Жулик

Пикантная сторона взрослой жизни захватила нас целиком. Отбросив девичье целомудрие, Марина требовала ежедневных встреч, проходивших в кишащей клопами, забитой старой рухлядью коммуналке на Ленинском проспекте. Искусанные вдрызг, спасаясь от насекомых, мы перебирались с тахты на пол, кровососущие твари ползли за нами, однако помешать бурной страсти они не могли.

В нулевые мой офис располагался как раз напротив того дома и, глядя в знакомые окна, я представлял постаревшую Влодову и того, чью жопу кусают неистребимые клопы сегодня.

Наши встречи завершались сексом при любых обстоятельствах. Как-то после театра, проводив Влодову, я уступил ее уговорам и поднялся к ней. В квартире царила ночь, предки шептались в дальней комнате, и мы расположились на кухне. Задумчиво посмотрев в темноту, Марина потянула меня за ремень.

‒ Ты, что, с ума сошла?

‒ Не бойся, глупый! Я другое хочу!

Она расстегнула мои джинсы и достала предмет вожделения. Не знаю, что радовало больше: губы Марины или пустой коридор? Мне повезло: ее отец протопал в туалет, когда я кончил. Влодова смотрела победительницей, и произошедшее слабо напоминало ее дебют. Так, с замирающим от страха сердцем, я впервые познал прелесть минета.

Я быстро привык к выходкам Влодовой, но все равно очковал, когда ее мама сердито стучала в ванную: «Вы руки моете или что?» Чаще выходило «или что». Зажав в зубах полотенце, Марина неистово насиловала мое мужское достоинство. За столом я гадал, подозревают ее предки или нет. Отец, уткнувшись в тарелку, молча ел, а мать, глядя в мои бегающие глазки, награждала все понимающей улыбкой.

Новый, 1983 год, мы встретили у Влодовой и, выслушав под звон хрусталя банальные наставления, поехали к моим друзьям. Пока добрались, переполненная молодежью большая квартира превратилась в бордель. Повсюду пили, орали, кто-то пробовал танцевать, из прикрытой кухни раздавались женские стоны. Марина быстро освоилась, новые поклонники накачали ее шампанским и взяли в оборот.

Я осмотрелся по сторонам. На диване сидела датая блондинка и в упор пялилась на меня. Неказистая, в очках, с расстегнутой блузкой и синюшной грудью, она вызывала больше сочувствие, чем желание. Пока я раздумывал, хочу или нет, телка вышла из комнаты. Бедолагу я нашел над раковиной и осторожно обнял ее. Почувствовав мои руки и, передумав блевать, она потянулась ко мне губами. Не полагаясь на случай, я отстранился и смело полез ей под юбку. Девка было развела ноги и тут появилась Влодова.

‒ Как у тебя встал на нее: ни сисек, ни рожи!

Я не стал объяснять, что уродство иногда возбуждает, и, дождавшись первого метро, повез Влодову в наш клоповник. Мстя за измену, Марина вытянула из меня все до последней капли.

Несмотря на затяжную весну, контуры предстоящего лета с каждым днем вырисовывались все четче. Поглощенную сексом Влодову выгнали из Плешки, и, маясь от безделья, она трахалась с удвоенной энергией. Встречаться с ней надоело, и на каникулах я мечтал разнообразить личную жизнь. Мне повезло: родители подарили путевку на юг. Радость омрачала задержка у Марины месячных, хотя это случалось у нее и раньше. Расценив факт, как временную неприятность, я умчался навстречу новым приключениям.

Молодежное крыло нашей группы составляли я, две Тани и мальчик Саша. Испытывая обоюдное желание замутить с девчонками, я и Саша подружились. Ухаживать за девушками оказалось выгодно: каждый получал номер с телкой в придачу.

Время под жарким абхазским солнцем бежало быстро. Мы добросовестно обхаживали подруг, не получая взаимности. Однажды на столе для почты я увидел единственную телеграмму. Депеш не ждал, но почему-то развернул листок. В графе «адресат» стояла моя фамилия, а дальше одна фраза: «Поздравления марте. Марина». Предвидя недоброе, я загнул пальцы и офигел: март выходил девятым. Залетели!       День я провел мучаясь вопросом, кто виноват и что делать. Крайним, учитывая похотливость Влодовой, мог быть совсем и не я, однако затупить смелости не хватало. Если узнают ее родители, грядет большущий скандал. Марина отдыхала в Геленджике, и по дороге в Москву я решил заехать к ней.

Вечер мой традиционно проходил с одной из Тань. Не смотря на решительные приставания, она, как Жана Д’Арк, бастион не сдавала. Я вспылил: «Будешь ломаться – уйду!», однако уйти не мог – Сашка в нашем номере клеил ее подругу. – И отвернулся.

Подувшись, Таня прижалась ко мне и сказала:

‒ Леш, ты спишь? Я, кажется, тебя хочу.

Это «кажется» переполнило чашу моего терпения и, огрызнувшись, я провалился в тяжелый сон.

В Геленджике, не найдя Марину в палате, я отправился на пляж. Она лежала на волнорезе с двумя обалдуями. Снова подумал: «А твой ли «мальчик?»

Заметив меня, Марина бросила кавалеров.

‒ Привет. Надо поговорить, – сказал я.

‒ Потом. Пока соседка лечится, идем в номер!       Получив каждый свое, мы уселись в тени куста.

‒ А я рожу! – заявила Марина. – Из института выгнали, делать нечего. Заодно и поженимся, правда? Ты же не бросишь девушку в положении?

