Мой красный дневник

– И никаких отношений?

– И никакой душевной грязи.

– Тогда зачем меня расспрашиваешь, если чужие отношения тебя напрягают?

– Борь, не напрягают. Просто я испугалась. Когда живешь в своей семье, то все просто и понятно. Ты любишь, любят тебя. Помогают, чем можно, заботятся. И ты тоже. А вот так, внуки по праздникам… Это жестко. Но тоже имеет право на существование. Я хотела сказать, что привыкла к другому. Извини.

– Я тоже привык. Что ты хотела узнать?

– Уже ничего. Смотри, нам поворачивать.

Фура поморгала аварийкой и постепенно скрылась в летящей на дорогу метели. А мы повернули в заснеженную улицу.

Борис остановился и включил навигатор. А потом, подумав, дальний свет.

– Улицы провинциальных городков так коварны… Не хотелось бы вызывать эвакуатор. Если что.

– Ты мне лучше скажи, далеко ли отсюда дом Семеновых?

– До перекрестка и направо третий дом.

– Борь, давай не будем гробить машину. Идти здесь от силы пятнадцать минут. В такую погоду ее точно никто не возьмет. А мы немного разомнемся.

– Не замерзнешь?

– Нет. Разве ты забыл, что я выросла в маленьком городке? Вот квартира – вот улица. В детстве зимой мы бегали в гости к друг другу в одних кофточках. И сосульки, которые висели над подвалом, ели. Вкуснота!

– Сейчас не ешь? – Поинтересовался Борис, застегивая куртку.

– Знаешь, почему-то синева неба и мартовская капель больше не радуют сердце так, как в детстве. А из души куда-то ушло счастье.

Я легко улыбнулась и выпрыгнула из высокой машины на снег.

– Не грусти, малыш, мы скоро придем. И поедем домой. – Пообещала машинке, погладив капот.

Борис вышел и зыркнул на меня глазами.

– Ревнуешь? – Сама неожиданно для себя зачерпнула горсть пушистого снега и кинула в его сторону. Снег рассыпался на подлете.

– Разбалуешь, он и уезжать от тебя не захочет. Заглохнет во дворе. А я ключ не отдам!

Он подошел ко мне и протянул ладонь. Я вложила в нее свою.

– Жди! – приказал он машине и рассмеялся.

– У тебя волосы намокнут!

Мы шли по освещенной только одним фонарем и окнами в домах улице. Торчащие вверх светлые волосы накрыли блестящие снежинки.

– Не страшно.

По наметенным сугробам он легко переставлял длинные ноги, а я, уцепившись за его руку своими двумя, старалась не отстать и не завязнуть. А на перекрестке все-таки умудрилась провалиться в какую-то яму. Но дальше идти было легче. Видимо, когда-то дорогу тут все-таки чистили.

Третий дом по правую руку находился чуть ниже уровня проезжей части. Крыша была полностью занесена снегом. Три фасадных окна ярко освещали палисад с корявыми яблонями, радуя надеждой, что все дома. Но крылечко и тропинка к нему находились за высоким двухметровым сплошным забором. Пока я соображала, где у Семеновых звонок, Борис подошел к калитке и бухнул в нее кулаком. За забором раздалось веселое тявканье маленькой собачки и мощный бас сторожевого пса. Скоро в хор вступили еще две псины соседей справа и слева. Наконец, в доме открылась дверь.

– Есть кто, что ли? – Негромко, но слышно поинтересовался мужчина.

– Кто ли есть. Здравствуйте, а здесь живет Алексей Семенов? – Крикнул Борис.

– Я Алексей. – Не сходя с крыльца, отозвался мужчина. – А вы кто?

– Вы же возите грузы? Или нам стоять тут всю ночь?

– А, сейчас!

Семенов сбежал в тапочках на босу ногу с крыльца и провалился в сугроб. Послышалась заковыристая ругань, которую охотно поддержали собаки. Наконец, калитка распахнулась.

– Проходите. Ой, барышня, извините, со двора-то не видно, кого черт принес… Ой! Снежища намело, не успеваем убирать!

