Из глубины

Подводники – народ особый.

Я убедился в том вполне.

Нужны стальные нервы, чтобы

Нам уцелеть на глубине.

Чтоб от звонков не просыпаться,

От ревунов не умереть,

Обеда с воблою дождаться

И от вина не осоветь.

Чтоб не набить о люки шишку,

Чтобы на вахте не уснуть,

Чтоб под рукой была мартышка,[15]

Когда рукою не свернуть…

Чтоб с ПДУ не расставаться,[16]

Дозиметр свой не потерять.

Старпома чтобы не пугаться,

Когда он вспомнит чью-то мать…

Чтоб в возвращенья час заветный

Не сбила с ног тебя молва,

Когда колышутся под ветром

У пирса юбки и трава.

По Кольскому краю

Дорогой по Кольскому краю,

По самому краю земли

Я в добрую осень въезжаю,

Тревоги оставив вдали.

От храма Бориса и Глеба

У Никеля путь на восток.

Просторно осеннее небо,

Прозрачен и шумен поток.

В Титовке и в Западной Лице

Вода на порогах бурлит,

В долинах нектаром струится,

Целуя утесов гранит.

В заливах российского Норда

Качается Северный флот.

Дорога к подлодкам и фортам

От Печенгской трассы идет.

Там Нерпичья, Ура и Пала,

Кувшинка и Сайда-губа…

Немало меня потрепала

По этим фиордам судьба.

На этих развилках в метели

Я мерз, добираясь домой.

Достоинства черной шинели

Своей проверяя спиной.

И все же горжусь, что подводник,

Что юность прошла моя тут.

Храни их, Никола-угодник,

Всех тех, что под воду идут.

Рыбачий, в туманы и в бури

Их добрым лучом помани.

И в сопках на Муста Тунтури,

Военное эхо, усни!

Свои забываешь невзгоды,

Как только подумаешь вдруг

О тех, кто в военные годы

Страдал от морозов и вьюг.

Стоят вдоль шоссе обелиски.

Штыки из былого торчат.

Знамена склоняются низко.

Угрюмые скалы молчат.

Безлюдное мчится пространство,

Бездонные чаши озер,

Лесов золотое убранство

На склонах причудливых гор.

Открылась огней панорама.

Как Мурманск вечерний красив!

Сияют проспекты, реклама,

Горит разноцветьем залив.

Жемчужина Кольского края

Прекрасна при свете огней.

Как будто бы манит, сверкая,

Гора драгоценных камней.

Въезжаю я в древнюю Колу.

И город, и Кола-река —

Поморы крутого посола.

И церковь здесь помнит века.

Вот только Тулома пошире,

Но что уж поделаешь тут?

Как предки в веках порешили,

Так Кольским наш край и зовут.

Еще одно милое слово —

Воздушный вокзал Мурмаши.

И вот уже рифма готова —

Разбег для крылатых машин.

Напрасно цветет стюардесса,

Меня не заманишь в полет.

Милее дорога у леса

Среди заполярных красот.

Немало чудес пролетело

Под тем торопливым крылом.

Куда я спешил ошалело?

Гораздо милей за рулем.

Устал, отдохните, колеса.

Где хочешь, с дороги сверну.

Рыбалка, палатка у плеса…

Вот так бы объехать страну.

Лопарская, Тайбола, Кица,

Пул-озеро, Монче-гора…

К земной красоте причаститься,

На Землю спуститься пора.

От тесных отсеков, приборов,

От смрада плохих новостей,

От длинных пустых разговоров,

Придуманных драм и страстей.

Лавозеро, Ревда, Высокий,

И вас в своем сердце храню.

И «Чум» – ресторан одинокий,

Где славят саамов меню.

В Оленьей сестра моя Злата

У озера Пермус живет,

Грибами, брусникой богата

И в гости давно меня ждет.

Мне любы седые Хибины,

И Имандры светлая даль,

И ягодной тундры трясины,

И серого неба печаль.

Я древнюю книгу листаю

Под тихую музыку шин,

В дороге по Кольскому краю

С простором один на один.

Вот и прошла, отшумела штормами моя одиссея

Вот и прошла, отшумела штормами моя одиссея.

