Зверобой

– Тебе туда нельзя. Иди обратно на пасеку, и будь осторожен. Вон по той тропе иди, в обход оврага. И… спасибо тебе, что принёс Пинепу.

Михаил пошёл туда, куда указал ему Никоп, тропка была торная и уходила в лес. Оказавшись на опушке, Михаил обернулся – дом горел ярко, пламя охватило уже и соломенную крышу, и все постройки. Как быстро горит, подумал Михаил, нахмурился, достал из ножен тесак и ступил на лесную тропу.

В этот раз он шёл быстрее, ноша не тяготила его, и вскоре перед Михаилом оказался молодой березняк. Нарезанные им ветки так и лежали, он стал собирать их, только всё время оглядывался. Казалось, что из кустов за ним кто-то наблюдает, но лес снова ожил, птицы трещали о своём, кроны шумели в порывах ветра.

– Ты чего долго-то так? – Семёныч беспокойно глядел на вернувшегося с вязанкой берёзовых веток Михаила, – Я уж собрался тебя идти искать! Ну, много на резал, гляди-ка! Давай ужинать, я каши наварил, ещё сала сейчас нажарим.

Ужинали за дощатым покосившимся столом, от леса наползала ночь, небо смотрелось в зеркальную гладь озера. Когда рассыпались звёзды, у другого берега загорелся яркий костёр.

– О, глянь, чего на том берегу запалили! – проворчал Семёныч, – Ну чисто погребальный костёр, на воде-то!

Михаил пригубил алюминиевую кружку, дедова медовуха не была крепкой, но сердце согрела и просветлила голову. Он промолчал, мысленно пожелав Пинепе покоя в ином мире.

Глава 13.

Задумчивым вернулся домой Михаил с дедовой пасеки. Семёныч и сам молчал всю обратную дорогу, будто тоже чувствовал нечто, витавшее в воздухе.

– Дед, чего притих? Или притомился? – спросил Михаил, останавливая мотоцикл у своего дома, – Давай-ка, забирай своего «коника», и поедем потихоньку до твоего двора, выгрузим всё.

– От спасибо тебе, Мишаня, – Семёныч кряхтя выбрался из люльки с снял шлем, – Лисапед мой мне и правда, как коняга верный.

Семёныч вытащил из коляски эмалированную кастрюльку, обвязанную чистой тряпицей – в неё дед сложил нарезанные для Михаила соты. С пяток веников прихватили с собой, а остальные развесили сушить там, на чердаке дедова шалашика. Дальше Михаил мотоцикл не гнал, дед на своём «лисапеде» старался за ним поспеть, не отстать.

Клавдия Петровна встретила их во дворе, рассказала, что в селе снова кто-то поел несколько дворовых собак, одну нашли у старого ручья за околицей, а остальных даже не обнаружили.

– Опять поди волки лютуют, или зверь какой, – вздыхала бабуля, – Было у нас такое, года два или три назад, то телёнка, то корову умыкнут. А после туристов двух не нашли, пропали оба у болота старого, только сапог нашли от них, один, а внутри нога была, в носке! Вот ужас-то где! Ну, тогда уж, конечно, охотникам дали команду, или как там у них это происходит, на отстрел волков. Вроде поспокойнее стало, а только почтальонша наша, которая в Пилькино ходила, там три двора живых было, пенсионеры все, вот почтальонша и говорит, как по тропке идёшь, вся спина мокрая, кажется, что вот как выскочит кто из кустов, чупакабра какая!

– Да ладно тебе, придумали чупакабру какую-то, – рассмеялся Семёныч, – А у почтальонши нашей глаза со страху велики. Надо меньше всякие газетёнки читать, где про планетян пишут и тарелки ихние! Чего только не придумают, чтоб такие вороны-то газетёнки покупали да читали!

Михаил вернулся домой снова с сумкой гостинцев, Клавдия Петровна напекла к их возвращению ватрушек, налила Михаилу трехлитровую банку свежего молока, добавила большой пакет огородной снеди.