Мы прошли в теплую прихожую и отряхнули с курток снег. Снимать верхнюю одежду ни я, ни Борис не стали.

– Так вам чегой отвезти? – Поинтересовался он, едва мы вошли.

– Отдел безопасности, полковник Панкратов. – Представился Борис и махнул красным удостоверением с гербом России.

И я удивилась тому, насколько сразу изменилось его лицо. Оно стало холодным и высокомерным, словно у Верховного Судьи, зачитывающего расстрельный приговор. «А ведь он не играет роль», – подумалось мне. – «С таким выражением убивают врага»…

Семенов посерел и уменьшился в росте. Один человек почувствовал силу другого и признал его власть. «Словно волки».

– А что я такого сделал? – С вызовом ответил мужчина, хотя по его фигуре и треснувшему голосу чувствовалось, что он сдался.

Тут из комнаты выглянула его жена, круглолицая милая женщина лет тридцати с небольшим. К ее ноге жалась девочка, с интересом разглядывающая незнакомых взрослых.

– Леш, здравствуйте, раздевайтесь, предложи гостям чаю, я сейчас подойду.

– Пойдемте на кухню. Не знаю, зачем вы пожаловали, но, думаю, ей слышать наши разговоры не нужно. Мань, не суетись, сиди в комнате. Это заказчики. Мы ненадолго.

Мы вслед за ним прошли на кухню и сели к столу.

– Скажите, – не стал откладывать разговор и ходить вокруг да около Борис. – Вы тридцатого декабря развозили продукцию местного фермерского хозяйства?

– А, так вы из-за них! То-то я думал, с каких шишей Васькин особняк в природоохранной зоне у Волги себе отгрохал!

Лицо Семенова порозовело, а плечи распрямились.

– Нет, из-за Вас, Семенов. Отвечайте на вопрос.

Голос Бориса был тускл, холоден и похож на машинный.

Семенов снова побледнел.

– Да, возил. По нашей трассе, да в сторону Москвы. В рестораны и два магазина.

– «Искорка» – название знакомое?

– Так да. И там был. Мой сослуживец поваром в нем работает.

– Значит, Вы, Алексей, подтверждаете, что тридцатого декабря Вы были в этом ресторане с грузом мяса и рыбы?

– Да, в ресторане должна остаться накладная и счет-фактура. Деньги они перечисляют на счет Васькина. Фермера, значит.

– Во сколько Вы туда приехали?

– Так часиков в восемь. У них на вахте записано прибытие и убытие. Там с этим порядок.

– Вы сами разгружали машину?

– Нет, я считал. Мне ж еще в магазин надо было. Я завсегда считаю. А ихний рабочий разгружает.

– Потом?

– Потом я посидел на кухне, поел, да поехал. Все.

Семенов в недоумении, что нам от него надо, пожал плечами.

– Алексей, Вы знали Светлану Веснину?

– Нет, а кто это?

Ему, действительно, эта фамилия ничего не говорила, поскольку он облегченно вздохнул и выпрямился на табурете.

– А Светлану Карамышеву?

Сначала Семенов нахмурил брови, а потом вспомнил:

– Эту сучку? Знал. Только давно она уехала. Слушайте, так это вы из-за нее? – Наконец, догадался он. – Она еще что-то натворила?

– Натворила. – Согласился Борис. – Умерла. В том самом ресторане, в то самое время, когда Вы там были. Ее зарезали.

– Вот б-ть! И тут нагадила! – Всплеснул руками мужик. – Да что ж она нас никак в покое не оставит! Уехала, вздохнули свободно. Нет, столько лет прошло, снова…

Он схватился за голову.

В дверь кухни заглянула Маня и сразу зажала рот ладошкой.

– Иди, Мань, все в порядке. Мы скоро. – Махнул на нее рукой Алексей.

– Может, пирожка? – Тихо спросила женщина.

– Тут не пирожка, водки надо! Не хотите помянуть?

– Нет. – Все также спокойно сказал Борис. – Скажите, за что Вы ее тогда, давно, обещали убить?

– Да всю их семейку удавил бы. Вроде люди тихие, а гнилые какие-то. Если вам интересно, расскажу.

