Эммарилиус

– Да что вы… – прошептал он дрожащим голосом, чувствуя, как уши наливаются жаром.

– Хранитель, вы бы видели, что вытворял этот красавец! Будто голодный зверь набросился, едва одежду не порвал, а потом…

Дальше – как в тумане. Тейн больше не понимал, где реальность, а где его воспаленное воображение. Столь откровенных подробностей он не слышал за всю свою продолжительную жизнь.

И хуже всего было то, что фантазия у юноши оказалась слишком живой. Он не хотел этого, но картины, нарисованные их рассказами, сами всплывали в сознании. Он мечтал сбежать, забиться в угол, заткнуть уши, но это было бы непростительно по отношению к гостям.

В конце концов, героически выдержав их благодарности, он дождался, пока пара удалится в свое любовное гнездышко, и тут же закрыл дверь. Сделав несколько шагов, Тейн прислонился к стене, схватился за грудь и выдохнул. Ру́вик свалился на пол, его глаза еще больше округлились от шока.

– Я не думал, что они придут рассказывать… – пискнул фамильяр, зажмурившись. – Как теперь это забыть?

– Кажется, я только что постарел на сто семьдесят лет… – хрипло пробормотал Тейн, вытирая пот со лба.

Они молча переглянулись – и вдруг расхохотались. Заливистый смех эхом разнесся по коридорам цитадели. Отдышавшись, Хранитель смахнул слезу, поднял Ру́вика и усадил на плечо.

– Что ж, Тейн, добро пожаловать во взрослую жизнь! – провозгласил фамильяр, снова заливаясь смехом.

Камень под коленями был ледяным. Хранитель ощущал его холод даже сквозь плотную ткань церемониальных одежд.

Осколок висел перед ним – пульсирующий, живой, словно вырезанный прямо из сердца мира. Его багровый свет отбрасывал на стены тревожные тени, которые извивались, как пленники, пытающиеся вырваться из невидимых оков.

Глубокий вдох. Медленный выдох.

– Что ты задумал? – внезапно раздался голос Ру́вика, пушистый комочек выглянул из-за плеча хозяина.

– Пытаюсь установить контакт с осколком, чтобы начать поиски, – ответил Тейн, не скрывая раздражения от неожиданного вторжения в его сосредоточенность.

– Но ты пока не способен на такое, – констатировал фамильяр, грациозно спрыгивая на каменный пол.

Веки Тейна дрогнули, открывая взору неподвижную фигуру маленького собеседника. После многозначительной паузы юноша произнес единственный вопрос:

– Почему?

– Потому что связь с осколком – это искусство, оттачиваемое десятилетиями. По правде говоря, немногим Хранителям вообще удавалось достичь истинного контакта, – ответил Ру́вик, бросая взгляд на мерцающий артефакт.

Тишина вновь окутала зал. Взгляд Тейна скользил по плавным движениям осколка.

– А существует ли вообще этот Избранный? – тихо выдохнул заклинатель, не отрывая глаз от гипнотического танца кристалла.

– Не знаю. Но почему-то хочется верить, что да, – после небольшой паузы продолжил Ру́вик – Уже поздно. Пойдем отдыхать. Завтра снова обряды проводить.

Поднимаясь с колен, он не мог отогнать тревожную мысль: а что если Избранный – всего лишь красивая легенда? Он прекрасно осознавал шаткость собственной репутации, но если за четыре тысячелетия ни одному Хранителю не удалось найти того самого, то какие шансы вообще есть у него, столь юного и неопытного?

Уже на подходе к выходу Тейна остановил едва уловимый шепот. Несколько голосов, переплетаясь, нашептывали что-то в самое ухо, он даже не мог разобрать. Они сбивались, перебивали друг друга, все сплетались в единый шум.

Юноша резко обернулся, его взгляд впился в осколок. Было ощущение, будто кто-то… Нет. Что-то звало именно его.

Его? Тело мгновенно оцепенело, словно скованное невидимыми путами. Шепот нарастал, гипнотизировал, превращаясь в навязчивый хор, заполняя собой все свободное пространство.

– Тейн? Ты в порядке? – обеспокоенно спросил Ру́вик.

Легкое прикосновение пушистого тельца разорвало чары. Тейн заморгал, словно пытаясь стряхнуть с сознания остатки странного транса.

– Ничего. Ничего особенного. Идем, – смущенно пробормотал он, выходя из зала, но странное ощущение не покидало его, заставляя вновь и вновь мысленно возвращаться к таинственному зову.

