Текстовая залипалка

Дай-ка я себе ещё налью. Ага.

– Ну, вот. Парень ушёл во вчера.

Псих

Псих всегда последним узнает о том, что он псих.

Я псих и я узнал об этом первым. Лучшим психотерапевтом для себя являешься ты сам. Самое главное вовремя поставить диагноз. До того момента, пока не произошло непоправимое. До того момента, когда даже выдранные тобою из собственной задницы волосы уже не смогут ничего вернуть назад.

Теперь необходимо постараться, чтобы о твоем заболевании никто больше не узнал.

Никогда не носи галстук, потому что ты никогда не сможешь правильно подобрать окрас и узор к тональности своей сорочки и к костюму в целом. Ты не сможешь правильно завязать узел, и все поймут какой же ты псих.

Никогда не гладь джинсы и не чисть кроссовки. Когда ты чисто выбрит, то похож на дебила-переростка. Бурная же растительность, клочками раскиданная по лицу, выдает тебя как крепкого идиота.

Ты маскируешься. Ты всюду таскаешься с плеером, заткнув уши популярной радиостанцией или очередным модным альбомом. Данным поведением ты достигаешь обратного – окружающие уже вслух говорят о том, что ты кретин. И твои очки с линзами непонятного цвета, и твой головной убор, скрывающий твою прическу, и твои амулеты на шее, на запястье и на пальцах, и татуировка и все многое другое, чем ты хочешь выделяться от других особей. С ума сошедший. И твой лучший друг и твоя сокровенная подруга знают об этом. Но ты узнаешь это лишь от дружелюбного подонка, с которым поделил кружку пива и рассуждения о происхождении человека на земле.

Не пытайся выпендриваться. Будь проще. Будь как все.

«быть как все» – чудовищный бред психопата.

Я псих и я узнал об этом раньше всех.

Первый шаг анонимного алкоголика к выздоровлению – это признать, что он является алкоголиком. Если человек легко соглашается с обвинением что он дурак, значит на самом деле он далеко не дурак.

Эти два взаимоисключающих определения некоторое время служили мне спасательным кругом в море моих безумных мыслей. Но сколько бы я не признавался своему отражению в зеркале в своей психической неуравновешенности, я все равно понимал, что нет ни чего глупее, чем разговаривать самому с собой.

– Да какой ты, на фиг, псих! Ты обыкновенный неудачник. Ты сидишь и разговариваешь с зеркалом, убеждаешь себя в психической неуравновешенности, разыскивая в этом источник своих бед. А на самом деле вся беда в тебе – ты типичный горемыка…

Ну вот, я же говорил что я псих – теперь моё Отражение разговаривает со мной.

– Ты типичный горемыка, но виновата в этом не Госпожа Удача, повернувшаяся к тебе задом, а ты сам. Ты все просрал. Все к чему прикасались твои руки и на что падал твой взгляд. От друзей ты привык только брать. Девушкам общение с тобой противно из-за твоих постоянных пошлых шуточек.

Да, я псих. Но я не такой моральный урод, каким описывает меня мое Отражение. Псих психу рознь. Я знаю, что я ненормален, но прошу вас: не напоминайте постоянно мне об этом, ведь я пытаюсь исправиться.

У меня есть несколько человек, которых я мог бы назвать своими друзьями. Я их всех люблю, и, думаю, они любят меня.

– А за что тебя любить? Все что ты можешь – это улыбаться своей корявой улыбочкой, тупо моргая своими свинячьими глазками. Интересно, те кого ты называешь своими друзьями, знают об этом? Какого их мнение на этот счет?

Мое Отражение село на мягкий стул с высокой красивой деревянной спинкой. А я в это время остался стоять. Ну не псих ли я после этого?

Ну, если бы было за что любить, то это называлось бы не «дружбой», а «проституцией».

Моё Отражение придвинуло стул поближе к обратной стороне зеркала и внимательно посмотрело мне в глаза.

