Cпасая рыбу из воды

– Нет Лекс! Я сегодня с утра был у Арины. Я потребовал выписки! Я изучил личные дела всех наших выпускников. Знаешь, сколько из них сейчас устроились на работу в прото? Один человек! Один из нескольких тысяч! Есть те, кто вернулись в квази. Но гораздо больше тех, кто живет овощами на попечении своих родных. Которые так и не научились проявлять интерес к миру. Но и таких не много. Знаешь кого больше? Знаешь кого больше всего среди моих выпускников? Не безвольных кукол, не вернувшихся в квази, не обезумевших психов. Больше всего тех, кто погиб. Либо от истощения, находясь рядом с накрытым столом. Либо от примитивной простуды. Они погибают от несчастных случаев. У них нет навыков. Без сторонней помощи они даже… Много и тех, кто что-то сделал специально. К черту! Я не хочу больше! Я здесь палач или садист? Я вивисектор! И правы все те, кто говорили, что мы здесь живодеры, изверги! Мы… Чего ты на меня смотришь? Думаешь у меня истерика? Думаешь, у меня стерсс? Нервный срыв? Чего ты думаешь, в свое головной коробке? Иди в квази! Уходи в квази! Там, видимо, жизнь! Люди умирают, и они будут всегда умирать – это нормально – это естественно! Мы не удержим эту лавину! Мир изменился! Да, как по мне он сломался, но может быть и нет? Может быть это правильно?

Я мысленно нажимал и нажимал кнопку экстренного вызова. Да, в нейро-интерфейсе есть много удобных функция. Я взывал к Арине Петровне. Да, я ощущал себя предателем, я ощущал себя последней скотиной, но не мог я смотреть на то, как Анатолий Григорьевич бьется в истерике. Я знал, что надо что-то сказать, знал, что надо что-то сделать. Но я не мог. Не понимал что.

Словно во сне, словно это не я, словно тело работало отдельно от меня, я подошел к кровати, где сидел наставник, я сел рядом. Я положил свою руку на плечо Анатолию. Я наблюдал, как взрослый солидный мужчина плачет, пытаясь скрыть это ладошками. Его плечи подрагивали. Он плакал беззвучно. Он продолжал что-то говорить, что-то доказывать. Но в его голосе не чувствовалось слез. И все же из глаз они текли.

– Я хочу научиться жить.

Этот голос раздался словно из другого мира. Детский, звонкий, слабый. Может быть его и не было. Мне могло послышаться, но когда в комнату ворвались санитары, когда подняли воспитателя за локти, вкололи какие-то препараты и увели его прочь, по середине комнаты все еще стояла девочка. Меленькая, юная девочка, которая может быть и сказала: «Я хочу научиться жить». Или нет. Или не говорила, или я это все придумал, всего лишь придумал. Но зачем, тогда она встала, зачем подошла? Неужели она так хотела помочь Анатолию, что нашла в себе силы быть. Может быть это самый главный выбор каждого человека в этой жизни. «Быть». Но она стояла и больше не проявляла никаких эмоций, желаний. Она просто безвольно стояла. Обычной тряпичной куклой. Словно и не проделала только что пусть в пол комнаты, словно только что не сделала самый главный подвиг в своей жизни. Я оставался один с этими квазанутыми детьми. Я оставался один с этой возвращающейся в мир девочкой. Что мне сейчас делать?

Оставалось только вернуть ребенка в кровать – ведь я понимал, что сама он этого не сделает и либо простоит статуей до вечера, либо рухнет на пол. Я чувствовал себя предателем. Я делал сейчас что-то очень символичное. Ребенок сказал, что хочет «быть», но я провожал его обратно в кровать, в забытье, в мир без квази и прото. В мир кромешной… даже не темноты. Кромешного ничто.

Сможет ли Анатолий продолжать работу? Смогу ли я ее начать? Я нет, не смогу. Я здесь был нужен как ученик Гаврилова. Но без Анатолия я здесь никому ничем не смогу помочь. Ни сказки, ни процедуры, ни душеспасительные разговоры я не смогу. Я ничего не могу. Я не могу быть в квази, я не нужен в прото. Неужели я такой же как эти дети? Ничего не хочу, ничего не умею, ничего не вижу, ничем не грежу.

Как же я завидовал это квазанутой девочки, которая хоть на миг решила быть. «Я хочу научиться жить». Да, я тоже хочу. Ну как? У кого просить этих уроков? Почему любое действие и желание оборачивается тщетой?

На какой-то миг я даже подумал, что смогу быть учеником Анатолия. Да, мне даже этого хотелось. Но я слишком отчетливо увидел, как сломался этот человек. Его кости дробились под натиском реальности. Сколько времени он боролся, прячась от откровений. Сколько времени Арине Петровне удавалось уберечь своего сотрудника от жестокой правды реальности? И все же они не смогли этого сделать.

Кто виноват? Тот мальчишка, который развеял содержимое своей черепной коробки по ветру? Или я? Или эта невозможная к реабилитации группа? Наверное, все вместе.

Все летело в тартар. Туда, где и должно быть. Все просто замечательно. Все великолепно! Мир несется в будущее, не замечая, мелкие жертвы на пути. Люди гибнут. Луди мрут постоянно, и что же, теперь из-за этого убиваться что ли?

