За последней чертой

– И что?

Ответ я получил лишь 16 октября, то есть когда армия уже переправилась на Таманский полуостров. Мне тогда было смешно, так как в ответе Ставки мне было предписано всеми силами удерживать Керченский полуостров и не сдавать его врагу.

– То есть, Ставка подтвердила свой изначальный приказ?

– Какими силами удерживать позиции? Вот и я об этом.

***

Костин посмотрел на Кулика и молча, налил в его пустую кружку чай.

– Вы не устали от моих вопросов, Григорий Иванович?

– Нет. Это лучше, чем сидеть в камере. Спрашивайте….

Александр закурил и протянул папиросу Кулику.

– Скажите, а, что случилось позже в Ростове? Почему вы сдали Ростов немцам?

Кулик усмехнулся и посмотрел на Костина, который прикуривал папиросу.

– Может, угостите папиросой, что-то не накурился?

– Да, конечно, Григорий Иванович. Берите, прикуривайте….

Заключенный закурил.

– Я вот сижу и думаю, гражданин подполковник, почему вы все спрашиваете меня о том, что уже давно известно? Кого это все, интересует и с какой целью, вы все это спрашиваете? Думаете, продался Кулик немцам? Нет, меня не купишь! А в прочем, если вам это все интересно, пишите. Я прибыл в Ростов накануне его сдачи, когда наши воинские части занимали оборону на последнем рубеже, то есть в 2 -3 километрах от окраин города. В день прибытия, я сразу же поехал на главное направление, чтобы посмотреть, как построена оборона, воодушевить командиров и бойцов. Тогда именно впервые минуты своего пребывания в городе, я отдал команду ни шагу назад. Мне удалось исправить кое-какие недочеты в обороне, особенно в организации артиллерийских позициях.

– Что было дальше, Григорий Иванович?

Кулик снова ухмыльнулся. Ему видно не нравилась позиция следователя, который настойчиво вел допрос в обвинительном ключе.

– Что еще вы хотите услышать, гражданин подполковник? Хотите повесить на меня вину за сдачу города и не выполнение приказа Ставки? Наверное, думаете, почему я до сих пор живу? Почему по мне не промчался каток Лаврентия Берии? Так слушайте. Когда началось генеральное наступление немцев на Ростов и Аксай, то есть он пытался прорваться на Ольгинскую переправу, я выехал на участок, где немцы вклинились в нашу оборону. Я сам лично водил бойцов в контратаки, отбивал огнем артиллерии танки противника и лично до темноты был в войсках. Я тогда отлично понимал, как никто в Ставке и Генеральном штабе, что удержать город, имеющимися силами просто невозможно. Что мы могли противопоставить немецким танкам? Ничего! Немцы стремительным ударом прорвали фронт и вошли в город. Они смяли стрелковый полк и два дивизиона артиллерии своими танками…. Нам, как мне докладывали, удалось уничтожить около двадцати танков, но это не решило исхода сражения. Войска стали отходить к переправам. Мне тогда казалось, что за сутки моего пребывания в этом бою, я сделал все, что мог.

Костин смотрел на Кулика, стараясь понять, что в эти минуты мог он переживать.

– Скажите, Григорий Иванович, почему вы не попытались согласовать свое решение с начальником Генерального штаба, со Ставкой, – спросил его Александр. – Мне кажется, сделай вы это, может, и не было бы столь чудовищных обвинений в ваш адрес?

– Задним умом мы все сильны. Я тогда думал по-другому, гражданин следователь. Просить разрешение на отход, то есть на сдачу города, я не стал, так как считал, что мы сможем отбить атаки немцев, ведь нам изначально удавалось это сделать. Однако, как я не старался, у меня ничего не вышло, мне не хватало резерва. Когда я приехал в Батайск, я все же доложил, что город пал….

– О чем вы тогда думали, Григорий Иванович? Вы же догадывались, что Сталин вам этого не простит.

– Конечно, гражданин подполковник. Сколько тогда расстреляли генералов, за более мелкие поступки, здесь я дважды не выполнил приказ Ставки. Доказывать и спорить с руководством Генерального штаба, было глупо….

Кулик замолчал. Рука его потянулась к пачке с папиросами, но она была пуста. Он усмехнулся и посмотрел на Костина.

– Я устал. Прикажите отвести меня в камеру….