Акт I. Божественное искушение.

Тейн едва волочил ноги. День выдался особенно изматывающим. Его тело горело, будто его пропустили через раскаленные жернова, а веки налились свинцовой тяжестью.

Он доплелся до своей спальни, почти не видя дороги. Пальцы, дрожащие от усталости, с трудом нашли ручку двери.

– Наконец-то… – прошептал он, шагнув внутрь.

И тут же замер.

Воздух в комнате был другим – густым, словно наполненным незримой мощью, и от этого каждый вдох обжигал легкие. По спине пробежали мурашки – не от холода, а от присутствия.

Кто-то был здесь.

Тень у окна была слишком величественной, чтобы принадлежать простому смертному.

Тейн замер на пороге, пальцы непроизвольно сжались на дверной ручке. Великая стояла, прислонившись к резному подоконнику, ее силуэт вырисовывался на фоне ночного неба – стройный, как вальтариус в сезон цветения, и такой же недосягаемый. Холодный свет, пробиваясь сквозь витражное стекло, но ее лицо оставалось в тени.

Она не светилась. И это было неестественно.

Джафи́т, чье присутствие всегда наполняло пространство золотистым сиянием, словно ранний рассвет, теперь казалась окутанной дымкой. Воздух вокруг нее дрожал, как над раскаленными камнями, и от этого в комнате пахло грозой и веларисом – горьковато, тревожно.

Тейн наблюдал за ней последние недели. Видел, как она, обычно столь живая и лучезарная, замирала в одиночестве у высоких окон цитадели, устремив взгляд куда-то за горизонт. Будто что-то звало ее. Что-то, чего не слышал никто другой.

Он тихо прикрыл дверь и сделал несколько шагов вперед, остановившись на почтительном расстоянии.

– Великая Джафи́т, – произнес он, склоняя голову.

Голос его звучал тише обычного, будто он боялся разбудить что-то спящее.

Она обернулась. И улыбнулась.

Но это не была ее обычная улыбка – та, что заставляла цветы распускаться даже в разгар засухи. Нет. Эта улыбка прикрывала что-то, как вуаль прикрывает лицо скорбящей.

– Юный Тейн, – голос был мягким, но в нем звенела усталость. – Я ждала тебя.

Она двинулась навстречу, и ее шелковые одежды шептались о каменный пол.

Несмотря на легкость походки, в каждом ее шаге чувствовалась тяжесть, будто невидимые цепи тянулись за ней, не давая взлететь.

Тейн невольно отступил на полшага назад.

– Чем обязан столь поздним визитом? Вас что-то беспокоит? – осторожно поинтересовался Хранитель, исподлобья взглянув на Богиню.

– Скажи мне, юный Тейн, я красивая? – тихо спросила она, не отрываясь смотря на юношу, словно выжидая его ответа.

Тейн почувствовал, как в горле пересохло. Вопрос повис в воздухе, неестественный и тревожный, как трещина на витражном стекле. Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки, ногти впились в ладони, но лицо сохраняло учтивую невозмутимость.

– Бесспорно, – ответил он, медленно поднимая глаза. – Только глупец усомнился бы в Вашей красоте.

– Не будь со мной столь формальным. Прошу. – ее голос дрожал, что было совсем не свойственно Великой.

Сделав еще несколько шагов вперед, она продолжила.

– Юный Тейн, ответь мне, считаешь ли ты меня красивой?

Ла́йбрик вновь отстранился назад. Он не понимал, что нужно было Богине от простого Хранителя и что за невероятный трепет бушевал в его груди.

– Джафи́т. – чуть хриплым, совсем не свойственным тоном, заговорил он в ответ – Простите… Великая Джафи́т.

– Нет, стой! – Богиня сорвалась с места, чуть ли не подлетая к нему.

Ее пальцы сомкнулись вокруг его запястий. Тейн замер, чувствуя, как ее ногти впиваются в его кожу.

Ее голос сорвался, словно струна лиры, натянутая до предела. В нем не осталось ни божественного величия, ни привычной мелодичности – только голая боль.

Юноша застыл, словно пригвожденный к месту. Его дыхание стало неровным, прерывистым, как будто он только что пробежал через все коридоры цитадели. Губы слегка приоткрылись, но слова застряли где-то в горле, превратившись в немой вопрос.

– Назови мое имя еще раз. Без титула и прочих формальностей. Прошу. – Джафи́т стояла так близко, что он чувствовал тепло ее кожи сквозь тонкую ткань одежд.

