Препод. Его плохая девочка

Совсем же изнутри царапалась мысль со стороны задетого мужского самолюбия, лишённая всякого критического мышления. «Неужели не помнит? Неужели могла забыть?»

Глава 2. Светка

Света подхватила её сразу. Буквально на второй день её учёбы в новом заведении. До этого она просто бегала из кабинета в кабинет, ставила необходимые подписи, обсуждала детали своего перевода, успела уже познакомиться с несколькими преподавателями и договориться о пересдачах.

Эллина сдала вступительные экзамены ещё летом, а приступить к учёбе смогла только в ноябре. На одной из лекций к ней на заднюю парту подсела крашеная, лёгкая блондинка. Во всех смыслах лёгкая. Очень тонкая, на длинных ножках и не менее длинных каблучках, с её личика улыбка, кажется, не сходила никогда. В глазах какой-то невероятной силы энтузиазм буквально ко всему. Когда говорила, всегда бурно жестикулировала, а явный ростовский говор делал её речь еще более певучей и, при этом, запоминающейся, была в этом своя изюминка. На английском, который являлся одним из профильных предметов, она умудрилась говорить без него, даже интонационно, что Эллину несколько озадачивало.

Света бурно жестикулировала, постоянно дёргала свои волосы, очень по-рекламному вскидывала их, всякий раз при виде представителя противоположного пола, который ей нравился, или пока говорила о нём. При этом настолько слащаво жмурилась, то и дело в речи звучали повизгивания от эмоций, что Эллине невольно казалось… Она… Играет? Не может быть человек настолько эмоциональным.

Света совершенно не могла сидеть на месте ровно, когда о чём-то увлечённо трещала. А увлечённо трещала она обо всём. Но визги и эмоциональные высокие «А-а-а-а» звучали постоянно. Она рассказывала ей все местные сплетни, рассказывала о преподавателях и особенно отмечала преподавателей по конституционному праву и гражданскому. Когда Эллина впервые увидела доцента Анисимова, по первой дисциплине, несколько удивилась. Что нашла эта лёгкая, тонкая и звонкая девушка в коренастом, во всех смыслах квадратном мужчине далеко за тридцать пять? При этом его пропорции сужались к концам. Крепкие плечи переходили в более тонкие предплечья и оканчивались маленькими ручками с короткими пальцами. С ногами «кавалериста» происходило тоже самое. Они заканчивались удивительно маленькими по отношению к остальному телу стопами. Из достоинств у него была белозубая, ровная, сделанная стоматологией, улыбка. На этом для Эллины достоинства заканчивались. Ей не нравился его взгляд. Слишком пронырливо-хитрый и слегка масленый. Тем не менее, Свету он приводил в восторг.

«Он та-ак смотрит… » – говорила она, жеманно прижимая ладонь к своей белой шее и с прищуром поглядывая на новые «свободные уши». – «С хитрецой, когда задает каверзный вопрос. А говорит так, что заслушаешься». Рассказывал он интересно, не поспоришь. С тонкими шутками и интеллигентными подковырками, когда общался со студентами. Эллина довольно быстро поняла, что Свету довольно просто привести в восторг, поэтому, когда она стала жужжать о Ролане Александровиче Шувалове, Эллина слушала вполуха, предполагая, что там очередное молодящееся чудо, которое, как показалось Свете, ей однажды подмигнуло.

Мнения насчёт Анисимова девушка держала при себе, спокойно рассудив, что… Раз он её радует, зачем ей портить настроение объективным взглядом. Хотя, может, и не объективным. У Эллины не было привычки рассматривать преподавательский состав с личной стороны. Они были для неё бесполыми лекторами, которым она отдавала дань уважения, если могли увлечь и не вели себя слишком жёстко. Главное, чтобы на экзаменах не заваливали и давали информацию понятно. Света Эллину своим подходом не удивляла, потому что в предыдущем университете, у неё была приблизительно такая же подружка, что влюблялась решительно в каждого препода. Им это, объективно, помогало учиться. Но вот чрезмерная эмоциональность Мироновой Эллину порой культурно поражала. «Это в Ростове все такие восторженные?» – иногда думала она, умиляясь очередной яркой реакции на поворот головы в её сторону какого-нибудь препода. При этом Света не забывала флиртовать со всей мужской частью их курса. Почти со всей. Было несколько парней, которых Света не воспринимала.

