Конфуций и Вэнь

Но Конфуций в данном случае имеет в виду другое, – вовсе не «отца» и «мать». Он не в состоянии вернуть старого человека ко времени его молодости и научить правильному пути. А вот детей этих «старцев», т. е. своих учеников – он этому пути как раз и учит. И одним из составных элементов его Учения о пути является соблюдение ритуала. А ритуал требует от сына, чтобы тот своевременно и по всем правилам похоронил своих родителей. Похороны своих родителей учат детей тому главному, чему невозможно научить каким-то другим образом. Поэтому хороший сын всегда должен быть готов к тому, чтобы с честью исполнить эту свою почетную и очень важную обязанность.

Суждение 4.22

4.22. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «У древних (гу чжэ; букв. «тот, кто древний») [праздное] слово (янь; букв. янь чжи – «слово их») не (бу) выходило из (чу) [уст] из-за стыда (чи), [что] сами (гун, т.ж. «самостоятельно делать») они (чжи) не (бу) достигнут (дай, т.ж. «удовлетворять требованиям») [того, о чем заявляют]».

Суждение понятно без объяснений: не следует говорить лишнего – пустого и праздного, и особенно заявлять о тех своих планах, которые еще не осуществлены. Хотя самому рассказчику при этом приятно: он может покрасоваться перед собеседником в качестве хоть маленького, но «героя». «Загад не бывает богат» – гласит русская пословица. Лучше не говорить, если действительно задумал что-то сделать. Когда сделаешь – тогда и скажи. О том, что следует сдерживать свое «словоизвержение» заявляет также евангельский Иисус.

Вопрос этот чрезвычайно важен для любого подлинного подвижника, поставившего перед собой определенную цель. Через подобные «праздные беседы» из человека улетучивается все духовное, как выходит воздух из проколотого шарика. И это – духовная аксиома. Человек, который проходит духовный путь и одновременно вынужден объяснять это тем, кто смотрит в ту же сторону, – всегда теряет, а значит, совершает осознанное «жертвоприношение». Болтун никогда ничего не достигнет. Это особенно характерно для тех новоначальных, которые что-то узнав, готовы «проповедовать» всему миру открывшуюся им истину. Да, есть евангельский закон о «реках воды живой», но с этой евангельской фразой следует быть очень осторожным. Да и сначала необходимо стать Вэнь, чтобы соответствовать этим словам Христа.

Когда Конфуций говорит о «древних», он не имеет в виду весь «древний народ» в целом. Он указывает на тех, кто шел по пути Вэнь-вана, и кто этой цели достиг. И именно их, в качестве древних, он ставит в пример своим ученикам. Общее морализаторство для Конфуция не характерно. Кстати сказать, и Христос в этом вопросе тоже конкретен: Например, Его евангельское «Да, да», «Нет, нет» относится не ко всем подряд, а исключительно к обещаниям жениха быть верным своей невесте всю жизнь (Мф. 5:33). Что, конечно, исполняется очень редко.

«Достигнуть» в устах Конфуция – это то же самое, что и для древних мин синь чжэ Дэ – «просветлить сердце, постичь благодать».

Суждение 4.23

4.23. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Будучи (и) тем, кто (чжэ) *удерживает [себя] от (юэ) потери (ши) этого (чжи), *принеси [это] в жертву (сянь) [предкам]».

Для сравнения приведем один из традиционных переводов этого суждения:

Философ сказал: «Редко подвергаются ошибкам те, которые ведут себя сдержанно» (пер. П. С. Попова).

Наверное, первоначальными значениями иероглифа ши (БКРС № 8748) являются «*убегать», «*исчезать», «*скрываться» (в этом случае он предположительно произносился как и). В дальнейшем, но тоже в древности, он приобрел значения «терять», «утрачивать», «лишаться», «потеря», – как производное от первоначального «*исчезать». Это и есть его главные значения в древнекитайском языке времени Конфуция. Значение «ошибка» у этого иероглифа появилось, судя по всему, уже ближе к новой эре. Традиционное понимание этого суждения, основанное на слове «ошибка», превращает данное высказывание Конфуция в какой-то очередной банальный и бесцветный «афоризм», не говоря уже о возникающих грамматических проблемах перевода второй части этого суждения, которая состоит из единственного иероглифа сянь.

