Дом Анны

Ирина: – Неужели твой отец этого не понимает?

Владимир: – Он тот, кто не мешает власти. И когда надо, по своей аристократической глупости и зазнайству, помогает им. Мы идем к окончательному концу. Цену имеет только власть и те, кто ее имеют. Все остальное для них – безликая масса. Мертвый груз. Который нужно просто заставить служить или уничтожить, если он мешает. Яркими личностями объявляют лишь тех, кто талантливо умеет служить построенной ими системе. Если такая власть станет основой всего мира, то мир погибнет.

Ирина: – Ты рассказываешь чудовищные вещи…

Владимир: – Поверь мне, я едва ли проживу здесь долго. Я не придумываю. Не пройдет и полгода.

Ирина: – Володя, ты притягиваешь дурные мысли. Не нужно думать плохо. Надо надеяться. Верить. Ты же веришь. Бог тебя не оставит.

Владимир: – Какая разница, какой будет способ ухода из жизни? Все равно когда-то нужно умереть. Пришло время. Как ни печально. Как ни горько. Уже все равно – сейчас или потом. Дело сделано. Обязательно купи мою книгу, когда она выйдет. И прочти.

Ирина: – Я могу это сделать сейчас.

Владимир: – Не надо. Вдохнешь свежий запах типографской краски и клея. Сожмешь твердую обложку. Расправишь девственные страницы (улыбается). Это будет как первый поцелуй, или может быть, что-то посерьезней. Вспомнишь меня. Эта книга будет воспоминанием обо мне. Мне так хотелось бы. Сможешь?

Ирина: – Смогу. Я тоже так хочу.

Владимир: – Поцелуй меня….

Ирина удивленно смотрит на Владимира. Тянется через стол и целует его в губы. Нежно. Кротко. Владимир отвечает ей.

Санитар стучит в окно: «Прекратите».

Ирина садится на место. Владимир улыбается.

Ирина: – Я постараюсь приходить к тебе, как можно чаще. Каждую неделю.

Владимир: – Тебе могут не дать разрешение.

Ирина: – Почему?

Владимир: – Просто не дать. Без объяснения причин.

Ирина: – Ты знаешь, мои картины взяли на выставку в Италию. Три картины.

Владимир: – Это здорово…(пауза) Ира, уезжай ты отсюда. Не будет тут жизни. Не верю я, что тут можно что-то изменить.

Ирина: – Я не могу оставить маму.

Владимир: – Тебя там уже знают. Может, и мать заберешь с собой. Вдруг, получится?

Ирина: – Ты так думаешь?

Владимир: – Что тебя тут держит?

Ирина (раздумывает): – Ты.

Владимир (молчит): – Впрочем, разве от себя убежишь…Там всего лишь комфортней. Клетка комфортней.

Ирина: – Я не понимаю, почему ты здесь? Ведь отец не имеет к тебе претензий.

Владимир: – Отец-то не имеет, а кое-кто имеет (усмехается).

Ирина: – Но ведь можно бороться. Неужели твои друзья не могут тебе помочь?

Владимир: – А как? Побег организовать? (смеется).

Ирина: – Бороться законным путем.

Владимир саркастически смотрит на Ирину.

Ирина: – Что? Это совсем не реально?

Владимир: – Понимаешь, какая ситуация, по сути – приходится обращаться за помощью к своим противникам. Идеологическим. Иван общается с европейскими правозащитниками, с журналистами. Но они все либералы. Они наших идей не разделяют. Пока они питаются нефтью и газом, они будут лишь имитировать соучастие, сочувствие и помощь. Кто будет много говорить, тому тоже придется несладко. Вся эта свобода условная. Она заканчивается, когда у тебя начинаются какие-то проблемы из-за твоих взглядов и убеждений. В Европе точно также. Это все лишь внешняя, видимая оболочка.

Ирина: – Выходит, что ты будешь тут просто сидеть и ждать?

Владимир: – Почему же? Пишем жалобы (смеется). Но ты пойми. Цель достигнута. Вменяемый. Невменяемый. Это формальность. Все элементарно. Условия тут достаточно жесткие, правила строгие. Удобнее держать меня тут, чем в тюрьме. Моя невменяемость – показательный акт. Урок. Чтобы показать другим, что не надо открывать рта против этой власти. Не надо пытаться что-то доказать. Зачем уголовное наказание, если ты можешь проторчать в психушке до старости? А тут все так удачно сложилось – моя контузия, у меня установили кратковременное психическое расстройство, история с матерью и отцом. Вот он – новый герой, ищущий правду. Полюбуйтесь. Это же просто кладезь отклонений. Прекрасное пособие для диссертации любого психиатра.