Но, тем не менее, если они каким-то образом начинали с ней общаться даже между делом по учёбе, Эллина снова замечала, что девушка мечет в них до ужаса читаемые взгляды. Света хотела нравиться всем. Без исключения.

– Шувалов, это… Это просто нечто. Ты увидишь его и всё поймёшь. С него текут все, – шептала она ей в столовой перед парой как раз у упомянутого Шувалова. Он не штатный препод. Летом умер Борис Тимофеевич, который вёл прошлый год… – заметив заинтересованный взгляд Эллины, пояснила, – Он старый был, лет восьмидесяти, наверное. Может, больше. Его в июне разбил инсульт, а в августе он… – показала жестом «смерть» и, удивление, не улыбнулась. Скорбно скривилась. Эллина подумала, что выражение грустных эмоций ей привычны не были. – Он был хороший, но лекции… Та ещё сонная пилюля. В общем, земля ему пухом. А Шувалов временно у нас, как я поняла, пока не найдут второго граждан… Как сократить? Граждановика?

Эллина смешливо хмыкнула и продолжила есть свой крабовый салатик.

– Так вот… Там глаза зеленю-ющие, чёрный, как ворон. Такой… Знаешь, тёмный, замкнутый, а как улыбнётся… Это так внезапно, что аж страшно. Сразу кажется, сейчас будет допрос с пристрастием. Каменный. Умираю с него. Там и мальчишки приземляются. Как зыркнет, у меня аж коленки дрожат.

Приблизительно тоже самое Эллина слышала и об Анисимове. Вся эта бульварная лирика в устах Светы приобретала ещё более преувеличенные масштабы. Иногда хотелось, чтобы она заткнулась. Но этого Света не умела. Замолкала она только, если ей нужно было срочно что-то прочитать для ответа. Эллина уже один раз слышала её на семинаре. Бойкая Света разбиралась в юриспруденции, это было очевидно. У неё была хорошая, возможно, феноменальная память, а кроме того, понимание механизмов работы законов. Это чувствовалось. Когда она говорила по делу, менялась до неузнаваемости. Она сама могла вести лекции. Но стоило ей на горизонте увидеть парня, она превращалась в… Восторженного щенка. И нет, это нисколько не оскорбление. Света сама себя могла так назвать.

– Маленькая собачка до старости щенок, – и могла ещё для завершённости картины изобразить милое тявканье и показать язык. Эллина скрывала своё недоумение за умилённой улыбкой. «Бывает же…»

На лекциями с женщинами Света была либо сама серьёзность, либо перестраивалась под женщину, как правило в возрасте, – Света становилась милейшей прилежной ученицей. Принцип работы тот же – очаровать всех и каждого, подбирая ключи на своё усмотрение.

Шувалов опоздал на свою лекцию на три минуты. Едва переступил порог аудитории, все притихли. Он пронёсся вдоль парт, снимая на ходу чёрное пальто. Сбросив его на стул, поздоровался со студентами, бросив короткий взгляд, и поднялся за кафедру. Высокий, весь в чёрном, с аккуратно зачёсанными на кривой пробор блестящими волосами, он сразу приковал всё внимание к себе. Подтянув рубашку на локтях, уложил перед собой планшет с бумагами и начал лекцию. Руки у него были крепкие, пропорциональные телу, с длинными пальцами.

Эллина сидела довольно далеко от кафедры, а заворожённая Светка, уложив локти на стол и подперев голову руками с мечтательным видом, сидела рядом. Эллине он показался смутно-знакомым. Ей даже показалось… Но она тут же отмахнулась от этой мысли. Её случайный спутник в Лимассоле был совсем другим. У него были длинные волосы до лопаток, другой… Голос? Манеры. Да и в постоянной полупьяной темноте вряд ли можно претендовать на лёгкое распознавание.

Смотрел Шувалов действительно остро. Строго. Не наигранно. Будто это его естественное состояние, прижимать студентов к стульям взглядом. Эллина сразу определила его, как дотошного, интеллигентного диктатора, который на зачётах и экзаменах будет выпускать кишки и без зазрения совести отправлять на пересдачи. С этим типажом она была знакома. И, как и все, он для неё был бесполым. Аватаром гражданского права, от которого нужно взять максимум пользы и минимум проблем. Толпу мурашек он вызывал, в этом она не сомневалась, но была уверена в том, что девочки просто путают эти мурашки.

