постоял в дверях и выплыл вон. Марита едва сдержалась, чтобы не броситься следом – все равно это было бесполезно.

Только когда дверь почти бесшумно закрылась, она позволила себе сгорбиться и обнять плечи руками, съеживаясь в испуганно дрожащий комок. Пронесло. Что бы Тэкито ни хотел, ему не удалось это получить.

Но Марита все равно не чувствовала себя победителем.

После прихода Тэкито опять наступило затишье. Количество зарубок на стене перевалило за пятнадцать, и Марите начинало казаться, что она состарится в этой тесной серой комнате, глядя на чужие жизни в окно.

Время близилось к полудню. Марита стояла, чуть прижавшись к окну и привстав на носочках. Солнечный свет золотил доски, отчего в воздухе стоял насыщенный запах нагретого дерева. Он напоминал о прошлом: так пахло в их фургончике в разгар дня – как будто вот-вот появится отец и протянет дичку, сорванную с ближайшей ветки. И это яблоко будет самым вкусным на свете.

В горле встал ком, и Марита едва смогла его проглотить. Интересно, где бы она была сейчас, если бы не… Если бы Верис не… Пальцы стиснулись на крае окна, не чувствуя заноз. Может, есть мир, какой-то лучший двойник этого, где она все еще артистка, счастливая и свободная? Как бы хотелось глянуть хоть глазком… Марита помотала головой, вытряхивая тоскливые мысли, как мусор из корзины, и посмотрела вниз.

Люди сновали туда-сюда, словно муравьи, и в их хаотичном передвижении почти улавливался ритм. Марита скучающе подперла подбородок ладонью. За все дни заключения она успела изучить распорядок разбойничьего логова лучше, чем нотную грамоту.

Каждое с каменного строения, оказавшегося огромным колодцем, снимали крышку. Воду набирали в бочки, грузили на телегу и увозили, вечером возвращая пустыми. Больше ничего интересного. А сегодня Марита и «развоз» проспала. Она продолжила лениво разглядывать двор. Вот дети гоняют кота, вот женщины смеются, развешивая белье… Так, а это что?