У читателя, конечно, сразу же возникает вопрос: о чем, в таком случае, говорит Конфуций? Ведь местоимение «это» (чжи) может включать в себя всё, что мы захотим себе напридумать. Нет, это не так. В этом нашем «придумывании» мы ограничены жесткими рамками. Во-первых, иероглиф сянь («принести в жертву») дополнен словом «предки» взятым в квадратные скобки совсем не случайно: это и есть самое распространенное древнее словосочетание с использование иероглифа сянь.

И во-вторых, в любом древнекитайском тексте – больше, чем в каком-либо другом языке – очень важен контекст. В данном случае следует иметь в виду не контекст нашего короткого суждения, а всего текста Лунь юй, как единого целого, т. е. контекст постоянных бесед Конфуция со своими учениками. И в этом случае становится очевидным, что единственно приемлемым решением (в том числе и по степени своей важности) является замена местоимения «это» иероглифом Жэнь. Второе «это» – в квадратных скобках – поставлено здесь по всем правилам грамматики вэньяня: это так называемая «нулевая форма» 3-го лица, когда в тексте нет ничего иного.

Данное суждение является «практической формулой» внутреннего предстояния человека духам верха. Более того, она на 100 % апробирована в христианском монашестве, когда вместо Жэнь Конфуция монах использует Иисусову молитву, повторяя ее многократно в течение всего времени бодрствования.

И здесь есть два главных условия, на которые указывает Конфуций. Во-первых, требуется удерживать в себе это внутреннее состояние, не отвлекаясь ни на какие внешние воздействия, – таким образом, чтобы это состояние не терялось даже на короткое время. И при этом такой человек должен вести себя в обществе вполне адекватно, т. е. разумно и спокойно действовать и реагировать на все многочисленные внешние воздействия, – таким образом, чтобы ничем не обратить на себя внимание окружающих. И во-вторых, во время такого предстояния – если оно исполняется правильно – такой человек будет перманентно «отдавать свое сердце», т. е. фактически посвящать это состояние Жэнь тем предкам или духам верха, к которым он обращается. Именно эти два важных условия правильного Жэнь и оговорены в суждении.

Мы здесь не можем пройти мимо одного, возможно, очень важного указателя, заложенного в графическом послании самого суждения. Уже многократно говорилось о том – и этому приводились примеры, – что Конфуций обладал феноменальной зрительной памятью и прекрасным зрительным воображением. Он буквально «склеивал» из рисунков-иероглифов свою речь, закладывая в эти рисунки двойные и тройные смыслы. В данном суждении иероглиф Жэнь не показан, но зная эту особенность Конфуция, можно предположить, что он вполне сознательно оставил читателю (слушателю) какой-то ориентир.

Этот ориентир хорошо просматривается даже «невооруженным взглядом» после того, как смысл суждения становится ясным. Здесь мы видим два разных иероглифа, которые по своему смысловому рисунку повторяют иероглиф Жэнь, – разница только в том, что составные части этих иероглифов находятся в иных позициях относительно друг друга. В Жэнь мы видим ключ «человек» и древний иероглиф «верх» справа от этого ключа. Причем, в рассматриваемом нами суждении это Жэнь повторяется дважды (с заменой его на чжи). В качестве первой графической «подмены» Жэнь фигурирует иероглиф ши. Его рисунок состоит из развернутого знака «человек» (в виде «циркуля») и наложенного на него посередине древнего знака «верх», т. е. в нем присутствуют те же знаки, что и в Жэнь. Короткая косая черта слева на верхней черте знака «верх» на зрительное восприятие этого знака в качестве мысленной «замены» не влияет. Второй знак «Жэнь» – это конечное и (служебный иероглиф). По рисунку он почти повторяет описанный знак ши, – по крайней мере, в нем полностью присутствуют те же самые элементы знака Жэнь.