– А сам—то ты как себя называешь? Шлюхой? Которая отдаёт себя на радость окружающих, оставляя себе лишь чувство глубокого удовлетворения. Слова “глубокого удовлетворения” он произнёс сильно картавя, явно пародируя пародию на одного давно умершего политика. С некоторых пор данные слова мы иначе произносить не можем.

– Нет, ты совсем не псих, чтобы только за “спасибо” хоть как—то напрягаться. И ты сам знаешь это. Иначе, зачем Ты поступил так жестоко. Конечно, какая—то доля правды в словах моего Отражения есть. За одно только «спасибо» ни я, ни кто – либо другой, сейчас даже пальцем не пошевелит. На добро мы всегда отвечаем добром, не желая быть в неоплатном долгу. И за свою услугу мы вправе ожидать ответную услугу. Это сродни кодексу чести водителей; они всегда остановятся, чтобы помочь товарищу, у которого произошла поломка автомобиля. Потому, что если в следующий раз у него самого приключиться неполадка с машиной, то кто-нибудь тоже обязательно остановиться. А что должен чувствовать я, когда всю жизнь останавливался помочь и всегда помогал, а когда беда пришла ко мне, то ни одна сволочь даже не сбросила скорость, чтобы выразить мне своё сочувствие.

– У тебя вся морда в крови.

Я посмотрел в зеркало, но лицо у моего Отражения было чистым. Я вытерся рукавом синей фланелевой рубашки, и ткань окрасилась в бурый цвет.

– Ты поругался с начальником. Ну с кем не бывает? Признай, что ты сам спровоцировал конфликт. – Отражение упёрлось ногой по ту сторону зеркала, облокотилось спиной в стул и принялось качаться, балансируя на двух задних ножках. – Твои чёрные балахоны и футболки с панковскими мордами и анархискими призывами как-то неуместны в солидной конторе. Тебе неоднократно делали замечания, но ты их демонстративно игнорировал. Хотя мог бы приобрести свитерок с геометрическим узором и носить его в рабочее время. Я не думаю, чтобы твоя внутренняя свобода от этого сильно пострадала бы.

Я с ужасом смотрел на пятна по всей рубашке и на джинсах. Мои ладони были испачканы в какой-то смазке.

– Твои бунтарские высказывания уже всех достали. Начальник уволил тебя, а от своих коллег вместо слов сострадания ты услышал лишь вздох облегчения? А чего ты ещё ожидал? Ты не самый лучший специалист и товарищ, чтобы за тебя держались и боялись потерять.

Я смотрю себе под ноги и вижу Мадсен – штурмовую винтовку М-62 – её ствол ещё дымиться, это оружие я приобрёл у одного ветерана войны, который в своё времяпринимал участие в операции по восстановлению мира в центральной Европе. В помещении полно трупов моих коллег, которых я только что застрелил. Пришло время обеда, и на подоконнике засвистел электрический чайник. Какой же я псих!

– Нет! Ты обыкновенный ничтожный эгоист! – отражение вскочило, отбросив стул.– Ты считаешь себя пупом земли, вокруг которого всё вращается, подчиняясь твоим законам! Ты привык видеть мир лишь со своей колокольни, считая себя душой любой компании! Но в тот момент, когда тебя столкнули с реальным к тебе отношением -отношением, которое ты действительно заслужил – ты пришёл в ярость и не придумал ничего лучшего, как расправиться со всеми неверными тебе!

Я псих! Я псих, псих, псих! Я вытягиваю вперёд правую руку и мой кулак соприкасается с гладкой и прохладной поверхностью стекла. Я делаю несколько лёгких ударов по зеркалу.

– Что, решил разбить меня? Сопляк, флаг тебе в руки! Ну же, сделай это!

Я наношу ещё ряд ударов по поверхности зеркала. Оно дрожит в своей раме. И всё -таки я боюсь разбить его и поранить руку. А может я боюсь уничтожить это зеркало, как единственное доказательство своей психической неуравновешенности?

