Cпасая рыбу из воды

– Кому? – Директор взорвалась усмешкой.

– Вам! – Названный Анатолием Григорьевичем, ткнул палец в грудь женщины. – Я буду писать жалобу о том, что под видом семерок мне была всучена группа десяток! Я буду жаловаться, что мне, специалисту по подростковому возрасту всучили детсадовцев. И я буду жаловаться на то, что мне навязываете ассистента, в котором я не нуждаюсь.

– Хорошо, по порядку. – Директор внезапно уселась в кресло, и уложив руки перед собой перешла на умильный елейный тон. – Во-первых, как ни как, Вы научный сотрудник и Вам полагается аспирант. Надо, да, Анатолий Григорьевич, надо готовить к работе молодежь. Кстати, мы до сих пор ждем от Вас результаты прошлого исследования. Ой, ладно! Методички не считаются! Надо публиковаться!

– Мне не надо. – Буркнул Анатолий. – Если Вам надо, то Вы и публикуйтесь.

– Во-вторых, – не отвлекаясь на слова сотрудника, продолжала директор, – Вы сами правильно сказали, что наши воспитатели с этими детишками не работают, а сюсюкаются. Сейчас у меня просто нет иного человека, кроме Вас, Анатолий Григорьевич, кому я могла бы дать эту группу. И в-третьих… Это самое сложное. С десятками Вы перегнули. Но в чем-то Вы правы. Это девятки. Причем, самые юные девятки которых я видела. И Вы лучше меня знаете, что будет с этими детьми дальше. А они дети! У них вся жизнь впереди. Их нельзя отдавать в клиники! У них ведь все еще в порядке с организмомм. Опять же пресловутая детская гибкая психика.

Арина Петровна развела руки, протирая суконное покрытие стола.

– Да, я их почти выкрала. Нашелся человек, который смог подделать результаты экспертизы. Вместо девяток, по бумагам они пошли как семерки. Но Вы же сможете, Анатолий Григорьевич! Я знаю, что сможете! И никто кроме Вас. Опять же, подумайте, как поможет вашим исследованиям данная работа. Вас выдвинут на нобелевскую премию! Я сама буду ходатайствовать. И у меня есть кое-какие связи. Это реально. Представляете, как Вы станете знамениты!

– Ой, бросьте. А Вы сядете за подлог! Хватит заливать!

– А я на это пойду. – Твердо заявила женщина. – Вы можете не верить. Но я готова отвечать перед судом, если хоть кто-то из этих детей сможет жить полноценно. И я знаю, что Вы понимаете меня Анатолий Григорьевич!

И тут у меня в голове будто что-то щелкнуло. Почему Арина Петровна так часто повторяет имя этого мужчины? Неужели это НЛП? Неужели манипуляция? Но какая-то неказистая. Когда она заговорила о славе, Анатолия Григорьевича просто передернуло. Не могла она не знать, что у ее подчиненного нет тщеславия, или что он с негативом относится к премии Нобеля. Что-то не складывается. Хотя почему же? Она в гневе кричит на сотрудника только из-за того, что тот сам находится на грани. Раппорт?

Куда же я попал? Ладно, допустим, что Арина Петровна на самом деле не является идейной спасительнице человечества, как только что заявила, а всего лишь прагматичный директор. А я сейчас разменная монета, которую разыгрывают с целью заставить Анатолия вести себя более избирательно. Получается мерзковато. А как иначе? У меня ни образования, ни цели, ни опыта. Почему бы не воспользоваться мной при случае. Так, надо сделать заметку, держать ухо во остро с этой толстухой.

А на лице Анатолия Григорьевича сейчас красовалась кривая усмешка – немного призрения и надменности, немного облегчения и досады.

Или это был инсульт. Ну, я иногда приписываю людям эмоции, им не свойственные. Знаю я за собой такой грешок.

Но нет. Это не инсульт. Анатолий, выдержал паузу в три секунды и заявил:

– Значит все решено?