В древней столице России я бросил свои якоря,

В доме высотном живу на углу шумных улиц московских,

Мир озираю, как птица в гнезде, с высоты десяти этажей.

Мчатся машины внизу, словно в горном ущелье река,

И облака проплывают над крышами джунглей бетонных.

Вечно гудящий, чадящий, огромный и суетный город,

Ветром каким здесь наполнишь усталой души паруса?!

Только поэзия светом волшебным разбудит мне память,

Словно солёные брызги морей оросят вдруг лицо,

Или в далёкой избушке лесной запоют за окошком

Светлой печалью о детстве моем проливные дожди…

Могильщик

Заступник флота – адмирал —

Стоял в высоком кабинете,

Он за морскую мощь в ответе,

Не страшен с ним девятый вал.

В окне – привычные картины,

Его судьба – подводный флот,

У субмарин лоснятся спины,

Через залив буксир идет.

Он выступал за сокращенье,

Он добивался перемен,

Подводной службы улучшенья…

Душа не выдала измен.

Флот, погибая, не сдавался.

На дно под флагом гордым шли.

Матрос слезами обливался,

Свои взрывая корабли.

Но, как ненужную скотину,

Сегодня губим крейсера.

За ноздри и – под гильотину,

Как будто войн прошла пора…

В который раз в двадцатом веке!

Опять все снова начинать?!

И вот сломалось в человеке —

Теперь его не удержать…

Цусима! Флота больше нет!

И, все предвидя в полной мере,

Он вынимает пистолет

И ставит точку на карьере.

Могильщик флота – адмирал —

Упал в высоком кабинете.

Свистит над бухтой злобный ветер,

И рушит все девятый вал.

Победившие смерть

Памяти экипажаподводной лодки «Комсомолец».

Поминальным крестом над судьбою моей

Монумент вознесён у полярных морей.

По гранитной плите, пофамильно, подряд

Вспоминаю друзей нестареющих взгляд:

Девятнадцать в гробах проводили домой,

Двадцать три океанской накрыты волной.

И седьмого апреля в трагический час

Завывают гудки в гарнизоне у нас.

Отсвистели метели, капели стучат

Не для тех, кто в бронзе звенящей распят.

Безутешен отец, понимал бы – в войну…

Со слезами цветы – на волну, в глубину.

Равнодушно волна принимает венки,

Ледяна вода, и ветра не легки…

Лишь на гребне волны смельчаков узнают —

Победим, доживём, о «Варяге» поют…

На посту, на плоту, до последних минут

У беды на краю не сдаются – поют!

Голоси же, сирена! Раздайся, салют!

Победившие смерть никогда не умрут:

И в делах, и в мечтах сыновей и друзей,

И в груди материнской России моей.

На причале разлуки

На причале разлуки

Только ветер и даль.

Опускаются руки,

Обнимает печаль.

Здесь тоска валунами

И угрюмый прибой,

Здесь шторма между нами,

Между мной и тобой.

Вот и кончились сборы —

Суета, маета,

Наши вечные ссоры —

Все не то, да не так.

Гаснут краски и звуки,

Глухота, немота.

На причале разлуки —

Пустота, пустота.

Лишь тоска валунами

Да угрюмый прибой.

Океан между нами —

Между мной и тобой.

Выпускникам

Распахнута клетка, летите, летите!

Всё ваше – земля и лазурная даль.

Мы плачем, ребята, вы нас извините.

В разлуке всегда и слеза, и печаль.

Ведь в жизни не только успех да удача.

Вас ждут испытанья, утраты, борьба.

Но верим, с ответом сойдётся задача,

Примерный наш «В», непутёвый наш «А».

Осталось внизу всё, чем с детства вы жили:

Подводные лодки, морской гарнизон.

Где сопки седые, озёра большие

И зелень фиорда, как радостный сон.

А горстка домов у черты океана

И есть Заозёрск – родовое гнездо.

Летите, летите, не поздно, не рано —

В дорогу пора, ваше время пришло.

Останутся с вами до смертного часа

И трели звонка, и друзей голоса,

Мечта о любви из соседнего класса

И вслед устремлённые мамы глаза.

В прощальном полёте над Западной Лицей

Качните своим благодарным крылом.

К высотам смелее, мы будем гордиться.

