В краю несметного блаженства

Вех, морально раздавленный ещё с прошлого дня, плохо выспавшийся и находившийся в больном состоянии, но пообещавший Рокси прийти, встретился с девушкой ровно в полдень. Он хотел пристать к ней с разговорами, но та всем своим видом показала, что сейчас занята и что поговорит с ним вечером, после выборов, и подсказала проходить в одиннадцатую кабинку. Вех потопал к кабинке, поглядывая через плечо на Рокси. Уж очень она симпатизировала ему в этой, как он считал, военной форме.

Это были первые выборы за всю его жизнь, и потому он достаточно сильно увлёкся этим процессом. Раньше выбирать не надо было: всем руководили и всех назначали государственные органы, и бегать по выборным участкам гражданам не приходилось. Хорошо ли это или плохо – былое отсутствие политического выбора – Вех сказать наверняка не мог. По крайней мере, до фатальной кинопремьеры никому до этого не было никакого дела, и безвыборная система работала как швейцарские часы, как вечный двигатель: вы, мол, государственники, а не мы; мы отрекаемся от выборов в политической области и даём вам возможность самим, без нашего народного участия, ставить и увольнять тех или иных людей, которых вы сами пожелаете поставить и уволить. Но когда произошло государственное предательство, то, наверное, демократическое участие возникло само по себе, стихийно и сейчас вылилось в эти процедуры с голосованием.

В кабинке находился стеклянный ящик с отверстием для бюллетеней, наполненный почти до краёв (как много людей успело проголосовать за одно только утро!), и аппарат с сенсорным дисплеем и кнопкой, прикреплённый к стене. Вех нажал на кнопку, и ему на экране предложили заполнить данные о себе. Тык-тык-тык – имя, фамилия, дата рождения и место проживания были вбиты в соответствующие строки. Подтвердив данные и повторно нажав на кнопку, Вех поймал за секунду распечатанный аппаратом бюллетень. Посередине грозными печатными буквами был выведен всего один вопрос, однако очень длинный: «ПОДТВЕРЖДАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО ПАРТИЯ «НАРОСТ» И ЕЁ ГЛАВА – МИСТЕР КРАУДИ – ЗАПОЛУЧИЛИ ВЛАСТЬ ЛЕГАЛЬНО, ЛЕГИТИМНО И В СООТВЕТСТВИИ СО ВСЕМИ НЕОБХОДИМЫМИ НОРМАМИ, А ТАКЖЕ ПОДТВЕРЖДАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО СОГЛАСНЫ С ПРОВОДИМОЙ ПАРТИЕЙ «НАРОСТ» И ЕЁ ГЛАВОЙ – МИСТЕРОМ КРАУДИ – ПОЛИТИКОЙ И ГОТОВЫ ПОЙТИ С «НАРОСТОМ» НА ДАЛЬНЕЙШЕЕ ГРАЖДАНСКОЕ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО?»

Под вопросом стоял один-единственный квадратик с подписью «ДА», а больше, за исключением данных Веха, ничего на бюллетене выведено не было. Слева от стеклянного ящика была прикреплена подставка, из которой торчали чёрные ручки. Вех взял одну и замер в неоднозначном предвкушении. Ему было не по себе от того, что его обделили выбором. Только «ДА» и никакого иного варианта ответа. Слабая обида пронзила его изнутри и отнюдь не за то, что он был лишён права на собственное мнение, а за то, что он в принципе согласился поучаствовать в этом цирковом подобии выборов. В очередной раз он был обманут системой, только уже не старой, а новой, но какая разница, кто тебя обманывает, если сам факт осуществления этого обмана бьёт тебе по больному? Плюс в обмане была задействована Рокси, что усугубляло и без того бедственное внутреннее состояние Веха. Сняв с ручки колпачок, он надавил на бюллетень и в приступе негодования начеркал возле квадратика ответа грязных хаотичных линий, затем вернул ручку на место и как можно быстрее избавился от испорченного бюллетеня, просунув его в ящик. Он проигнорировал Рокси, которая, несмотря на свою занятость, всё же хотела вызвать его на пару слов, и бросился на улицу.