Обтирая тряпкой пыльный бак мотоцикла, и поглядывая на поднимающейся над банной трубой дымок, Михаил пребывал в раздумьях. Ему не хватало знаний, подсказки чьей-то, и… может быть веры? Его прагматичный ум никак не мог свыкнуться с мыслью, что бывает такое! Геннадий с Аллой, и всё произошедшее с ними, и с самим Михаилом, и теперь вот происшествие в овраге, и то, что он узнал от Никопа. И всё это – вот здесь, рядом с ним, буквально за забором!

Михаил с некоторой опаской поглядел за забор – ещё свежо было воспоминание, как он там Геннадия в первый раз увидал. Но в этот раз за забором было пусто, только старая цепь мягко позвякивала на колодезном вороте.

То, что все эти разговоры и происшествия, о которых говорила сегодня Клавдия Петровна, вовсе не выдумка, Михаил уже понял. Но… что с этим делать? Понятно и то, что Никоп почему-то был уверен, что Михаил может в этом помочь, и знает, как. Но… он не знал.

«Может Аделаида сегодня придёт, спрошу у неё, – подумал Михаил, хотя, сам он начал подозревать, что Аделаида скорее этакая «группа поддержки», чем реальный помощник.

Может быть, с ней ему легче поверить в это всё, и не сойти с ума. Потому что даже в её отсутствие он не ощущал этого горького одиночества, когда уж совсем никого рядом. Михаил подумал, нужно будет завтра позвонить Сане, как там у них дела и что нового.

Вечер наливался сумраком, густеющим возле леса, Михаил отмылся в бане, в этот раз напарившись всласть. Он сидел на скамейке возле предбанника, пил чай, заваренный прямо в кружке, и смотрел на кромку леса.

Тёмным резным узором окаймлял бор закатное небо, по которому разлилась красная заря, со стороны села слышался лай собак и мычанье возвращающихся с выпаса коров. Мысли Михаила были медленными, спокойными, он думал о том, что сказал ему Никоп: «Без подготовки нельзя». Это понятно, идти шугать какого-то неведомого зверя- не зверя, ничего о нём не зная – по меньшей мере глупо. Может статься так, что тот сам тебя найдет!

«Можно расспросить местных, пастуха, к примеру, и его помощника, – размышлял Михаил, – Они тут с весны по осень по округе бродят, может что-то и видели».

Всматриваясь в кромку леса, Михаил не думал ничего специально там выглядывать, но… вдруг что-то случилось с его зрением. Он никогда на глаза не жаловался, врачи «констатировали» единицу, но это… было другое!

Он не пытался как-то фокусироваться, но вдруг начал видеть тёмную опушку леса, словно через бинокль! Он водил взглядом по тёмному подлеску, и тот приближался к нему, даже ветки были различимы… Это… что?!

Михаил закрыл глаза и снова их открыл, всё стало как обычно, но стоило ему чуть прищуриться и подумать… вот она, опушка! Вся перед ним!

«Так не бывает! – услужливо подсказала Мише его прагматичность, на пару со скептицизмом, – Этого не бывает у нормальных людей! Может, это какая-то опухоль мозга?»

Михаил вспомнил, что смотрел какой-то фильм, когда у человека из-за опухоли необычные способности… Да и ладно, решил он, как есть, что он может сделать-то! Всё это становилось интереснее и интереснее!

Потренировавшись ещё немного, «удаляя и приближая» кусты на опушке леса, Михаил понял, что уже совсем стемнело, стало прохладно. Заперев калитку и ещё раз оглядев окрестности, Михаил ушёл в дом.

– Ну что, как ты? – Аделаида сидела у стола, тонкий дымок поднимался от её неизменной трубки, – Выглядишь неплохо!

На ней было фиолетовое платье с сиреневой окантовкой и шляпка в тон. В доме пахло вербеной и ещё какими-то травами, примешивался аромат чего-то сладкого, похожего на ваниль.