Но, что б ни случилось, мы любим и ждём.

Распахнута клетка, летите, летите!

Мы радости слёзы украдкой смахнём.

Вы только в душе навсегда сберегите

Всё то, что мы Родиной милой зовём.

Мы «мама» лепечем впервые…

Мы «мама» лепечем впервые,

Едва приоткрыли глаза.

И маму зовут чуть живые

В смертельной тоске голоса.

На том ли, на этом ли свете

Тревожатся мамы о нас,

Являясь в молитве, в примете,

В подсказке в трагический час.

И я, как и в детстве бывало,

Когда оборвётся в груди,

Родимую вспомнил сначала.

Надёжнее SOS не найти!

В отсеке хрипел еле-еле,

Но принят сигнал мой живой.

Душа ещё держится в теле,

Пока это слово со мной.

И с жизнью не кончены счёты.

Я верил, спасенье придёт:

Сквозь лёд, на любые широты

Подводная лодка всплывёт.

Победой обрадовал маму.

И кончился тягостный сон.

Хоть нежную ей телеграмму

Не скоро вручил почтальон.

Василий, запиши меня в ЛИТО

Василий, запиши меня в ЛИТО!

Авось не догадается никто,

Что я в Москве досуги провожу.

По сути, я по-прежнему служу.

Как ты, да не сразит тебя цинга,

Люблю я флот, и чистые снега,

И край, где речка Западная Лица,

Как я, в моря студёные стремится.

Я навсегда прописан там душой.

Хоть прок от той прописки небольшой —

На континенте знать не знают флот,

И прав для въезда в город не даёт…

Но всё равно ещё разок охота

Взглянуть на мир с вершины Бегемота.

Я с Леной Лугинец ещё спою

Про молодость ушедшую мою.

Нам подпоёт Ромэо Кванчиани,

И Низин подыграет на баяне.

Ах, Лена Грабовенко, я молчу,

Поцеловать Вас за стихи хочу.

Всем руку жму вам. Вот хороший знак —

Причалил к музам Алексей Буглак.

Ничто не позабыто и никто!

Василий, запиши меня в ЛИТО!

Эх, получить бы направление…

Эх, получить бы направление

На избавленье от годов.

Уж проявил бы я терпение.

Уж я за этим направлением

И годы выстоять готов.

Меня б спасли врачи военные,

Обрезав раз и навсегда

Года больные, злые, вредные,

Осточертелые года.

Где юность горечью приправлена,

Полынным ветром дальних стран.

Любовь изменами отравлена,

Тоской измерен океан.

Да улететь бы в Теребаево —

Деревню в северной глуши.

Там, где Чар-озеро, Бабаево,

Великий Устюг, Караваево,

Никольск, Блудново, Вырыпаево…

Ты там ищи меня свищи.

Возникла там моя фамилия,

Там тихий город Белозерск,

На Белом озере – идиллия.

Там есть ещё дремучий лес.

В нём ёлки древние, косматые

И заповедник тишины.

Лишь утром певчие пернатые

Разбудят ласковые сны.

Друзья мои, стихи, спасибо, что случились

Друзья мои, стихи, спасибо, что случились,

Украсив жизнь мою в безрадостные дни.

И пусть не знают вас читатели России,

Я верю, что не век томиться вам в пыли.

На мусорном дворе какой-нибудь мальчишка,

Листая у костра редакционный хлам,

Прочтёт однажды стих о Полюсе, о мишках,

Помедлив жечь листы, и улыбнётся вам!

Других вам перспектив, увы, не обещаю.

Обложкой дорогой не вам украсить мир.

Но знаю я, что там, где жизнь идёт по краю, —

В отсеке, под водой прочтёт вас командир.

Простите, ни продать, ни петь вас не умею.

Довольно и того, что разослал друзьям.

Идите дальше в жизнь дорогою своею:

На свет из глубины – не к полкам, а к сердцам.

Как много нас – играющих в слова

Как много нас – играющих в слова!

Поэтов же, известно, единицы.

На целый век – один, от силы два,

В чьём творчестве эпоха отразится.

Они по центру и побед, и бед.

Они искусству служит беззаветно,

И звание высокое поэт

В России обретают лишь посмертно.