Вечером, часов в десять, лёжа на кровати во второй спальне за просмотром фильма, Вех рассказал девушке, что натворил с избирательным бюллетенем.

– Как ты посмел! – огорчилась Рокси. Проведя двенадцать часов на выборном участке, она, тем не менее, абсолютно не устала и, казалось, была готова работать ещё сутки напролёт. Беседовала она оживлённо и с ноткой удовлетворения в голосе.

– Меня оставили без выбора. Я разозлился.

– Без какого такого выбора?

– Что такое выборы? Это процедура, которая позволяет человеку сделать свой выбор, принять своё решение. Я правильно понимаю?

– Правильно, но…

– Тогда с какого перепуга не я выбираю, а меня ставят перед выбором? Или ставь галочку за «Нарост» и Крауди, или уходи прочь! В бюллетене был всего один вариант! Это неправильно, в высшей степени неправильно. Это не выборы, а подписание соглашения!

– Вешик, глупышка, но кого тебе ещё надо, кроме мистера Крауди? Да, это были выборы, и был на них всего один выбор, но от этого выборы не перестают называться выборами! Альтернативы не существовало объективно вследствие жизненных обстоятельств, а не вследствие того, что злобный демон Крауди решил устранить всех политических конкурентов. Не было никаких конкурентов. Крауди у нас один, а «Нарост» – мы все.

– Ладно, допустим, не нужен мне другой кандидат. Но где слово «НЕТ»? Почему исключительно «ДА»?

– Те, кто против мистера Крауди и «Нароста», ничего на бюллетене не черкали, а оставили его пустым и бросили в ящик. Кстати, есть шанс, что своими каракулями ты невольно ответил «ДА»: Выборная Комиссия любые художества возле квадратика расценивает как положительный ответ. Так что зря ты разрисовал бюллетень.

– Чёрт! Короче, в задницу эти выборы. Брехня. Прошу, отныне не приглашай меня на подобного рода мероприятия.

– Как пожелаешь, – обиделась Рокси. – Больно уж хочется видеть на них психопата, который не вникает в суть процедуры и портит бланки.

– Отстань, никакой я не психопат… Прости…

– Не прощу. Мне вообще кажется, что ты ревнуешь и завидуешь одновременно, поэтому и выходишь из себя. Понимаю, что ты потерял близкого человека и находишься в перманентном стрессе, но те чувства, что ты проявляешь прямо сейчас, к этому стрессу не относятся. Это нечто другое. Может, тебе не нравится, что я нашла работу, и ты потерял главенствующую роль в наших отношениях? Может, тебе не нравится, что во мне растёт чужой ребёнок, и ты хотел бы от меня своего собственного ребёнка, а не ребёнка Донована?

– О чём ты говоришь, Ро? – недовольно буркнул Вех. – Ты совершенно не права и природу моих чувств объясняешь чересчур искажённо. Я не завидую твоей работе, я не ревную тебя и твоего ребёнка к Доновану. Это всё бред. На меня влияют смерть мамы и непринятие системы. Больше – ничего.

– Какой, блин, системы? Мы стоим на пороге грандиозных изменений, на смену старой системе пришла новая, и теперь и она тебя не устраивает. Вех, ты запутался. В порыве нахлынувшей депрессии ты не различаешь хорошее от плохого и сгребаешь всё в одну кучу. Остановись, протрезвей от болезненного дурмана и вернись, наконец, в нормальное состояние.

– Хорошо, хорошо… – повторял парень, поднимаясь с кровати и покидая комнату. – Я пошёл в нашу спальню. Фильм смотреть не буду – мне расхотелось.

– Составить тебе компанию?

– Нет, пока нет… В общем, приходи, как наскучит или как захочешь спать.

