Эммарилиус

Тейн резко обернулся, и в этом движении была ярость – не кипящая, а холодная, острая, как зимний ветер.

– Да, ты права. – он перебил ее, – Вы ничего не делали. Потому что так было проще.

Мина́йя отпрянула, но не отпустила его рукав.

Он нахмурился, в глазах вспыхнуло что-то неуловимое – боль? Разочарование?

– Я вас не виню. – губы Тейна искривились в усмешке, – В конце концов, в нашем семействе каждый сам за себя.

Пауза. Даже воздух казался густым, словно пропитанным ядом.

– Но прошу, – его шепот звучал громче крика, – не надо теперь играть в заботливых родственников.

Мина́йя ахнула, ее губы задрожали.

– Меня никто не волновал, пока я не стал полезным. А я… – взгляд его потемнел, – ненавижу лицемеров, которые лебезят, лишь бы их заметили.

С резким шелестом ткани Тейн вырвал рукав рясы из пальцев Мина́йи, оставив сестру с пустотой в протянутых руках. Его шаги глухо отдавались по каменному полу круглого зала, ритмичные, как удары сердца.

За его спиной массивные двери начали сходиться, медленно и торжественно, словно врата между мирами.

Последнее, что он услышал перед тем, как створки сомкнулись с глухим стуком, – надрывный шепот Мина́йи.

– Тейн, подожди…

Но он не обернулся.

Тейн остался один в высоком, освещенном холодным светом спутника, пробивающегося сквозь оконные витражи, зале.

Он медленно опустился на колени, не в силах держать маску хотя бы еще секунду. Ру́вик тут же запрыгнул ему на колени, теплый, живой комочек, и ткнулся лицом в его ладонь.

– Глупый… – прошептал Тейн, но пальцы его сами потянулись к фамильяру, впитывая тепло.

Глаза его жгло, но слез не было – только пустота. Он знал, что поступил правильно. Но почему тогда так больно?

Акт I. Обитель вне времени.

Время потеряло смысл. Дни сливались в монотонную серую массу, недели превращались в бесконечную череду пустых коридоров и тихих библиотечных залов, где пыль медленно оседала на страницы фолиантов, которые больше никто не открывал.

Джафи́т исчезла. Не просто ушла – испарилась, словно тень при резком свете утра. Она не появлялась на собраниях Новых Богов, не приходила в библиотеку, где раньше проводила часы.

Тейн больше не спал. Точнее, он закрывал глаза, но это не было сном – это было падением.

Каждую ночь одно и то же. Холодные пальцы впиваются в его грудь, рвут плоть, ломают ребра с хрустом, от которого стынет кровь в жилах. Он не может кричать, рот заполнен горячей железной влагой, легкие горят.

Сердце. О, Великие Боги, сердце. Оно пульсирует в ее руке, кровавое, живое, а она смеется. Этот смех – нечеловеческий, скрежещущий, как отточенный клинок по стеклу. Ее глаза – черные, пустые, но по щекам катятся слезы, соленые, горькие.

А потом он просыпается. В темноте. В одиночестве. С криком, застрявшим в горле.

Ру́вик не одобрял. Фамильяр сидел на подушке, его голубые глаза сверкали в полумраке, полные немого укора.

– Ты снова не спал.

Тейн отворачивался, пряча дрожащие руки под одеялом.

– Это ничего.

– Это не ничего, – Ру́вик подпрыгивал, устраиваясь у него на груди, теплый, живой, настоящий. – Ты убиваешь себя.

И самое страшное – Тейн знал, что он прав. Но как объяснить, что гораздо страшнее спать? Он даже начал чувствовать вину, что лишь усиливало обилие нравоучений от фамильяра.

Тени сгущались, как дым после пожара, обволакивая каменные стены цитадели, впитывая последние проблески света.

Тейн не собирался идти к алтарю. Но его ноги двигались сами, будто пол под ними ожил и тянул его вперед, как река, несущая щепку к водопаду. Пальцы скользили по холодным стенам, цепляясь за шероховатый камень, но останавливаться было нельзя.