Тейн ощутил, как все внутри него перевернулось.

Ее просьба висела в воздухе, простая и невозможная одновременно. Назвать ее по имени. Без титулов. Без церемоний. Как будто она – не Богиня, а простая девушка.

– Джафи́т. – тяжело сглотнув, прошептал он на выдохе.

– Еще раз… – она содрогнулась всем телом.

Он видел, как ее губы дрожат. Видел, как в глазах – этих бездонных, божественных глазах – смешиваются страх и надежда.

– Джафи́т, – повторил он, и на этот раз имя обожгло ему губы.

Край кровати врезался ему в подколенные сгибы – твердый, неумолимый, как сама реальность, напоминающая:

“Дальше – нельзя”

Но Джафи́т двигалась ближе.

Ее колени коснулись его ног. Пальцы впились в его плечи, словно боясь, что он растворится, если она ослабит хватку хоть на миг. В глазах ее горело что-то невыносимо живое – не божественное всеведение, а жажда, растерянность, ярость против собственной слабости.

Их дыхание слилось – горячее, прерывистое, слишком громкое в внезапно ставшей тихой комнате.

Тейн чувствовал, как воздух стал густым, словно расплавленный янтарь, обволакивая их. Как где-то в глубине его сознания рвется последний разумный довод.

“Она – Богиня”

“Это кощунство”

Хранитель ощутил, как мир перевернулся. Ее рука – такая маленькая, но с силой, способной сокрушать горы – прижала его ладонь к источнику тепла под тонкой тканью.

Он почувствовал ритм ее сердца. Учащенный, неровный, слишком человеческий для Божества. Не ослепительное сияние, а сокровенное тепло живой плоти. Дрожь. Легкую, как трепет крыльев мотылька, пробегающую по ее телу.

Каждое ее движение вызывало в нем сотню ощущений, стремительно сменяющих друг друга – от восторга до страха. Он судорожно втянул воздух.

Тейн замер, словно птица, попавшая в силки. Его ладонь все еще прижималась к ее груди.

Он никогда не касался женщины. Да и не стремился вовсе. Жизнь в цитадели требовала особых порядков. Никаких лишних мыслей. Никаких лишних жестов. Только дисциплина. Только долг.

Но сейчас она перечеркнула все одним движением. Мальчишка не знал, как реагировать на эту близость, его мысли путались в хаосе эмоций.

– Скажи мне, что ты чувствуешь? – ее губы коснулись его уха.

Обжигающе близко, недопустимо мягко.

Голос ее струился, проникая куда-то глубоко, туда, где даже Боги не должны были иметь власти.

– Тепло… Тепло и мягкость… – слова вырвались сами, честные, неотесанные, лишенные всякой учтивости.

Он тут же отвел взгляд – к полу, к стене, куда угодно, лишь бы не видеть этого. Ее улыбки, слишком торжествующей, слишком человеческой.

Но Джафи́т не отпускала.

– А если так?

Шелк платья сполз с ее плеча, обнажая изумительную линию ключицы. Нежный изгиб груди, розоватый оттенок кожи – живой, теплый, смертный.

Ее пальцы – нежные, но неумолимые – повернули его лицо к себе. Голубые глаза Ла́йбрика встретились с ее взглядом, и мир свернулся в эту единственную точку.

Она прижала его ладонь к обнаженной груди. Все вокруг словно замерло.

Он впервые видел, хоть и не полностью, нагое тело прекрасной дивы. И… Не чувствовал практически ничего, что должен был чувствовать обычный мужчина в подобной ситуации. Что-то в происходящем казалось ему слишком неправильным, грязным, порочным. Сердце Тейна билось так, будто пыталось вырваться – не от желания, а от ужаса.

Позади юного заклинателя Джафи́т заметила маленький белый комочек, что сжался от ее пристального взгляда и не смел пошевелиться.

– Твой фамильяр… Ру́вик. – тихо сказала она, протянув к нему руку, – Ты знал, что при помощи этого прекрасного создания можно контролировать чувства его владельца?

Тейн ощутил, как по его позвоночнику пробежал электрический разряд – резкий, неожиданный, заставляющий все тело вздрогнуть судорожно и беспомощно. Он обмяк, словно у него внезапно перерезали сухожилия, и только ее руки удерживали его от падения.

Дыхание стало рваным, как у загнанного зверя. Кожа вспыхнула алым румянцем, от ушей до ключиц. Внизу живота разгорался странный жар – волнами, нарастающими с каждым ее движением.