Не проводят разницу между холодным прессингом и мужским вниманием. Преподам больше делать нечего, кроме как соблазнять студенток. Их у них до пятисот человек на постоянной основе, им важно только донести до тупой головы светлую мысль.

Когда Шувалов стал ходить перед партами и иногда заходить между рядами, женская половина аудитории замерла и даже перестала дышать. Эллина увидела его чуть ближе. Чуть вытянутое лицо с крупными чертами, с мужественной линией гладко-выбритой челюсти, красивый нос, хоть и с небольшой горбинкой, что придавала лишь больше внушительности облику.

Благородный разлёт характерных чёрных, широких бровей, а под ними…

Зеленющие глаза. Да. Зелёные, глубокого тёмного оттенка, как у хвои в лесу. При появлении случайного луча осеннего солнца, будто мшистые, с переливами. При этом холодные, отстранённые, и нет там ничего, на что реагировать женскому началу. На том тема «пожирателя сердец» для Эллины была закрыта. Препод тоже может быть красив, но от того преподом быть не перестаёт. Во всяком случае, таков был итог первой лекции у него. После которой она и подошла, заручившись поддержкой Мироновой. Она бы вообще об этом всём не думала, если бы Света не преподносила ей каждого из них, как телезвезду.

Эллине предстояло сдать разницу в четырнадцать предметов, так как переводилась она с филологического, и совпадений было почти ноль, поэтому она не вглядывалась, ничего не искала, и не задумывалась. Лето и Лимассол остались слишком далеко, а впереди у неё мясорубка, и сессия через два месяца, к которой требовалось ещё и допуск получить. Ножки тряслись уже заранее, но она была твёрдо намерена справиться со своим первым большим испытанием на прочность.

Когда Шувалов быстро сверху вниз осматривал её, она действительно испытала от него волну враждебности. Стало не по себе. Расценила, как немое: «Как вы мне все дороги», но быстро взяла себя в руки, и старалась, не мешкая, сформулировать суть, чтобы не раздражать ещё больше и не отнять времени.

– Как он на тебя посмотрел, когда ты имя перепутала! Ну ты что?

– Как..? Посмотрел? – не поняла Эллина.

– Прямо искры из глаз посыпались, – подтверждала Света свою тягу к преувеличениям. – От него такие разряды тока… – поплыла она совсем.

«Как можно быть такой умной, но… При этом… Такой дурой?» – подумала Эллина, но тут же нашла объяснение. – «Ей просто не хватает эмоций и большой и чистой. От того, что пересмотрела кино и придумывает себе тоже самое в жизни прямо на ходу», но где-то в глубине души даже позавидовала такой… Не искушенности. Эллина сама уже успела хлебнуть «кипятка» эмоций и не была уверена, что оно ей вообще надо. О чем молчала. Она, к сожалению, уже видела, что такое «искры из глаз» на самом деле.

Не замутнённость и непосредственность новой знакомицы всё же подкупали.

Глава 3. Первый контакт

Эллина сидела в полупустой маленькой аудитории напротив Ролана Александровича. Позади неё и сбоку в нескольких столах от, уже находились трое вечерников. Группа постепенно собиралась.

Она тихо говорила всё, что могла собрать из памяти по заданному вопросу. Сначала отвечала уверенно, рассказывая признаки гражданско-правовых отношений, но, чем дальше, тем медленнее и реже произносила слова.

Обычно, преподаватели смотрят в свои бумаги, или куда-то в сторону, слушая ответ. В крайнем случае иногда поднимают глаза, и по ним можно прочитать – в правильном ли направлении идёшь, по ним можно было понять, что пора свернуть в другую сторону или ему достаточно, и пора прерваться. Шувалов же постоянно смотрел прямо в лицо и как будто всё время чего-то ждал. Она судорожно пыталась сказать что-то, что, наконец, его удовлетворит, и он даст ей сигнал остановиться, но этого не происходило. Эллина терялась всё больше, и, в конце концов сказала, что у неё всё. Выжидательно посмотрела на него украдкой.