– Добрый вечер, – кивнул Михаил, зажигая ещё несколько свечей и устанавливая их в жестяные банки из-под тушёнки, – Спасибо. А ты как всегда прекрасна, тётушка!

– О! – Аделаида подняла брови и чуть порозовела, – Всё гораздо лучше, чем я ожидала. Так что? Ты изменил намерение окончательно сойти с ума и решил принять свой дар?

– Деваться некуда, – усмехнулся Михаил и зажёг плитку под чайником, – Аделаида, скажи, ты что-нибудь знаешь о Каяне?

– Каяны жили здесь давно, задолго до прихода человека. Говорят, что в старые времена их было много, они всю округу здесь заселяли, но со временем им стало не хватать еды, они стали пожирать друг друга… и начали вырождаться. Но, наверное, ещё мог остаться кто-то из их рода, далеко в глуши, за болотами.

– Один из них в овраге обитает, я видел нору. И он убил Пинепу, и их маленького сына. Я сам принёс тело Пинепы его жене. А они собрались и уехали отсюда, куда-то дальше. Никоп мне сказал…

– О! – брови Аделаиды снова поползли вверх, – Миша, свет мой! Я ни разу не видела такого, чтобы вот так быстро…

– Спасибо, – Михаил смутился, – Только вот… что мне делать? Никоп сказал, нужна подготовка. Я думал, ты знаешь, какая, и скажешь мне.

Аделаида задумчиво постучала по столу рукой в сиреневой перчатке. Ароматный дым от её трубки плыл тонкими струйками в подрагивающем свете свечей.

– На моём веку я такого не помню, ни мне, ни тем, кто был после меня, такие навыки были не нужны. Каяны не объявлялись в наших краях. Но я знаю, должны быть записи, старые, древнее моих знаний. Моя прабабка писала, свои и деда своего, тот был уже старый, писать не мог, когда передавал ей знания. Нужно искать.

– Где искать? Я тут весь дом облазил, ничего подобного не нашёл. На чердаке была коробка с книгами, но они все современные.

– Тебе нужно искать… по-особенному. Дом этот старый, но и он стоит на фундаменте, заложенном много раньше, до него здесь стоял другой дом, старше нас с тобой, вместе взятых. Нужно…. Как бы тебе сказать… нужно его слушать. Ты уже открыл, как Зверобой умеет видеть? Так вот, слушать тоже можно по-разному.

Прохладная августовская ночь зажигала на тёмном небе жемчужные россыпи, на столе горели свечи, в вазочке играло малиновым цветом бабы Клавино варенье. Дружеская беседа успокаивала, приносила умиротворение и покой, Михаил чувствовал себя так, словно после очень, очень, очень долгой дороги он вернулся наконец домой.

Глава 14.

Утро для Михаила постепенно переставало быть мучительным. Просыпался он легко, когда солнце заглядывала в комнату через старенький тюль, немного лежал в кровати, наслаждаясь покоем, а потом принимался за упражнения. Раненая нога беспокоила меньше, мышцы на ней, раньше словно окаменевшие и иссохшие, теперь наливались жизнью, иногда начиная гореть и пульсировать, но это было скорее приятно, чем больно.

Окатив себя во дворе водой из ведра, Михаил ухнул и округлил было глаза, но такой холодный утренний «душ» уже не перехватывал его дыхание. Привык, нормально! Растерев себя полотенцем до красноты, он отправился жарить яичницу и за завтраком не переставая думал о том, что сказала Аделаида.

Да, дом был старый, но Михаил и сам знал, что подвал под ним был построен давно, но… ничего особенного он не видел там – обычные стены, выложенные из камня, пригнанного очень плотно друг к другу, кое где сделаны такие красивые арочки, словно слепые оконца.