Голоса. Они шептались, смеялись, плакали – сотни, тысячи – сливаясь в один жуткий хор, который разрывал мысли на части. Зал казался пустым, но воздух дрожал от шепота, будто в нем висели невидимые рты, шевелящиеся у самого уха.

Осколок сердца Цра́лхела пульсировал на алтаре, как раскаленный уголь, выбрасывая багровые всполохи света. Они липли к стенам, обволакивали потолок, стекали по полу, словно кровь, медленно заполняющая чашу.

Тейн сделал шаг ближе. Еще один. Голоса затихли на мгновение, будто затаив дыхание.

Пальцы дрогнули в воздухе, едва не касаясь поверхности. В последний момент резкая искра ударила в кончики пальцев – точно как в день первого ритуала.

Гром грянул где-то снаружи, но зал остался невредимым, каменные стены даже не дрогнули. Земля под ногами содрогнулась, пыль закружилась в воздухе, но ни одна трещина не побежала по полу.

Пелена спала с глаз. Тейн быстро моргнул, осматриваясь – все было на месте.

Алтарь цел. Фрески невредимы. Но что-то словно изменилось. Осколок пульсировал чаще, свет стал гуще, почти осязаемым, как кровь, разлитая в воде.

А воздух… Он был тяжелым, наэлектризованным, будто перед ударом молнии.

– Что… Что я делаю? – голос прозвучал хрипло.

Он сжал виски пальцами, будто пытаясь выдавить из головы навязчивый шум, но тени мыслей цеплялись за сознание, как корни фаноры.

– Тейн, что-то не так! – Ру́вик взвизгнул, прижавшись к плечу хозяина. – Я чувствую буйство какой-то силы!

Его глаза, обычно голубые, как лед, теперь полыхали багровым отблеском, отражая пульсацию осколка.

Тейн рванулся к дверям, не оглядываясь. Коридор встретил его воем ветра.

Окна дрожали, стекла звенели, готовые рассыпаться. Ла́йбрик прижался к подоконнику, впиваясь пальцами в раму, и застыл перед невообразимым зрелищем.

Небо превратилось в кипящую черную массу, тучи смыкались, как челюсти невиданного существа. Ветер крушил деревья, вырывая их с корнями, соломенные крыши палаток взлетали в воздух, как опавшие листья. Молнии били одна за другой, раскалывая землю – каждая трещина зияла, как открытая рана, извергая дым.

Люди метались в панике, крики тонули в грохоте – ребенок, прижавший к груди куклу, старуха, спотыкающаяся о камни, торговец, пытающийся удержать разваливающийся прилавок.

Следующий удар молнии пришелся совсем рядом с цитаделью, от чего земля вновь задрожала. Хранитель, всячески стараясь устоять на ногах, вцепился в оконную раму.

– Тейн! – голос прорвался сквозь грохот бури.

Юноша резко обернулся – и впервые за долгие дни его грудь расправилась от облегчения.

– Дядя!

Он рванулся вперед, едва не споткнувшись о треснувшую плиту, и вот уже крепкие руки Ви́лмота схватили его, прижали к груди, на миг защитив от происходящего хаоса.

– Ты в порядке? – дядя отстранился, его ладони обхватили лицо Тейна, пальцы впились в щеки, будто проверяя, цел ли он, реален ли.

– Да, со мной все хорошо, – Тейн кивнул, но тут же взгляд его снова рванулся к окну, где тьма пожирала город. – Что происходит?

Ви́лмот сжал его плечо, и в его глазах вспыхнуло то, что Тейн редко видел – страх.

– Я не знаю, но это точно не добрый знак. Собирайся. Нам нужно в Обитель Великих.

Ряса налезла на плечи торопливым движением, посох впился в ладонь, знакомый груз ответственности. Они бежали по коридорам, где тени сжимались в углах, как испуганные звери.

Портал. Он кружился, как вихрь в воде, спираль затягивала взгляд в центре.