– Что, не можешь?! А знаешь почему? Потому что Отражение – это ты! А я реален!

То, что я считал своим Отражением, резко выбрасывает вперёд левую руку и сжатый кулак бьет зеркало изнутри. Я покрываюсь паутинкой, сыплюсь на пол кусочками различной величины. Теперь того, кого я считал своим Отражением, стало в десятки раз больше. Оно плюёт на меня и топчет меня ногой. Значит, действительно – Отражение – это я. Обидно, досадно, но ладно.

Только одно радует меня в данном финале развития событий. А именно то, что значит я совсем—таки не псих. Что бы ни говорили в сообществе окружающих меня людей.

Мы выбираем, нас выбирают

– Вона, ты глянь, куда залезла!

Татьяна Григорьевна, тучная женщина старше шестидесяти, нагнулась и смотрела под крыльцо. Там, в глубине, на стопе старых газет, лежала черная кошка. Глядя на хозяйку, она протяжно мяукала.

– Ты что же, милая, рожать собралась? Да, пора, намаялась, поди, уже. Ладно, завтра покличу Васеньку, он с твоим потомством разберётся.

На крыльцо вышел хозяин дома Максим Фёдорович. В руках он держал курительную трубку, указательный палец мелко-мелко постукивал по заложенному в чашу табаку. Присев на нижней ступеньке, он сухими губами подцепил мундштук, освободив руки для поиска в карманах схоронившейся зажигалки.

– Что там? Разродилась Муська? Василия будешь звать? А сама то, что, никак?

– Никак. – Татьяна Григорьевна медленно выпрямилась, обхватив обеими руками поясницу. – Никак. Ты вот, что же сам не потопишь? А Ваську мне ещё придется бутылочку «жигулёвского» поставить. Быть может всё-таки сам?

Мужчина вдумчиво затянулся и выдохнул, выпустив облачко ароматного дыма.

– Нет. Никак не могу грех на душу взять.

– «грех на душу взять». Поросятам по осени ты так же говоришь? Богобоязненный ты мой.

Женщина погладила седой ёжик из волос на макушке мужа.

– Не передумал ещё? Нет. Тогда подымайся, пойдём кушать. У меня уже всё готово.

Максим Федорович дождался, пока жена войдёт в дом. Склонился, глянул под крыльцо, где встретился с тоскливым взглядом кошки. Он и не заметил, как ему в коленку уперся влажный нос собаки.

– Майки, черный ты чёрт, напугал. – Мужчина обхватил пальцами чубук, другой рукой потрепал собаку за уши. Пальцы тонули в длинном волосяном покрове. Амплитуда движений хвоста заметно увеличилась. – Хорошая, хорошая.

Вот «дворняжка» – самая лучшая порода. Самые преданные и добрые сердцем собаки. И хотя внук Алешка утверждает, что Майки относится к породе «бордер колли». Внук для доказательства отыскал в «тырнете» крайне похожие фотографии особей, но Максим Федорович всё равно причислял свою псину к «благородному роду дворян». А в то время, что Алешка гостил у деда, то в вопросе породы соглашался с внуком и кликал не иначе как «Рыцарь».

Мужчина вытряхнул из трубки истлевший табак в специальную, спрятанную от глаз, жестяную банку из-под сгущенного молока.

Ещё раз бросил взгляд на Муську, пожелал ей удачи. Немного шаркая тапочками, вошел в дом.

Проводив хозяина взглядом, Майки нырнул под ступени к беременной кошке. Они были знакомы, поэтому Муська совсем не переживала за свою безопасность. Тяжело ей было, не до этого. Она, чувствовала, что скоро начнется.

Утолив любопытство, Майки, отчего-то радостно тявкнув, скрылась через выпиленный в воротах лаз на крытом скотном дворе.