Ко времени Конфуция практика «постижения Дэ» была, скорее всего, утрачена. Гениальность Конфуция, как Учителя, заключается в том, что он собственным опытным путем, почти «ощупью» овладев таким состоянием «предстояния», сумел осознать это как единственно возможный путь к достижению духовного уровня Вэнь-вана, «духа верха». И тем самым он опередил монашескую практику «Иисусовой молитвы» на многие сотни лет, приспособив ее, в отличие от христианства, к условиям обычной мирской жизни.

Суждение 4.24

4.24. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Цзюнь цзы стремится (юй, т.ж. «хотеть», «желать») быть медлительным в словах (нэ) при (юй) разговоре (янь) и скорым (минь, т.ж. «прилежный», «упорный», «старательный») в (юй) осуществлении (син, т.ж. «продвигаться вперед», «исполнять»)».

Создается такое впечатление, как будто Конфуций еще раз повторяет свою прежнюю мысль о том, что человеку засчитываются его конкретные дела, а не разговоры о них (см. суждение 4.22). И тем не менее, маловероятно, что это суждение является простым повторением, – ведь речь здесь идет не о каком-то ученике, а о Цзюнь цзы.

Вся проблема понимания заключается в иероглифе нэ (БКРС № 6658). Этот иероглиф относится к той группе знаков, значение которых точно не определено. У Ошанина его значение – «быть медлительным в речи», «запинаться», «заикаться», – и это всё. При этом для любого читателя очевидно, что главным для Цзюнь цзы является вовсе не то, чтобы не говорить косноязычно или с каким-то дефектом речи.

Для понимания истинного смысла иероглифа необходимо посмотреть на его рисунок. В нашем случае это вполне оправдано, т. к. мы можем вполне объективно предположить, что те изменения, которые могли произойти в графике этого иероглифа за все эти тысячелетия, – несущественны, т. к. его рисунок, можно сказать, – уже давно «окаменел» в этом своем неясном значении, и к нему с тех пор никто не прикасался. Итак, иероглиф нэ состоит из двух отдельных знаков: ключа янь («слово», «беседа», «разговор») и не менее древнего знака нэй (в древности предположительно читался как жуй). Его значение – это послелог «внутри» (то же самое, что и наш грамматический предлог, но «с другого конца» слова), а также все то, что имеет отношение к «внутренности» («внутренняя часть», «место внутри», «частные покои дворца», «женские покои» и т. д., и даже «душа», «чувство», «нутро»).

То есть во время Конфуция эти два составных иероглифа (скорее всего, еще в разделенном виде) могли означать не физический дефект речи, а нечто совершенно иное: «[удерживать] слова внутри». А какие слова? Безусловно, те важные, которые постоянно вращаются в уме и сердце такого человека. Их-то и надо стремиться «говорить внутри» (янь жуй или янь нэй). А снаружи – тот необходимый разговор, который позволяет человеку оставаться членом общества.

Вот это янь жуй («слова внутри», «внутренний разговор»), как уже, наверное, понял читатель, – это и есть подлинное состояние Жэнь, о котором мы говорили совсем недавно. Но конечно не всякий «внутренний разговор» есть Жэнь. Жэнь – это, первоначально, «принуждение себя» в течение длительного времени, в то время как большинство остальных «внутренних разговоров» – это неконтролируемый нами «поток сознания» или какие-то болезненные навязчивые мысли.

