Эммарилиус

Ненависть к себе поднялась горькой волной. Он ненавидел свою слабость, что липла к ребрам, как гнилая ткань. Свой нрав, вспыхивающий, как дешевый магический порошок. Свою кровь, ту самую, благородную кровь Ла́йбриков, которая в нем будто не прижилась.

Он был словно чучело в родовом поместье, формально свой, но все знали: ненастоящий.

– Ру́вик, – произнес Тейн, и в голосе его прозвучала неожиданная теплая нота. – Буду звать тебя именно так. – уголок его рта дрогнул, робкая улыбка коснулась губ.

Фамильяр замер. Потом медленно, торжественно прищурился. Если бы у него на мордашке было что-то помимо глаз – он бы явно растянулся в блаженной гримасе.

Время, некогда тянувшееся томно, теперь мчалось стремительно, словно весенний поток, смывая последние следы Тейна-обыкновенного, того мальчишки, что когда-то боялся собственного предназначения.

Все это время Ру́вик был рядом. Не просто белый комок света. Не безликий фамильяр. Друг, тщательно наставлял и направлял юного заклинателя.

Тейн даже не сразу осознал, как это произошло. Сначала – насмешки, потом – поддержка. А после Ру́вик стал чем-то большим, чем просто духом-проводником.

– Сгорбишься – сломаешься, – ворчал светящийся комочек, когда Тейн слишком низко склонялся над древними фолиантами.

– Но так удобнее!

– Мертвым тоже удобно. Не горбись.

Постепенно юноша свыкся со своей жизнью в цитадели. Она оседала в памяти Тейна теплыми, неторопливыми воспоминаниями. Что было весьма удивительно.

Библиотека стала его убежищем – бескрайний лабиринт из резных деревянных стеллажей, где в строгом порядке покоились тысячи фолиантов. Их страницы, пожелтевшие от времени, шелестели под его пальцами, а запах старого пергамента и чернил пропитывал одежду, становясь частью его самого. Здесь, в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием камина да скрипом переплетов, он находил утешение.

Каждый день был расписан с почти монашеской строгостью. Иногда – редко, но с завидной регулярностью – его навещали Новые Боги.

Постепенно цитадель перестала быть чужой. Ее стены, когда-то давящие, теперь казались защитой. Ее тишина – не одиночеством, а покоем.

И только иногда, глядя в окно на вечно затянутое тучами небо Эргра́да, Тейн ловил себя на мысли:

“А что, если однажды этого будет мало?”

Обязанности Хранителя были обширны и многогранны: поиск Избранного, попечение над древними фолиантами цитадельной библиотеки, постижение новых заклинаний и применение их в деле. Помимо этого, Тейну доводилось исполнять роль священнослужителя – он проводил особые обряды, освящая детей, принимал исповеди страждущих и давал наставления тем, кто в них искренне нуждался.

День выдался особенно изнурительным – Тейн провел около четырех десятков обрядов, и к исходу суток его лицо больше напоминало лик мертвеца, нежели живого человека. Время давно перевалило за полночь, но оставалось еще множество дел, отложенных со вчерашнего дня. Силы покинули его совершенно, однако долг есть долг – обязанности требовали неотложного исполнения. И если изучение магии доставляло Тейну радость, то ведение бумажной отчетности он терпеть не мог.

– Я же предупреждал, что лучше было бы выполнить большую часть работы вчера, – раздался ворчливый голосок у самого уха.

– Вчера прихожан было вдвое больше! – возмутился юноша. – Ты же сам видел, как я рухнул без сил прямо за столом.

– Видел, видел. И храпел ты так, что, не удивлюсь, если даже в дальних уголках Эргра́да окна дрожали, – все не унимался Ру́вик.

Тейн лишь хмыкнул и надменно вздернул подбородок, демонстративно отворачиваясь. Его взгляд скользнул за оконное стекло, где раскинулся ночной город, озаренный редкими огнями.

С высоты цитадели те, кто еще недавно насмехался над паршивой овцой рода Ла́йбрик, казались такими ничтожными. И все же, даже став Хранителем, он ловил на себе косые взгляды и слышал шепот за спиной. К прямолинейности детей он уже привык, хотя порой их слова вонзались в сердце, заставляя сжиматься от горечи.

Но, как ни странно, Тейн все еще любил этот мир – со всеми его несовершенствами, жестокостью и несправедливостью. Хотя бы потому, что здесь остались те, кому он был дорог. Ради этого стоило быть благодарным.