– Значит все решено. – Подтвердила директор.

– Я могу идти?

– Вы можете идти. Только не забудьте подобрать кабинет юноше. Кажется, возле Вашего есть один. Или, может быть, Вы хотите разделить свой кабинет с ним? Для удобства работы. Лекса надо поддержать, ввести в курс, показать наши методы. В общем, включить в работу. Только прошу, не делайте из него мальчишку на побегушках. Мне нужны реабилитологи.

– Какое у тебя образование, Лекс? – Услышал я слова, назначенного наставником уже в коридоре.

– Педагогическое. В Ай-Ти области. – Смущаясь ответил я.

– И какая же у тебя специальность? – Закономерный вопрос.

– Специалист в области информационных технологий в образовании. – Еще сильнее смущаясь пояснил я и уже замер в ожидании следующего логического вопроса.

– И что же это значит?

– По-моему, даже в колледже, где я учился, никто этого не знал. Большинство моих сокурсников устроились продавцами. Две девушки нашли работу в творческих кружках. Одна ведет квази-фотографию, другая компьютерное моделирование в доме творчества.

– Кхм. Что же. Это даже хорошо. Наверное. Если бы ты сказал, что у тебя медицинское высшее, то я бы тебя к нашим детям близко не подпустил. – Рассеянно заявил Анатолий Григорьевич. – Знаешь, было тут две девушки. Они себя мнили специалистами в реабилитации. Только реабилитация после токсического поражения мозга или после инсульта, несколько отличается от того, что нам приходится делать. Мне так и не удалось им объяснить, чего же от них требуется. Впрочем, они сейчас прекрасно работают в клиниках. И запись в их резюме, что они прошли стажировку у Гаврилова, выглядит достаточно внушительно. Ой, не бери в голову. Мании величия у меня еще нет. И старческий маразм не наступил. Моя фамилия засветилась только стараниями Арины. У нее свербит в одном месте. Нужно везде сунуться, везде поучаствовать. Если я не пишу диссертацию, то я должен издаваться в заграничном журнале с халтурными статьями. А если я два месяца не публиковался – то это повод для истерики. А вчера, она меня силой заставила участвовать в каком-то ток-шоу.

– Сложно, наверное, тут работать? – Не то, чтобы я хотел утешить мужчину, но что-то сказать-то надо было.

– Брось. Весело тут. Если через месяц не убежишь – то втянешься. Книжки почитаешь, что-то попробуешь, пару десятков квазанутых отправишь в госпиталь – и научишься. Хорошо, хоть наши пациенты не жизнью рискуют, а всего лишь прото-жизнью. Хех. Ну, останутся пару сотен детишек овощами в прото на всю жизнь. Но в квази-то они продолжат полноценную жизнь. Так что научись не переживать о неудачах. Людей много. Очень много. Будет на чем поэкспериментировать. Хорошо хоть, что мы не хирурги, и наши ошибки не надо хоронить на заднем дворе.

Все это Анатолий говорил с отрешенным видом, словно и не со мной сейчас разговаривал. Я слышал тоску в его голосе. Неужели он сейчас рассказывал свой путь? Слишком цинично для нормального человека. Хотя, может быть иначе и не выйдет. Может быть и я научусь относиться к людям, как к очередному опыту, эксперименту, попытке…

Хотя, чего это я? Какой я реабилитолог? Я же лаборантом пришел работать! Баночки там, разные протирать, проводить анализы мочи и калла, лужи крови подтирать с кафельного пола. Какие пациенты! Стоп! Стоп! Стоп! Куда вы меня втягиваете!

– Стоп! Какое втянусь?! – Заорал я. – Я же не хочу работать реабилитологом! Я обслуживающий персонал! Нет! Я не хочу работать с людьми!

– Может быть ты упустил из виду, но ты еще и диссертацию писать будешь, раз уж стал аспирантом.

– Каким аспирантом! – В ужасе заорал я. – У меня даже высшего образования нет!