– Дядя, но как же осколок? – Тейн заерзал на месте, глаза бегали от портала к коридорам, словно он разрывался между долгом и страхом. – Я ведь не могу его оставить!

Ви́лмот тряхнул головой, его седые виски потемнели от пота.

– Кроме Хранителя или Новых Богов сейчас никто не сможет войти в круглый зал из-за защитного барьера.

– Я знаю, но… – голос дрогнул, слова застряли в горле.

– Тейн, доверься мне. Идем. – рука Ви́лмота замерла в воздухе.

Секунда колебаний. Пальцы Тейна вцепились в его ладонь. Шаг вперед – мир взорвался светом.

Звезды. Они были повсюду. Под ногами. Над головой. В каждом вздохе. Огромное пространство, где не было ни стен, ни потолка, ни времени – только бесконечная глубина, усыпанная мерцающими точками. И в центре – круглый стол, высеченный из черного камня, гладкого, как зеркало.

Великие, кто сидел, кто стоял за ним, залились в громких спорах. Их голоса накладывались друг на друга, рассыпаясь на эхо.

Ада́д, заметив новоприбывших, резко махнул рукой. Жест был отточенным, привычным – словно он тысячелетиями подзывал к этому столу растерянных смертных и Богов. Тень от его движений растянулась по звездному полу, как крылья хищной птицы.

Эли́шва вскочила с места, ее рыжие волосы вспыхнули в мерцающем свете Обители, будто беспокойное пламя. Маленький кулак с грохотом обрушился на черную поверхность стола, и звук разнесся эхом, как удар гонга в пустом храме.

– Мы должны успокоить людей! – ее голос, обычно звонкий и мелодичный, теперь резал пространство – Они в ужасе! Они не понимают…

Тейн замер. Он никогда не видел ее такой – глаза, обычно теплые, как мед, сейчас пылали яростью, а по лицу пробегали тени незнакомых эмоций. Где та Эли́шва, что воровала фрукты с собственных алтарей и смеялась, когда он ронял древние фолианты?

Шимо́н поднял ладонь. Его белоснежные волосы казались частью самого звездного неба, а голос тек медленно, как ледник.

– Эли́шва, успокойся.

– Но Шимо́н..! – она замерла с открытым ртом, ее пальцы сжались в бессилии.

Вдруг взгляд ее упал на Тейна, и в глазах что-то дрогнуло – вспышка старой доброты, тонущая в океане гнева.

– Довольно! – голос Сарго́на прогремел, как удар грома в замкнутом пространстве.

Звездное небо вокруг вздрогнуло, а Хранителя отбросило на шаг назад – будто физическая волна прошла сквозь него. Кровь в жилах застыла, превратившись в лед.

Ви́лмот шагнул вперед, заслоняя племянника, но голос его звучал ровно, почти почтительно.

– Прошу прощения, что встреваю… но где же Великая Джафи́т?

Имя ударило Тейна в грудь. Пальцы вцепились в посох так, что древесина заскрипела. Роми́на лениво отвела взгляд от Сарго́на.

– Ей нездоровится. Она присоединится позже.

Хранитель не удержался. Уголок рта дернулся в нервной усмешке.

– Богине и нездоровится? – прошипел он себе под нос.

Ада́д мгновенно направил на него тяжелый взгляд. Юноша потупился, но сомнение уже висело в воздухе – даже Ви́лмот сжал губы, чуть качнув головой. Наклонившись, он прошептал Тейну на ухо, прикрывая рот ладонью.

– Обстановка накаляется.

Тейн кивнул и тут же вернулся к бурному спору, где голоса Великих раскалывали тишину

– Все повторяется. – голос Шимо́на прозвучал ровно.

Его ледяные глаза скользнули по собравшимся, останавливаясь на мгновение на Тейне.

– Четыре тысячи лет назад Ха́ос именно так и начал свой план по завоеванию Эльгра́сии.

Роми́на нервно провела рукой по серебристым волосам, словно пытаясь стряхнуть невидимую пыль.