Подняв глаза к небу, заклинатель попытался разглядеть звезды, но тяжелые тучи скрывали их, как и большую часть времени. Лишь изредка ночью проглядывали россыпи разноцветных огней, а днем свет почти не пробивался сквозь вечную пелену облаков.

– Интересно, – задумчиво произнес Ла́йбрик, всматриваясь в затянутое пеленой облаков небо, – настанет ли когда-нибудь день, когда небеса станут кристально чистыми навеки?

– О чем ты? – поинтересовался Ру́вик, следуя за взглядом своего спутника.

– Люди уже забыли, каково это – видеть Амери́сте ежедневно. Теперь редкий светлый луч с неба воспринимается как божественное знамение, – пояснил заклинатель, переведя взгляд на своего маленького собеседника.

– Ты беспокоишься о них? – спросил фамильяр, изучая выражение лица Тейна.

– Беспокойство – не совсем точное слово. Скорее… мне жаль детей, которые никогда не знали, что значит чувствовать на своей коже жар в летнюю пору, – ответил юноша, вновь обратив взор к городу, мерцающему в ночи.

– Говоришь так, будто сам пережил подобное, – заметил Ру́вик, прищурившись с подозрением.

Тейн замолчал. В глубине души он понимал, что ничем не отличается от этих детей – для него звездное небо и дневной свет оставались недосягаемым чудом. В редкие ясные дни ему казалось, будто покойная матушка, словно сквозь завесу вечности, посылает ему эти мгновения тепла.

После долгой паузы он наконец пробормотал:

– Я читал об этом в книгах.

– Настоящий библиофаг, – усмехнулся Ру́вик, не упуская возможности подколоть друга.

– Что поделать, – пожал он плечами в ответ, – знание – единственная истинная сила.

– С этим не поспоришь.

Некоторое время они молча созерцали ночной пейзаж, пока настойчивый спутник не напомнил Хранителю о незаконченных делах. Стянув с себя последние остатки решимости тяжелым вздохом, юноша направился в библиотеку – навстречу ненавистным отчетам.

Акт I. Священнослужитель.

Цитадель вновь наполнилась прихожанами с детьми. Тейн провел их в приемный зал, где в центре возвышалась массивная терма из черного золота. Пространство зала простиралось ввысь, увенчанное фреской с изображением семи Старых Богов.

Элиота́рн, древнейший и могущественнейший из пантеона, был изображен во всем своем величии – его волнистые, тронутые сединой черные волосы словно развевались под невидимым ветром, а окладистая борода придавала лицу суровую, почти грозную выразительность.

По правую руку от него замер в вечном безмолвии Проце́лиус – владыка времени, запечатленный с песочными часами в руках и белоснежными прядями волос, ниспадающими до пояса.

С левой стороны от Верховного Бога – юношески стройный Цра́лхел, чьи огненные локоны казались живыми даже на фреске. Младший, но равный в могуществе самому Элиота́рну, сияющий, как само Амери́сте.

Чуть поодаль застыли в вечной улыбке Харо́д – Бог озорства, с каштановыми прядями, игриво затрагивающие плечи, и рядом – исполненная мудрого спокойствия Нево́рия, чей проницательный взгляд, казалось, проникал в самую душу смотрящего.

На противоположной стороне блистала Адела́ри, воплощение неземной красоты с золотыми волосами, и скромная Эме́лия, чьи волны лазурных кудрей напоминали морскую гладь.

Их всевидящие очи, запечатленные искусной рукой величайшего мастера прошлого, неотрывно следили за каждым, кто осмеливался войти под эти своды. В то время как большинство прихожан восхищались мастерством исполнения, Тейна не покидало тревожное ощущение, будто божественные взоры преследуют его, куда бы он ни переместился.

Неприятный холодок пробежал по спине юного Хранителя, заставив его невольно поежиться. Внезапное дерганье за подол рясы вернуло его к действительности. Обернувшись, он встретился взглядом с маленькой девочкой лет шести. Аккуратно заплетенная косичка, широкие испуганные глаза цвета весенней листвы – малышка в страхе взирала на потолочную фреску.

Проследив направление ее взгляда, Тейн мягко улыбнулся и, присев на одно колено, успокаивающе погладил ребенка по голове.

– Не страшись, дитя, все в порядке, – промолвил заклинатель, в голосе зазвучали мягкие, почти отеческие нотки.