Эпилог

РЦКДП все же устоял. Скандала не было. Анатолий так и не оправился. Вечером того же дня Арина Петровна попала в больницу с инсультом, а Лекс…

Центр был без руководства почти полтора года. Курьез. Налаженная система даже без начальства продолжала исправно работать. Замы, секретари, обслуживающий персонал, реабилитологи… Все крутилось как заведенное.

Приходили все новые и новые группы. Выпускались вылеченные, отправлялись в клиники те, кто так и не смог проявить хоть какие-то способности к прото. Жизнь шла своим чередом.

Опустевший кабинет Арины Петровны покрывался пылью. В него никто не заходил месяцами. Огромный письменный стол, брошенные листки, совершенно ненужные шкафы с документами. Огромное кресло.

Все это ждало нового хозяина. Но…

Когда Лекс вошел в кабинет по праву, первое, что он сделал – вынес стол. Стол пришлось разбивать на куски, даже не разбирать, а именно разбивать. Слишком разные материалы были спрессованы в единый монолит. Слишком много лет они были единым предметом мебели. Одни инструменты вязли в лаке, другие сбоили на металле, третьим оказалось не по зубам старинное дерево, пропитанное полимерными смолами.

Нормально ли это, что директором реабилитационного центра стал случайный мальчишка? Неужели не нашлось никого более достойного? Хотя бы с образованием? Но про Лекса говорили, что он был последним и единственным учеником Гаврилова. Злую шутку с ним сыграло это знакомство.

Злую ли? Кто знает. Могла ли жизнь юного химеройда с постоянно растерянным взглядом сложиться лучше? Стоит ли ему жаловаться, или благодарить судьбу? Кто знает?

Кто знает.

Но, все чаще и чаще Лексу стал сниться сон. Вот он идет по мосту и видит утопающего. Он бросается в воду, вытаскивает пострадавшего, а тот задыхается на берегу. Его жабры пересыхают, грудь бестолково вздымается, но губы синеют, а в глазах исчезает последняя искра жизни. Тогда Лекс бросается в воду. Он видит на дне реки город со своими огнями, дорогами, толпами. Подводные люди живут своей обычной подводной жизнью. И в этом сне Лекс чувствует, знает, как где-то выше по реке уменьшает сброс воды огромная дамба. Эта река скоро пересохнет. Этот подводный город опустеет, и тысячи людей на его улицах погибнут.

Тогда молодой директор РЦКДП просыпается в холодном поту и долго не может снова уснуть. Он думает. Он мучительно гоняет в своей голове одну и ту же мысль: «Как спасти рыбу из воды?». Эта фраза уже давно потеряла свой смысл, он ее прокручивает в голове, не понимая слов, не понимая ее смысла. Для него она значит слишком много. Она зажигает в его сознании мириады ассоциация, мириады лиц и судеб.

Рыба не может жить без воды. Человек не может жить без прогресса. Рыба в воде себя чувствует, как рыба в вода. Но прогресс убивает человека. Человек слишком слаб чтобы поспеть за собственными творениями.

Сырая подушка, промокшее одеяло, и не уснуть. Никак не удается уснуть. «Но чем же я виноват?» – кричит Лекс. Но утренняя заря не слышит или не хочет слышать всего лишь одного человека.

Он берет старую телефонную трубку. Этот аппарат еще работает, этот аппарат Лекс зачем-то все еще хранит. Он набирает давно уже выученный номер Гаврилова, но так не делает вызов. То ли он боится узнать, что стареющий наставник умер, так и не дождавшись этого звонка. То ли он боится услышать критику своей работы. Ведь Анатолий точно не будет доволен тем, что сейчас делает Лекс. То ли он боится, что этот разговори покажет старческую глупость наставника.

Подумать только! Лекс был знаком с Гавриловым всего три дня.

Лекса заваривает кофе – в кровать возвращаться противно – она вся мятая и влажная – там мерзкие сны. На работу ехать еще рано. Он просматривает личные дела сотрудников в картотеке нейро-интерфейса. Он просматривает старые записи Анатолия.

В очередной раз он считывается в строки заявления. Заявление об увольнении он написал в тот же день. Но его так никто и не подписал – просто было некому.

От автора

Вот и все. На этом заканчивается повесть. Фантастика. Короткая фантастическая история, которая лишила меня сна еще тогда, когда я даже не помышлял ее писать. Она здесь. Она всегда была здесь. С нами. Вот прямо здесь и сейчас. Наверное, когда появились книги, люди точно так же боялись, что кто-то уйдет в мир грез насовсем. Сейчас у нас есть смартфоны, интернет, инстаграм, ютуб, тикток. И тысячи других способов не жить. Хорошо это или плохо? Вот о чем я писал. Все же… Все же спасибо, что вы были со мной, что дослушали повесть до конца, что прониклись ее идеей, главной мыслью. Верю, что не все увидят мораль, какой бы она ни была. Но, в любом случае – спасибо. Я Егор Балашов написал эту повесть, я же ее озвучил. Я ее выкладываю в ВК и в на торрент треккеры. Если Вы ее каким-то образом купили – знайте, вас подол обманули. И все же я прошу Вас ставить лайки, репосты и писать комментарии. Ну, вы понимаете. Если вы дадите мне шанс, то я смогу потешить вас и другими историями. Но мне бы хотелось знать, что эти звезды загораются не просто так, и что они нужны не только мне. До скорых встреч. А может быть кто-то из вас знает, как можно такие повести превращать в деньги?

Ссылка на аудиоверсию книги: https://drive.google.com/drive/folders/1o1drqmEDM_WRt4_etbk-mc3X0AHExAhl?usp=sharing