Александр нажал на кнопку звонка и, когда в дверях показалась фигура конвойного, приказал тому отвести арестованного в камеру.

***

Костин вошел в кабинет, и устало опустился на стул. Он закрыл глаза, стараясь на какой-то миг забыть эти серые потолки, облезлые стены кабинета для допросов следственного изолятора.

«Что с тобой, Костин? Что не по плечу тебе поручение руководителя СМЕРШ? Теперь, когда ты все глубже и глубже погружаешься в следственные материалы бывшего маршала Кулика, ты по-настоящему начинаешь осознавать глубину человеческой трагедии, действия и бездействия наших командармов, значимость тех или иных решений Ставки. Страшно? Там на фронте было все ясно, ясно кто враг, а кто друг. Здесь же все по иному, каждый пытался перевалить вину ответственности со своих плеч, на плечи других. Почему страна оказалась не готовой к войне? Танки, какими располагала Красная Армия, не было у Германии, но они не могли остановить натиск немцев, да и численный состав превосходил численность гитлеровцев, тогда почему мы побежали, оставляя им города и села. Кто в этом был виноват? Кулик, Ворошилов, Буденный, едва ли. А, может, в этом виноват сам Сталин и Жуков?».

На столе зазвонил телефон, Костин снял трубку.

– Зайди! – услышал он требовательный голос полковника Маркова.

Александр тяжело вздохнул, взял в руки папку с протоколами допроса Кулика и направился к двери. Остановившись напротив двери, он поправил волосы и вышел из кабинета.

– Проходи, Костин, – произнес начальник отдела, вставая из-за стола. – Докладывай, что у тебя с Куликом? Как мне докладывают, ты все продолжаешь вести с ним душещипательные разговоры с этим врагом народа. Душить его нужно, а ты….

Марков подошел к окну и резким движением руки, отодвинул в сторону плотную штору.

– И как долго еще ты будешь с ним возиться? Меня сегодня о нем спрашивал Абакумов, а я не мог ничего ответить. Сегодня это прокатило, а завтра? Вот то-то и оно.

Костин молчал. Он давно понял, что начальнику лучше не возражать, ведь он всегда прав.

– Чего молчишь? Ты думаешь, я забыл твои слова? Нет, подполковник, я их хорошо помню. Кстати, вчера посмотрел твое личное дело….

Марков пристально посмотрел на Костина, ожидая от того вопроса, но Александр промолчал.

– Так вот знаешь, подполковник, что меня заинтересовало в твоем деле, это то, что ты почему-то укрыл факт своего пребывания в окружении в 1941 году.

«Откуда он узнал об этом!», – промелькнуло в голове у Костина.

– Товарищ полковник, а кто тогда не был в окружении? Я служил в 10-ой армии, которая оказалась тогда в окружении. Мне удалось выйти, и я честно провоевал всю войну.

– Дело не в этом, дело в другом, вернее в том, что ты укрыл этот факт из своей биографии. Ладно, иди….

Костин вышел из кабинета начальника отдела и направился к себе.

«Почему он спросил меня об окружении. Я никогда и никому не рассказывал об этом. Неужели – Руставели?» – эта догадка буквально ошеломила его.

Он вошел в кабинет и налив полный стакан воды, выпил ее залпом. Он сел за стол и открыл папку с документами. Он попытался вникнуть в суть написанного, но в какой-то момент понял, что ничего не понимает, что в нем написано. Мысли по-прежнему вертелись вокруг последнего разговора с полковником Марковым.

«Неужели он человек Берии? Что он хочет от меня? Сейчас я никак не пойму смысл начатой им комбинации, а все что мне непонятно всегда пугало. Ты думай, думай Александр! Сейчас ты лишь деталь какой-то непонятной тебе игры, но это все временно. Неужели, Марков, хочет сорвать поручение Сталина и Абакумова? Тогда я окажусь в самом невыгодном положении, именно мне, похоже, отводится та роль, которая должна быть столь важной и большой, что ей можно будет прикрыться. Но чье задание он выполняет? Берии? Абакумова? Пока не ясно, но то что он спросил меня сегодня об окружении, это не спроста….».

От размышлений Костина оторвал телефонный звонок.

– Слушаю, Костин, – произнес Александр.

– Здравствуй, Саша, – услышал он голос Зои.