– Но взгляд их так суров… – едва слышно прошептала девочка, уткнувшись лицом в грубую ткань рясы Хранителя.

Этот жест, исполненный детской беззащитности и доверия, вызвал в груди юноши неожиданное тепло. Юноша взял ее маленькие ладони в свои, ощутив хрупкость ее пальцев.

– Как тебя зовут, малышка? – спросил он, слегка склонив голову.

– Ма́йя, – ответила она, смущенно опустив глаза.

– Имя, достойное прекрасного цветка, – улыбнулся заклинатель и, легонько коснувшись ее носа, щелкнул пальцами.

Девочка вздрогнула, но тут же подняла взгляд. И если прежде в ее глазах читался страх, то теперь там горело лишь любопытство – чистое, как родниковая вода.

– Послушай, Ма́йя, – начал Тейн, указывая рукой вверх, – это – Старые Боги. Они те, что воздвигли наш мир из пустоты и вдохнули жизнь во все сущее. Их взор кажется тебе грозным не потому, что они гневаются. Они лишь наблюдают, оберегают и направляют нас. Их пристальное внимание – знак заботы, ибо мы для них – как дети, чьи шаги они страшатся упустить.

Ма́йя сжала его ладонь чуть сильнее.

– Значит… они не сердятся на меня? – спросила она уже смелее.

– Ни в коем случае. Их цель – защищать, а не карать.

На миг воцарилось молчание, пока девочка обдумывала его слова. Затем она снова подняла глаза к потолку – и вдруг лицо ее озарилось улыбкой, широкой и безмятежной. Взглянув на заклинателя, она кивнула. Тейн ответил тем же, после чего достал из складок своей рясы маленькую сладость, обернутую в тонкий пергамент. Глаза Ма́йи вспыхнули, словно звезды в ясной ночи.

– Возьми, но съешь после церемонии, – сказал он, подмигнув, и вложил сласть в ее ладонь.

Девочка, еще раз поблагодарив его кивком, тут же скрылась в толпе прихожан. Хранитель с удовлетворением отметил про себя, что привычка носить с собой лакомства для детей – одно из самых мудрых его решений. Дарить им радость было для него столь же естественно, как погружаться в древние фолианты, постигая новые заклинания или открывая тайны мироздания.

Поднявшись во весь рост, он окинул взглядом зал. Одни гости уже столпились у столов с яствами, другие – в немом восхищении разглядывали резные мраморные колонны у входа. Кто-то бросал на молодого Хранителя недоверчивые взгляды, а кто-то просто переминался с ноги на ногу, не зная, чем занять себя.

“Все, как всегда”, – мысленно вздохнул Тейн.

Он шагнул к терме, хлопнул в ладоши – и звук, подобный грому, раскатился под сводами зала, приковывая к себе все взгляды. В его руке материализовался посох.

Повернувшись к сосуду, заклинатель простер ладонь, закрыл глаза и произнес шепотом:

– Elkua implere.

На дне термы вспыхнули руны, озаренные мерцающим светом. Сперва показалась тонкая пленка воды, но с каждой секундой ее становилось все больше, пока сосуд не наполнился почти до самого края.

Обратившись к собравшимся, Тейн воздел руку и объявил:

– Приготовления к обряду завершены. Прошу подойти ближе.

Тягостная тишина воцарилась в зале. Ни единая душа не решалась сделать шаг вперед. Взгляды собравшихся метались между ритуальной термой и Хранителем – кто-то взирал с опаской, кто-то с открытым недоверием. Ла́йбрик, опустив руку, отступил в тень, с философским спокойствием ожидая, когда страх перед неизведанным уступит место любопытству.

Внезапно ритм молчания был нарушен торопливым топотом шагов. Сквозь толпу пробилась женщина с младенцем на руках. Ее черты словно были высечены тем же резцом, что и у Ма́йи, только отточенные временем и жизненным опытом. С решимостью, не терпящей возражений, она протянула заклинателю дитя, завернутое в шелковое покрывало.

Тейн принял ребенка с подобающей почтительностью, хотя в глубине души поражался этой внезапной смелости. Обычно требовалось не менее четверти часа, прежде чем кто-либо осмеливался доверить ему свое чадо.

Мягко ступая, он поднес ребенка к терме и опустил на водную гладь. Чудо древней магии проявилось незамедлительно – малыш остался на поверхности, будто невесомый лист лотезии.