Надо электрикам позвонить, чего у них там, когда соберутся чинить ему тут электричество! Конечно, его сразу предупредили, что ждать ему придётся долго, больше месяца, но всё равно надо пошевелить. Хоть к зиме-то пусть сподобятся! А пока лезть в подвал придётся с фонарём!

Михаил таким добром запасся, конечно, купил несколько фонарей, один из них импортный, динамический! Ход в подпол был устроен в кухне, отодвинув старый бабушкин сундук, Михаил спустился по скрипнувшей под его весом лестнице в подвал.

Здесь было прохладно, Михаил отметил, что подвал сухой, это хорошо. Давно надо было тут прибраться, вон, ящики какие-то старые в углу свалены, банки пустые – отмыть и отдать Клавдии Петровне, у них тут в деревне это своеобразная валюта!

Ладно, после поищет то, о чём говорила Аделаида, решил Михаил, сначала уберёт тут всё, осмотрит на предмет мышей. Можно же картошки на зиму купить, овощей, из местного чипка в морозы не очень приятно носить будет это всё. Да и кому нужна тут картошка, продавать её – у всех своя в погребе.

Михаил стал таскать весь хлам наверх и складывать во дворе в кучу, потом разберёт, что сжечь, что на свалку увезти. А подвал и в самом деле был большим, стены пестрели старой, кое-где стёртой побелкой, часть пола была засыпана мелким щебнем и керамзитом – это он сам начал когда-то, да вот не успел закончить. Потому половина подвала имела пол земляной.

Таскать мусор Михаил закончил уже к обеду, весь пыльный и потный уселся на перекур и размышлял о том, что баня ещё теплая после вчерашнего, можно сполоснуться будет, осталось только немного подмести в подвале, им всё. Ничего он там не нашёл, хлам один, надо будет сказать Аделаиде, пусть ещё думает, где могут быть подсказки.

Взяв в сарае старый голик, Михаил снова спустился в подвал и обвёл его довольным взглядом – хорошо стало! Надо снова ехать на пилораму и купить доски для полок…

Тёплая волна мягко толкнула Михаила в грудь, отдалась в сердце, какое-то свечение разлилось по подвалу. Удивлённый Михаил обвёл взглядом каменные стены, и увидел, как в углу образовался рой разноцветных искр. Сразу понял – искать нужно там!

Камни, которыми была выложена стена, словно вибрировали, звали его. Прошлого сомнения и страха Михаил уже не ощущал, своё… отложил, так сказать. Подойдя к стене, он стал водить по ним руками, пытаясь поддеть, либо нажать, и самый большой в кладке поддался. Икры брызнули в разные стороны над головой Михаила, но он этого не видел, он вынимал из кладки камень за камнем, удивляясь, как легко они выходят, а ведь кладка смотрелась очень прочно.

Большой кусок стены в углу, под небольшой аркой, оказался «ложным» – это была ниша, а в ней… книги, тетради, скрученные в рулоны листы, перевязанные бечёвкой. Это же… как много записей! Михаил в изумлении стоял, глядя на этот клад. Так вот о чём говорила Аделаида, вот они – записи его предков… предков рода Зверобоя!

Ну, надо с чего-то начинать, решил Михаил и выбрал толстую книгу в кожаном чехле с завязками, на титуле было чёрное тиснение – рисунок. Человек на нём стоял, опершись на тяжёлое копьё, Михаил такие только в кино видел, у богатырей из русских былин.

Подумал, может быть перенести это всё наверх? Но по всей видимости микроклимат в этой нише был особенным, если всё так хорошо сохранилось, даже чернила почти не выцвели, понял он, перебирая свитки. Пусть лежит, как лежало, не им это всё сложено, не ему и вытаскивать.

Он положил камни обратно, и провёл по стене рукой. Ну и хитро́ придумано, даже приглядываясь к стене ни за что не заметишь, что здесь что-то есть! Ну и дела…

Закрыв подпол, Михаил взял новое полотенце, недавно в райцентре купил, расстелил его на столе и бережно положил книгу. На ней не было ни пылинки, словно она не пролежала долгое время в тёмном подвале, а провела это время где-нибудь под музейным стеклом.