– Как тебя зовут?

Ничего себе! Вот так просто переспросить мое имя? Этот мужик просто мастодонт! Мне бы в жизнь не хватило бы духу признаться в том, что я не запомнил имени собеседника. Я бы бекая и мекая, пытался бы обойтись без именования, обращаясь на Вы, по должности или еще как. Меня немного прошибло жаром. И даже взяли завидки. Хорошо хоть имя этого мужчины было сегодня произнесено столько раз, что мне еще не удалось его забыть.

– Григорий Анатольевич, меня зовут Лекс. – Смущаясь произнес я. И, черт возьми, из-за этого смущения я чуть ли не каждую буковку в его имени проговорил отдельно и торжественно.

– Лекс, значит. А меня зовут Анатолий Григорьевич. Наоборот. Я Анатолий, мой папа – Григорий. Лекс, а отчество у тебя есть? В нашей среде принято обращаться по имени-отчеству.

По спине пролился холодный пот. Что же я за лопух такой? Только было подумал, что ни в жизнь не перепутаю имя нового наставника, и на тебе!

– Простите пожалуйста, – не в силах поднять глаза промычал я, – я не хотел Вас обидеть, Анатолий Григорьевич. А меня зовут просто Лекс. Без отчества. Моего папу зовут Вульк, но у нас не принято давать отчества детям. Моя фамилия Пеггаз, если это важно.

– Парень, все хорошо, – После долгого вздоха произнес Анатолий, – давай договоримся, что ты не будешь смущаться передо мной, иначе у нас просто не выйдет работать. Я серьезно. Что за народность у тебя такая странная?

– Я химеройд.

– О! – Со знанием заявил наставник. – Ну, тогда извини. Какого поколения? Ладно, если не хочешь говорить, можешь не отвечать.

– Ну… Мой отец химера первого поколения.

– И кто он?

– Брантозавр. – Все. Официально подтверждаю, что сейчас от смущения упаду в обморок! Блин, даже дышать стало сложно. Ну, брантозавр у меня батя, и что теперь? Надо устраивать допросы на ровном месте?

– А по тебе и не скажешь.

– Мне надо в туалет! – только пискнул я, уползая по стеночке. Сердце колотилось где-то в горле, а обида жгла печенку. И только скрывшись за углом, мне удалось отдышаться. Лишь бы никто не видел!

Вот… Если вас удивила моя реакция, то спешу объясниться. Видите ли, я немного застенчивый. Самую малость. И мне становится не по себе, если на меня обращают слишком пристальное внимание. Хотя, вы, наверное, тоже не слишком любили, когда вас вызывали к доске в школе рассказывать урок, который вы пропустили. Да еще и подсмеивались при этом. Так что не надо делать такие глаза, будто я сделал что-то странное. Вот не надо этого!

Ну, и пару слов про химер. Я уже привык к такой реакции. «Твой папа правда химера?», «Ух ты, круто!», «А какая способность у тебя?» и тому подобные. Сразу расставим все точки над «е». У меня нет никаких особенностей. Я обычный человек. Но химеройд. Я сын генетически измененного мужчины и генетически нормальной девушки. И предупреждая ваш вопрос сразу же говорю: гены моего отца были изменены до его рождение его родителями. Соответственно, моими бабушкой и дедушкой. Правда с ними я никогда не встречался, так как отец очень сильно обижен на них. Он их называет сумасшедшими психопатами и выродками, экспериментирующими над собственными детьми. Он утверждает, что мне очень повезло, что я родился без внешних признаков химероида, но, когда в 12 лет мы проходили генетический анализ, выяснилось, что мой ДНК не является классическим. Что-то там не совсем как у остальных людей. Но в целом – я совершенно обычный.

Честное слово! И давайте больше не будем возвращаться к этому вопросу.

. . .