В любом столетье судьбы не легки

Причисленных к великому сословью.

Поэзией становятся стихи,

Когда их пишут собственною кровью.

Пути другого не было и нет,

Но он придёт, он явится – Поэт!

Поэтов узнают по чудесам

Играть в слова – не значит быть поэтом.

Поэтов узнают по чудесам.

Зажги снега и опьяни рассветом,

Дай воздуха забытым парусам.

Бренчи на струнах ямба и хорея

Иль просто чушь задорную неси,

Но так, чтоб сердце торкнулось сильнее,

Для жизни новой душу воскреси.

Чтобы она царевною из сказки

От слов очнулась, полная мечты.

Чтоб заиграли радостные краски.

Тогда поэт, тогда художник ты.

За полёт души

Я видел бабочку у пламени свечи.

Напрасны доводы. Любуйся и молчи.

Вот наша участь: до скончанья лет

Поэты – бабочки, летящие на свет.

Не с теми мы, кто в темноте, в тиши.

Полней бокалы. За полёт души!

Явись!

В годину тяжких испытаний,

Испепеляющих сердца,

Являл господь Руси певца,

И утихала боль страданий.

Полки славянские разбиты.

Плач Ярославны на стене

Понятен болью всей стране,

И с половцами будут квиты.

Мамай с ордою свирепеет,

Но Сергий льет молитвы свет,

И выезжает Пересвет

На бой открытый с Челубеем.

Кровавой распре нет предела,

Но пел Есенин на Руси:

«О душу, Господи, спаси!»

И темная душа светлела.

И танками растерзана

Была моя страна,

Но пела Русь свободная,

И «ярость благородная

Вскипала, как волна».

От боли – чувства на защелку,

Но всходит Дудина звезда,

И соловей его тогда

В кустах сиреневых защелкал.

Недавние года летели,

Пора застоем названа,

Но пела песни вся страна,

Я подтверждаю, пели, пели!

Проблемы с водкой и сырами,

В очередях, как в страшном сне,

Но слышен Вознесенский: «Не

Троньте музыку руками!»

Водой живительной в пустыне

Для душ поэзия была,

И в лихолетия цвела

Цветком пленительным, а ныне?

И глух, и скучен финиш века.

Кричат и теле, и кино,

И диски лазерные, но —

Все меньше, меньше Человека.

И я, несчастье видя это,

К светилам руки заломя,

Молю: «О, Русская земля!

Яви, яви скорей поэта!»

Пустынным зноем дышит высь.

Мамона властвует умами.

Скудеет дух, тускнеет пламя.

И я шепчу: «Явись! Явись!

Как солнце Пушкина взошло

В террора годы роковые,

Так ты с униженной России

Сними молчания клеймо!»

Памятник поэту

Наденьте шапку на Рубцова.

Позёмка. Холодно ему!

При жизни мёрз и в бронзе снова.

Нам это видеть ни к чему!

Многопудовым истуканом

Застыл у Вологды-реки.

Не пожалели, скажем прямо,

Ему металла земляки.

До слёз знакомые приметы:

Пальтишко, шарфик, чемодан…

Но разве суть поэта в этом?

Ему был дух могучий дан!

Он знаменит не тем, что в ссоре

Крещенской ночью был убит,

Хоть правда в том, что это горе

Нас всех особенно роднит.

Не тем, чего обыкновенней,

Любил моря и корабли,

А тем, что Пушкин и Есенин

В нём продолжение нашли.

Ему бы памятник в столице!

Ему ли мёрзнуть в тишине?!

Пусть светлым отроком он мчится

На легкокрылом скакуне!

Нет многотомных сочинений,

Но есть любви волшебный дар.

Рубцов – гонимый русский гений,

Но ждёт его Тверской бульвар!

Поэзии ручьи

Туда, где мама с папой веселы,

И дни, и ночи радостно светлы,

Где в поле ржи высокой – васильки,

А омуты на речке глубоки,

Где жаворонок в вышине поёт

И бесконечен жизни хоровод,

Где мы с тобой от ветра и лучей,

А поцелуи солнца горячей.

Туда, туда, где от судьбы ключи,

Умчат меня поэзии ручьи!

Прошу друзей

Светлой памяти поэтаНиколая Рубцова.