Нужно сначала самому отмыться, решил Михаил, весь извозился в грязи и пыли, пока чистил подвал. Обернув книгу полотенцем, он убрал её в ящик комода и пошёл проверить баню.

Уже начало вечереть, солнце висело над лесом, ещё только краем касаясь острых вершин. Посмотрев на кучу хлама, принесённого из подвала, Михаил задумался, может, сейчас сжечь?

– Михаил! Миша! Ох ты ж! – калитка хлопнула и во двор ввалился Николай Васильев, местный, ворогушинский пастух.

Крепкий телом старик, невысокий и коренастый, с белыми то ли от седины, то ли от солнца волосами, он уже больше десяти лет пас деревенское стадо, а до того работал в местном совхозе, пока тот жив был ещё. Каждый год по осени Васильев говорил деревенским, что этот год он в последний раз пастушить брался, тяжко уже ему и на будущий год пусть ищут кого помоложе.

А кого найдёшь, когда в деревне почти уж все такие и остались, молодёжь-то по городам разъехалась, на выходные к родителям и то не всегда приезжают. Потому по весне и шли местные на двор к Николаю Игнатьевичу целой делегацией, просить. Ну, вот теперь запыхавшийся и красный пастух стоял у Миши во дворе, часто и хрипло дыша.

– Идём скорее, – хрипел пастух, – Тут недалеко, за сухим ручьём, и дальше в лес! Ох ты! Только бы жив остался!

Михаил понял – речь идёт о чьей-то жизни, все расспросы надо отложить на потом. Скинул шлёпанцы и быстро обулся, кроссовки на крыльце стояли, на плечи накинул старую ветровку… почему-то подумал про верёвку. Схватил в сарае ту, которой берёзовые ветки на пасеке вязал, тут же на гвозде висели ножны от тесака, сам широкий нож был воткнут в чурбак рядом.

Оба выскочили за калитку, Михаил на ходу цеплял на ремень ножны и расспрашивал пастуха, что стряслось, и куда они собственно бегут.

– Ох, Миша, сердце у меня чичас выпрыгнет, – пастух остановился и оперся на свои колени, нагнувшись, – Помощника мне нонче дали, с ним стадо гоняем, Никитку Прудникова, он у бабки с дедом лето гостит, по осени ему в армию идтить, вот пока тут в деревне у нас обретается. Тот в подпасок согласился, чего не заработать-то, ходи айда, кнутом помахивай. Ну, ничего, парень не ленивый, и мне с им-то не скучно. Сегодня стадо обратно гнали раньше, думали, тут поближе у сухого ручья допасём, и пошли старой изложиной, за брошенной-то конюшней. И поди ж ты, до опушки не дошли, Никиткин крик только я и услыхал, стадо в ор, едва согнал на опушке, побежал Никиту искать, а того нет, как нет! Только полоса широкая в кусты ведёт, словно… волокли его по земле, трава вырвана, будто он за неё цеплялся! Миш… может я думаю, медведь это… озорует… али какой ещё… хищник…

Пастух стал совсем задыхаться от быстрого хода, держался за грудь и хрипел, а Михаил понимал – счёт идёт на минуты… если уже не поздно!

– Дед, ты отдышись тут, – сказал он Васильеву,– А я вперёд побегу, ты мне только укажи, куда!

– Эвон, ложка держись, там старая коновязь ещё цела, в аккурат от неё прямо в лес, по тропе… Я… чичас… Миша… отдышусь только!

Михаил перекинул поудобнее верёвку на плече и побежал туда, где виднелась старая коновязь с резными столбами. Он даже думать боялся, что может не успеть… и знал, кто утащил Никитку!

Глава 15.