– Шимо́н, Ха́ос запечатан в теле Карра́оса, а сам Карра́ос уже вот-вот обратится в серебряную пыль и вознесется на небеса. Ты видел его. Он уже покрылся трещинами. – ее голос дрогнул на последнем слове, выдавая страх, который она так старалась скрыть.

Ада́д, до этого молчавший, резко поднял голову. Его темные, как глубокая пропасть, глаза впились в Тейна.

– Шимо́н прав. Вот только тогда у нас было преимущество в виде мудрого и сильного И́вьица Ла́йбрика.

Пауза. Взгляд Ада́да скользнул по фигуре Тейна – от неопытных рук, сжимающих посох, до юного, еще не закаленного лица. Усмешка расползлась по его губам, как ядовитая тень.

– А что же мы имеем сейчас? Зеленого сосунка, у которого на губах еще молоко не обсохло. Да и к тому же с поганым характером.

Тейн вздрогнул. Глаза вспыхнули, но губы сжались в тонкую линию. Он не сказал ни слова, но каждый мускул его тела напрягся, готовый к бою.

– Ада́д, Вы забываетесь. – Ви́лмот крепко сжал плечо племянника, словно защищая. – Даже если он молод, в его жилах течет та же сила, что и в первом Хранителе.

Бог рассмеялся – звук был резким, как треск ломающегося льда.

– Сила? Да он посох едва научился в руках держать!

– Ада́д, немедленно прекрати! – закричала Эли́шва.

– Нет, пусть продолжает. – Тейн шагнул вперед, отстранив руку Ви́лмота резким движением, полностью проигнорировав его попытку вернуть мальчишку обратно.

– Ну и что же Вы молчите, Великий Ада́д?

Хранитель не отводил глаз, взгляд впился в Бога с вызовом, будто бросая тень на само его величие.

Ада́д оскалился, зубы блеснули, как клыки разъяренного зверя.

– Мерзкий мальчишка… Следи за своим языком.

– А не то что? Убьете меня?

Каждое слово Тейна было ударом, вызовом, который Ада́д не мог проигнорировать. Бог громко выдохнул, его терпение лопнуло. В мгновение ока он оказался перед Тейном, схватив его за ворот рясы и приподняв так, что юноша встал на носки.

– Наглый недоросток! Знай свое место!

Но Тейн не отвел глаз. Его пальцы впились в запястье Ада́да, сжимая с такой силой, что Бог дернулся, лицо исказилось от боли.

– Мое место? Рядом с осколком. А значит – здесь.

Тишина. Даже Великие замерли, ошеломленные этой дерзостью. Ада́д застыл, его глаза расширились от неожиданности. Никто еще не смел так противостоять ему.

Голоса ворвались в сознание, как ледяной вихрь, смешивая слова в невнятный гул, от которого закладывало уши.

Снова. Тейн не понимал ничего, но тело реагировало само – мурашки пробежали по спине, а в груди застучало что-то чужое, горячее, готовое разорвать ребра.

Глаза вспыхнули бирюзовым пламенем, светясь в полумраке зала, как два озера, в которых тонет небо.

– Не смей прикасаться ко мне.

Его голос звучал не так – глубже, резче, словно из него говорил кто-то другой.

Великие ахнули, некоторые даже отшатнулись. Эли́шва прикрыла рот ладонью, а Шимо́н впервые за долгие годы выглядел по-настоящему ошеломленным. Ви́лмот уже готов был броситься на колени, умоляя о прощении, но что-то остановило его. Интерес.

В глазах Великих не было гнева – лишь любопытство, ожидание, как будто они наблюдали за редким зрелищем, которого не видели веками.

Ада́д дернулся, пытаясь вырваться, но пальцы Тейна впились в его запястье, как стальные тиски.

– У тебя слишком длинный и острый язык. Может, мне стоит его укоротить на глазах у остальных Великих?

Бог скривился от боли, его обычно надменное лицо исказилось в гримасе недоумения и злости.