Вообще, если посмотреть на это суждение с учетом всего вышесказанного, то оно приобретает как бы два разных смысла. Один – открытый, для учеников и окружающих, и коротко его можно передать так: меньше говори и больше делай. Второй – для тех, кто приблизился к состоянию Цзюнь цзы: не стремись много говорить в своей внутренней беседе с духами, – такая твоя «речь» должна быть «замедленной», «нескорой», «размеренной». Главное в этом процессе – не терять «линию связи», а не многочисленные слова или «молитвы». Главное – это некий безмолвный внутренний волевой вектор, постоянно устремленный к «миру духов». И это – совет, основанный на собственном опыте Учителя. Вторая половина подлинного смысла этого суждения – «продвигайся вперед» в части «подражания древним». Человек не может двигать сам себя по ступеням духовной лестницы точно так же, как не может повторить опыт Мюнхгаузена и вытащить себя за волосы из того болота, в которое попал: переход с одной ступени на другую происходит только через «скачкообразное откровение», над которым человек не властен. Но он может заставить себя «подражать древним» и усилием воли ограничить свои животные инстинкты, которые присущи нам всем.

Вполне вероятно, что иероглиф янь, который мы видим в этом суждении (в выражении «при разговоре»), в изначальном варианте текста отсутствовал. Этим иероглифом просто продублировали янь изначального текста после того, когда жуй получило ключ в виде такого же янь, с приданием объединенному иероглифу нэ значения одного слова (а не двух, как было первоначально). И если это действительно так, в таком случае ни о каком «смысле для всех» говорить уже не приходится, – остается прочтение суждения только для уровня Цзюнь цзы.

В заключение зафиксируем такую полезную мысль: из этого суждения следует, что Конфуций не считал, что практика Жэнь может быть прекращена после достижения человеком уровня Цзюнь цзы. Это знание поможет нам понять смысл другого достаточно сложного суждения, с которым еще предстоит встретиться.

Суждение 4.25

4.25. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Дэ не (бу) бывает одинокой (гу, т.ж. «сирота», «одиночка», «обособленный»), [Дэ] обязательно (би, т.ж. «непременно») имеет (ю) соседей (лин, т.ж. «близкий», «граничить с…»)».

Фактически, мы уже объяснили это суждение раньше. Обратим внимание читателя на слово Конфуция «обязательно» (би). Это означает, что Дэ обязательно «граничит с» чем-то еще, без чего это Дэ просто не состоится. Интересно представить себе, каких таких «соседей» обязано иметь Дэ в том случае, если этот термин понимать в качестве традиционной «добродетели»? Ответа на такой вопрос не существует.

Итак, еще раз повторим сказанное. «Соседом слева», т. е. тем, кто предшествует этому Дэ, является Жэнь. Без практики Жэнь «благодать» не получить. А «соседом справа», т. е. тем, кто следует уже после Дэ, является Вэнь. И действительно, состояние Жэнь у человека может быть или не быть, и это зависит исключительно от воли и упорства самого человека. А Дэ может быть только следствием такого Жэнь. Но и состояние Вэнь на «пустом месте» тоже не рождается. Но если мы имеем человека, которому удалось «стяжать Дэ», это означает, что у него – причем, в обязательном порядке! – состояние Жэнь предшествовало такому получению Дэ. То есть обязательно (би) был «сосед слева» (по древнекитайски – «сосед сверху», т. к. направление записи и прочтения текста шло столбцами сверху – вниз, а очередной столбец записывался слева от предыдущего).

Здесь следует сказать, что человек может «войти» и пребывать в «состоянии Жэнь» даже не зная этого термина, и не отдавая себе отчет в этом, – не догадываясь о том, что его внутренний мир описывается как «предстояние предкам» или какому-то святому христианской церкви, или Христу, или Пресвятой Богородице. Без сомнения, в Китае были такие, кто неосознанно (в части терминологии) «предстоял духу Конфуция» и благодаря этому «постиг Дэ». А у мусульманских суфиев существует традиционная практика внутреннего «предстояния» основателю суфийского ордена, как Учителю, и восприятие такого давно ушедшего из жизни человека, как живого. Но предстоит человек не какому-то отвлеченному «Богу», а конкретной личности.