Он чувствовал, как ее пальцы прожигают ткань его одежды, как мурашки бегут по спине. Как что-то в глубине таза сжимается и расслабляется в непривычном ритме.

Тело рвалось к ней. Разум цеплялся за запреты. Душа кричала от ужаса перед святотатством.

Бежать, но ноги не слушаются. Кричать, но голос пропал. Оттолкнуть ее, но рука прилипла к ее груди, как к смоле.

Джафи́т действовала с пугающей уверенностью. Пуговица рясы сдалась с тихим щелчком. Шнуровка рубахи распустилась, как змеиная кожа. Холодный воздух цитадели коснулся обнаженных участков мужской груди.

Уголок ее рта дернулся – не улыбка, а оскал хищницы, видящей, как его зрачки расширились, как капля пота скатилась по виску, как пальцы впились в простыни.

Ее губы прилипли к его шее – не поцелуй, а укус голодного духа. Тейн зажмурился, но это не помогло.

– Джафи́т… – его голос сорвался на хрип.

Не мольба, а предсмертный стон. Тело пульсировало в такт ее дыханию. Позор и желание сплелись воедино.

Возбуждение, пульсирующее в его жилах, было не его. Он чувствовал это с жуткой ясностью. Жар внизу живота – слишком резкий, как наведенное заклятье. Мурашки по спине – не от страсти, а от ужаса. Слюна во рту – горькая, как пепел.

– Прошу, остановитесь… – молил Ла́йбрик, но слова застревали в горле.

Неожиданная волна отвращения окутала его полностью, сковала подобно стальным цепям. Страх, смешанный с горьким привкусом ненависти. Липкость на коже, будто после нее оставалась пленка незримой скверны. Тошнота, подкатывающая к горлу, как волна черного прилива. Холод, пробирающийся глубоко под кожу.

– Прекратите немедленно! – он резко отстранился, его глаза встретились с взглядом Джафи́т, и в них он увидел нечто, что заставило его почувствовать себя уязвимым.

Она была сильной и уверенной, но в этот момент он не мог отделаться от ощущения, что ее намерения были далеки от добрых. С неким раздражением и брезгливостью юноша принялся вытирать влажные поцелуи со своей шеи.

Плечи осунулись, будто под невидимым грузом. Пальцы сжались в кулаки – не от гнева, а от непонимания. Губы задрожали, но не произнесли ни слова. Только глаза – эти вечные, всевидящие глаза – спрашивали.

“Почему?”

– Я ведь красивая… – тихо сказала она, – Ты разве не чувствуешь того же, что и я?

– Вовсе нет! Вы красива и… – нервно заговорил заклинатель, судорожно бегая глазами по комнате, – Но я не хочу порочить Вашу честь. Вы же Богиня! Вы же… Не можете быть такой порочной.

В ответ на его слова Джафи́т издала нервный смешок. Ее взгляд стал и вовсе безумным, а улыбка исказилась в неизведанной гримасе, которую Тейн не смог хоть как-то растолковать. Такую эмоцию на лице Великой он видел впервые.

– Я думала, что ты такой же, как и он… – дрожащим голосом заговорила девушка.

В уголках ее глаз появились слезы.

– Но ты оказался лишь фальшивым образом, что я создала в своей голове.

Богиня накинула платье на хрупкие плечи и спешно покинула покои Хранителя, не дожидаясь ответа, оставив юношу в одиночестве.

Комната еще хранила ее следы – цветочный аромат, ставший столь навязчивым, что к горлу снова подкатила тошнота, и теплый отпечаток на простынях.

Тейн же сидел в ступоре, пытаясь унять дрожь в ладонях. Он и не думал сейчас бежать за девой следом, чтобы прояснить всю сложившуюся ситуацию. Она пугала его. Слишком сильно, чем можно было бы представить. Ла́йбрик и подумать не мог, что женщина может заставить его трястись от страха.

Пусть она и была Богиней, но в этот момент Джафи́т не использовала свое божественное влияние. Он почувствовал себя таким крохотным и беспомощным, каким не ощущал себя уже долгие, бесконечные годы.

После такой сцены захотелось помыться. Не долго думая юноша отправился купальню.

Вода была обжигающе горячей – почти кипяток, но Тейн не убавлял жар. Пар клубился вокруг, застилая зеркала, превращая пространство купальни в белое, душное ничто.

Он скреб себя до красноты, до боли, до крови.

Следы. Ее следы. Надо стереть.

Кожа горела, но он не останавливался. Не мог.