Как? Как этот мальчишка, этот смертный, держит его, как пойманного зверя? Он попытался вырваться снова, но Ла́йбрик лишь сильнее сжал хватку, заставляя Ада́да согнуться, словно перед неизбежным.

– А-а-а… Кажется, я понял.

Голос Тейна прозвучал неестественно глубоко, словно эхо из бездны. Он прищурился, бирюзовый огонь в глазах вспыхнул ярче, освещая искаженное болью лицо Ада́да.

– Все из-за Джафи́т? Эта змея уже тогда тебя околдовала?

– Что?! Да как ты…

– Замолкни!

Тейн резко дернул руку, ногти впились в кожу Бога, оставляя кровавые полосы. От его прикосновения пошел жар, обжигающий, как раскаленный металл. Ада́д скривился, рухнул на колени, но пальцы вцепились в воротник рясы, будто это последнее, что держало его в реальности.

– Раскрой уже глаза! Она никогда не посмотрит на тебя так, как смотрела на него! Ее разум болен, и ты это знаешь!

– Нет… Ты… – Ада́д захрипел, глаза закатились от боли, но Тейн не отпускал.

– Думаешь, что если будешь самоутверждаться за счет меня, то она обратит на тебя внимание? Что за мерзкие мысли о ней лезут тебе в голову?

Хруст. Кости в запястье Ада́да поддались, и Бог взревел, звук разорвал тишину. Ру́вик на плече Тейна вдруг вспыхнул багряным цветом, а глаза заполнились тем же бирюзовым светом, что и у хозяина.

Тейн не узнавал собственный голос. Навязчивые мысли бились из стороны в сторону.

“Заставь его страдать.”

“Поставь на место.”

“Пусть жалеет.”

Эли́шва рванулась вперед, но Шимо́н резко схватил ее за руку. Он поднялся с места, но не для того, чтобы остановить расправу. Его глаза горели самым настоящим восторгом.

– Подожди… – прошептал он Эли́шве. – Посмотри… Разве ты не видишь?

– Ты – всего лишь оболочка. Гнилой сосуд, в котором тлеет сила мертвого Бога.

Каждое слово Тейна падало, как капля расплавленного свинца, прожигая последние остатки гордости Ада́да.

– Без нее ты – ничто. Жалкий Божок, забытый даже своими жрецами. Как смеешь указывать мне?

Ада́д поднял голову. Его глаза – широкие, безумные, с дном, где клубились страх и ярость, – впились в бирюзовый танец, пылающий в зрачках Тейна.

– Ты не Бог. Ты – бледная тень того, кем был твой предшественник. А я… Я – Тейн Ла́йбрик. Из рода, который старше твоих жалких идолов. Хранитель осколка сердца Цра́лхела. Хочешь, напомню, кто веками вытирает за тобой все нечестивые отходы, пока ты ешь, спишь и воображаешь себя владыкой?

Ада́д захрипел. Губы дергались, но вместо слов – лишь хриплый стон, как у скотины под ножом. Тейн наклонился, и его шепот обжег кожу.

– Разве тебя не учили отвечать, когда с тобой говорят?

– Я понял! Понял! Отпусти! – голос Ада́да рассыпался в истерическом шепоте.

Тейн поморщился, будто перед ним не Бог, а жалкий жук, ползущий по груде мусора. Одним резким движением он швырнул Ада́да в сторону. Тот, как мешок с костями, перелетел через стол, снес пару стульев и рухнул на каменный пол. Сжался в комок, заскулил, прижимая перебитую руку к груди – точь-в-точь как побитая дворняга.

Тейн тяжело дышал. Где-то в глубине сознания шевелился вопрос: откуда в нем эта ярость? Эта мощь, разрывающая жилы? Эта ледяная решимость, с которой он только что сломал одного из тех, кого еще несколько месяцев назад старался обходить стороной?

Но ответа не было. Было только облегчение. Будто с плеч свалилась гора, давящая годами. Будто кто-то наконец перерезал петлю, душившую его все это время.