– Хорошо. Этико-правовые нормы, их признаки, – сказал он, поглаживая край стола, а потом сложил руки в замок, и, наконец, сместился взглядом вбок и ниже. Говорить стало проще. Сказать ей было не так много, поэтому, она решила прибегнуть к акцентуации, сместиться от вопроса. Упомянула о том, что читала о зарождении авторского права в античные времена, и, не глядя на него, чтобы не пугаться, как можно увереннее втирала о том, что запомнила лучше всего, хотя вопрос был не об этом. И снова взгляд в упор. Она начала волноваться, но улавливала, что смотрит преподаватель изучающе. И ей виделось, что ответом он недоволен. Вернее, прочитать по непроницаемому лицу не представлялось возможным, и за счёт этого, рассматривала самый плохой вариант.

Трудность для неё заключалась в том, что юридические формулировки своими словами не рассказать. Приходилось водянистыми терминами, одной формулировкой, медленно формировать этот бесконечный перечет признаков. Для этого ей приходилось напрягаться. Юридические формулировки невозможно было подтянуть ассоциативным рядом и просто объяснить то, что понимаешь. Она плохо понимала. Это существовало где-то в воздухе, не привязанное ни к чему. Она ещё не привыкла. Пока ей приходилось чуть ли не наизусть учить… Потому что как пересказать:

«Гражданское правоотношение (гражданско-правовое отношение) – это урегулированное нормами гражданского права правоотношение, возникающее между юридически равными субъектами по поводу материальных, а также нематериальных благ, выражающееся в наличии у них субъективных прав и обязанностей»?

Она замолчала. Ролан Александрович ещё некоторое время тоже молчал, постукивая ручкой по столу, переводил взгляд с неё на тихо переговаривающихся вечерников, а потом как будто вернулся к ней откуда-то.

– Давайте зачетку. В следующий раз просто подготовьтесь по теме Русской Правды.

Эллина уже имела представление о том, что это такое, и мысленно взмолилась.

– М… Я всё так ответила?

– Могло быть лучше, но… В целом, неплохо, – чуть мягче сказал он и ободрительно улыбнулся. Это было так внезапно, что Эллина мгновенно зеркально ответила улыбкой на улыбку. Его лицо интересным образом смягчилось, при этом не потеряв умной остроты. Именно с улыбкой пришло ощущение его человечности и мужественности. Он перестал быть говорящей головой. И где-то в глубине шевельнулось неясное ощущение, которому она не придала значения. Она открыла ему зачëтку на нужной странице, где уже было написано название предмета. Шувалов стал быстро выводить «Зачтено» и расписываться. Его размашистая роспись с острыми высокими концами, наконец, украсила страничку зачётки Лавровой.

***

Шувалов думал, что морально готов. Успел привыкнуть к этой мысли за несколько дней. К тому, что теперь будет периодически видеть эту девушку. И уже перестроился на преподавательский лад. Это просто студентка. Просто будет сдавать ему зачёты, ходить на лекции и семинары.

Но, увидев это чудо вплотную, понял, что ни хрена он себя не уговорил. Потому что смотрел на неё и видел в полумраке на пляже, в знойно-желтом свете в баре, с хохотом открывающей шампанское, и эти ракушки на тонкой щиколотке… И глаза её, жгуче-терпкие. Роились в голове вопросы… Нет, он слушал её ответы, механически воспринимая знакомые до зубовного скрежета постулаты, которые она периодически с трудом, неуверенно роняла с губ… С этих нежных, обветренных губ…

Вопросы.

Он хотел поговорить с ней.

«Почему сбежала? Девственница? Зачем соврала про Словакию, почему говорила на английском, ты же поняла, что я русский. И… Ты помнишь меня?»

Если бы она не была студенткой в этой академии, он бы это сделал, не сомневаясь ни минуты. Но здесь, скованный семейным подрядом Златы… Кроме того, они снова не наедине. И лучше бы им, наверное, и не быть наедине. Он физически ощущал, как тлеют угли. Они разгорятся.

А ещё он хотел больше узнать о ней. Откуда перевелась. Почему. Зачем ей юриспруденция? У неё на лбу написано большими буквами: «Я творческая личность. Вольный художник, здравствуйте». Или… «Я – обещание порнухи». Потому что ей даже делать ничего не надо было. Она излучала, втягивала, создавала магнитную бурю. Её взгляд носил отметину порока, что невозможно было игнорировать, она ничего не делала специально, не пыталась посмотреть по киношному соблазнительно, это из глубины, движения её рук обещали жаркие ласки. Всё выходило само собой сквозь общий трафарет контрастирующей невинности.