Ирина: – Будет же новая медицинская комиссия, спустя несколько месяцев. Они ведь могут пересмотреть свое решение.

Владимир: – Ира, оставь это. Хватит (раздраженно).

Ирина: – Извини…

Входит санитар: – Ваше время истекло. Прошу вас, гражданка (указывает на дверь).

Ирина встает со стула. Владимир продолжает сидеть.

Ирина: – До свидания, Володя (грустно).

Владимир молчит.

Ирина выходит из комнаты. Санитар трогает Владимира за плечо: – Пошли.

Владимир встает, выходит в другую дверь. Санитар следует за ним.

Картина четвертая

Приемное отделение психиатрического стационара спустя полгода.

Ирина пришла опять на свидание к Владимиру. Она стоит около окна с решетками.

Ирина: – Добрый день. Я записывалась на встречу с пациентом Тренёвым.

Санитар: – Тренёв. Тренёв. Сейчас посмотрим….(смотрит в журнал). А Тренёва нет.

Ирина: – Выписали?

Санитар: – Да, отправили домой. Отец забрал.

Ирина: – У вас записан адрес?

Санитар: – А вы девушка, кто ему будете? Невеста? Жена?

Ирина: – Невеста.

Санитар: – У вас это запрещено. Не даем мы адресов. Что же вы адрес будущего свёкра не знаете?

Ирина (шепотом): – Я заплачу (незаметно вынимает деньги и зажимает в руке).

Санитар: – Хмм…Это тоже запрещено.

Тем временем он пишет на бумаге адрес. Подает свернутый вдвое лист бумаги – и кивает головой – положите деньги внутрь.

Ирина понимает, она уже держит деньги зажатыми в руке, всовывает их между листов и вопросительно смотрит на санитара – хватит или нет. Санитар ловко вытаскивает деньги и мгновенно прячет. Кивает – хорошо.

Ирина: – До свидания.

Санитар кивает, поднимает стакан с чаем со стола и отпивает из него. Ирина кладет бумагу в сумочку. Выходит из приемной.

Продолжение картины.

Ирина звонит в дверь квартиры Александра Андроновича Тренёва.

Голос за дверью: – Иду, иду.

Дверь открывает жена Владимира – Валентина. Она беременна.

Валентина: – Здравствуйте…(опешила от неожиданности)…Я думала, что это подруга. Жду с минуты на минуту. А вы к кому?

Ирина: – Извините. Я к Александру Андроновичу (внимательно смотрит на Валентину и ее живот).

Валентина: – Проходите…Саша (громко зовет). К тебе пришли. Вам сюда (показывает рукой на двери кабинета).

Ирина осторожно входит в кабинет Тренёва. Стены увешаны его портретами, портретами родных, иконами. Все очень большие. Огромный стол. Лампа. Большой монитор. Телевизор на стене. В кресле сидит Александр Андронович.

Ирина: – Добрый день, Александр Андронович.

Александр: – Здравствуйте. С кем имею честь?

Ирина: – Ирина, я одноклассница Владимира.

Александр: – Вот как…Неожиданный визит. Чем могу помочь?

Ирина: – Собственно говоря, мне сказали, что вы забрали Владимира домой…

Александр: – Это где вам такое сказали?

Ирина: – В клинике, где он лежал. Дело в том, что умерла мама, и я не была у Владимира почти полгода. Была занята, да к тому же мне не давали почему-то свиданий. Вот на сегодня была назначена встреча.

Александр мрачнеет: – Ирина, вы присаживайтесь, пожалуйста. Присаживайтесь.

Ирина садится в другое кресло на самый краешек.

Александр: – А Володи больше нет.

Ирина: – Как нет? Он уехал куда-то?

Александр: – Видите ли, Ирина, Владимир скончался. Скоропостижно. Мне тяжело об этом говорить. Но его больше нет. У него обнаружили диабет, когда поместили в клинику. Я просил, чтобы за ним присмотрели. Платил…Но он два месяца назад неудачно повредил ногу в душе. Случайно. Стеклом. Очень глубокий порез. Через некоторое время у него началась гангрена. Запустили. Сами понимаете, какие там врачи. Только психиатры. Эндокринолог бывал нерегулярно, к тому же у Володи иммунитет был сильно ослаблен. Ампутировали пальцы. А через пять дней после операции он скончался. Видимо, вы не верно поняли. Я забрал тело Владимира. Его похоронили неделю назад. Упокой Господи душу раба Божьего Владимира (встает с кресла, крестится, глядя на икону, садится) (голос дрожит).