Остаток дня прошел еще более сумбурно, чем его начало. Как и было велено, новый наставник оттащил меня в библиотеку. Просторное помещение, разделенное рядами стеллажей. Да, вот чего я не ожидал – так того, что библиотека – это куча собирающих пыль книг. Причем стеллажи казались забитыми книгами сверх нормы, часто можно было увидеть стопки папок, сложенных просто поверх шкафов – да их даже со стула достать было бы не реально! Где-то явно была припрятана лестница.

– Это антураж. – Анатолий Григорьевич говорил не охотно, за что я был благодарен и ему и вселенной. – Пошли вон за тот стол, где освещение получше. А на полки можешь не смотреть – тут конечно же много умных и полезных книжек, но не советую тебе искать что-то конкретное. Это просто бесполезно. Знаешь… Где-то здесь была картотека. Когда-то. Но книги брали, возвращали, теряли, приносили новые… В общем, если сюда попадет библиотекарь, то он сначала лишится дара речи, потом его схватит инсульт, а затем он попытается спалить это безобразие к чертям.

Анатолий Григорьевич вытянул какую-то книгу с одной из верхних полок.

– В смысле, это реальная история. Как-то наши умники решили навести здесь порядок и пригнали пять студентов для отработки практики. Два дня они чего-то тут возились, а потом произошел маленький пожар и одно мальчишку увезли с нервных потрясением. Не знаю, что конкретно тут произошло, но больше никто этими книгами по назначению не пользовался.

Я попытался разглядеть книгу в руках наставника – толстый увесистый том за авторством Юнга.

Анатолий открыл, как мне показалось наугад эту книгу, вдумчиво прочитал что-то, усмехнулся и сунул ее на полку совершенно в другое место, просто поверх других произведений.

– Иногда люблю «погадать» на книгах. Хотя, наверное, ты и не знаешь, что значит «погадать». Раньше, в старину, когда я еще был молод, – с некоторой иронией продолжил Анатолий, – было такое искусство – гадание. Гадали на чайной заварке, на хрустальном шаре, на картах и, кстати, на ладони. Вроде как пытались предугадать будущее.

– Интересно. Вы умеете гадать? Что вы угадали в этой книге? – Наобум вопросил я.

– Эта книга предвещает мне что-то связанное с религией, с провозглашенной доктриной и уверяет, что она будет понятна каждому верующему и страждущему сердцу. Даже самому дальнему уголку сердца.

Мужчина рассеянно помолчал и добавил:

– В общем, я не уверен, что это именно так работает. Хотя, это предзнаменование меня радует. Если уж самые далекие умы смогут понять доктрину, то и недалекие умы в ней смогут разобраться тем паче. Думаю, это как раз про то, чем мы будем сейчас заниматься.

– А можно и мне погадать?

– Да, пожалуйста. – Слишком уж едкая усмешка получилась у Анатолия.

– А что надо делать?

Он дернул одним плечом, и недовольно ответил:

– Бери книгу, открывай на любой странице, читай.

– Вслух?

Анатолий скрипнул зубами.

А мне попалась книга в глянцевой корочке, с красочными картинками на форзаце. И я прочитал вслух, старясь придать голосу хоть какое-то выражение.

«– Мама, я чувствую себя такой старой, – сказала она, плача. – Как будто мне пятнадцать лет!»

– Мне кажется, – отметил Анатолий, – что именно эту книгу не стоит читать с такой патетикой. Что это за книга? Кто автор?

Но я уже сунул ее на место.

– Сейчас найду! Вот только…

– Брось, в одну реку не суждено войти дважды. Мне еще ни разу не удалось наткнуться в этой библиотеки на одну и ту же книгу повторно. Скажи лучше другое. Как думаешь, угадала книга?

Я упрямо засопел. Эх! Прям как маленький ребенок. Понял, что зря нахохлился и сунул руки в карманы, если уж не хочу повторять прочитанное в книге.

– Может быть это Фрейд? О половом воспитании подростков? Или о детских психологических травмах. – Размышлял вслух Анатолий, продвигаясь к выбранному столу. – Там говорилось что-то про отношения с родителями или про подавленное сексуальное влечение к отцу?