Мы кивнули.

– Мань, – крикнул он в коридор, – давай пироги. И чай тоже. Разговор долгим будет.

Маня быстро собрала на стол и снова удалилась, оставив в двери щель. Алексей встал и прикрыл ее плотней.

– Не надо ей слышать. Беременная она третьим. Вроде, сын будет…

– Поздравляю. – Это влезла я, надкусывая пирог. – Вкусно!

– Да, она у меня мастерица! – Улыбнулся Алексей. – Ладно, надо с этим прошлым заканчивать. Так вот. Жили мы тогда не здесь, а у второй школы. Это уж я потом для нас с Маней этот дом купил. А в том мои старики остались. Было нас в семье трое: я – старший, Кешка, младше меня на два года, да сестра – погодок с братом. Родители работали в судоходстве. Мама – горничной, коридоры да каюты на теплоходах мыла, а отец – машинистом. Как уходили с весны в рейс, так мы их до осени и не видели. Ну, дед с бабкой помогали, да некогда им, тоже работали, и скотина у них. Вот и был я для малых за отца и мать. Болячки, уроки, постирать, приготовить – все на мне. Да и куры с утями. Но все равно, какое-нито время поиграться оставалось. И если я выходил на улицу, то брал и брата с сестрой. Их-то куда девать? Вот они и носились с нашей компанией. А Танька все время как пацанчик одевалась. В платье-то по кустам и пещерам прибрежным не полазишь. Я учился тогда в десятом классе нашей второй школы, когда и завертелась вся эта канитель. Моя мать, работая непосредственно с пассажирами, получала иногда от них в награду чаевые, какие-то блузочки, безделушки. Иногда, если случалось устроиться на хороший теплоход, который ходил до Москвы, она привозила оттуда вещи, которые перепродавала здесь. Естественно, с наценкой. Так и познакомилась с Аллой Карамышевой, которую вместе с дочерью наша соседка привела посмотреть товар. Ведь Алла не здешняя, откуда-то из Сибири, а ее муж, Николай, из деревни, что рядом с городом. Они у Матронихи купили дом и переехали. Так вот. Пришли они, когда мы все были дома. Танька и Кешка что-то во дворе делали, я готовил. Калитку гостям открыла Танька. И, наверное, ей так в душу запало белое воздушное платьице и белые носочки, в которые была наряжена Светка, что моя сестра бредила носочками еще месяц, пока мать не привезла ей целую пачку. Да только у Светки они были с рюшками, а Таньке мать привезла обычные… Вот. Вошли они в дом, бабы шмотки мерить, да перед зеркалом крутиться, а Светка ко мне на кухню притопала. Села, двумя пальчиками платьице расправила, носом крутит. А на морде такое пренебрежение нарисовано, словно свиным дерьмом дышит. Тут я поворачиваюсь от плиты, мне-то с какой стати ее развлекать, и говорю, мол, иди-ка отсель и так душно. А она как на меня посмотрела, так глазки заблестели, косу толстую черную на грудь перекинула. У нее уже тогда сиськи были, как у взрослой. А я-то уже попробовал, насколько женское тело сладко… Ну, глаза и скосил в вырез. А она и так, и эдак подставляется. Короче, после этого дня начался сумасшедший дом. Светка таскала к нам мать по поводу и без оного. Если мать в отъезде, то она брала подругу, Лидку, и они вдвоем гуляли по нашей улице. А когда Светка поняла, что Танька старается быть на нее похожей, то подружилась с ней, стала зазывать к себе в гости, угощать. Танька – дура, с руки у нее ела. Я пытался растолковать сестре, что не просто так ее привечают. Но та шипела, словно кошка, и сбегала к своей Светочке при каждом удобном случае.

– А что ж ты? Если девушка понравилась? – Неожиданно перешел на ты Борис.