* * *

Следующий раз собака заглянула под крыльцо уже под утро, когда звёзды на небе уже растворились, а край поля разгорался багрянцем. Майки внимательно осмотрела пятерых, лежащих друг на друге, зарывшихся в мамкиной шерсти, котят.

Муська проснулась и издала угрожающий внутриутробный звук.

Пёс попятился, тявкнул для порядка и побежал по дороге через всю деревню. По своим собачьим делам.

Кошка встала, небрежно стряхнув с себя потомство, потянулась. Что-то беспокоило её. Возможно, тот факт, что собака их обнаружила. Возможно то, что утро несло прохладу, распрыскивая капельки холодной воды. Муська решает перенести котят в другое место. Но для начала необходимо утолить голод.

Быстро и грациозно она направилась к отверстию в воротах, далее к своей заветной миске, где хозяйка должна была оставить еду.

* * *

– Это чего, у неё только три котёнка? Вроде бы с таким большим пузенем ходила. Давай тащи носок и ведро воды.

– Больше тебе ничего не завернуть? – Максим Фёдорович вышел через распахнутые ворота со скотного двора. Воткнул вилы в землю. – Ведро вон, бери. А за водичкой, Василий, сам изволь сбегать.

– А чего я? Мне это надо? Я из-за вас на работу сегодня не пошел. Я на пилораме сейчас работаю. Мне из-за вас за сегодняшний день не заплатят.

Невысокий мужчина, с достаточно грубоватыми чертами лица, задавался вопросами и разводил демагогию. Но к указанному ведру потянулся.

– Что шумишь, что шумишь? Сейчас вынесу я тебе носок. – На крыльцо выбежала Татьяна Григорьевна. – Ступай, милок, быстренько сходи за водичкой. Не потеряешь ты свой трудодень – получишь своё.

– Надо это тебе, Вася. Надо.

Когда Василий принёс с пруда ведро с водой, то лишь серый штопаный носок ждал его на перилах. Сама Тамара Григорьевна сбежала «по делам» в огород. Максим Фёдорович копошился на скотном дворе.

Бурча под нос, Вася расправил носок, максимально растянув резинку, создавая максимально широкую горловину. Нагнулся и забрался под крыльцо. Не обращая внимание на шипение и урчание кошки, откинул окровавленные газетные листы и быстро, одного за другим, запихал котят в носок.

Подошел к ведру. Закрутив конец, мужчина опустил пищащий и наполненный движениями получившийся мешочек на дно ведра. Задержал руку, пока ткань не намокла и весь свободный воздух множеством пузырей не поднимется на поверхность.

Вася осмотрелся. Поднял камень и придавил приговорённых.

– Вроде как где-то ещё мяучат. Иди сюда поглядим вместе. – раздался голос Максима Фёдоровича.

Василий прошел на скотный двор.

– Что, всё-таки больше трёх?

Мужики прислушались. Тоскливо крича, под ногами путалась Муська.

– Вон он, ещё один. Видать кошка ночью перетащила.

Василий подхватил спящего среди хлопьев соломы слепого котёнка и устремился наружу. Максим Фёдорович двинулся за ним.

Вернувшись к ведру, убийца выловил носок. Открыл его и, чертыхаясь, запихал очередную жертву к уже не шевелившимся братьям и сёстрам. Снова потопил и прижал камнем.

– Ну, чего? Где бутылка? Надо теперь грех с души снять. Чай я не садист, а, так сказать, наёмный убийца. Хе-хе.

– Ты с Татьяной договаривался, с ней и разговаривай.

В это время Майки на скотном дворе нашла ещё одного котёнка. Дымчатый, в белых «носочках» на лапках. Собака быстро обнюхала его. Попыталась подцепить малыша за шкирку. Не вышло. В итоге, собака схватила ношу за переднюю лапу, вынесла котёнка в огород.

* * *

– А это что за лишний роток у нас на балансе появился? Татьяна, ты видела это?