– Я не знаю, – совсем растерялся я, – я не успел прочитать ничего более. Но там были какие-то картинки.

– Откуда здесь книги с картинками? Если только это не атлас человеческого тела… Может быть пример рисунка психически не здорового пациента? Ну, есть же такая практика, как арт-терапия. Кстати! Надо пометку сделать насчет арт-терапии. Какие авторы ее разрабатывали?

Анатолий пристально посмотрел мне в глаза, но добавил:

– Извини, Лекс. Забыл, что у тебя образование в сфере Ай-Ти технологий. Откуда тебе знать работы психологов мета-века.

– Могу посмотреть! – Обиделся я, уже подбивая через нейроинтерфейс подборку авторов, работающих в этой области.

– Оставь, пустое. Ну, чего ты остановился?

– Я поражен. Извините. Но мы сейчас разговариваем, и мне достаточно комфортно. Это не обычно.

Вот блин! Я это вслух сказал! Да чего же я такой нелепый!

– Если что, туалет там. – Анатолий махнул рукой куда-то в сторону. – Но можешь от меня больше там не прятаться. Зря так удивляешься – ты сейчас как в тот раз покраснел, и тут же побледнел. Эх, наверное, я бы с ума сошел, если бы меня так штормило. Это все из-за химерских генов?

И вот тут меня уже реально заколотило. Как же я ненавижу это чувство смущения! Оно меня в могилу заведет!

И тут меня уже замутило на физиологическом уровне. О нет! Если меня вырвет прямо сейчас? Что же я буду делать!

Глава 5

И этот день прошел за долгими нудными разговорами. Сначала Анатолий Григорьевич загрузил меня мегабайтами книг. И не подумайте, что я говорю всего лишь про мегабайты. В этих книгах, действительно, был только и исключительно текст, да редкие диаграммы, занимавших от силы килобайт сто от общего объема, так сказать, учебной литературы. Зато, находясь рядом с наставником, я мог спрашивать его о непонятных терминах и обсуждать спорные моменты.

Ну, если вы уже хорошо поняли, кто я такой, то вы и сами догадались, что «Мог спрашивать» вовсе не означает, что спрашивал. Нет, сам я к Анатолию не обращался, но когда тот время от времени интересовался, как идут мои дела в изучении очередной методики, я честно излагал то, что смог постичь. Тут то Анатолий переходил в лекторский режим, и минут десять рассказывал, почему же я не прав и в чем конкретно заблуждаюсь. Впрочем, он спокойно мог разбить в пух и прах статью, только что порекомендованную мне. И только спустя пять часов этой пытки, он наконец заметил:

– Знаешь, я предоставлю тебе возможность работать с самой перспективной группой.

Я сразу понял, что речь идет о той проблемной группе, которую на высоких тонах они обсуждали с директором. По спине пробежал холодок.

– Нет, – тут же возразил себе Анатолий Григорьевич, – это будет великолепная практика. Вы, молодой человек, как никто найдете с ребятами общий язык. Вы почти юны, вы так же гибки в восприятии и конечно же лучше меня знакомы с молодежными трендами.

Я сглотнул. Наверное, слишком громко. Бедные мои руки в нерешительности то убегали под стол, терзая колени, то прятались в карманы, и только когда я усилием их заставлял вернуться на стол перед собой, крепко сцеплялись в замочек. Но стоило ослабить волю, как тут же снова убегали в свободное плавание. И почему я такое большое внимание уделяю рукам? Все очень просто! Разве вы не знали, что по рукам можно прочитать эмоциональное состояние человека? Растерянный и испуганный человек старается руки спрятать, впавший в скепсис – скрестить на груди, а вот спокойный, продуктивно настроенный человек будет держать свои руки на виду, они будут спокойны, а ладони слегка развернутся в сторону собеседника.