Женщина, вскинув подбородок с вызовом, обратилась к толпе:

– Долго ли вам стоять? Чего вы ждете? Вперед!

Ропот пробежал по залу. Один за другим люди стали выстраиваться в очередь. Вскоре на зеркальной поверхности термы плавало уже с полтора десятка новоприбывших в этот бескрайний неизведанный мир.

Тейн, сосредоточив волю в кулак, сомкнул ладони на посохе и, закрыв глаза, зашептал:

– Внемлите, Всевышние, гласу недостойного слуги Вашего. Ниспошлите благословение этим невинным душам. Да не коснется их душ тень порока, да не собьются они с пути истинного. Озарите их жизни светом Вашей мудрости, наполните их дома благодатью. Да пребудут они под сенью Вашей милости во все дни земного бытия своего.

Он трижды ударил посохом о каменные плиты, выдерживая торжественные паузы, затем возгласив:

– Endektio te elfiktio!

Таинство свершилось: на детских лбах проступили призрачные руны, вода обрела молочную белизну. Легкая зыбь, будто материнская колыбельная, убаюкала детей. Когда знаки исчезли, а вода вновь стала прозрачной, напряженное ожидание повисло в воздухе.

И вот один из мальцов открыл глаза – взгляд его, ясный и глубокий, устремился прямо на Тейна. Хранитель склонил голову, пораженный этой внезапной осознанностью. Малыш изогнул губы в подобии улыбки и радостно вскрикнул, потянувшись вперед крохотными ручками. Юноша, преодолев первоначальный трепет, медленно протянул палец. Цепкая хватка маленькой ладошки, затем – мирное погружение в сон под защитой этого прикосновения.

– Ребенок не страшится его… – пополз шепот по рядам в толпе.

– Разве это не явное знамение истинного благословения?

– Четвертого ребенка освящаю, но подобного чуда не видала…

Под пристальным взглядом окружающих юноша ощутил легкое смущение. Кивнув родителям, стоявшим в отдалении, он дал понять, что детей можно забирать.

Женщина, поразительно похожая на Ма́йю, будто ее отражение, вновь подошла первой. Осторожно высвободив палец Хранителя из цепких пальчиков своего ребенка, она бережно подхватила его на руки. Тот даже не пробудился, лишь тихо посапывал, погруженный в безмятежный сон.

Женщина встретила взгляд Тейна, на губах расцвела теплая улыбка.

– Благодарю вас от всего сердца, – произнесла она, почтительно склонив голову. – Простите мою дочь. Она не в меру любознательна и общительна.

– Не стоит извинений, – спокойно ответил Тейн, слегка коснувшись ее предплечья в знак поддержки. – У вас прекрасные дети. Берегите их… и себя.

Поблагодарив его еще раз, женщина попрощалась, подошла к Ма́йе, взяла девочку за руку и направилась к выходу. Та, успев напоследок помахать заклинателю, поспешила следом за матерью.

День продолжался в том же ритме. Теперь люди смотрели на юного Хранителя без тени сомнения, затаив дыхание наблюдали за священным обрядом и осыпали Тейна благодарностями, пожеланиями долгих лет и всяческих благ. А в его сердце еще долго не угасало тепло, разожженное добрыми словами тех, кто прежде косился на него с недоверием.

Спустя несколько дней к Тейну явилась мать с сыном, на вид едва достигшего подростковых годов. Мальчик двигался за ней, словно тень: голову не поднимал, говорил лишь тогда, когда к нему обращались, и, казалось, даже дышал только с позволения.

Заметив эту странность, Хранитель внимательнее присмотрелся к матери: черные волосы, стянутые в тугую косу, острый подбородок, вздернутый нос, дугообразные брови и тонкие губы с опущенными уголками. Но больше всего поражали ее карие глаза – настолько пронзительные, что от их взгляда невольно хотелось отвести собственный.

Проводив гостей в другой зал – менее просторный, напоминавший скорее рабочий кабинет знатного вельможи, – Тейн окинул взглядом помещение. Он редко сюда заглядывал, разве что для бесед с особо важными посетителями. Однако зал всегда содержался в безупречной чистоте: старинные фолианты аккуратно расставлены на полках вдоль стен, на столе у окна – ни пылинки. В центре стояли два мягких кресла, обитые белой кружевной тканью, а за огромным полукруглым окном, простиравшимся от потолка до пола, открывался вид на город.