– А на фига мне малолетка? Ей – тринадцать, чего я с ней делать-то буду? Ручку пожимать да сопли морозить? У меня была одна… двадцать один ей исполнился. Хорошая бабенка. Потом замуж вышла. Вот к ней я иногда ходил, да не болтал. Да, а Танька была действительно околдована своей новой подругой. Даже раз подралась из-за Светки с кем-то из парней. Но настоящей бедой Таньки стало то, что она не хотела приглашать Светку к нам. Стеснялась, наверно. Однажды Карамышева, зная, что в доме у нас взрослых нет, устроила такую пакость: спрятала материн перстень. А когда та стала его искать, Светка обвинила в краже Таньку. И они обе, мать с дочкой, да с участковым, принеслись к нам. Танька рыдала и клялась, что ничего не брала. Я, видя Светкины распутные глаза, сразу скумекал, в чем дело. Отозвав дядю Сережу, он тогда работал на участке, кстати, жив до сих пор и может подтвердить каждое мое слово, попытался объяснить ситуацию. Тот понял и поверил. Нахмурив брови, он сказал что-то вроде: а пойдемте, гражданочки, проверим, не закатилась ли ваша пропажа под половик? А за оговор срок, между прочим, полагается. Конечно, Светка испугалась, и перстень нашелся. Танька обрадовалась и, как ни пытался я ей объяснить, в чем дело, вообще перестала меня слушать. А потом, после школы, я выучился в Иванове на шофера и снова вернулся домой: мне ж в армию идти. Тогда, на проводах, молодежи собралось много: меня уважали. Мы пили, танцевали, целовались с девчонками. Не без этого. Смотрю, Танька Светку с Лидкой привела. В сарафанчиках, надушенные, разукрашенные, словно индейцы. Короче, не помню как, только получилось, что я со Светкой в саду за домом оказался. Сами понимаете, пьяный, дурной. Но и тогда помнил про ее натуру и руки не распускал. А она повисла на шее и целует, обнимает, говорит, что влюбилась, как увидела. А мне братан рассказывал, что эти две обезьяны с приезжими туристами крутили. У нас же теплоходы день стоят. Рыбалка, природа, маршруты… церкви. Вот они и приспособились. Пока престарелые тетки по лесам да часовням скачут, девочки их голодных мужей в каютах обслуживают. Самое гадское, что и Таньку нашу втянули. Кешка батяне и мамке сказать боялся: убьют! Ну тут у меня такая злость в груди проснулась! Задрал я ей юбку, схватил крапиву, что росла за туалетом, и по заднице! Пробовала вырываться, так разве баба супротив мужика что сделает? Самое главное, и пожаловаться не может: мало ли откуда на жопе сыпь? «Это – за Таньку, – говорю, – Убирайся, шлюха, и чтобы я тебя в нашем доме не видел». Ушла она, только глазищи полыхнули так нехорошо… Да я тогда серьезно думал, что отстанет. А потом пришла Танька и орала, что ненавидит меня, что я ей больше не брат. Я пригрозил матери про ее заработки рассказать. И не сказал. А зря, наверное. Отмутузил бы ее батя, жива бы осталась. Ну вот. Ушел я в армию на два года. Танька не писала, мать – от случая к случаю. А вернулся в мае, как раз перед теми событиями. И вроде Танька мне обрадовалась. Только какая-то она стала… чужая, далекая. Лицо печальное. Я спросил, конечно, как у нее дела, да только отшутилась. Сказала, что все хорошо, платье для бала купила. И показала мне. Белое, пышное, на талии собранное, чуть ниже колена. И чулочки к нему. Белые. А туфли на каблуке – черные. Знаете, сразу в памяти всплыл тот день, когда Светка со своей мамашей к нам приходили. «Не рассталась со своей подружкой?» – Спросил я в лоб. «И не расстанусь!» – С вызовом ответила она и заплакала. Только потом у Кешки я узнал, что Светка с Лидкой собрались уезжать в город учиться, а куда, Таньке не сказали.