Черт! Если я и дальше буду так выворачивать руки, то Анатолий подумает, что у меня эпилептический припадок. Ладно. Положу руки на колено, одну на другую, так и спину будет проще выпрямить! А значит и взгляд мой будет более уверенным.

– Что на это скажете? – Вопрос наставника меня застал врасплох. Кажется, я слишком сильно увлекся самоанализом и пропустил несколько реплик.

– Я уверен, что это не самая лучшая идея. Все же у меня ни опыта, ни образования. – Сконфуженно предложил я.

– Вот поэтому это будет лучшим нашим решением. Пошли!

– Куда мы идем? – Уже испуганно пискнул я, понимая, что сейчас наставник вцепится в мою руку, и потащит силой.

– Как куда? Ко мне домой! У меня дома более удобная обстановка. К тому же, многие записи я веду только на бумаге. Например, карты новых пациентов, мои предположения. Нет, я могу конечно же пересказать многое по памяти, но видео прошлых процедур я не загружал в интерфейс. Это просто опасно. Лекс, пойдем же, уже.

В этот момент взрослый мужик выглядел взволнованным подростком. И в чем его пыталась убедить Арина Петровна, директор РЦКДП, когда Анатолий горел своим делом ярче любого из здесь присутствующих. Похоже весь разыгранный скандал был нужен только для того, чтобы потешить самолюбие опытного специалиста.

И вот в этот самый момент я абсолютно четко понял, что мне надо валить из этого реабилитационного центра как можно скорее. Иначе самому придется лечиться.

– Анатолий Григорьевич! – Взмолился я.

– Нет и нет! Вы, молодой человек приняты на работу. И Ваш рабочий день еще не закончен. Я не позволю отлынивать от выполнения своих функций! Завтра мы тоже встретимся… Где-то. И не думайте, что раз Арина Петровна запретила нам работать в стенах центра – это значит, что надо прохлаждаться. Вас надо поднимать на ноги! Так сказать, компенсировать белые пятна в Вашем образовании! Иначе я не смогу допустить Вас до работы с пациентами.

Вот! Как же я не люблю энтузиазм. Особенно такой боевой энтузиазм – именно поэтому я хотел устроится лаборантом и не встречаться больше никогда с такими людьми. Разве много я прошу? Маленькая лаборатория, может быть коморка, в которой стоят пара приборов, колбочек, стопка бумаг. Где никогда ничего не происходит, куда приносят коробки с препаратами, а я их сортирую, разлагаю на атомы, провожу спектральный анализ и делаю какие-то выводы. Да? Ведь этим занимаются лаборанты? Правда ведь?

Мы вылетели из дверей РЦКДП в половине четвертого вечера и стали с негодованием ожидать такси. Потом выяснилось, что такси никто не заказал.

– Арина Петровна! – Прокричал Анатолий Григорьевич, прикрывая правой ладонью уху. – Говорит Анатолий Григорьевич. Прошу, вызовите такси к главному входу для меня и Лекса.

Ответа директора я не слышал. Впрочем, для разговора по нейроинтерфейсу вообще не требовалось говорить вслух, тем более прикладывать руку к уху. Но у пожилых людей все еще оставался двигательный стереотип, и желание прикрыть ухо, видимо вызванный тем, что у них разговор по интерфейсу ассоциировался с разговором посредством мобильного телефона. Да, раньше были такие аппараты с микрофоном и динамиком, которые могли записывать звук, передавать его на расстояние через электро-волны, и воспроизводить на другом конце. А Анатолий Григорьевич мог застать еще не цифровую эру коммуникации.

– Нет, я не могу. Вам что сложно что ли? Я домой еду!