Он брезгливо тряхнул рукой, словно само прикосновение успело его запятнаять, поправил воротник рясы – механически, почти не задумываясь.

И только тут осознал: все смотрят. Семь пар глаз. Семь замерших лиц. В них читалось нечто большее, чем страх. Большее, чем потрясение. Это было восхищение, смешанное с ужасом. С непониманием. С немым вопросом, который висел в воздухе, густом от запаха крови и страха.

Тишину разорвали шепоты. Они ползли из теней, из самой пустоты, из самого воздуха – словно ветер, поднявшийся ниоткуда. Он закружился вокруг Тейна, подняв невидимую пыль с пола, зашевелил его рясу… И так же внезапно стих.

– Избранный. – голос Роми́ны дрожал, будто она произносила запретное слово.

Тейн резко обернулся и застыл. Его дядя стоял на коленях. Голову склонил так низко, что лоб почти касался пола.

– Великий Тейн…

– Что… – юноша шагнул назад, сердце колотилось так, будто рвалось наружу.

Он в недоумении озирался по сторонам. Великие. Новые боги. Те, перед кем он дрожал всю жизнь.

Теперь они стояли перед ним склонив головы. Даже Ада́д. Даже он, стиснув зубы от боли, склонился.

– Что вы делаете?! – голос Тейна сорвался на крик. – Зачем…

– Осколок сердца Цра́лхела выбрал тебя, – проговорил Шимо́н.

– Я знаю! Я теперь Хранитель, но…

– Нет. – Шимо́н поднял голову. – Он выбрал тебя не Хранителем.

– Он выбрал тебя своим владельцем. – глухо закончил за него Сарго́н.

Его пальцы впились в спинку стула, будто он пытался удержать рухнувший мир.

– Ты тот, кто должен стать одним из нас.

Посох с грохотом выпал из ослабевших пальцев Тейна. Он отшатнулся.

– Этого… этого не может быть.

Он только начал привыкать. Только смирился с ролью Хранителя. Только перестал каждую ночь просыпаться в холодном поту от этого груза ответственности. А теперь… Бог?

– Это невозможно, – прошептал он.

Голос звучал чужим – тонким, надтреснутым.

– Но это так, – Шимо́н тихо выдохнул.

– Хотя бы… выбор у меня есть? – Тейн вдруг засмеялся. Коротко, истерично

Тишина. Боги переглянулись. Даже Ада́д, вечный насмешник, для которого Тейн всегда был ничем, смотрел на него с чем-то похожим на жалость.

– Боюсь, нет.

– Конечно, нет… – Тейн снова засмеялся.

На этот раз дольше, громче. Он уставился на свои руки. Он хотел кричать. Рвать на себе одежду. Сжечь эту проклятую цитадель дотла.

Тейн открыл рот, чтобы возразить – но мир вздрогнул. Невидимый пол под ногами содрогнулся. Где-то в темноте раздались медленные хлопки – тяжелые, мерные, словно отсчитывающие последние секунды перед катастрофой.

И пространство разорвалось. Из клубящегося черного дыма шагнул тот, чьего появления боялись даже Боги.

Карра́ос. Нет. Не Карра́ос. То, что скрывалось под его обликом. Ха́ос. За его спиной, словно тень, возникла Джафи́т. Она встретила с гордо поднятой головой взгляд Тейна и улыбнулась.

– Кажется, я вовремя, – голос Ха́оса прокатился по залу, густой и сладкий, как удушливый дым.

Его взгляд пригвоздил Тейна к месту.

– Вот ты-то мне и нужен, Великий Тейн.

Он сделал шаг вперед, но путь ему преградил Ви́лмот. Ха́ос лишь усмехнулся.

– Прочь с дороги, бывший Хранитель, – он произнес это так, словно выплевывал грязь.

Ви́лмот даже не взглянул на него. Его глаза были прикованы к Тейну.

– Беги к осколку! – рев дяди пронесся по Обители. – Мы их задержим!

Тейн рванул вперед. Подняв посох с пола, его пальцы вцепились мертвой хваткой в древко. Ноги сами понесли его к порталу.