Христиане же – например, Серафим Саровский – с помощью рецитации евангельского текста («рецитация» или «многократное повторение» – это термин, взятый из суфийской практики) предстоят Духу Христа, воспринимая Его как реального живого человека «из евангельского текста». И все такие люди – независимо от своего религиозного вероисповедания – обретают то реальное Дэ, которое было фундаментом становления Западного Чжоу, основанного на духовном опыте Вэнь-вана. И как правило, такой человек, длительно ощущающий в себе Дэ, как бы «неожиданно» или «с разбегу» оказывается в состоянии Вэнь, которое проявляет себя в характерном «опыте сердца». Не в состоянии Дэ – для человека оно просто «чу́дное», – а именно в состоянии Вэнь в человеке неожиданно «просыпается» его сердце. Вэнь – это и есть тот «сосед справа» (по-китайски – «снизу), о котором говорит Конфуций.

Суждение 4.26

4.26. Цзы-ю сказал (юэ): «[Когда мы говорим о] службе (ши), как о жертвоприношении (то же самое ши) государю (цзюнь), – это (сы) расценивается как (шу, т.ж. «считать», «рассматривать», «оценивать») [нечто] постыдное (жу, т.ж. «позор», «стыд», «быть в постыдном положении»). [Когда мы говорим о] драгоценном/духовном (пэн, т.ж. «связка раковин каури») друге (ю), – это (сы) воспринимается как (шу) [повод для] отдаления (шу, т.ж. «отстранить от себя», «пренебрегать», «чужой», «отдаленный»)».

В традиционных переводах появляется неизвестно откуда взявшееся слово «надоедать» (государю, другу) или, вместо этого, – «настойчивость», «расчетливость» и т. д. Все это не имеет ничего общего с действительным смыслом суждения. Все иероглифы, которые мы здесь видим, нам уже хорошо знакомы, включая главные для этого суждения – ши («служба», «жертвоприношение») и пэн ю («драгоценный друг»).

Суждение высказывает один из близких учеников Конфуция, и в нем идет речь о том, ка́к окружающие реагируют на поведение тех учеников, которые пытаются встать на Путь (Дао) Учителя. Такое их поведение – не воспринимается как правильное и искреннее, оно оценивается как не должное и постыдное. А подобная дружба учеников между собой – которая не имеет кровно-родственных связей – воспринимается всеми с опасением: окружающие пытаются отдалиться от подобной «компании», выдумывая нелепые домыслы об этих учениках.

В суждении 1.1 Конфуций использует иероглиф пэн в смысле «драгоценность», имея в виду «дух» Вэнь-вана или Чжоу-гуна, который «приходит» к нему «издалека» во время практики Жэнь. Ученики восприняли эти слова учителя по-своему, и стали называть членов своего ученического братства словосочетанием пэн ю. Из уст учеников мы это слышим также в суждениях 1.4 и 1.7.

Суждение свидетельствует о том, что Учение Конфуция не было понято окружающими, а поведение его учеников вызывало всеобщие пересуды и отторжение.

Евангельское метаноэо

Мы уже говорили читателю о том, что в евангельской проповеди Христа существует два разных слова, которые богословы переводят на все европейские языки одинаково – «(по)каяться (в грехах)». Это древнегреческие метаноэ́о и метамэ́ломай. Более того, мы также заявляли, что Иисус проповедует новый или очередной этап духовного совершенствования человека, чем тот, который проповедовал Конфуций и который мог спонтанно возникнуть у некоторых последователей Моисея (например, у псалмопевца Давида). Если Конфуций ставил задачу получения опыта сердца в виде «просветления сердца», то Иисус провозглашает мандейский «опыт Света» или опыт «Царства Небесного», который доступен только непрелюбодейной паре – мужу и жене.

О правилах «непрелюбодеяния» в мандейском обществе мы скажем дополнительно, чтобы не быть голословными, но сейчас мы хотим поговорить о другом. Если мы примем за основу высказанное предположение – что существует два разных духовных опыта, и что Иисус проповедовал второй из них, – в таком случае возникает вполне закономерный вопрос: мог ли Он говорить о чем-то высшем, не упомянув при этом о том опыте, который ему предшествует, об опыте сердца? Читателю уже известно, что без получения человеком этого предварительного опыта, дальнейшее продвижение к Царству невозможно.