Ирина: – Его убили (глухо и безнадежно, подавленно).

Александр: – Да что вы, милая. Я сам был в шоке. Все очень быстро произошло. Никакой ошибки нет. Гангрена…(пауза) Мы простили друг друга. Не было у нас обид. Он умер с миром. И мне очень горько. Потерять сначала жену. Пусть бывшую, а потом единственного сына. Это очень тяжелое испытание, деточка. Очень. Я до сих пор не отошел от его смерти.

Кивает на бутылку с коньяком, стоящую на столе.

Ирина: – Как же мне дали разрешение? (в прострации)

Александр пожимает плечами.

Александр: – Прошу вас – Валентине ни слова. Она в положении. Ей скоро рожать. Не надо нервировать. После, как-нибудь ей расскажу. Не надо.

Ирина: – Я и не думала. Я не знакома с вашей супругой.

Александр: – Вот и хорошо. Вот и не нужно.

Ирина (подавленно): – А где похоронили?

Александр: – Вы знаете, Владимир просил похоронить его в могиле с бабушкой. Так и сделали. В Чёрном Плёсе. В одной могилке. И крест новый поставили. Крест большой. Чугунный. Отлили специально для меня. Старый деревянный был. Красивый, но уже начал портиться. Там ведь влажно, низина. Сырое место. Вы там бывали?

Ирина: – Никогда не была.

Александр: – На все Воля Божья, милая. Такая у него судьба.

Ирина: – Вы знаете, он книгу написал новую.

Александр: – Слышал. Но не видел. Разве ее издали? А рукопись сохранилась?

Ирина: – Не знаю. У меня нет ее. Может быть у Ивана Людвиговича…

Александр: – Этому человеку я руки не подам. Он либераст.

Ирина: – Мне так не кажется.

Александр: – Вы его мало и плохо знаете. Он тоже виновен к гибели Володи. Косвенно, но виновен. Когда же его мерзкий журнал закроют уже? Столько лет писать пасквили на нашу страну. Правда, его все меньше читают. У нас народ не дурак. Кто будет тратить деньги на эту макулатуру? Никто. Только моральные уроды. Разрушители культуры.

Ирина: – Я поняла вас, Александр Андронович (встает). Мне пора.

Александр: – А я вас кажется помню…В десятом классе. Вы на школьной фотографии рядом с Володей. Справа. Да?

Ирина: – У вас отличная память.

Александр: – Папа ваш в опере пел. Заслуженный артист. Верно?

Ирина: – Да.

Александр: – Я знал его. Знал. Он много старше меня. Владислав Жуков. Он был баритон. Помню его партию в Князе Игоре и в Евгении Онегине. Великолепно…Великолепно.

Ирина: – Вы правы. Он очень любил Бородина и Чайковского. До свидания, Александр Андронович.

Тренёв встает, протягивает Ирине руку. Ирина пожимает ее. Легко, по-женски.

Александр: – Валя, проводи нашу гостью…(кричит жене).

Ирочка, вы, может быть, останетесь и поужинаете с нами?

Ирина: – Мне, пора. Благодарю (останавливается внезапно)…Вы позволите спросить?

Александр: – Да, спрашивайте.

Ирина: – А убийц Володиной мамы нашли?

Александр: – Конечно, дело чести. Мои друзья всех на уши поставили.

Ирина: – Я слышала, что там что-то было украдено…

Драгоценности. Тоже вернули?

Александр: – Вернули. Они на этом и погорели. Антиквар их быстро вывел на милицию. Дилетанты. Случайно в квартиру попали. Работали в этом же доме. Ремонт делали. Нет ничего тайного, что не стало бы явным. По завещанию всё принадлежало Владимиру, но после его смерти никаких законных наследников у него не осталось, а из родных только я. Поэтому теперь они у меня. Впрочем, они всегда принадлежали нашему роду. Это наши, фамильные драгоценности. Правда, часть в каком-то банке. Но это уже не важно. Шансов найти – практически нет.

Ирина: – Спасибо, что не отказали моему женскому любопытству. Всего вам доброго.

Александр: – Ирина, если что-то нужно – приходите. Буду рад помочь.

Ирина: – Благодарю вас.

Александр: – Валя, проводи, детка…(громко)

Ирина выходит из кабинета. Валентина внимательно смотрит на Ирину, провожая до входной двери.