Пожилая женщина поспешила на голос мужа в сени. Максим Фёдорович с умилением на лице указывал на очаровательного котёнка, лакавшего из чашки молоко рядом с Муськой.

– А? Видала я уже. Говорить тебе просто не стала. Да. Не всех вы с Васькой тогда котят отыскали. Вот я ему уже блюдечко поудобнее подготовила.

– Ну, здравствуй, милый дружочек. – Мужчина подхватил котёнка, оторвав его от приёма пищи, и, посадив к себе на ладонь, поднял на уровень глаз. Прищурившись, осмотрел животное. – Мальчишка. Что же, значит судьба у тебя такая – жить. Давай пользуйся этим даром. – Котенок, потоптавшись на крепкой ладони, замурчал и предпринял попытку спуститься вниз к молоку. – Ладно, ступай, кушай, Барсик.

– Если чё, то я его уже Мурзиком зову.

– Да нет. Барсик это. Вон окрас какой красивый – прямо-таки снежный барс.

В сени забежал Майки. Сделав петлю почета между ног хозяина, она подбежала к мискам. Обнюхала котенка, пару раз провела языком по спине Барсика. Малыш, подняв хвост трубой, смешно бросился на собаку, окончательно забыв о еде.

– Да вы оказывается знакомы! Вот это да! Что-то я совсем запустил все события в доме!

– Конечно! А ты почаще к Егорычу ходи Олимпиаду смотреть! – смеясь, кричала Татьяна Григорьевна из кухни. – «запустил события в доме»! В следующий раз придешь, а здесь уже и твоё койко-место занято!

– Да и ладно. Я на сеновал спать пойду. А то дома спать душно.

Собака побежала к выходу. Котёнок, передвигаясь рывками, устремился за ней.

Муська, закончив завтрак, грациозно потягиваясь, отошла от миски и села, начав при помощи лапы мыть мордочку. Максим Фёдорович погладил кошку по голове.

– Эх, мамаша…

* * *

Есть всё-таки разница в языке жестов в общении между кошками и собаками. Причем они настолько разноречивы, что просто не дают им возможности для нормального общения. Например: если собака виляет хвостом, прижимая уши, стремится к контакту, то кошка однозначно рассматривает это как приближающуюся угрозу. И наоборот – кошачий хвост трубой и мурлыкающий рокот – для пса совсем не приглашение для игры.

Но если у Майки достаточно терпения, а Барсик знает друга с детства, то их водой не разольёшь. Как начнут потеху – берегитесь люди, куры!

Максим Фёдорович и Татьяна Григорьевна сидели в доме на диване и смотрели телевизор. На улице днём слишком жарко. Все хозяйственные дела они переделали в утренней свежести и теперь отдыхали, заворожено наблюдая за танцем, как их назвал комментатор, дервишей. Мужчины в белых высоких продолговатых шапках, таких же белых костюмах кружились вокруг собственной оси каждый. При этом длинные полы одеяния, словно юбки, при вращении обращались в струящийся кокон. Звучащая музыка умиротворяла и клонила в сон.

В комнату, споткнувшись о порог, кубарем влетает Барсик. Следом за ним бежит Майки. И хотя собаке, в отличии от кота, запрещали бегать по дому, но в игре забываешь всё. Вдруг котёнок замер, загипнотизированный происходящим на экране. Его шевелящийся кончик хвоста, словно стоп-сигнал, призывал преследователя остановиться. Но всё слишком быстро. Майки и Барсик, образуют комок, затем рассыпаются на составляющие.

– Это что тут за зоопарк на выезде? – Максим Фёдорович, сдерживая улыбку, топнул по полу ногой.

Лихая парочка тикать из комнаты.

В это время к дому подъехала большая синяя машина. Первой распахнулась дверь пассажирского салона. Наружу вышел двенадцатилетний мальчик, на голове которого была карнавальная маска по мотивам кинофильма «крик». В руках он держал поводок с пристёгнутой черной собакой.