***

Костин остановился около подъезда дома, в котором проживала Зоя. Бросив недокуренную папиросу на землю, он растер ее подошвой ботинка. Он открыл дверь и осторожно ступая, стал подниматься по лестнице. Неожиданно он почувствовал сильный удар по затылку. Удар был таким сильным, что ему показалось, что рушится потолок подъезда. Потолок был темным и невероятно объемным. Александр, защищаясь, от падающей лавины, от какой-то бездонной объемности, выбросил вперед руки, хотя и понимал, что они не удержат и не спасут его от падения. Страшно не было и боли уже не было. Костин сделал шаг вперед, словно, стараясь выбраться из окутавшего его мрака. И наступила абсолютная тишина и темнота.

Костин с трудом открыл глаза и удивился – темнота не исчезла, не растаяла. Он попробовал повернуть голову, ничего не получилось. Хотел поднять руку – не удалось, она была, словно чужая и не хотела подчиняться его разуму.

«Что это со мной? – подумал Костин. – Неужели потолок в подъезде действительно рухнул?»

Сколько прошло времени, Александр не знал. В какой-то момент он понял, что лежит в кровати. Откуда-то издалека до него донеслись голоса.

«Кто это? – подумал он. – Кто эти люди?»

Прошло еще какое-то время, голоса стихли. Александр с трудом приоткрыл глаза, веки были словно залиты свинцом. Передохнув, он снова открыл глаза. Теперь вокруг лежал какой-то серый туман.

«Где я? – подумал Костин. – Что произошло со мной?»

Чья-то рука коснулась его лба. Рука была прохладной, влажной и по-женски нежной.

– Саша! Ты слышишь меня? – узнал он голос Зои.

Костин хотел мотнуть головой, но у него ничего не получилось.

– Потерпи немного, сейчас приедет карета «Скорой помощи».

– Зоя! Что со мной?

– Я тебя подобрала на лестничной площадке. Я ждала тебя и в окно комнаты видела, как ты вошел в подъезд. Когда я услышала твой крик, я сразу поняла, что что-то произошло с тобой. Вы выскочила из квартиры, ты лежал на площадке. Около тебя стояли двое мужчин, которые заметив меня, быстро спустились вниз по лестнице. Я кое-как затащила тебя к себе и вызвала карету «Скорой помощи».

Костин хотел повернуть голову. Острая боль в затылке прострелила его тело. Он застонал и закрыл глаза. Огромным напряжением воли, он все-таки заставил себя открыть глаза. Над ним склонилась девушка. Он ее не видел, просто угадывал ее присутствие.

– Закройте глаза. Не пытайтесь двигаться – вам нельзя. Отдыхайте, сейчас для вас сон – лучшее из лекарств.

Он снова провалился в темноту. Сколько он спал и спал ли вообще, он не знал. Он открыл глаза, стараясь понять какое время дня. Перед глазами стоял полумрак. Время двигалось настолько медленно, что стало вполне осязаемым. Иногда ему казалось, что он слышит обрывки чьих-то разговоров. Однажды до него неожиданно ясно донесся знакомый ему голос:

– Доктор, когда я могу с ним поговорить?

«Полковник Марков», – догадался он, узнав голос своего начальника.

– Не знаю, товарищ Марков. Мы делаем все что можем. Теперь все зависит от его организма. Могу сказать, что удар был нанесен тупым предметов, достаточно профессионально и должен был привести к летальному исходу. Но вашему подчиненному здорово повезло, он остался жив.

– Скажите, доктор, после этого ранения он сможет что-то вспомнить?

– Не надо об этом, товарищ Марков. Он молодой, сильный мужчина. Давайте будем надеяться на положительный исход.

Врач посмотрела на Костина.

– Не исключено, что он нас с вами слышит.

Они вышли из палаты, оставив его одного.

***

Серый туман рассеивался медленно, цепляясь за углы палаты, медленно поднимаясь к потолку. Потолок был далеким, плывущим в смещающемся пространстве.

– Вы меня видите? – чей-то голос звучал глухо и отдаленно. – Я из уголовного розыска, товарищ подполковник. Мне нужно вас опросить по факту нападения на вас.

– Я слушаю, вас, – тихо ответил Костин. – Спрашивайте. Вряд ли я чем могу вам помочь.

– Вот и хорошо. Скажите, вы видели напавших на вас людей?