Похоже последний довод о том, что незаменимый специалист наконец-то уберется восвояси и покинет стены центра убедил директора и она вызвала машину. Наверное – ведь я не слышал ее ответов. Возможно же Анатолий сам сделал вызов, только на этот раз не озвучивая слова вслух. Все же нейроинтерфейс позволяет оперировать без внешних проявлений речи, считывая внутренний монолог или обеспечивая текстовый час. Я же, например, все это время параллельно заканчивал штудировать заданный мне текст. Читать по диагонали не сложно – главное выделить ключевые слова и определить основной паттерн повествования. А в научных статьях можно смело пропускать ту часть, где происходит обоснование проблемы, апробация и доказательство, а сразу же переходить к выводам. Хотя, в большинстве случаев даже выводы можно было полностью не читать. Только в трех книгах пришлось обращаться к главам, чтобы понять термины, используемые в заключении.

– Анатолий Григорьевич! – Молодой голос окликнул мужчину.

Парень в спортивном костюме бежал к нам, призывно вытянув одну руку вперед. Но мой наставник не узнавал юношу, который был явно крепче, но моложе меня. Года на два.

– Анатолий Григорьевич, подождите! Я Сергей! Сергей Шпагин!

– Молодой человек, извините, но нас уже ждет такси. – Отстраненно пробормотал Анатолий Григорьевич, отворяющий пассажирскую дверцу машины.

– Это Ваш пациент? – Мой интерес, собственно, был праздным – какая мне разница, кем ему приходится этот юноша.

У парня на бегу красиво развивались полы длинного плаща, вьющиеся грязные волосы пархали на потоках ветра, но под плащом была спортивная майка, трико и кроссовки на ногах. Странно одет парень. Вроде бы спортивная одежда, но зачем ему дешевый плащ в теплый безоблачный день?

– Чем могу помочь? – Недовольно буркнул Анатолий, когда парнишка оказался слишком близко. Недовольство моего наставника могло показаться старческим брюзжанием, хоть ему и было всего немного за пятьдесят, но я-то сейчас понимал, что это инфантильное нежелание отрываться он намеченного плана. Мужчина просто хотел поскорее приволочь меня к себе домой, чтобы напихать в мою голову как можно больше необходимых в работе знаний.

– Я Сергей Шпагин. – Повторил парнишка. – Ваш выпускник. Вы меня уже не помните? Полтора года назад… Хах. Вы меня даже не помните. Анатолий Григорьевич!

– А! Сергей! Точно. – Радостно воскликнул мужчина, явно не узнавая стоящего перед ним человека. – Как успехи? Вижу, реабилитация принесла свои плоды. Ты выглядишь очень хорошо. Занимаешься спортом?

Сергей украдкой глянулся по сторонам – он вцепился в края своего нелепого пальто. Но, продолжая улыбаться заявил:

– Я хотел выразить вам свою благодарность!

Досадливая улыбка на лице Анатолий, не знаю, видел ли это мальчишка, но воспитателю реабилитационного центра эти слова были до колокольни. Как минимум в этот самый момент.

– Благодаря вам я избавился от зависимости. От квази. Все, что у меня было в квази, моя жизнь, мои друзья, мои мечты – все потеряло смысл. Теперь это просто игрушки, просто цветные фантики, на которые не хочется тратить ни жизни, ни усилий. Понимаете! Теперь я могу все свое время посвятить прото. Теперь я могу спать по-настоящему. Я могу есть по-настоящему. Я могу заниматься прото-херней, которая ни имеет никакого смысла. Прото-помойка, клоака, в которой нет никакой цели, никакого смысла, никакого удовольствия! Я пробовал цаги, я пробовал органические наркотики – они тоже бессмысленные. Они никогда не сравняться с теми ощущениями, которые были в квази. Но квази абсолютно бессмысленный. Ты отобрал у меня единственный смысл, единственную цель и единственную жизнь! Тебе в кайф, лишать людей всего, что им ценно? А что взамен? Взамен что мы получаем? Серое ничто? Как ты живешь с этим? Ты тварь, бич на лице общества. Чем тебе мешало мое счастье? Чем я мешал тебе? Да, лучше бы ты убил меня! Они до сих пор говорят мне – делай то, делай это. Но зачем? Я делаю, что они говорят – ненужные, бесполезные и неинтересные вещи!