Валентина: – Мы не знакомы?

Ирина: – Нет. Я у вас впервые.

Валентина: – Мне кажется, что я вас где-то видела. Давно.

Ирина: – Едва ли… Вы счастливый человек, Валентина.

Валентина (в недоумении): – Отчего же?

Ирина: – Вы ждёте ребенка…

Ирина поворачивается и быстро выходит. Валентина смотрит ей вслед.

Конец

Май, 21, 2010 г.

Исход

(религиозно-мистическая драма-антиутопия)

Действующие лица:

Жанна – 15-17 лет

Ула – 16-17 лет

Стелла – 16-17 лет

Главный врач – профессор Арнольд Брод, около 50-55 лет.

Лечащий врач – Иоганн Лей, около 28-30 лет.

Старшая медсестра Дана, около 30 лет.

Епископ Иоанн – около 50 лет.

Госпожа Брод – библиотекарь, около 70 лет.

Лео – Музыкант, друг Арнольда Брода, около 50-55 лет.

Адвокат Лео – Станислав, 25-30 лет.

Отец Марк

Люди в штатском

Военные

Санитары

Действие первое

Картина первая

Кабинет главного врача. Специализированное медицинское учреждение Особого Комитета Министерства Ювенальной Юстиции.

Брод и Лей.

Альберт Брод сидит за простым белым столом. Напротив – Иоганн Лей. Они в белых халатах. Брод смотрит в папку с личным делом пациента.

Брод: – Сегодня к нам привезут очень любопытную пациентку. Точнее, уже привезли.

Лей: – Вот как? И в чем же ее необычность?

Брод (улыбаясь): – Разве я сказал «необычную»?

Лей: – Наша работа предполагает, что приходится иметь дело с нестандартными случаями.

Брод: – Вы правы, Иоганн. Девочка изъята из семьи согласно заявлению соседей несколько дней назад. Проверка подтвердила, что ситуация требует немедленного вмешательства государственных органов.

Лей: – А почему именно к нам? Что-то действительно психиатрическое?

Брод: – Девочка воспитывалась бабушкой. Сейчас бабушка помещена в больницу. Острый гипертонический криз. Ребенок ведет себя совершенно неадекватно. Как вы прекрасно понимаете, неадекватное поведение – несомненно, уже видимое проявление серьезных психических заболеваний. Девочка и в школе, и на улице постоянно говорит о видениях, которые ее посещают. Говорит об особой миссии, которая ей предназначена.

Лей: – А причина изъятия из семьи? Невозможность бабушки содержать ребенка?

Брод: – Отчасти – да. Тут написано вот что: «Бабушка пытается полностью подавить личность ребенка и удушает ребенка своей любовью, оказывая негативное влияние на психику девочки. Воспитывает внучку в обстановке религиозной нетерпимости к любым проявлениям нашего демократического общества, отрицая принципы толерантности. Это привело к необратимым изменениям в психическом состоянии Жанны Пропп». Мне позвонил прокурор сегодня утром и попросил обратить внимание на эту пациентку. Хочу назначить Вас ее лечащим врачом. У вас уже достаточно опыта. Вы молоды, и вам будет легче и проще найти общий язык. И соответственно, лечение будет более эффективным. Я надеюсь.

Лей: – Я постараюсь, господин Брод.

Брод: – И самое главное. Ее отец был известным священником. Погиб вместе с матерью в автомобильной катастрофе несколько лет назад. Девочка воспитывалась в весьма религиозной семье. И смерть родителей оказала на нее негативное воздействие. Именно после этой трагедии, Жанна начала якобы слышать голоса и видеть…Нечто потустороннее. Иоганн, а вы атеист?

Лей: – Скорее, я агностик (улыбается).

Брод: – Так вы слышали что-нибудь о господине Пропп?

Лей: – По-моему, он выступал против… всех…(улыбается).

Брод: – Да. Опасный для нашего общества человек (с легким сарказмом). Совершенно нетерпимый. Ко всему (усмехается).

Лей: – Буду иметь это ввиду.

Брод (откидывается на спинку): – Иоганн, позвольте задать вам личный вопрос?

Лей: – Я слушаю, господин Брод.

Брод: – Вы когда-нибудь сомневаетесь? Я вот о чем – вы убеждены в том, что дети, которые попадают к нам, изъяты из семьи законно? Или вы не задумываетесь об этом?