Хотелось снять эту вуаль, растлить её. А то, как она в задумчивости приподнимала голову и водила большим пальцем по уголку рта… Каждое движение было им замечено и записано на долгую память. Он не мог бы это объяснить, но чувствовал. Несмотря на то, что одета была в мягкий белый свитер на выпуск с большим воротом, выглядела… Уютной. Уютной настолько, что её хотелось также мягко, как этот свитер, притянуть в объятья, и уже совсем не мягко, задрать его повыше, и заставить студентку стонать. Студенткой он её плохо воспринимал. Ей куда больше пойдёт смятая шëлковая постель, чем этот учебный каземат.

«Злата. Думай о Злате», – сказал он себе и попросил зачëтку.

***

На следующей сдаче разницы, он уже не был так добр. Он видел её на следующей лекции, видел на семинаре. Не преминул возможностью её спросить. Эллина оказалась не готовой и получила минус баллы. Ролан Александрович был предельно вежлив и до скрежета зубовного холоден. И на второй полуприватной встрече, снова в окружении вечерников, он вдруг стал детализировать каждый вопрос. Русская Правда стала для неё старорусским кошмаром. Она пыталась выплыть за счёт вопросов ему, и он отвечал, но, как иные преподаватели, не увлекался, а возвращался к тому месту, на котором остановились.

– Вы не готовы, – констатировал он зубодробительно холодно. – Вы не знаете, Лаврова. На потолке ответа тоже нет.

Она напряжённо терла повыше переносицы.

– Спросите что-нибудь ещё?

И он спрашивал. Но она уже волновалась. Ей было не уютно, сидела будто на шипах, и в голове был белый лист, вместо нужных понятий.

– Откуда заимствования в Русской Правде?… Это элементарный вопрос. Какие страны повлияли на формирование?

Эллина нашлась и отбилась, бодро отрапортовав о Византии и скандинавском влиянии.

Этот зачет он принимал у нее больше получаса, даже забрав пять минут у вечерников. Под конец у Эллины выступили красные пятна на шее и на щеке. Глаза влажно блестели. Ей было жарко и душно. Он не отпускал еë. Ей казалось, Шувалов смотрит так, будто она своим неловким блеяньем оскорбляет сам предмет или… Сделала что-то лично ему. Ненавидела преподов, которые доводят до тахикардии. Он попросил зачетку только, когда у неё уже мелко дрожали руки.

– Я надеюсь, в декабре вы справитесь лучше.

Она чуть глаза не закатила.

– Вам сложно.

– Простите, Ролан Александрович, просто я экстренно сдаю четырнадцать предметов подряд.

– Это не должно влиять на результат каждого, правда ведь?..

Когда Эллина выходила, он почему-то встал и открыл перед ней дверь, чем окончательно ввёл в замешательство.

«Скотина», – подумала она. Хотя осталась довольна тем, что зачёт сдан. А что он будет делать на экзамене в конце года?…

Глава 4 "Лимассол. Июль. Агора"

Ролан всегда ухаживал за собой, но, сам того не замечая, готовился к выходу ещё тщательнее именно в те дни, когда у него были лекции или семинары у третьего курса. Брился дольше, расчёсывался и порой использовал гель для волос, придирчиво оглядывая себя в зеркале. Дольше подбирал галстук к рубашке, прикладывая то один, то другой. Ни о чём впрочем не думая, просто так получалось. Настроение.

Злата сильно удивилась, когда он облачился в чёрную шёлковую рубашку и галстук с фиолетовыми прожилками, который надевал лишь по особым случаям.

– У тебя сегодня презентация в офисе? – подняла она золотистую бровь, и в её взгляде промелькнуло то, чего он раньше не видел. Злата уже давно за ним стала замечать мелкие моменты, которых раньше не было.

– Нет, а что? – как ни в чем не бывало спросил он. – Просто давно не надевал, почему нет?

А сам осёкся.

Он не сразу понял, что не так. Что невольно его трогало, да так тонко, что он не сразу смог это определить.