Прошу друзей меня не помнить жертвою.

Я был поэтом и погиб бойцом!

И вам дрожать по жизни не советую.

Пугают часто нас и финкой, и свинцом…

Но без конца твердить об этом стоит ли?

Да, я бывал и пьян, и груб, и тих…

Но если вы вниманьем удостоили,

То вот мой труд, мой крест, мой путь – мой стих!

В нём всё, что знал, душой моей измерено.

Я об одном хотел бы вас просить,

Чтоб книжка не была моя затеряна,

Об остальном вы можете забыть!

Пустынник

Себя услышать – это трудно.

Приятней хором подпевать

И спать духовно беспробудно,

От телевизора – в кровать.

В лесной глуши трудился Яшин

На склоне дней, на склоне лет,

Чтоб стать поэтом настоящим.

Пути другого просто нет!

Как он – пустынник одинокий —

Пройду ли я пески Сахар,

Чтоб отыскать родник глубокий,

Как он нашел, как он искал?!

Поэт-юродивый

Хоть я без шляпы и штиблет,

Но сожалений нет.

Всегда и нищ, и гол поэт —

Юродивый поэт.

А вы дрожите за кусок

До гробовых досок.

Вот и ушли водой в песок

Талант и жизни сок.

Достаток есть, а счастья нет,

Поэты, драмы нет.

В лохмотья жалкие одет,

Но светится поэт.

В душе его затмений нет.

Пусть в рубище из бед,

Но он богаче вас, поэт —

Юродивый поэт.

Но и о вас, сомнений нет,

Увидит надпись свет:

«В душе был истинный поэт,

И прожил как поэт».

Село асфальтом тянется к парому

Село асфальтом тянется к парому.

Ещё чуть-чуть, и вот оно – шоссе!

И заживёт деревня по-другому,

По-новому, с удобствами, как все.

Такси, предприниматели, туристы,

Матрёшки, лапти, зыбки, короба…

Нальют тебе по двести и по триста.

Гостиница – старинная изба.

Божница, лавки, низкое оконце

И на стене черёмух кружева.

Влезай на печь (когда ещё придётся?!),

Жива избушка! И земля жива!

И храм у речки, это непременно,

Воссоздадут – колокола, кресты…

Всё здорово, гламурно, современно!

Но, Русь Святая, разве в этом ты?!

Как дорого обходится известность!

Повытопчут рубцовский уголок.

А он хотел, чтобы вот эту местность

«Хотя б вокзальный дым не заволок».

На речке Толшма

На речке Толшма музыка и смех.

В селе Никольском нынче День Коровы.

А я, сбежав от праздничных утех,

Пошёл гулять на улицу Рубцова.

Навстречу стадо тучное идёт,

И все бурёнки, чувствуется, рады.

Вручает губернатор каждый год

За масло вологодское награды.

В избе старинной, где сейчас музей,

Я записал, уж пусть простит корова:

– Привет, деревня, мать России всей!

Спасибо за поэзию Рубцова!

4 августа 2007 г.

Ключ к поэзии

Ключ к поэзии Есенин

Отчеканил на века —

«Отелившееся небо

Лижет красного телка…»

У Рубцова – по-другому,

Но, поверьте, тот же смысл —

Нужно просто превратиться

В «дождевой веселый свист…»

Полюби до превращенья

Поле, лес…

До возвращенья

Сам к себе из суеты.

И тогда – художник ты.

И тогда увидишь свет,

Как философ и поэт.

Великий Устюг – наш Китеж-Град

Художнику В. Н. Латынцеву

И чудный город от глаз ордынцев

Ушёл под воду, гремя в набат…

Поведал правду о том Латынцев.

Великий Устюг – наш Китеж-Град.

Не в Светлояре закат откроет

На склоне дня купола, кресты —

На русском Севере над рекою

Соборы сказочной красоты

Стоят людьми и Богом хранимы

Единым строем, за храмом храм.

Как будто витязи перед боем

Пришли помочь ослабевшим нам.

Теснят нас снова, берут измором.

Ещё чуть-чуть, и очаг потух.

Но рано каркаешь, чёрный ворон, —

Живёт, не старится русский дух.