Акт I. Второе падение Эльграсии.

Оглушительный грохот битвы остался позади, когда Тейн вырвался из Обители. Его ноги сами несли его вперед по длинному коридору, стены которого дрожали от происходящего.

Мельком бросив взгляд в окно, Тейн увидел гибель своего мира. Полчища чудовищ искривленных, с когтями, зубами и пустыми глазницами заполонили город. Они рвали на части все на своем пути. Крики. Мольбы. Детский плач.

Горло сдавило так сильно, что стало трудно дышать. Глаза предательски застилала влага, но нельзя было останавливаться.

Он бежал. Сердце колотилось, легкие горели, ноги подкашивались на поворотах. Он врезался в стены, падал, поднимался и снова бежал.

И вдруг – надежда. Сквозь кровавую мглу он увидел своих. Родные Ла́йбрики сражались на улицах, прикрывая беженцев. Его сестра, обычно такая хрупкая, размахивала посохом, отбрасывая тварей. Старшие братья вытаскивали детей из-под завалов.

Они не сдавались. Значит, и он не мог.

Двери круглого зала распахнулись сами, словно чувствуя его приближение. Осколок ждал. Тейн ворвался внутрь и замер перед алтарем.

– Если ты… действительно избрал меня… – голос прерывался, каждое слово давило на грудь. – Если я и правда достоин…

Он сглотнул ком в горле. Слезы текли сами, скатываясь по горячим щекам и разбиваясь о пол.

– Дай мне силы! – его крик эхом разнесся по залу. – Как тогда, в Обители! Умоляю!

Осколок вздрогнул. Алое пламя вспыхнуло ослепительно ярко, искры заплясали в воздухе. Он медленно поднялся, приближаясь… И замер.

Пальцы дрожали, когда он рвал пуговицы рясы. Рубашка разорвалась с треском – он не чувствовал холода. Только страх. И решимость. Он рухнул на колени, раскинув руки.

– Помоги мне спасти их.

Осколок рванулся вперед. Боль пришла мгновенно. Голос сорвался в нечеловеческом крике. Грудь горела, будто раскаленный клинок пронзал его снова и снова. Тысячи игл впивались в кожу, расплавленный металл лился в вены. Он горел заживо изнутри.

Кровь текла по телу, смешиваясь с потом. Кости трещали, плоть рвалась – осколок входил глубже, в самую сердцевину его существа.

Но он не сдавался. Ногти впились в ладони, кровь капала на пол. Это была цена. Цена за силу. Цена за спасение тех, кто ему дорог. Он должен был выдержать.

С последним судорожным вздохом осколок исчез в его груди. Тейн рухнул вперед, захрипел. Мир плыл. В ушах – писк, звон, голоса.

Юноша схватил посох, сжал его до хруста костяшек – и поднялся. Ноги дрожали, тело обдавало липким потом, но внутри пылало пламя.

С трудом распахнув окно, он шагнул в пустоту. И взлетел.

Ветер рвал волосы, земля уходила из-под ног, сердце бешено колотилось – но это был не страх. Это была свобода.

Он поднимался выше, выше, пока не увидел весь Эргра́д – разоренный, пылающий, но ещё живой. Люди внизу казались букашками. Хрупкими. Беспомощными. И все же – драгоценными. Так вот каково это – чувствовать себя Богом.

– Ensgardus! – Тейн взметнул посох ввысь.

Небо взорвалось огнем. Тысячи алых стрел вспыхнули в вышине, раскаленные, яростные, живые. Раньше он с трудом вызывал с десяток – и те гасли, едва коснувшись воздуха.

На миг Тейн замер, потрясенный собственной мощью. Это был он? Или то, что теперь жило в нем?

Но времени на раздумья не было. Взмах посоха – и град обрушился на землю.

Стрелы вонзались в тварей с ревом бури, сжигая их заживо. Чудовища взрывались в вихрях пепла, взвывали, рассыпались в прах – но ни одна искра не тронула людей. Огонь знал своих.