– Алексей, держи Терри крепко. Он может устать от дороги. Намордник на него одень.

Открылись обе передние дверцы «фольксвагена» и неспешна из неё вышли мужчина и женщина. Они одновременно радостно заулыбались, видя, как на крыльцо вышла Татьяна Григорьевна, а следом и Максим Федорович.

– Ой, какие люди к нам приехали! Елена, Дмитрий, – пожилая женщина шла с распростёртыми объятиями встречать гостей. Лишь замерла возле внука. – Ой, а что это за два монстра ко мне приехали?

Мальчик зарычал. Только его детский рык напоминал больше писк, тем более в контрасте со страшной маской.

– А ну-ка, сымай этот страх! Дай мне Алешку поцеловать!

Мальчик стянул с головы маску, подставляя щёки на растерзание бабушкиными поцелуями. Собака на поводу зарычала.

– Ишь ты, разрычался!

Мужчины крепко пожали друг другу руки. Елена крепко прижалась к отцу, с наслаждением вдыхая табачный аромат. Дом, милый дом.

– А что это у вас за собака? – спросил дед у Алёшки.

– Стаффордширский бультерьер.

– Такой же, как наша Майка бордер колли?

– Нет, действительно породистая, – поняв иронию отца, с улыбкой ответила Елена.

Дмитрий раскрыл багажник автомашины, принялся выкладывать вещи на траву.

– Деда, а где Рыцарь? Они должны познакомиться и подружиться с Терри.

Майки, уже обнюхавший машину и прибывших гостей, побежала к Алешке.

– Привет, Рыцарь. Я ужас, летящий на крыльях ночи. – Со смехом мальчик попытался надеть маску на голову бультерьера. Собака зарычала. Гавкнула. Сделала рывок такой силы, что вырвала поводок из рук Алешки. Терри стремительно рванулся вперёд навстречу Майки. Он повалил дружелюбную собаку, пытаясь вцепиться ей в горло.

Татьяна Григорьевна закричала. Елена схватила сына за плечи, прижимая к себе, отводила от места драки. Максим Федорович попытался ударить Терри ногой, но промахнулся.

– Нет. Не надо так вы ещё сильнее разозлите его. – Дмитрий сжимал в руках намордник. – Терри, фу!

Собаки катались по земле. И если Майки жалобно скулил, то бультерьер лишь тихо рычал, пытаясь одолеть жертву.

– Остановите их!!!

Никто и не заметил, откуда выпрыгнул серый котёнок. Барсик когтями вцепился в голову Терри, надёжно зафиксировался на подвижной голове собаки. Черное чудовище отпустило первую жертву и тут Дмитрий, схватив за ошейник, оттянул пса, кулаком ударил ей по носу. Попытался накинуть намордник. Это не сразу получилось из-за вцепившегося котёнка, которого мужчина за шиворот откинул далеко к забору.

Барсик приземлился на все четыре лапы.

* * *

Вечером Майки, свернувшись калачиком, лежал на крыльце. Барсик лежал на нём и усердно вылизывал повязку, заботливо наложенную Еленой. Их общий враг тоскливо гавкал где-то привязанный в огороде.

– Эх, братцы-кролики, – Максим Фёдорович смотрел на эту «чудно-милую» картинку. – Молодцы вы сегодня. Молодцы. Спаслись. М-да…

Он вытряхнул трубку в уже переполненную баночку и ушел в дом.

Рутинная работа

И так каждый день.

Нет, далеко не каждый день нас с коллегами распускают домой пораньше. А то, чем мне придется сейчас заняться, я делаю практически каждый день. Точнее, опять-таки, каждый свободный от работы вечер. Хоть домой не иди. Шатайся, как последний разгильдяй под окнами, пока все не лягут спать и мне не придется заниматься этим. Это рутинная домашняя работа.