Рокси досмотрела фильм до конца (ей завтра никуда не надо было рано вставать) и в полночь перебралась к Веху, который к тому моменту дрых тяжёлым сном.

Следующая неделя вплоть до пятницы промелькнула за мгновение, но и в ней нашлась пара моментов, без которых перейти к долгожданному двадцать пятому ноября будет обременительно.

Барн Вигель избавился от своего сострадания, которое единожды вспыхнуло в нём при виде измученного жизнью Веха, и уже с понедельника продолжал терроризировать парня новой порцией дополнительных сверхурочных заданий. Правда, стоит отметить, эти задания перестали носить масштабный характер (не устранение серверной ошибки на целом этаже и не гора мебели) и стали более приземлёнными. Обычно Барн на лифте поднимал Веха на десятый этаж и давал ему простое устное распоряжение – убраться в своём кабинете. Тряпку Вех брал в ближайшей кладовой и оперативно принимался за вытирание пыльных поверхностей. Но напрашивается логичный вопрос: почему он, по жизни являясь противником несправедливости и борясь с ней всеми силами, позволил, пусть и директору, надсмехаться над собой и использовать себя в качестве личного раба? растрачивать своё личное, официально нерабочее время? Всё просто. Вех был зомбирован, причём зомбирован едой, той самой вкуснятиной, что с недавних пор ему стали предлагать на обед, всеми этими рагу, супами, газированными напитками с различными фруктовыми и ягодными вкусами и тому подобное. Стоит припомнить слова Ролгада по телефону с Барном о «дешёвом новом питании» и прокрутить её в голове ещё раз. Дешёвое новое питание было частью большого плана, и внедрялось оно не только в Центре Послесмертия, но и повсеместно, во всех столовых, например (вспомните разговор двух надзорщиков у палаты Эллы), а также на улицах в виде автоматов со стеклянными дверцами, из которых, по нажатию нескольких кнопочек, можно было получить для себя вкусный сладкий напиток. Что-то в еду добавлялось такое, что блокировало некоторые отделы мозга и психики, но одновременно было чрезвычайно вкусным, и поэтому никто не был в курсе этих сомнительных добавок и только поражался новым вкусовым ощущениям от привычных блюд. Барн же, мистер Крауди и прочие участники плана подобной дрянью желудки не наполняли: им отдельно приносили обычное питание без лишних ингредиентов. Вспомните жалобу мамы Веха о том, что качество еды в пайке резко снизилось, и задумайтесь над объёмом того ужаса, той угрозы, что нависла над жителями. Это надоедливое повторение жизненно необходимо для осознания беды, речь о которой пойдёт дальше, но уже совсем скоро.

Организм Веха, конечно, сперва боролся с гадостью. Борьба эта выражалась в проблемах с пищеварением, появившихся на третий день после употребления в пищу новой еды. В четверг, возвратясь с работы домой, парень внезапно схватился за живот, ибо его нехило закрутило, еле успел добежать до туалета и просидел там почти час. Но и он, и Рокси списали данный инцидент на некое стрессовое расстройство, возникшее от утери Эллы. После этого подобных казусов не происходило, организм привык, перестал защищаться и послушно вбирал в себя напичканные химикатами супы, котлетки, газированные соки и прочее.

Как проявлялось зомбирование? Падением внимания и концентрации, в некоторой степени – беззаботностью и отсутствием понимания происходящего. Вот и Вех, частично ничего не понимая и находясь в упадке, покорно удалял пыль с полок, пока Барн расхаживал в двух шагах от него и монотонно делился со своим зомби самыми сокровенными секретами, самыми грязными и грубыми словами:

– Мы терпеливо дожидаемся понедельника двадцать седьмого ноября, щенок ты мой мокроносый. В понедельник наш святой лидер мистер Крауди выступит с одним прелюбопытнейшим сообщением, которое перевернёт и изменит всё. Жизнь человеческая обесценится в один момент, как обесцениваются массы денежной бумаги под воздействием гиперинфляции. Но тебе ли знать, что это такое? Ты ведь не способен анализировать, ты не способен думать и размышлять. И вместе с тобой – в одном нескончаемом ряду – стоят такие же неспособные анализировать, думать и размышлять люди. Все вы под нашим колпаком, весь город и вся страна. Ещё чуть-чуть – и всё решится. Между делом, знал ли ты, Вех, что Брайан Хемельсон мёртв? Он оказался настолько живучим, что мне пришлось устроить на него не одно, а целых два нападения. В первый раз отделался синяками, а во второй раз, то есть неделю назад, мои прихвостни выполнили свою работу как надо. Подловили его прямо возле дома, избили, оставили без одежды, выволокли в тёмный заснеженный переулок и оставили превращаться в льдинку. Но нашлись неравнодушные люди, заметили бездыханное тело, привели Брайана в сознание и согрели. На следующий день случилась с ним сильнейшая ангина, от боли разрывало горло, начался жар. Свезли его в Центральную Городскую Больницу, но не спасли. Бедный человек! Столько пережил! Ха-ха! А знаешь, Вех, что явилось причиной нашей над ним расправы? Вернее, кто явился? Ты! Избавившись от старикашки, я планировал с максимальной силой воздействовать на тебя, сломить тебя и растоптать, но ты продемонстрировал такую несусветную глупость и такое безразличие к своему другу, что все мои планы разом нарушились. Стоит ли говорить, что ты не меньший убийца и маньяк, чем я? Хладнокровный и бесчувственный. Такие нам и нужны – роботизированные безжизненные куски кожи, жизни которых плотно сжаты в наших кулаках!

Вех натирал, натирал и натирал эти деревянные полки, брызгал чистящим средством на стеклянные двери и очищал стекло от пятен рук. Сеансы подобных разговоров с Барном и работы с тряпкой продлились пять дней.

II.

Наступило, наконец-то, двадцать пятое ноября. Вех, склонив голову, стоял возле маленького раздвижного окошка, тыкал через него пальцем и возбуждённо что-то объяснял. Он стал абсолютно сухим, сгорбился, щёки его сделались впалыми и представляли собой ямистые углубления. Третий день как его одолевала изнурительная бессонница, и, не будь её – он, пожалуй, и не согласился бы пойти на столь отчаянный шаг, который по сей день считал признаком падения на самое глубокое дно. То, что однажды разрознило и рассорило его с Донованом, он теперь не воспринимал как нечто отвратительное и относился к этому как к жизненной необходимости. Речь шла о сигарах.

Вех очутился в подвале, очень старом подвале, до которого нужно было спускаться вниз через несколько десятков лестничных пролётов и в котором пахло кислой ржавчиной. С низкого потолка свисала, болтаясь на шатком проводе, одинокая тускло-жёлтая лампочка. Не нужно знать, как Вех вообще умудрился найти этот подвал, но стоит пояснить, что в Сети наплодилась тонна рекламных объявлений о продаже сигар, ядовитых напитков и более сильных наркотических средств (тоже часть плана), и поэтому любой желающий без особых усилий имел возможность списаться с продавцом, выведать адрес и тотчас же прийти за покупкой запретных плодов.

За раздвижным окошком, на старом обитом стуле, сидел продавец – толстый мужик с длинными сальными волосами. Казалось, он буквально врос в сиденье, ибо практически не шевелился, а за любыми движениями тела вместе с ним приходил в движение и стул. Продавец едва дотягивался до разложенных позади него на навесной полочке портсигаров, которые были набиты сигарами различной длины, толщины и содержимого. Он поочерёдно раскрывал перед лицом Веха свои сокровища, и глаза его сияли с той же животной жадностью и с тем же интересом, что и глаза парня.