Эллина не смотрела на него как на мужчину. Если бы у других он бы не обратил на это внимания, то конкретно взгляд Эллины как бы сквозь него, задевал его самолюбие. Понял он это в сравнении, когда их пять штук стояло у его стола. И четыре пары глаз отчётливо одаривали его женскими призывными взглядами, особенно глаза Мироновой. И пятая пара – тёмные глубоководные озера с ярко выраженной тягой к знаниям и нисколько – к нему. И, если от других он подобные взгляды ещё мог стерпеть (хотя не видел, возможно, не замечал), то от неё – это было сродни оскорблению. И, с одной стороны, опять же, к лучшему. И плевать ему на неё, между ними ничего не было. Ничего. Ни секса, ни разговоров, ни объяснений, только ему доставляло извращённое удовольствие мучить еë, хотя бы как ученицу. И он находил себе оправдание – она плохо старается. Её знания поверхностны, и он просто выполняет свою работу. Вкручивает понимание. А если краснела от напряжения, или в глазах появлялся блеск, когда он, получивший весь бэкграунд манипуляций в учебных заведениях на собственной шкуре, использовал тактики на ней, почему-то испытывал смесь удовольствия и укола вины.

На одной из пар, когда все скрипели ручками, конспектируя его речь, Лаврова о чём-то перешёптывалась с соседкой по парте.

– Лаврова, я даже сказал, что это нужно записать.

Она дёрнулась, подалась вперёд, так как почти лежала на спинке стула, и подняла на него глаза.

– Вы уже записали?

– Да.

– Расскажите нам тогда об особенностях авторского права в России.

Он поднял ладонь вверх, призывая подняться, и кивнул.

Эллина поднялась. Он увидел на ней кусочек ажурного чёрного копрона под лёгким подолом платья с разрезом сбоку, в разрезе и увидел. Платье не было коротким, до колен, но оставляло простор для фантазии. Она уже сбивчиво говорила, а он склонил голову набок, обратив внимание на толстый чёрный чокер на шее с золотистым металлическим сердечком по центру, вернулся обратно. Размышлял о том, чулки это или колготки. Сейчас декабрь, конечно, но…

«Для кого ты вырядилась?..»

Миронова, как обычно, тянула руку, чтобы дополнить.

Ролан Александрович подумывал о том, чтобы после зимней сессии всё же закончить свой преподавательский эксперимент. Отдавал себе отчёт в том, что девчонка застряла в мыслях крепче, чем он предполагал. Испытывал постоянное не физическое жжение, которое выливалось в раздражение. И это всё явно добром не кончится, хотя и надеялся, что просто пройдёт. Но время шло, а интерес к ней только креп.

«Если бы я тогда просто её трахнул, ничего этого сейчас бы не было», – в сердцах думал он, когда в очередной раз стоял над раковиной, спуская напряжение, как какой-то школьник. Ещё он поймал себя на том, что, когда Злата в последний раз потянулась к нему за поцелуем, у него сработал непонятный рефлекс – захотелось отстраниться. Её накачанные филлером губы впервые вызвали что-то вроде отторжения. Рефлекс был подавлен, он поцеловал её, но перед внутренним взором у него маячила ставшая почти ненавистной мордашка с лучистыми карими глазами в пол-лица. И смотрела она с хитрецой, с ухмылочкой, которую Ролан не так давно у неё заметил.

«Это не нормально… Пора что-то делать…»

***

Одним из декабрьских дней, в сильный снегопад, у третьего курса состоялся устный зачёт по гражданскому праву. Ролан Александрович вызывал к себе по одному в порядке живой очереди. Устраивал быстрый блиц. Кого-то отпускал спустя пару минут, кого-то мучил до получаса. От Лавровой он сегодня собирался избавиться быстро. Надо было работать. Кроме того, перед новым годом семейных дел невпроворот.

Несколько раз во время зачёта он выходил из аудитории. Коридор был полон студентов. Лаврову он нашёл глазами сразу. Она о чём-то хихикала с однокурсниками, обнажая белые резцы при смехе. Еë личико покрылось лёгким румянцем. Свежесть и естественность. Сама женственность на самом старте. Только распустившийся розовый бутон. От Ролана не ускользнуло, как на неё смотрели парни, что грубовато шутили. Были громкими, старались держаться поближе к ней. Чисто не вербально всё читалось легко, и неважно, о чëм они говорили.