Лей: (пауза) – Я вижу, что к нам попадают пациенты…Дети, которые имеют явные проблемы с психикой…

Брод: – Иоганн, я не об этом…Безусловно, вы правы…Что же…Благодарю за ответ.

Лей: – Я не так ответил?

Брод разводит руками.

Лей: – Вы о новом законе?

Брод: – В некотором роде…Он не совсем новый. Сейчас детей отнимают и сразу после рождения. У нас проживают такие дети. Один мальчик и девочка. Они жили в приюте, потом в новых семьях…Но…Была ли в этом необходимость? Между законом и практикой его применения нередко огромная разница.

Лей: – Господин Брод, я врач. Моя обязанность – лечить детей. Эти вопросы должно решать государство. А если есть нарушения – пусть разбираются те, кому положено.

Брод: – Вероятно, вы правы, Иоганн…

Лей: – Вы считаете, что к новой пациентке стоит отнестись по-особому?

Брод: – Иоганн, к любому пациенту нужен свой подход. Вы и сами это знаете…Но, мне просто позвонил прокурор. Я не могу не отреагировать на такой звонок. К тому же я не помню таких случаев. Он никогда не звонил по поводу какого-то пациента. Есть еще один нюанс…(задумывается)…Секонал, декседрин они ведь не решают проблемы механически. Нам поставлена задача иная… Мы работаем еще и над тем, чтобы дети забыли негативный образ матери, отца, бабушки, очистили голову и сердце. Мы приучаем их жить без родителей в новом обществе. В обществе, которое станет образцом справедливости и толерантности. А не только лечим их фобии, отклонения, страхи…Вот Вы, Иоганн, выросли в счастливой семье? У вас были родители? Братья, сестры?

Лей: – Да, господин профессор. У меня были прекрасные родители. Я вырос в полном достатке. Никаких трений с социальными службами у нас не было. Я, сказать по правде, только тут узнал о таких вещах…Конечно, я читал в газетах…Но это, как вы понимаете, не то…

Брод: – Есть негласная информация. Я прошу вас не разглашать ее.

Лей: – Конечно.

Брод: – Об этой девочке среди религиозных фанатиков говорят, как о необычном ребенке. Более того, ее считают неким знаком, символом, если хотите, изменений в нашем обществе. Что она изменит нашу жизнь…Думаю, что очень скоро они узнают, что этот ребенок у нас…И мы должны быть готовы ко всему. Понимаете?

Лей: – Понимаю (с опаской).

Брод: – Ситуация достаточно серьезная. Но пока о том, что она здесь, и кто она такая – знают единицы. Она будет находиться вместе с девочками, которые лишены встреч с родителями, чтобы ограничить какую-либо преждевременную утечку информации. В секторе А. Сейчас ее проведут в приемный покой. Думаю, что через некоторое время, Вы уже сможете с ней побеседовать.

Лей: – Я вас понял, господин Брод. Неужели наше заведение не достаточно надежно?

Брод: – Оно надежно. Но мы ведь не знаем, что в головах этих душевнобольных, кто может решиться на ее освобождение отсюда…? Там есть люди, которые готовы пойти на все..

Лей: – Господин профессор, это звучит фантастически…

Брод: – Тем не менее… Вот, что я еще хочу сказать, дорогой друг. Неблагополучными детьми надо серьезно заниматься. У них расстроена психика, трудный характер, различные заболевания. С ними нужно много и долго возиться, чтобы привести их в норму. Мы занимаемся именно этим. А вы знаете, что наше заведение до сих пор как бы и не существует.

Лей: – Как это?

Брод: – Чтобы его создать понадобилось 15 лет. Но ситуация мало изменилась…В той системе, в которой мы существуем, огромное число звеньев. И как вы думаете, почему сюда попадает так мало детей?

Лей: – Я думаю, что не так много детей, которым нужна настоящая помощь…

Брод: – А по какой причине у нас нет арабских и африканских детей? Вы думаете, в их районах благополучная ситуация? Там нет проблем? Нет детей с психическими травмами?

Детей, о которых плохо заботятся родители? Туда социальные работники даже не решаются заезжать…Ведь очень легко взять детей из благополучных семей, объявив их неблагополучными. А во-вторых, родители обязаны платить за их содержание в приемной семье. И даже в приюте. Частично, конечно.

Лей: – Разве деньги выделяет не государство?

Брод: – Оно выделяет часть денег. А другую часть платят родители. Поэтому чем родители богаче, тем выгоднее у них отбирать детей.

Лей: – Господин профессор, вы рассказываете какие-то совершенно невероятные вещи.