То место, о котором сказал старый пастух, он нашёл быстро. Миновал опушку, где небольшое деревенское стадо толпилось без пастуха, животные жались друг к другу, испуганно озираясь и крича.

Михаил вошёл в лес, всё его тело напряглось, чувствуя опасность. Боли в ноге, ставшей уже привычной, он сейчас не ощущал, и к сумеркам, уже окутывающим лес, глаза его на удивление быстро приспособились.

Он видел всё. И примятую траву, пастух прав был – здесь кого-то тащили, и вырванные пучки травы, и едва заметные капельки крови, разбрызганные по осоке. Словно гончая он чуял след, только это был не запах, то, что Михаил улавливал в сгустившемся вечернем воздухе – это была опасность.

Он ступал осторожно и мягко, достав из ножен тесак, он пробирался через кусты, и вскоре понял, куда направляется. Эти места он знал хорошо, здесь он вырос, каждый овражек был им здесь исхожен, вместе с деревенскими товарищами.

Дальше, за небольшим ельником, начинается низина. Раньше это было большое топкое болото, но с временем обмелело, ушло дальше, ниже. Топь была большая, далеко в лес простиралась, из-за неё даже дорогу построили в объезд, хотя сперва собирались топь эту осушить. Но экологи забили тревогу – осушать нельзя, болото питает местные речушки, а те, в свою очередь, и большую реку, с несколькими водозаборами.

Местные ходили сюда за клюквой, ягоды по осени бывало много, когда сырой год. А в сухой – болото мелело, обнажались кочки, появлялись какие-то тропинки, ведшие вглубь болот. Ходили по ним кто-то, бывало, из любителей исследовать всякое «паранормальное», да только никуда тропки не выводили, в топи терялись. Сколь-то людей пропали по своей глупости, «исследователей» этих, поиски результата не дали, и все решили, что те потонули в болоте.

Народ напридумывал всякого, сейчас это модно стало – кто про леших, водяных и кикимор сочинял, по старинке, так сказать, а кто по нынешней моде – про инопланетян, всяких йети и так далее. Но Михаил знал, кто тащил Никитку! Знать бы ещё – куда.

Шёл Михаил уже долго, тревога росла внутри, по спине то и дело пробегал холодок… значит уже близко, понял он. И в самом деле след вскоре вывел его на край топи, серая болотная вода источала тяжёлый запах прелой травы.

Год выдался очень сухой, Клавдия Петровна не раз уже жаловалась Михаилу, что сенокос был плохой в этот год, а пастух вынужден стадо гонять далеко, где трава в низинах сочнее и гуще. Да, сухой год… вон как болото обмелело, тут и там видны тропки и высокие кочки.

На одной такой кочке, довольно далеко от берега Михаил и увидал Никитку. Тот сидел, трясясь и держась за бок, вторая рука его висела плетью – видимо вывихнул, пока его волокли.

– Эй! – окликнул парня Михаил, осторожно оглядевшись, – Эй, Никита!

Парень вздрогнул, обернулся и стал озираться, потом громко зашептал Михаилу:

– Прячься! Он сейчас вернётся! Помоги мне! Вызови помощь!

– Я и есть помощь, – ответил Михаил и стал вязать верёвку к стволу росшей у топи осины.

– Быстрее, быстрее, – задыхаясь шептал Никитка, беспокойно озираясь и оглядываясь на тропу, уходившую в глубь топи, – Он сейчас придёт!

– Кто придёт? – спросил Михаил, он подобрал длинную кривую палку и держась за верёвку вошёл в болотную воду.

– Монстр! – прохрипел Никитка и стал ползти по кочке в сторону Михаила.

Михаил и сам чуял… опасность витала в воздухе, сердце стучало часто и гулко, тело горело огнём. Он ощупывал ногами дно, болото здесь не было топким, в низине собиралась вода, но твердь под ногами ещё можно было нащупать. Михаил торопился, двигался от кочки к кочке, накидывая на них тянущуюся за ним верёвку, наконец добрался до парня

– Ох,– Никиткино лицо исказила гримаса боли, когда Михаил потянул его на себя, – У меня плечо… и нога порвана, он меня за неё тащил, когтями… Это… это… монстр какой-то…

– Тихо! – приказал Михаил, – Молчи и держись за меня как можно крепче!