Иоанн Богослов назвал этот низший опыт «рождением свыше», но обычный читатель воспринимает эти евангельские слова в качестве не очень понятного поэтического сравнения: скорее всего, их можно отнести к приходу Царства Небесного. Подобные сомнения обоснованы, потому что Царство Небесное – это главная тема проповеди Христа. Обратим только внимание на тот факт, что Христос говорит о «рождении свыше» в сокровенной беседе иудею Никодиму, который, исходя из содержания самой беседы, ищет правду жизни. Традиционные иудеи к подобным исканиям склоны не были, т. к. их вполне устраивала «эта» жизнь и существующие в ней «правила игры», т. е. та «правда», которая была установлена Богом Яхве.

Сначала мы коротко процитируем те первые евангельские стихи, в которых фигурирует слово метаноэ́о, Они, если исходить из правильного понимания их смысла, очень точные и правильные. Причем, мы здесь склонны доверять более древнему и почти «мандейскому» Евангелию от Марка (пусть и доработанному впоследствии Церковью: очевидное доказательство этому – дописанная впоследствии обширная концовка), чем более позднему Евангелию от Матфея, которое было создано уже иудеем. Евангелие от Матфея предназначалось для еврейской диаспоры, поэтому в текст было дополнительно включено много «подтверждающих» цитат из иудейского Писания. Отметим, что этот писатель-еврей не был каким-то «лгуном» или узурпатором чужих идей: это был очень мудрый человек, – высоконравственный и абсолютно честный. Евангелие же от Марка вряд ли было написано евреем. Оно представляет собой самый первый литературный опыт (еще неумелый и местами «корявый») превращения отдельных ло́гий мандейского Евангелия от Фомы в некое подобие «биографического» текста, в котором описываются похождения «праведника Иисуса». Примеры подобных текстов к этому времени в греческом мире уже существовали.

Еще раз отметим, что никто из евангелистов не являлся современником мандейского проповедника и ничего не знал о его земной жизни, – это очевидно следует из содержания евангельского текста. Но возможно, кто-то из них действительно знал распятого римлянами еврейского Мессию-борца за свободу Израиля. И также вероятно, что у этого Мессии были какие-то последователи или ученики, названные в евангельском тексте апостолами (греч. «посланные»). Итак, процитируем Евангелие от Марка в почти традиционном синодальном переводе:

Мк. 1:4. Явился Иоанн, крестя в пустыне и проповедуя крещение покаяния (метанойас) для прощения грехов.

Мк. 1:14,15. Пришел Иисус в Галилею, проповедуя благую весть (еванге́лион) Царствия Божия, и говоря, что исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь (метаноэйтэ) и веруйте в благую весть.

Если буквально следовать этому тексту, то призыв таков: сначала метаноэ́йте, чтобы «простились грехи», и только после этого – Царствие Божие. У любого разумного читателя сразу же возникает недоумение: из этого текста следует, что первым провозгласил «покаяние» не Иисус, а Иоанн Креститель. А следовательно, Иисус – только второй, и значит, Он – ученик Иоанна. В древности были сторонники и такого мнения. Интересно здесь то, что по мандейским текстам оба они – и Иисус, и Иоанн Креститель – это выходцы из мандейского народа, а не евреи. И если предположить, что это действительно так, в таком случае они были посвящены в тайное учение назиру́ты о спасении человека из «мира Тьмы», в котором властвуют, согласно учению мандеев, «иудейские» Боги – Адо́на («Бог зла») и Ру́ха. Оба эти проповедника знают, что́ такое «Царство Света» («Свет истинный», см. Ин. 1:9), и кто такой «Отец». Но у них разный подход к пути достижения этого Царства: у Иоанна – традиционный, мандейский, посредством строгого соблюдения религиозных обрядов, т. е. спасение, которое возможно только после смерти человека. А у Иисуса свой, особый, через получение мистерий, и поэтому Он – по мандейским представлениям – «еретик». Тот путь, который предлагает Иисус, четко обозначен в евангельском тексте.