Я устроился на работу водителем. Танька сдала экзамены. Катаясь туда-сюда, узнал, что многие из наших пацанов, даже школьники, подсели на героин. Откуда такая напасть в нашем маленьком городе? Чужих-то нет. Хотел узнать у дяди Сережи, а его уволили на пенсию. Хотя ему всего-то сорок пять. И участкового у нас не стало. Вернее, наезжал какой-то иногда из областного центра. В-общем, иду вечером домой. Машину в гараже у работы оставил. Смотрю, впереди вроде Танькино платье. Ну, я потихонечку вдоль забора за ней. Хотелось посмотреть, что за парень с ней встречается. Сейчас у нас по фонарю на улицу, а тогда, в то время, их вообще не было. Но светло еще, майские сумерки. Да и кустики. Не видела она меня. Смотрю, один пацан подошел, руку протянул. Другой. И вроде она ему отдает что-то, а деньги забирает. И как-то нехорошо мне вдруг стало. Догнал ее, схватил за руку. Она дернулась, пытаясь что-то в бумажке в канаву выбросить. Но я подобрал и развернул. Не знаю, видали ли вы герыч, но я в Дагестане служил. Там этой хрени… И анаши, и синтетиков… хоть горстями жри. Короче, я ее за косу и домой. И к бате. Не помню, почему-то он был не в рейсе. Руку сломал, что ли? Поставил я Таньку на середину комнаты, окна и двери запер. Вот, говорю, бать, чем сеструха занимается. А у нее бабла полный карман. Отец озверел, снял ремень и так ее отходил по спине и заду… Сквозь сопли и слезы рассказала, что мать Светки берет у кого-то из ходящих по реке на реализацию. А они втроем продают. Мы с батей схватились за головы. Этак нас всех до кучи посадят! Заперли мы Таньку дома, товар выбросили, а я пошел к Карамышевым. Светка сначала обрадовалась. А когда я сказал, что если они из города не уберутся, то поеду и заявлю, а Танька подтвердит, переполошились они. Деньги предлагать начали. Поставил я им ультиматум: неделя, или еду в ментовку. А тут как раз этот бал. Танька так умоляла, чтобы мы ее пустили, обещала никуда ни с кем не ходить и с Светкой не общаться. Мы подумали и согласились. Проводили ее, попросили пацанов проследить. Да не уследили…

Мужчина замолк и с усилием потер глаза.

– Я уже к четырем утра стоял у школы, куда их должны были привести после прогулки по реке. Ребята вернулись, а ее не было. Один сказал, что вроде после теплохода они втроем: Света, Лида и Таня ушли домой. Обегав весь город и нигде не найдя ее, поднял батю, своих ребят, друзей Кешки, и мы отправились прочесывать все пустыри, заброшенные дома и злачные местечки. Пацаны нашли ее на стройке. Вы, наверное, знаете официальную версию? Так все это – дурь! Был даже свидетель того, как она умерла. Да только приезжим ментам выгодней списать все на несчастную любовь и самоубийство. А ее скинули. Эти сучки: Лидка и Светка. Дядька Павел видел. Пьяный был, спал в кустах. Разбудил его девчачий разговор. О чем, не помнит. Но видел, как три девчонки лезли наверх разрушенного цеха. А потом две начали толкать одну, которая потом сорвалась. Да и лежала она на кирпичах спиной вниз. Вот тогда-то все и слышали, как я Светке угрожал. Напился, хотел убить тут же. Да только пьяным на двухметровый забор не полезешь. Как похоронили Таньку, пил неделю. Когда вышел из штопора, узнал, что и Лидку… Думаю, это Светка с мамашей хвосты подчищали. Да только никому ничего не надо. Написали еще раз про самоубийство и дело с концом. Карамышевы уехали, Светка – тоже. Надо же, убили… Думаю, Судьба долго за ней гонялась. Но нашла… Вот черти в аду радуются!

Я быстро дожевала надкусанный пирог.

– Спасибо. – Борис встал. – Надеюсь, больше по этим старым делам вас никто не побеспокоит. Проводите нас, пожалуйста!

– А подписывать ничего не надо?

– Нет. Будем искать в другом месте.

Мы надели куртки, а Алексей открыл дверь в очистившую небо ночь. Снег закончился, и засверкали крупные звезды. Собаки слабо тявкнули, почуяв хозяина. Потянув щеколду, он открыл калитку.