Брод: – Господин Лей, я хочу, чтобы вы избавились от иллюзий и знали реальную ситуацию. Безусловно, нам приходится работать с больными детьми. И это нас во многом оправдывает (вздыхает)…

Лей: – Вы меня запутали, профессор…С одной стороны вы говорите, что дети должны стереть образ плохих родителей из памяти, а с другой – сомневаетесь в том, что родители плохие и дети проблемные…Так?

Брод: – Иоганн, ситуация намного сложнее…Намного. Да, я сомневаюсь, но мне сложно объяснить, трудно распутать эти нити, которые за столько лет так переплелись…Теперь это какой-то котел, в который попадают и нужные продукты, и совершенно случайные…Это странная смесь. Я просто хотел Вам дать какие-то наметки. Ориентиры. Вам будет очень трудно понять, где правда, а где ложь…Но я хочу, чтобы Вы подходили к своей работе не рационально, а пытались вникнуть в самую суть проблемы…Понимаете?

Лей: – Понимаю.

Брод: – Каждый пациент это целый мир. Вселенная. Часто, даже более сложная система, чем мы – врачи. Те, которые погружаются в этот чуждый и незнакомый мир. А ведь нам надо как-то ориентироваться в нем. Придумать лечение, найти нужные средства, которые изменят эту вселенную. Позволят ее обладателю существовать в нашем обществе. Снимут агрессию, нетерпимость….

Лей: – Знаете, профессор, я вспомнил одну историю…Хочу поделиться с Вами.

Брод: – Очень любопытно.

Лей:– Я работал вожатым в школьном лагере. Во время учебы в университете…Мы работали вместе с другом. У нас в отряде был один мальчик. Владимир. Ему было всего 12 лет. Друг говорил, что этот парень – самый свободный человек из всех подростков. Да, Владимир был не такой, как все…Он декламировал наизусть Гёте. Знал программу по математике старшей школы. И даже больше. Какие-то нестандартные способности для его возраста. Разбирался в растениях, которые росли в лесу, и мог подробно описать их…Говорил по-английски, как на родном языке. Словом, он выделялся. Мы с другом часто ссорились из-за него. Мальчик никогда не участвовал в общих занятиях. Ему разрешил мой друг. Утром, после завтрака, этот мальчик вставал около столовой, вытягивал руку и ждал, когда его начнут кусать комары. Они садились ему на руку, и он с наслаждением убивал их и считал вслух, сколько он убил: «Сто, сто один…». Иногда доходило до тысячи. Его рука распухала, друг смазывал ее средством от укусов. Я предлагал прекратить это безумие. Ведь у ребенка была мать, которая могла приехать в лагерь, и увидеть, что за ее ребенком плохо следят. И позволяют ему такие странные выходки. Однажды, Альберт, мой товарищ, катался на байдарке, вдали от лагеря и наткнулся на костер на берегу реки. Был поздний вечер. Он увидел, что около костра сидел Владимир. У него были разодраны ветками обе щеки. Альберт забрал его оттуда, никому не сказав, что мальчик сбежал из лагеря. Как он туда добрался – загадка. Но дело не в этом…Так вот…Вся эта история с комарами закончилась чудовищно…Просто чудовищно. Владимир мечтал убить десять тысяч комаров, поэтому он уходил на болота и скармливал свою руку там. Он был просто одержим этим. На болоте комаров было намного больше. Но на болотах работал бульдозер. Огромный. Тонн на 50. Он расчищал лес для строительства новых корпусов лагеря. И ребенок был предоставлен самому себе, никто не следил, где он и что он делает, потому что Альберт считал, что этого ребенка нельзя ограничивать. Когда он не появился на ужине, мы с другом пошли искать его на болота. Видимо, мальчик прятался в камышах, и бульдозерист не заметил его. Владимира расплющило гусеницами. Прямо поперек спины. Я перевернул его и у него изо рта вывалились кишки. Альберт заплакал. Мы хотели тайно вывезти его тело оттуда, чтобы дети ничего не узнали…Но тело пришлось оставить прямо там, на болотах…Вывести было не на чем. «Скорая» обещала приехать только в полночь. Альберт и я просидели там несколько часов. Комары были кошмарны. Мы едва спасались от них. Они сплошь облепили все тело мальчика. Только за полночь приехала полиция и врач. Мы поехали с ними….Альберту пришлось звонить матери Владимира….Вы не поверите…Она была совершенно спокойна. И даже сказала, что не будет предъявлять нам обвинений в преступной халатности. Представляете?