Ру́вик материализовался на краю медного таза.

– Ты сдираешь кожу, – сказал он без эмоций.

Тейн не ответил. Он тер снова. И снова. И снова. Вода выплеснулась на пол, смешавшись с красными каплями.

Когда кожа онемела от боли, наконец остановился. Дрожь не прошла. Он посмотрел на свои руки – исцарапанные, распухшие. И понял – не смыть. Не смыть стыд. Не смыть страх.

Тейн сжался на холодном каменном полу, как раненый зверь, забившийся в логово. Вода с его тела стекала ручейками, смешиваясь с красными разводами – следами его же ярости.

Он осознал. Осознал все. Он назвал Богиню порочной. Он позволил себе гнев там, где должен был пасть ниц. Он испугался ее не как Божества, а как женщину.

Тело не слушалось – мышцы сводило судорогами, зубы стучали, будто в лихорадке. Ру́вик молчал. Даже фамильяр, всегда готовый язвить или утешить, не находил слов.

Хранитель вдруг засмеялся. Горько. Безумно.

Бежать? Но куда бежать от Богини? Молить о пощаде? Но разве достоин Хранитель так пасть? Принять гнев? Он посмел перечить воле самой Великой.

Тейн закрыл глаза. И понял, что боится не кары. А того, что она вернется. И посмотрит на него снова.

Акт I. Бремя крови.

Тейн ощутил легкое прикосновение к своей щеке. Ру́вик, его фамильяр, смотрел на него глазами, полными тревоги.

– Тейн, к тебе пришли.

Он протер глаза, смахивая остатки сна, и поднялся с мраморной скамьи. Юноша, сидя над изучением одной из книг, видимо, успел задремать.

Дверь открылась медленно, с ленивым скрипом, будто нехотя впуская гостей.

У входа в зал, застыли двое – Вирги́л и Мина́йя Лайбрик. Старшие брат и сестра стояли плечом к плечу, как две колонны древнего храма. Их черты были настолько схожи, что казалось, будто сама природа, создавая их, не стала тратить время на различия.

Густые черные волосы, обрамляли их лица с резкими, благородными чертами. Глаза – глубокие, почти черные в полумраке зала. Их кожа, темная, как полированная бронза, будто впитала в себя жар далеких земель.

И лишь Тейн – младший, непохожий – нарушал этот безупречный порядок.

Его глаза – ярко-голубые, как лед на рассвете, – вспыхивали среди этой тьмы, словно последний луч солнца перед грозой. Они не принадлежали этому миру тяжелых взглядов и нерушимых традиций. В них плескалось что-то иное – мечты, еще не нашедшие формы, надежды, не знающие границ.

Они говорили без слов – о свободе, о дорогах, которые ведут дальше, чем позволяют стены родового поместья.

– Приветствуем Хранителя осколка сердца Цра́лхела, – прозвучало в унисон, словно эхо в горном ущелье.

Они склонились в синхронном поклоне, их движения были отточены до совершенства – спины оставались идеально прямыми, а складки их темных одежд даже не дрогнули.

Тейн замер на мгновение, глаза расширились, будто перед ним внезапно распахнулись ворота в другой мир.

Он заморгал, быстро, как испуганная чудная зверушка, а затем засеменил на месте, словно его ноги вдруг перестали слушаться.

– Не стоит быть такими вежливыми, пока мы наедине! – слова вырвались из него слишком быстро, смешавшись в невнятный поток.

Он даже не успевал перевести дух – щеки его вспыхнули румянцем, а руки беспокойно замахали.

Из-за плеча Тейна внезапно выглянуло пушистое белое существо – будто облачко, случайно зацепившееся за его одежду. Ру́вик устроился поудобнее, опершись всем телом на плечо хозяина, и с неподдельным любопытством уставился на Вирги́ла и Мина́йю.

Девушка резко выпрямилась, словно ее ударило током. Ее глаза, обычно такие проницательные и спокойные, вдруг распахнулись до предела, отражая неподдельное изумление.

– Боже мой! – воскликнула она, нарушая торжественную тишину зала. – Что это за чудо такое?

Ее пальцы инстинктивно потянулись к Ру́вику, словно желая убедиться, что он реален. Но прежде чем она успела коснуться пушистого комочка, Тейн мягко, но твердо перехватил ее руку.

Что-то внутри него сжалось – не страх, не тревога, а что-то глубже, почти первобытное. Будто древний инстинкт, заложенный в кровь Хранителей, шептал ему прямо в ухо.

“Нельзя”.