– Нет, – ответил Александр. – Откуда они взялись, я не знаю. Площадка была пустой, там людей не было.

Сотрудник уголовного розыска стал медленно записывать его показания. Он шевелил губами, неоднократно повторяя каждое слово, произнесенное им. Это было так забавно, что Костин невольно улыбнулся.

– Выходит, вы никого не видели? – переспросил его сотрудник милиции.

– Нет.

– У вас есть какие-либо предположения о том, кто мог это сделать и за что?

– Нет, – снова ответил Александр. – Я недавно в Москве и у меня здесь нет ни врагов, ни друзей.

– Кем приходится вам Зинаида Яковлева?

– Знакомой детства. Она здесь не причем. Не трогайте ее….

– Это нам решать. Соседи во время опроса утверждают, что часто видели вас в этом доме. Что к Яковлевой заходили и другие мужчины. Не исключено, что основанием к нападению на вас послужила ревность…. Возможно ли это?

Гримаса боли исказила лицо Костина, и было совсем непонятно, чем она была вызвана, то ли сообщением о мужчинах посещавших квартиру, то ли приступ ревности. Сотрудник уголовного розыска испугано отшатнулся от него.

– Простите за мой вопрос, просто я вынужден его задать.

Он снова что-то старательно записал.

– Скажите, может это связано с вашей работой? Вы работаете в СМЕРШ, а там все возможно, – словно подводя черту, произнес сотрудник милиции. – Вы знаете, товарищ подполковник, на месте преступления нами был обнаружен патрон, предположительно от пистолета «ТТ».

Костина словно прострелила мысль. Он вдруг вспомнил, что падая на пол, он схватил одного из мужчин за руку, в которой находился пистолет….

– У меня не было с собой оружия. Я не знаю, каким образом патрон мог оказаться там.

Он внимательно посмотрел на Александра, словно оценивая его искренность.

– Пишите, пишите. Поймите, мне скрывать нечего. Я еще раз говорю вам, что я не знаю людей, напавших на меня, а так же не знаю причин нападения. Больше мне нечего добавить.

– Дело ваше, товарищ подполковник. Я знаю лишь одно, что дыма без огня не бывает. Тогда я пойду, вот здесь распишитесь и все.

Костин взял в руки карандаш и поставил свою роспись в конце протокола. Сотрудник положил протокол допроса в папку и, улыбнувшись ему, вышел из кабинета.

– Люба! – подозвал он медсестру, которая все это время стояла в дверях палаты. – Люба, посмотри в окно с кем приходил ко мне этот сотрудник милиции.

Девушка подошла к окну.

– Вы правы, Александр Павлович. Их двое, тот, кто с вами беседовал и еще один чернявый то ли кавказец, то ли с юга.

– Спасибо, – поблагодарил Костин медсестру.

«Наверное, второй, это Руставели. Хотели проверить, что я помню…. Страхуются. Боится меня Руставели, – подумал Александр, – ведь я один знаю о его «черном пятне» …».

– Люба! Как долго мне еще здесь находиться?

– Со слов доктора – минимум неделю, если все будет хорошо.

Девушка вышла из палаты, оставив его один на один со своими мыслями и переживаниями.

***

Прошло три недели вынужденного безделья. Костин снова вошел в знакомый ему следственный кабинет. Он снял фуражку и положил ее на край стола. Раскрыв папку и, достав из нее чистые бланки допроса, он аккуратно положил их на стол. За дверью послышались сначала тяжелые шаги, а затем раздался стук.

– Войдите! – громко выкрикнул Костин.

Дверь открылась, и конвойный завел в кабинет арестованного. Александр взглянул и не сразу признал в этом человеке Григория Ивановича Кулика. Он сильно похудел. Рубашка на его груди была порвана и висела, словно на вешалке. Особо поразило лицо его бывшего маршала, оно было разноцветным. Свежие гематомы с ярко-фиолетовым оттенком сочетались со старыми, гематомами, пожелтевшими от времени.

«Да, жернова власти безжалостны», – подумал Александр.

Кулик, не замечая жеста Костина, продолжал стоять у двери, низко опустив свою нечесаную голову. Седые свалявшиеся волосы, были похожи на театральный парик, надетый на разноцветный череп.

– Присаживайтесь, Григорий Иванович, – предложил ему Костин. – Давно мы с вами не виделись.