Но я не разгильдяй, а глава семьи. Это подразумевает, что я должен быть ответственен за доверившихся мне людей. В смысле, за тех, кто мне доверяет.

Жена встретила меня на пороге поцелуем.

– Не спите еще?

Вопрос как флаг отчаяния.

Ответ сам вышел встречать папку. В пижаме и с радостной улыбкой.

– Папа, ты его прогонишь?

– Конечно. Мы не позволим Трасху хозяйничать в нашем доме.

Жена закатывает свои очаровательные глазки – она этим не занимается и этого не понимает. Как же у неё всё выходит без этого.

– Где он?

– В комнате.

Забавный диалог для жителей однокомнатной квартиры.

– Последний раз он был под кроваткой.

А вот это уже информативно.

– Следуй за мной. Не высовывайся из-за спины.

В комнате полумрак, горит только ночник. Я крадусь с максимальной осторожностью, постепенно опускаясь на коленки. Заглядываю под деревянную кроватку.

– Здесь его нет. – Шепчу я стоявшему в проеме двери ребенку. Ребенок, молча, тычет пальцем за диван. Дескать, Трасх там.

Точно, там. Я вижу темное пятно.

Рывок и я всем корпусом падаю за диван. Машу руками, пытаясь схватить негодяя.

Нет! Это обманка! Здесь его нет!

– Поберегись! – Ребенок плюхается на диван. Еле ускользнула от чудовища.

А я купился на обманку!

Я вскакиваю на ноги и нападаю на Трасха. Тот прячется в шкафу.

Проклятие. Как мне не нравиться работать лазерным мечом. Но придется.

Я обнажаю зеленый клинок и подхожу к шкафу.

Распахиваю дверцу и вонзаю меч до рукоятки. Наружу вываливаются кишки и вся требуха из брюшной полости. Фу! Мерзость! По колено в крови. Именно поэтому мне не нравиться орудовать мечом. Но иначе с этой тварью нельзя.

– Папа, помоги! Он набросился на меня!

Проклятье!

Трасх – живучая тварь. Я на мгновенье отвлекся, и это мгновение может слишком дорого мне стоить. Оно атакует моего ребенка. МОЕГО. РЕБЕНКА. Каждое из этих слов стоит того, чтобы как следует разобраться с обидчиком. А сочетание этих слов в одно целое, может стоить жизни любому.

Я без промедления выхватываю бластер.

Я говорил, что мне не нравиться работать мечом? Меч – это фантики. Я ненавижу стрелять из бластера!

Промедление может стоить мне ребенка. Я стреляю.

Разноцветные огненные шары стремительно вырываться наружу, уничтожая все на своем пути. Очередь смертельных снарядов попадает в Трасха. Тварь сдохла.

Один из мячей попадает в жену (хе-хе-хе) и отскакивает на пол.

– Все, ложимся бали-бали.

Да, ребенку пора спать.

– Папа, а он больше сегодня не придет?

– Конечно, нет. Мы же его победили.

– А завтра? – Ребенок хитро смотрит на меня уже из кроватки.

Я виновато смотрю на ворчливую физиономию жены.

– Нет. Мы его надолго убили.

Я сажусь у кроватки и наблюдаю, как засыпает ребенок. Она беспокойно ворочается, в поисках наилучшей позы для сна. Я успокаиваю её. Кладу ей на грудь руку. Передал ей пятнадцать балов здоровья. Чтобы крепче спала малютка.

Потом встаю и убираю все высыпавшие из шкафа игрушки обратно. Собираю мячи.

Иду на кухню к жене. Целоваться.

– А ведь тебе это нравиться больше, чем ребенку. – Замечает она.

Я пожимаю плечами.

Это тяжелая рутинная работа. Уложить ребенка спать.

Твой вирус

Мне действительно противно вспоминать тот случай.

– Доктор Петров, мне неловко говорить об этом. Я не потерплю, чтобы наш разговор вышел за пределы этой комнаты.