– Прощайте, Алексей. Берегите семью!

– Пылинки сдуваю! – Наконец, улыбнулся он. – Хорошей дороги!

– И последний вопрос. – На секунду остановился Борис. – Пока вы стояли и считали, во дворе ничего необычного не видели?

– Нет. Да и не было там никого. Охранник только, Яшка. Курил и по телефону разговаривал.

– Спасибо, прощайте!

И мы с Борисом, по занесенным снегом следам, отправились раскапывать мерседес.

Слабый и заваливающийся на запад месяц прятался за легкими и прозрачными тучками, когда мы снова проехали мимо заправки с вкусными пирогами и скучающей в одиночестве девушкой. Но нам хотелось уже не пирогов, а домой. Дорогу перед нами кто-то раскатал, и мы ехали по свежему черному следу. А вокруг – снега, снега и заснеженные посадки вдоль обочин. В деревнях спали. И только звезды равнодушно взирали с небес на землю. Действительно, какое им дело до суеты и эмоций крошечных и совершенно не интересных им существ?

– Борь! – Я первой не выдержала повисшего молчания.

– Что?

– Ужасно. Я даже не могла предположить… А это точно он про нашу Свету рассказывал?

– Точно, Лен. Совпадают место, год рождения. Я видел диплом об окончании школы у нее дома, свидетельство о рождении. Детские фото видел. И тех трех веселых девчонок.

– Ты был у нее дома?

– Да. У Саши ведь есть ключ.

– А какими они были, эти девочки на фото?

– Молодыми. – Борис подумал. – Симпатичными.

– А ты Свету раньше знал?

– Один раз видел, когда заходил к вам в офис.

– Но я не помню, чтобы видела тебя раньше!

– Тебя там не было. А то мы бы познакомились раньше.

Я засмеялась и изобразила приход Бориса к нам в офис:

– Здравствуйте! Здравствуйте!.. И – всё!

– Действительно. Не устала?

– А ты? Как сердце?

– Стучит.

И мы снова замолчали. Проскочив какой-то маленький городок с одиноким моргающим желтым светофором, я предложила Борису допить чай, оставшийся в термосе. Он кивнул. Я налила ему чашку и положила к себе на колени пирожки, чтобы ему удобно было дотягиваться.

– Борь, а что дальше?

– А дальше мы вернемся к тому, с чего начали. Помнишь, Алексей сказал, что во дворе был охранник Яшка?

– Да, помню.

– Начнем с него, а потом начнем уже подробно опрашивать остальных. Наверняка кто-то что-то видел. Но не придал значения.

– Но почему?

– Потому что Светлану убил кто-то из гостей, Лена. Понимаешь, работники должны быть на рабочем месте. И если вдруг кто-то из них начинает перемещаться в пространстве, остальным становится заметно.

– А если они кого-то покрывают?

– Нет, Лен. У них есть свои друзья и недруги, симпатии и антипатии. Нет. Свободно и незаметно могут ходить только гости. Но, если учитывать то, что все они – местные и никаких претензий к секретарше ни у кого нет… Напрашивается весьма странный вывод.

– Какой?

– Ее убил кто-то из вашей конторы. Лен?

– Боря, если ты намекаешь на меня…

Озорные глаза весело смотрели на меня через зеркало.

– Короче, – продолжил он, – когда поспим, опросим охранников. А там будет видно. Есть у меня мысль… Вернее, две. Но это из области такой фантастики…

К четырем часам утра мы подъехали к моему дому. Борис приткнул свою машину прямо за моей. Надо же, никто не польстился на хорошее место перед подъездом. Вон, сосед с пятого этажа затиснул свою пятерку в угол к щитовой подстанции. Видно с московскими семерками никто связываться не захотел. Я, дожидаясь Бориса, провела ладошкой по своей девочке.

– Потерпи, – прошептала ей, – сегодня поедем!

Боря усмехнулся и обнял меня за плечи.

– Рассчитываешь сегодня избавиться?

– Рассчитываю сегодня уехать.

– Я тебе надоел? – Он развернул меня к себе лицом.