– Эти – тоненькие – простые табачные сигарки, но зато их много, – вдобавок объяснял продавец, открывая и закрывая портсигары одни за другими и убирая их на место. – Вот эти – уже из более крепкого табака, бодрят и хорошо поднимают настроение. Самые знатные – я зову их «большими пальчиками» – для долгого и терпеливого курения. Подойдут истинным ценителям.

– Знаете, – пожаловался Вех, – я очень плохо сплю. Пятьдесят часов на ногах, и это при условии, что предыдущие два дня я вкалывал по восемь, а то и по девять и по десять часов на работе. Мне не нужна бодрость – я, наоборот, хочу устать так, чтобы отрубиться и наконец утонуть во сне. Настроение мне тоже не нужно. Есть у вас что-нибудь такое, от чего я вымотаюсь как лошадь и лягу в постель?

– О-о! – протяжно промычал мужик. Он как раз хотел предложить своему встревоженному посетителю кое-что экспериментальное и потому был безумно рад, что ход его мыслей был прочитан. – Без лишних слов – забирай вот это.

Кожаный портсигарчик был протянут Веху через окошко и лежал у него перед носом. Он был совсем маленьким и походил на чехол или пустую обложку. Вех открыл и увидел десять плотно сложенных мелких сигарок, которые выглядели как ничтожные окурки.

– Что это за хрень? – возмутился парень.

– Ты не хочешь брать? – возмутился в ответ продавец и потянулся к портсигару, чтобы вернуть его обратно себе, но Вех быстро среагировал и пресёк попытку возврата.

– Хочу. Просто объясните мне, что это. Почему они такие маленькие? Их точно до меня не курили?

– Их никто в глаза не видел, кроме тебя. Мой личный эксперимент. С особым ингредиентом. Работают как бомба замедленного действия. Расслабляют не по-детски, но вместе с тем высасывают все твои силы до основания. Не ты их куришь, а они – тебя. Вырубишься с одной. Больше одной не пробуй – опасно. На внешний их вид не обращай внимания.

– Спасибо.

– Оплата – как мы договорились: принесёшь мне из Центра Послесмертия две упаковки ампул экситантина. Не вздумай не принести. Я знаю твои данные, дружок.

Вех, не слушая мужчину, спрятал портсигар во внутренний карман пуховика и поспешил ретироваться из душного подвала на улицу.

Дома он скурил одну сигарку, разлёгшись на кровати, и как следует прокашлялся. За двадцать минут не произошло никакого эффекта, и только серый дым с каким-то тропическим вкусом разлетелся по всей комнате. Вех открыл окно, чтобы проверить комнату от запаха, а сам размышлял вслух: «Дерьмо, а не товар. Этот наглый торговец посмел обмануть меня. Всучил мне коротенькие жалкие окурки под видом некоего экспериментального курева. Чёрт с ним, это я во всём виноват. Ничего не проверил и побежал брать по первому попавшемуся на глаза объявлению. А мужик увидел, что перед ним стоит больной человек, и воспользовался положением. Сейчас все так поступают. Грех жаловаться…»

Но спустя треть часа эффект всё же начал проявляться. Усталость не то что рукой сняло – её будто и не было никогда. В голове появились приятные картинки, и спокойная, серьёзная обстановка квартиры сменилась на яркую и волшебную. Чем-то было похоже на послесмертие. Вех лежал на мягкой подушке и наблюдал, как потолок над ним то падает до невозможности близко к лицу, то поднимается за пределы дома и оголяет за собой прозрачное небо. Вдруг ему захотелось не только расширить приятное разноцветное видение до границ своей квартиры, но и поделиться им со всем городом. Он во второй раз оделся и отправился на прогулку.

Прогулку эту нельзя было подвергнуть логичному описанию, так как Вех всё время находился в забытьи и мало что понимал, но гулял он очень долго – семь или восемь часов без перерыва. Не пользуясь общественным транспортом, он совершил путешествие к маминому дому, причём шёл до него не напрямую, что было бы намного короче, а строго следовал по маршруту рельсобуса и флайтера, то есть ходил изгибами и лишними волнами. В итоге вышло у него пройти сорок два километра – целый марафон – по двадцать один километр туда и обратно. Успело серьёзно повечереть.