Он осторожно опустил ее руку, а затем виновато улыбнулся, словно извиняясь за свою резкость.

– Это мой фамильяр, – пояснил он, – Его зовут Ру́вик.

Мина́йя замерла, ее брови поползли вверх, а губы слегка приоткрылись.

– Ру́вик? – переспросила она, наклоняясь ближе, чтобы рассмотреть крошечное создание.

Ее глаза сверкали, как у ребенка, нашедшего спрятанный подарок.

Вирги́л, до этого молча наблюдавший за сценой, слегка наклонил голову. Его взгляд, стал чуть мягче, но в нем все еще сквозила легкая недосказанность.

– Ты дал ему имя?

Тейн завел ладонь за голову, взъерошив свои длинные черные волосы.

– Ну, да, – ответил он, пожимая плечами. – Это странно?

Вирги́л медленно выдохнул, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на понимание.

– Разве что немного. Но ты всегда был не от мира сего. – сказал он спокойно, будто констатировал всем известный факт.

Где-то глубоко в груди Тейна кольнуло – остро, как тонкое лезвие между ребер. Боль была мгновенной, но до странности знакомой, будто кто-то дотронулся до застарелого шрама. Он резко вдохнул через нос, пальцы непроизвольно дрогнули, но тут же сжались в кулак.

Он заставил себя расслабить плечи, поднял подбородок и натянул на лицо маску бесстрастия – ту самую, которой его так упорно учили в детстве. Губы сжались в тонкую ниточку, взгляд стал гладким, как отполированный камень.

– Вам что-то нужно?

Вирги́л заметил перемену сразу. Его собственные брови едва сдвинулись – единственный признак беспокойства у человека, привыкшего держать эмоции за семью замками.

– Отец хотел узнать, как у тебя дела, – произнес он, намеренно опустив формальности.

Тишина повисла между ними, густая и тягучая. Где-то за спиной у Тейна Ру́вик беспокойно зашуршал, чувствуя напряжение.

“Как у меня дела?” – мысленно вторил Хранитель.

Горькая усмешка зашевелилась где-то внутри, но до поверхности не добралась. Вместо этого он пожал плечами – жест небрежный, но слишком резкий, чтобы быть правдоподобным.

Отец никогда не спрашивал, как он себя чувствует, не интересовался, не болит ли у него эта проклятая рана под ребрами. Нет, великому Та́ргназу Ла́йбрику нужно было лишь одно – удостовериться, что непутевый отпрыск не опозорил фамилию.

Горькая мысль пронзила сознание.

“А что, если я действительно провалюсь?”

Он почти видел перед собой отца – его холодный небрежный взгляд, тонкие губы, сложенные в презрительную складку. Услышал бы его ровный голос, произносящий:

“Я знал, что на тебя нельзя положиться.”

А может, старик даже обрадовался бы? Наконец-то официальный повод отречься от бракованного наследника, чьи голубые глаза всегда были живым укором древнему роду.

Тейн резко выпрямился, подбородок дерзко приподнят, а в голубых глазах вспыхнул холодный огонь. Его голос, обычно такой легкий, тихий, теперь звенел, как закаленная сталь, каждое слово отчеканено с ледяной четкостью:

– Передайте отцу, – он сделал паузу, едва заметно сжав кулаки за спиной, – что я отлично справляюсь с поставленной задачей.

Губы искривились в подобии улыбки, но в ней не было ни тепла, ни радости – только вызов, брошенный в пустоту.

– И буду так же справляться дальше. Поэтому, – Тейн намеренно замедлил речь, подчеркивая каждую букву, – пусть впредь не беспокоит меня по всяким пустякам.

Вирги́л слегка приподнял бровь – единственная реакция, выдававшая его. Мина́йя застыла, ее пальцы непроизвольно сжали складки платья.

Тишина.

– А теперь извините, – бросил он через плечо, развернувшись спиной к гостям, – но я должен идти.

Тейн уже сделал шаг к выходу, его силуэт растворился в полумраке коридора, когда вдруг – резкий рывок за рукав.

Мина́йя вцепилась в него с отчаянной силой, ее пальцы впились в ткань, будто когти, а глаза – обычно такие гордые и непоколебимые – сверкали влажным блеском. Она смотрела на него сверху вниз и дело явно было не из-за разницы в росте.

– Брат, прошу… – ее голос задрожал, – Не отворачивайся от нас. – она вдохнула резко, словно задыхаясь. – Да, отец вел себя чудовищно, но мы-то… мы ведь ничего…