Пригласив гостей жестом сесть, Тейн занял место напротив.

– Я вас слушаю, – произнес юноша, положив ладони на колени с невозмутимым спокойствием.

– Вот, – резко бросила женщина, кивком указывая на сына, – полюбуйтесь на это вечно хворое создание.

От материнских слов мальчик съежился еще сильнее, и черные кудри упали ему на лицо, словно пытаясь скрыть его от всего мира. Хоть и устав Хранителей предписывал оставаться бесстрастным, подобно неприступной скале, Тейн почувствовал, как напряглись скулы, предательски выдав внутреннее негодование.

– Не могли бы вы уточнить, в чем именно заключается проблема? – спросил он, пытаясь сохранить ровный, почти отстраненный тон.

– Да вы только взгляните на него! – взвизгнула женщина и, грубо вцепившись пальцами в щеку сына, дернула его голову вверх. – Вечно бледный, вечно хмурый, слова не вытянешь! Твердит, что все в порядке, а чуть что – либо в обморок падает, либо замирает, как затравленный зверек!

Терпение заклинателя лопнуло. Он резко поднялся с места и, положив руку на запястье женщины, твердым, но не грубым движением отстранил ее пальцы от лица подростка.

– Во-первых, – произнес он с холодной вежливостью, от которой женщина невольно отпрянула, – не следует хватать человека за лицо. Ему это может быть неприятно. А во-вторых, – голос его немного смягчился, – позвольте осмотреть вашего сына.

На этот раз женщина лишь молча кивнула. Тейн протянул руку мальчику, и тот, после мгновенной нерешительности, робко вложил в нее свою ладонь и поднялся с кресла.

– Как тебя зовут? – спросил Хранитель.

– Кай, – тихо ответил подросток, слегка запинаясь.

– Послушай, Кай, тебе нужно расслабиться и ни о чем сейчас не думать. Не волнуйся, это не больно.

Отойдя на шаг, Тейн встал напротив юноши, который был чуть ниже его ростом, положил руки ему на плечи и закрыл глаза. Из-под его ладоней полился приглушенный, но теплый свет.

Кай украдкой взглянул на мать, но, почувствовав, как пальцы Хранителя слегка сжимают его плечи в ободряющем жесте, отвел глаза.

– Расслабься. Дыши глубже, – мягко сказал Тейн. – Вдохни со мной… – он медленно вдохнул, и мальчик послушно повторил. – …и выдохни.

Так, размеренно и спокойно, они повторили это несколько раз. И постепенно Хранитель ощутил, как напряжение покидает тело Кая: плечи опускаются, дыхание становится ровным, а скованность уступает место легкости.

– Вот так. Молодец. Продолжай в том же духе, – прошептал заклинатель, голос его звучал ободряюще, словно теплый ветерок, ласкающий уставшую душу.

Пока мальчик сосредоточенно выполнял дыхательные упражнения, Ла́йбрик приступил к исследованию его организма, используя древнюю технику «Ока Правды».

Этот сакральный метод, уходящий корнями в глубь веков, изначально являлся прерогативой шаманских практик. В былые времена страждущие, измученные недугами и душевными терзаниями, искали исцеления у мудрых знахарей, которые благодаря этому дару могли узреть то, что было сокрыто от глаз простых смертных. Они прозревали истинную природу болезней и указывали путь к выздоровлению.

Однако со временем благородное искусство обрело иное применение. Власть имущие быстро смекнули, что метод, способный проникать в самые потаенные уголки человеческого естества, может служить не только во благо.

Шаманов стали привлекать к допросам, заставляя их выявлять ложь и вытягивать признания из узников. Более того, техника была усовершенствована – теперь «Око Правды» могло не только выявлять физические недуги, но и проникать в глубины человеческой души, манипулируя мыслями и чувствами. Тейн считал такое применение метода варварским, но отрицать его эффективность в установлении истины было невозможно.

Погрузившись в исследование, Хранитель осторожно, словно боясь нарушить хрупкое равновесие, изучал потаенные уголки души Кая. Он пробирался сквозь лабиринты воспоминаний мальчика, наблюдая за ними со стороны, как беспристрастный свидетель. Лицо Тейна то хмурилось, то выражало удивление. Брови то сходились у переносицы, то приподнимались в немом вопросе.