Кулик как-то отрешенно посмотрел на него, словно не понимая, кто перед ним сидит за столом. Он осторожно присел на край табурета и словно затравленный зверь, посмотрел на Александра.

– Чай будете? – спросил его Костин и нажал на кнопку звонка. – Я тоже с вами попью, если не возражаете.

– Шутите? – усмехнулся арестованный. – Я рад, что у вас так хорошо с юмором.

Дверь кабинета открылась и в дверях выросла фигура конвойного.

– Сделай нам два чая и покрепче, – приказал ему Александр. – Сахара не жалей….

Конвоир козырнул и скрылся за дверью. Костин, молча, протянул Кулику пачку папирос. Григорий Иванович трясущими пальцами взял папиросу и сунул себе в рот. Александр зажег спичку и протянул ее арестованному. Бывший маршал затянулся дымом и закашлялся.

– Извините, гражданин следователь, давно не курил.

– Ничего, не торопитесь. У нас времени много….

– У вас, наверное, много. А у меня его осталось не так много, гражданин следователь. Можно спросить вас? Почему у вас перебинтована голова? Война закончилась или по-прежнему продолжается, но уже в ваших кабинетах?

– Я что-то вас не понимаю, Григорий Иванович? О какой войне вы говорите?

– Вы все отлично понимаете, гражданин подполковник. Это самая страшная война без выстрелов, но самая бескомпромиссная, при которой человека не спасают, ни должности, ни звания.

Костин хотел что-то ответить Кулику, но в этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел конвоир с двумя кружками крепкого и ароматного чая.

– Вот чай, товарищ подполковник. Если что, прикажите, чая у меня много….

Он тихо вышел из кабинета, оставив арестованного и следователя один на один. Чай действительно был очень вкусным и Александр сделал маленький глоток, боясь обжечься.

– Григорий Иванович, вы не против того, чтобы вернуться к нашему последнему разговору?

– Гражданин подполковник, зачем ворошить старое, тем более, что я подписал все документы… Вы читали их?

– Если честно, то нет. У меня сегодня первый рабочий день и я еще не успел изучить все наработанные подчиненными документы.

– Вы гражданин следователь, разительно отличаетесь от своих коллег. Мне кажется, что вы хотите в чем-то разобраться, понять меня. Другие бьют больше, чем спрашивают. Мне приходилось и ранее попадать в застенки царской полиции, но там были люди более милосердны, чем сейчас.

Костин улыбнулся этому сравнению. Он внимательно посмотрел на Кулика и задал ему свой первый вопрос:

– Скажите, Григорий Иванович, что было после того, как вас отозвали в Москву, после сдачи Ростова? Что вы испытали тогда, ведь вас могли расстрелять по законам военного времени?

***

Кулик закрыл глаза и на миг замолчал. В эти секунды Костину показалось, что Григорий Иванович погрузился в воспоминания, как пловец в воду. Наконец на его лице появилась улыбка, словно он вспомнил какую-то одному ему знакомую шутку.

– Меня вернули в Москву, и началось следствие. Я сидел дома и каждый день, каждую минуту ждал ареста. Я никогда не думал, что у меня так много врагов и недоброжелателей. Они с наслаждением обсасывали каждый факт моего пребывания в Керчи и Ростове. Я хорошо понимал, почему это делается, каждый из них пытался снять с себя ответственность за неудачи осеней компании 1941 года. Потом, когда я знакомился с материалами служебной проверки, я был просто шокирован ее выводами….

– Да, я читал все это, – тихо произнес Костин и достал из папки документ. – Это документ от 2 марта 1942 года. Давайте, я его вам зачитаю. Я просто хочу вернуть вас в то сложное для время.

«Товарищ Кулик Г.И., бывший Маршал, Герой Советского Союза и заместитель наркома обороны, будучи в ноябре 1941 года уполномоченным Ставки Верховного Главнокомандования по Керченскому направлению, вместо честного и безусловного выполнения приказа Ставки «удержать Керчь во что бы то ни стало и не дать противнику занять этот район», самовольно, в нарушение приказа Ставки и своего воинского долга без предупреждения Ставки, отдал 12 ноября 1941 года преступное распоряжение об эвакуации из Керчи в течение двух суток всех войск и оставление Керченского района противнику, в результате чего и была сдана».