От непривычно продолжительной ходьбы у Веха распухли и заболели ноги. Он освободился от обуви и вернулся в кровать. Сигарка потихоньку переставала действовать, ум возвращался в нормальное состояние и больше не извлекал из себя сочных красок, мир снова стал обыденным. Тут Вех с болью ощутил, что его изо всех сил гнетёт пришедшая серость. Тело ломило и штормило, организм был перегружен до самых верхних пределов и от перегрева был готов остановиться… Парень стонал, дёргался и визжал, а конечности выплясывали танец смерти, и совокупность всех этих жутких факторов через секунду привела его к неожиданной отключке.

Ожил он в воскресенье, ранним вечером. Над ним корпела Рокси, взъерошенная и блеклая. На лбу его лежала холодная тряпка. Неизвестно почему, но первой мыслью, пришедшей Веху в голову, была мысль о том, что выходные подходят к концу (хотя он понятия не имел, какой вообще был день недели и сколько было времени) и что завтра стартует очередная рабочая неделя, а полноценно отдохнуть он так и не успел. Вех взгрустнул. Рокси уловила первые движения его глаз и прошептала:

– Я думала, ты впал в кому. Ты спал минимум двадцать часов и почти никак не реагировал на мои попытки тебя разбудить, только сопел и бормотал. Как себя чувствуешь?

– Словно рельсобус меня переехал… Ох! Когда ты вернулась? Вечером я уснул, а тебя по-прежнему не было дома…

– В девять, и как раз застала тебя в мёртвом сне. Время моего возвращения домой – это действительно то, что сейчас интересует тебя больше всего остального? – резко прервалась Рокси. – Лучше-ка объясни мне, что это такое. – Её рука поднялась, и Вех увидел свой портсигарчик, который девушка брезгливо держала двумя пальцами.

– А на что похоже? – фыркнул Вех приулыбнувшись. Со злости Рокси бросила портсигар прямо ему в лицо.

– Как ты посмел принести домой эту пакость? – закричала она, сдерживая слёзы. – Как ты только посмел брать эти смертоносные свёртки в рот и курить их? Ты же знаешь, какую беду они приносят, ты же знаешь, что случилось со мной по их причине! Ты бросил дружбу с Донованом из-за них! Ты, ты…

– У меня были дикие проблемы со сном, Ро, – не оправдывался, а пытался изложить справедливые факты Вех, – и я приобрёл сигарки затем, чтобы от этих проблем избавиться. Как видишь, я избавился, я выспался и готов жить дальше! Я чувствую себя расцветшим цветком! Ну же, успокойся.

– Я не успокоюсь! Ни за что! Ты мог выписать себе таблетки, но ты ни в коем случае не должен был притрагиваться к этому, ты не имел права! У меня психологическая травма от различного рода курительных штучек, и ты прекрасно знаешь, в чём она заключается!

– А у меня с недавнего времени – психологическая травма, выражающаяся в боязни таблеток, ибо моя родная мама скончалась от передозировки таблетками! Что я должен был делать? Сойти с ума без сна?

Вех вскочил на ноги и избавился от холодной тряпки на лбу. Он наконец ощутил в себе бодрость и, кажись, спокойно мог вернуться в жизнь. Тем не менее его одолела злоба и неприязнь, так как слишком много скопилось негативных факторов, которые всё ждали своего часа, чтобы выплеснуться наружу. Этот час настал.

– Ты совершенно ничего не понимаешь, Рокси, – продолжал он, носясь по спальне и иногда останавливаясь, чтобы заглянуть девушке в глаза, – не понимаешь, что вся эта реклама наркотиков в Сети не появилась из ниоткуда. Это – организованная государственная преступность, проделки твоего долбанного «Нароста»!