Спустя несколько минут Хранитель открыл глаза, переведя взгляд сначала на юношу, затем на его мать. Кай в это время покачивался из стороны в сторону, будто находясь в состоянии глубокого транса. Внезапно его ноги подкосились, и тело начало медленно оседать. Молниеносным движением руки Тейн остановил падение – Кай оторвался от земли, застыв в воздухе с грацией опадающего листа.

Женщина вскочила с кресла, ее голос сорвался на визг:

– Что Вы сделали с моим сыном?!

– Успокойтесь, – невозмутимо ответил Хранитель, – ваш сын погружен в целительный сон. Проследуйте за мной.

Выйдя из зала, Тейн вместе с обеспокоенной матерью направился по мраморным коридорам цитадели. Между ними парил Кай, его тело плавно скользило по воздуху, будто плыло по невидимой реке, оставляя за собой легкий след магической энергии.

– Выяснили ли Вы причину недуга моего сына? – с нетерпеливой тревогой в голосе осведомилась женщина, едва поспевая за размеренным шагом Хранителя.

– Проблема кроется не в вашем сыне, – ответил Тейн, внезапно остановившись и обратив к ней пронзительный, исполненный недвусмысленного укора взгляд, – а в Вас самих.

Мать замерла, будто пораженная невидимым ударом. На мгновение ее лицо исказила гримаса немого изумления, но прежде чем она успела найти слова, Хранитель уже продолжил путь. Женщине ничего не оставалось, как последовать за ним, однако теперь она шла позади, не решаясь прервать тягостное молчание, повисшее между ними.

Когда они достигли просторного зала с круглой термой, Тейн жестом направил парящее тело Кая к водной глади. Легкий взмах руки – и мальчик плавно погрузился на дно. Шепотом произнесенное заклинание – и терма начала наполняться водой. Вскоре Кай всплыл на поверхность, его тело безвольно покачивалось на воде, словно лист на поверхности пруда.

– Что Вы… подразумеваете? – наконец нарушила молчание женщина, голос ее дрожал от сдерживаемых эмоций.

– Недуг вашего сына имеет не физическую, а духовную природу, – ответил Хранитель. – Духовное и телесное пребывают в вечном круговороте взаимного влияния – таков непреложный закон бытия.

В руке Тейна материализовался посох. Его удар о каменные плиты отозвался глухим эхом, и вода в терме внезапно обрела молочный оттенок. На лбу Кая проступила тусклая руна, от которой вверх потянулись зловещие дымчатые линии, напоминающие щупальца. Женщина в ужасе прикрыла рот ладонью.

– Мой сын… он… проклят? – едва слышно прошептала она, в глазах ее читался немой ужас.

– Отнюдь, – покачал головой он в ответ. – Хотя это и выходит за рамки моих обязанностей, я буду с вами предельно откровенен. – Ла́йбрик сделал шаг навстречу, заставив женщину встретиться с его пронизывающим взглядом. – Источник его страданий – Вы сами.

– Я?! – ее голос взорвался возмущенной нотой. – Клевета! Да что же я такого совершила?

– Неужели Вы действительно не видите? Ваш сын боится встретиться с вами взглядом, – терпеливо пояснил заклинатель. – Вы загнали его в угол постоянными упреками. Стремясь воплотить в его жизни свои несбывшиеся мечты, Вы подавили в нем волю и собственные стремления.

Лицо женщины побелело, как мел. Она пошатнулась, инстинктивно прижав ладонь ко лбу.

– Вы не понимаете. Я лишь хотела сделать его счастливым. Уберечь от нищеты, через которую прошла сама…

– Я верю в искренность Ваших намерений, – мягко произнес Тейн, слегка склонив голову. – Но разве не перешли ли Вы границу в своем стремлении? Разве не превратили заботу в тиранию?

– Меня воспитывали так же, – с трудом выдавила она из себя. – Я думала, что это правильно.

– Постоянные упреки, бесконечные сравнения с другими – разве это путь к счастью? – голос Хранителя звучал спокойно, но в нем слышалась непреклонность. – Ваш сын находится на том хрупком рубеже, когда формируется личность. Своими действиями вы не укрепляете его, а лишь ломаете.

Приблизившись к женщине, Тейн бережно положил руку на ее плечо. Взгляд не выражал осуждения – лишь тихую печаль.

– Если Вы действительно любите его, станьте для него не суровым наставником, а любящей матерью и верной опорой. Дайте ему то, в чем так нуждается его юная душа.