Костин замолчал и посмотрел на Кулика. Тот по-прежнему сидел с закрытыми глазами. У него дергалась правая щека и веко. Он в очередной раз проживал эти моменты. Костин сделал глоток остывшего чая и продолжил:

«Кулик прибыл 12 ноября 1941 года в город Керчь, не только не принял на месте решительных мер против панических настроений командования крымских войск, но своим пораженческим поведением в Керчи только усилил панику и деморализацию среди командования крымских войск. Такое поведение Кулика не случайно, так как аналогичное его пораженческое поведение имело место также при самовольной сдаче в ноябре 1941 года города Ростова, без санкции Ставки и вопреки приказу Ставки».

– Вам плохо, Григорий Иванович? – спросил его Костин, так как заметил, как побледнело лицо Кулика.

– Читайте, – коротко ответил он. – Со мной, все хорошо.

– А вот сейчас самое главное, что удалось выяснить комиссии, – произнес Александр:

«Кроме того, как установлено, Кулик во время пребывания на фронте систематически пьянствовал, вел развратный образ жизни и злоупотреблял званием Маршала Советского Союза и заместителя наркома обороны, занимался самоснабжением и расхищением государственной собственности и внося разложение в ряды нашего начсостава Кулик Г.И., допустив в ноябре 1941 года самовольную сдачу противнику городов Керчь и Ростов, нарушил военную присягу, забыл свой воинский долг и нанес серьезный ущерб делу обороны страны.

Дальнейшие боевые события на Южном и Крымском фронтах, когда в результате умелых и решительных действий наших войск Ростов и Керчь вскоре же были отбиты у противника, со всей очевидностью доказали, что имелась полная возможность отстоять эти города и не сдавать их врагу».

Костин посмотрел на Григория Ивановича, но на лице его ничего не отражалось.

– Скажите, гражданин следователь, для чего вы зачитали выдержку из этого документа? Что вы преследуете? Я уже понес полную ответственность за все это!

Костин взял в руки карандаш и, глядя на Кулика, стал им постукивать по столу.

– Что вы еще хотите услышать от меня? Да все получилось так, как получилось! Им потом легко было писать об этом: взяли города Керчь и Ростов, но они почему-то не указывают, какими силами они были взяты! Располагал ли я этими силами?!

Лицо Кулика покраснело, на скулах заходили желваки. Александру показалось, что он был готов рвануть на себе ворот рубашки.

– Успокойтесь, Григорий Иванович! Я вас ни в чем не обвиняю, я стараюсь просто разобраться во всем этом.

– Может я и совершил ошибки в управлении войсками, но я, заметьте и отразите в своих бумагах, не враг народа. Сейчас все это кажется, так просто, но тогда….

Его тело дернулось, и он медленно сполз с табурета.

***

Сталин медленно ходил вдоль большого стола. Толстый шерстяной ковер глушил его шаги, и Виктору Абакумову казалось, что вождь просто парит над полом. Руководитель службы государственной безопасности вынужден был крутить головой, чтобы держать вождя в поле зрения. Это продолжалось уже около десяти минут, создавая наэлектризованную обстановку в кабинете Сталина. Абакумов, наконец, оторвал свой взгляд с фигуры вождя и посмотрел на соседей, сидящих за столом.

– Товарищ Абакумов, как у нас продвигается дело бывшего Маршала СССР Кулика? Какие перспективы?

Руководитель аппарата госбезопасности поднялся из-за стола. Он резким движением руки одернул китель и посмотрел на Сталина.

– Я думаю, товарищ Сталин, что в ближайшее время мы передадим уголовное дело в суд.

Вождь остановился и на какой-то миг застыл в оцепенении. Что это означало, никто из присутствующих не знал.

– Какие результаты у нас по делу Маршала авиации Худякова. Вам удалось установить, как и при каких обстоятельствах исчезло японское золото?

Виктор Абакумов откашлялся в кулак и громко ответил на вопрос вождя:

– Товарищ Сталин! Он по-прежнему утверждает, что не имеет никакого отношения к исчезновению золота. Он не видит своей вины, что самолет, перевозивший золото пропал….

Он не договорил, заметив недовольную гримасу на лице вождя.

– Мне иногда кажется, что ваши люди, товарищ Абакумов, совсем разучились работать в мирное время. С Жуковым, вы по-прежнему никак не определились, по делу Худякова – буксуете, да и по делу Кулика я не вижу большого продвижения. В чем дело?