– Не смей так говорить о «Наросте», – оскалилась Рокси. – В противном случае я напишу на тебя донос, и я сейчас не шучу.

– Пиши что хочешь, если считаешь это выходом из ситуации. Я говорю объективные вещи, понимать которые должен каждый уважающий себя человек, тем более – член партии. Повторюсь, я покурил, чтобы вернуть себе сон.

Пронеслась неловкая пауза. Оба тяжело дышали и напряжённо смотрели друг на друга так, как дикие животные смотрят на своего противника перед роковой схваткой. В конечном итоге Рокси смягчилась, опустила голову на грудь Веха и отчеканила твёрдо, но тихо:

– Пообещай мне, Вех, что ты не станешь таким, как Донован. Пообещай, что ты при первой же возможности бросишь эту дрянь и навсегда про неё забудешь. Пообещай – и прости меня за всё.

– Обещаю, – с той же твёрдостью в голосе сказал Вех. – Мой долг – тебя защищать. Я с честью принял этот долг и не отступлю от него. И ты меня прости, Ро…

III.

Несмотря на данное Рокси обещание, в которое входил и пункт «бросить курить», Вех курить не бросил, а только усугубил свою зависимость от вкусных сигарок. У него образовалась привычка – одна сигарка с утра, перед работой, и одна сигарка уже после работы. Парень чувствовал себя отлично, но выглядеть стал как изюм, хотя этого изменения в себе он не замечал. Чувство усталости подавлялось и скрывалось наркотическим эффектом. По этой причине он ложился в три часа ночи и спал всего четыре часа, затем просыпался и шёл в Центр Послесмертия как ни в чём не бывало, в позитивном состоянии. За четыре дня скурил он весь десяток приобретённых сигар, опустошив свой портсигар, потом выкрал из Центра четыре упаковки экситантина, ещё раз сходил к продавцу, отдал ему экситантин (две упаковки за предыдущую порцию сигар и две упаковки наперёд) и вышел с новым десятком таких же экспериментальных сигарок. Продавец обрадовался возвращению Веха за товаром и получению экситантина, но в то же время высказал необычайно похудевшему парню:

– Выглядеть стал хуже. Не перебирай с этим. Говорил же тебе – не более одной в день!

– Да-да, конечно, разумеется… – промямлил Вех в ответ и ушёл.

Но достаточно разговоров о пристрастии Веха к курению, ведь это был всего лишь один короткий эпизодик, один малозаметный кадрик во всём этом длинном фильме ужасов, который, однако, разворачивался не на экране в кинозале, а в реальной жизни.

Перенесёмся к двадцать седьмому ноября, о котором с таким неравнодушным трепетом часто вёл свою речь Барн Вигель. В час дня понедельника всех сотрудников первого корпуса Центра Послесмертия отстранили от работы и скучили в одну тесную неповоротливую толпу, после чего вывели на улицу и повели внутрь второго корпуса, где седьмой и восьмой этаж занимал просторный, как в престижном театре, актовый зал. Лифт вмещал в себя не более шести человек. Возле него столпилась огромная людская масса, ожидавшая своей очереди подняться наверх. Когда настала очередь Веха заходить, его грубо протолкнули к самому углу лифта и на корню заблокировали ему возможность совершить даже самое малейшее движение рукой или ногой. Не имея возможности покинуть лифт, он добрался до восьмого этажа и занял один из нескольких безлюдных балкончиков, которые полукругом огибали весь актовый зал и сцену, но вскоре и эти элитные места (элитные относительно нижнего уровня, на котором сотрудников собралось в разы больше и на котором давно успели присвоить себе все свободные места) оказались достаточно плотно забиты. Веху повезло: он осторожно прислонился к столбчатой балюстраде балкончика и наблюдал за тем, как кишат и шевелятся под ним не успевшие занять сидений белые халаты.