Из недр сознанья, сквозь тьмы ордынцев

Всплываем. Громче гуди, набат!

Святую Русь воскресил Латынцев:

Великий Устюг – наш Китеж-Град.

Северных увалов Эвересты

Северных увалов Эвересты

Стерли в пыль однажды ледники.

Никому сегодня не известны

Косогоры Кипшеньги-реки.

Дом стоит у речки на угоре,

Окна в даль лесную устремя.

Вот отсюда и земля, и море

И берут начало для меня.

Ничего придумывать не надо —

Родина там на закате дня

Матерью стоит у палисада

И глядит на взрослого меня.

Мама мне однажды так сказала

(Я на горы с завистью глядел):

– Слава не в алмазных перевалах.

Пусть растут на северных увалах

Эвересты ваших добрых дел.

Саров

Здесь средоточье двух начал:

Молитв и физики законов.

Здесь Бог победой увенчал

Расчёт отважный Харитона.

Куда наука стелет гать?!

И в ад, и в рай открыты двери.

Наш ум стремится точно знать.

Душа желает страстно – верить!

Учёные не ждут даров,

Но дух присутствует незримо.

И свято верует Саров

В простую правду Серафима.

Город первой любви

Опять в душе моей цветет

Сирень в весенний час,

И камни Золотых ворот

Соединяют нас.

Горят на солнце купола

Там золотом по сини.

Прекрасны дерзкие глаза,

Прекрасен храм Софии.

В убранстве бело-голубом

Андреевская церковь

Парит, как чайка, над Днепром,

Над жизнью и над смертью.

Каштаном буйно расцвела

Владимирская горка.

Под сенью первого креста

Не первая размолвка.

Но все печали вдалеке,

В левобережье синем.

Ее рука в моей руке,

И нет ее красивей.

Вот здесь восторг любви узнал,

Непониманья муки.

Души бесценный капитал:

Те встречи, ссоры, звуки,

Прикосновения, духи,

Пожарище заката,

И песни те, и те стихи,

Любимые когда-то.

Курсантский якорь золотой

Да гюйс матросский синий.

Мечта и молодость со мной,

И нет меня счастливей!

Москвичка

Москвичка – лучшее в столице:

Красивей женщин в мире нет!

Люблю и ножки я, и лица:

Ведь мне еще не двести лет.

Когда по солнечной аллее

Богиня юная идет,

Наш древний город молодеет,

Он сам себя осознает.

Как будто вдруг больной очнулся

От летаргического сна,

Так белый лебедь встрепенулся,

Так оглушает тишина.

Сквозь гул машин и будней рокот,

Нагромождения эпох

Вдруг слышен шепот, нежный шепот

Ее изящных каблучков.

И знаю я – века летели

И созидали для того,

Чтобы вот так вот по аллее

Прошло вот это божество.

Утоли моя печали

Белый город, золотые купола.

Милый ангел, моя Марья в нём жила.

Дивный город сохранил её черты.

Из мечты дворцы и башни, из мечты!

Но без Марьюшки и в тереме тоска.

Не коснётся до плеча её рука,

Не согреет душу нежный синий взгляд,

И реку судьбы не повернуть назад.

Унесли на крыльях лето журавли.

Матерь Божья, землю снегом застели!

Белым, белым покрывалом застели.

Утоли моя печали, утоли!

Жизнь без Мрьюшки – осенняя тоска.

Не махнёт мне из окна её рука,

Не согреет душу васильковый взгляд,

И весну любви не возвратить назад.

Унесли на крыльях счастье журавли.

Душу, душу чистым снегом застели!

Белым, белым покрывалом застели.

Утоли моя печали, утоли!

Перламутровые края

Ухом раковину целую

В перламутровые уста.

К морю раковину ревную.

Пусть очнется моя мечта.

Пусть июль в изумрудной неге

На горячий песок плеснет.

Пусть волна в неумолчном беге

Ножки милой моей лизнет.

Море в раковине воскресло.

Плачет чайкой душа моя.

Шорох, шепот, загадка, песня,

Перламутровые края…

Прилуки

Не помню ярче впечатлений —

Аэропорт, июль, жара,

Монастыря фасад, деревня,

Дурман цветов, любви пора.

Тропинка тихая лежала