– Борь, мне надо поговорить с сыном и хорошенько уложить в своей голове все последние события. И, исходя из этого, выстроить линию поведения.

Мы вошли в подъезд, поднялись на этаж, и я открыла дверь.

– Лен, мне не хочется быть нахальным, но можно, пока ты готовишь ранний завтрак, я займу ванную?

– Только не долго. – Строго, словно Сережке, ответила ему.

– Воды жалко? – Поднял он в изумлении брови.

– Тебе нельзя лежать в горячей воде. Даже лучше, если помоешься под душем.

– Слушаюсь, мой генерал, – шутливо ответил он.

Во всем доме тихо и сонно. За окном никак не собирается уступать место рассвету звездная ночь. Начистив картошку и поставив ее вариться, я взяла тебя, мой дневничок. Вот сижу и пытаюсь максимально подробно записать все свои приключения. Тебе ведь интересно? Чувствую, что мы приближаемся к финалу, и разгадка совсем близка… может, уже сегодня. Погоди, подверну картошку… Боря все полощется в ванной. Перемерз, да и устал, наверное… Пойду достану ему халат и носки.

03.01 в 7.15

Наконец, я накормила Борьку и уложила на Сережкину кровать. Сейчас зашла посмотреть: спит, один светлый хохолок над одеялом торчит. Пусть отдыхает. Знаешь, дневничок, мне даже как-то жаль с ним расставаться. Мы не просто пересеклись и затем разбежимся в пространстве, а слились, проникли в души друг друга на каком-то ужасно важном участке своего жизненного пути. Конечно, поначалу я сопротивлялась: уж очень ситуация сложилась неприятная, грубая. А теперь жаль. Но так устроена жизнь: он там, я – здесь. Ведь если одна из звезд небесных сойдет со своей траектории, будет плохо не только ей, но и всему миру. Это, наверное, про Бориса. Ну, в отношении себя про мир говорить не буду, но мое место – тут, в нашем маленьком российском городке с тремя бензоколонками, двумя кафе, тремя ресторанами и одной чебуречной. Ах, да! Про магазины забыла! Их несколько больше. Летом, когда к нам постоянно приезжают автобусы с туристами и машины с дачниками из окрестных сел, кажется, что у нас жизнь бурлит. Но стоит задуть северным ветрам и облететь листьям, уже в пять вечера на улицах тихо и пустынно. Одни городские автобусы медленно, словно горбатые жучки, ползут от автовокзала по центральной улице в отдаленные районы города. До которых, впрочем, вполне можно дойти пешком. А паломники по святым монастырям, как известно, по улицам не бегают. Может, Сережке не упираться в московские учебные заведения, а подать документы в Ярославле, например? Все равно у нас знакомых или родственников, чтобы пристроить его на работу в столице, нет… Ладно, будем все решать по мере наступления проблемы. А сейчас надо хоть немножко поспать… Спокойной ночи. Или утра?

04.01 в 00.17

Здравствуй, дневничок. День сегодня получился очень насыщенным. Сначала около одиннадцати позвонила мама и бодрым голосом поинтересовалась, как у нас дела. Я, не подумав как следует, брякнула, что очень хочу спать. Та обрадовалась. Пришлось объяснять, что не в том смысле, какой она себе представила. Тогда мама, не давая мне положить трубку, заявила, что у дедушки сдох на морозе аккумулятор, а продукты неожиданно кончились, поскольку вчера в гости приходили Петровские и Антоновы. Это наши соседи по деревне. У моей мамы небольшой пунктик: она чрезвычайно гостеприимна, чем нагло пользуются все, кто с ней общается. Некоторые ее бывшие коллеги до сих пор звонят и открытым текстом заявляют, что давно не собирались и уже соскучились по запеченной рыбе и фирменным пирожкам. И мама, счастливая тем, что про нее вспомнили, варит, печет, заправляет… Дурдом. Пришлось клятвенно заверить ее, что сегодня им привезу продукты. Только я положила голову на подушку и приготовилась поспать еще часик, из комнаты вышел бодрый и улыбающийся Борис в джинсах и моем халате и спросил, как мне спалось.