Он развернулся и стал тянуть верёвку, подтягивая себя к берегу, Никитка уцепился за него и сжав зубы тихо постанывал от боли. Обратная дорога показалась легче, несмотря на ношу на плечах, вскоре Михаил выбрался на сухое место и осторожно подтянул Никитку.

– Идти можешь? – спросил он, – Сейчас закрепим руку, но это пока всё, надо уходить, иначе сдохнем тут оба!

По побелевшему лицу парня, который смотрел куда-то на топь, Михаил понял… Развернулся всем телом, готовый принять удар, и замер.

На той кочке, где только что лежал Никитка, стояло странное существо. Чем-то оно напоминало героев египетского эпоса – поджарое тело, походившее на человека, только вот ноги были наподобие собачьих. Тело было покрыто шерстью, негустой, клочкастой и грязной, руки оканчивались когтистыми скрюченными пальцами. Голова тоже напоминала человечью, но вместо рта была пасть, как у шакала.

– Ты! – существо раскрыло пасть и из неё вырвался голос, больше похожий на звериный рык, – Ты, Зверобой! Оставь его, он мой!

– Ты убил Пинепу! – крикнул Михаил, и достал свой тесак, – А я убью тебя!

– Добыча, он – моя добыча! Ты украл у меня маленького человека, ты виноват, Зверобой! Ты отдашь мне этого! Он – мой!

Рык становился злее, яростнее, сидевший на земле Никитка, прижимавший к себе висевшую плетью руку, кое-как поднялся и встал рядом с Михаилом. Зверь оскалился, встал на четвереньки и ринулся вперед, широкими прыжками перемахивая с кочки на кочку.

Михаил поднял тесак, но губы его вдруг сами собой начали шевелиться, он говорил слова, которых никогда в своей жизни не слышал и не знал. И вот теперь они слетали с его губ легко и просто, голос креп и становился всё громче.

Каян остановился, тело его пошло судорогой, руки стало крючить и он, взвыв от боли, рухнул в болотную воду. Михаил уже кричал, он понял, что в этом их спасение и понятия не имел, что это за заклинание такое, но оно помогало!

Сунув тесак в ножны, Михаил подхватил Никитку, перекинул его руку через плечо, и они побежали, если можно было назвать бегом это странное движение, когда их мотало из стороны в сторону, один из бегущих орал изо всех сил странные, гулкими хлопка́ми загорающиеся в воздухе слова, а второй рычал от боли, сжав зубы.

Как-то умудрившись обернуться на бегу, Михаил увидел, что Каян выбрался из воды на кочку и скалясь смотрел им вслед, жуткий вой раздался над топью…

Поняв, что погони нет, Михаил кое-как дотянул до опушки и остановился, Никитка рухнул рядом без сил, одна штанина пропиталась кровью, но они были живы… Живы!

– К… к… кто эт-т-то… б… был, – Никитка не спрашивал, словно сам с собой разговаривал, озираясь по сторонам.

Михаил тяжело дышал, нога снова начала ныть, он тоже огляделся и увидел, что уже начинает темнеть, от леса наползает тень и болотная сырость, а к ним через ложок спешит старый пастух с перекошенным от страха лицом.

– Ох, робятки! Этакого страху я в жизни не знал! – глядя на мокрых и грязных Михаила и Никиту, проговорил Васильев, – Это… кто же вас так? А выл кто? Это же… не … волки?! Не похоже на волка-то…. Ох ты, Боже мой, Господь Милосердный! Никитка, чего у тебя нога-то?

– Да ладно что вообще жив остался, – криво усмехнулся Никита, сидя на мокрой от вечерней росы траве.