«Жениться? Не знаю, как от тебя избавиться!» – вздрогнул я и сказал: ‒ Конечно женюсь, но дети?       Попрепиравшись, мы решили, что ребенка нам заводить рано, а надо вернуться и втайне от родителей сделать аборт. Оставив Марину, я уехал.

Дома предстояло решить две проблемы. Во-первых, куда пристроить Влодову, а во-вторых, как сделать так, чтобы ее мама-врач ни о чем не догадалась. Ответов я не знал и, коротая вечер, позвонил Таньке с «юга». Она обрадовалась и позвала в гости, благо предки отдыхали. Засидевшись, я остался на ночь, однако любви, как и прежде, не добился.

Чувствуя вину, Таня утром оправдывалась:

‒ Не смогла я! – и добавила: ‒ В Сухуми предлагала – сам не захотел! Но мы же все равно друзья?

‒ Друзья…, ‒ протянул я и вдруг неожиданно понял, куда можно поселить Марину.

‒ Пусть живет, ‒ без радости ответила хозяйка.

‒ Спасибо, Танюша, выручила! – я безразлично чмокнул Злобину и поблагодарил провидение: «А дала бы ночью – ни за чтобы не согласилась!» .

‒ Куда едем? – спросила Влодова на вокзале.

‒ К знакомой. Поживешь пока там.

‒ Трахался с ней?

‒ Ты что! – я не врал и возмущался искренне.

Марина не поверила и, сидя на кухне, с интересом рассматривала Злобину. Воздух трещал от разрядов. Каждая из девушек считала другую блядью. Влодова хозяйку – как вероятную конкурентку, а Танька ее – за смелость, которой не хватило самой.

Пристроив Влодову, я собрался уйти.

‒ Оставляешь меня? – театрально возмутилась Марина. ‒ Я тоже домой. Родителям сюрприз будет!

Злобина молчала, а Влодова не унималась:

‒ Не вижу проблемы. Пусть Татьяна постелет нам в этой комнате и дело с концом.

– У тебя везде конец! ‒ мрачно пошутил я.

Застелив кровать, где накануне держала оборону, Злобина, не прощаясь, вышла из комнаты.

Угомонить Влодову без секса не получилось.

‒ Хозяйки стесняешься? – съязвила она.

Доказывая обратное, я загнул ее. Марина орала, как никогда громко, и Танька за стенкой, не напрягая воображение, представляла все в красках.

Утром я с трудом узнал Таню. С распухшим от слез лицом и темными кругами возле глаз, выглядела она ужасно. Влодова ликовала. Я сохранял уверенный нейтралитет. В конце концов дружить предложила она сама, а помочь товарищу – первая заповедь.

Днем мы поехали в женскую консультацию. Там Марину поставили на учет, определили срок, а вместо аборта послали за мамой. Затея провалилась, и она сдалась родителям.

Неделю я жил в тревожном ожидании звонка ее отца. Но телефон молчал, а когда зазвонил, в трубке послышался бодрый Маринин голос:

‒ Привет! Вчера выписали. Скоро можно будет.

‒ Что можно?

‒ Ты дурак?

Расставшись с Влодовой, я вздохнул с облегчением. Продолжать спать с ней – это как бежать по минному полю, с которого я так удачно выбрался.

‒ Еще немного побаливает и тянет, – продолжала Марина. – Маманя договорилась, сделали хорошо, под наркозом, ‒ и опережая возражения, успокоила: ‒ Папа ничего не знает, ему наврали про воспаление, а мама свой человек. Не бойся. Приезжай. Я соскучилась и очень хочу тебя!

Я положил трубку – Влодова осталась в моем прошлом, и встречаться с ней я не собирался.

Татьяну я увидел в 1987 году, когда освободившись из лагеря, восстанавливал старые связи. Многие девушки вышли замуж, Касинскую смущало мое прошлое, а Злобина, заинтригованная долгим отсутствием, согласилась встретиться. Она окончила пищевой и по протекции папы устроилась в Моссовет.

Мы сидели в кафе «Космос». За время, что не виделись, Таня превратилась в красивую женщину. Современная, модно и со вкусом одетая, она не походила на измученную ревностью девочку, которую я оставил когда-то в прошлом.

Попивая шампанское, мы расслабились, и, вспомнив ту ночевку, я спросил:

‒ Почему не дала тогда? Только не ври, что не нравился! Ты всю ночь ревела, слушая стоны Влодовой. А утром… Ты бы себя видела: ужас ходячий!

‒ Тогда не знала, что это. Боли боялась.

‒ Девственница? Да ты что! Вот не думал…

‒ А ты и не понял!

‒ Исправил кто? – я чувствовал легкую досаду.

‒ Какой любопытный! – она улыбнулась. – Брат

двоюродный. Заехал, когда вы ушли. Я напилась и его заставила. Не могла больше так мучиться!

‒ Сейчас с кем? – я добивался ясности.             ‒ Любовница. Он старше отца, хотя ловелас ужасный. Когда я в отпуске или командировке, к нему подруга ездит, чтобы не таскался. Пусть лучше с ней.

Такой цинизм удивил: в моей памяти она осталась плачущей от обиды чистой девочкой.

Осенью мы встретились снова. Татьяна напилась и, глядя на меня шальными глазами, бубнила:

– Ты мужик или нет? Когда девушку трахнешь? Хочешь, сейчас поедем? Только папика проверю!

Она вышла позвонить, а, вернувшись, заявила:

– Извини, не сегодня.

На «Пушкинской» мы разошлись. Я поехал домой, а Таня к своему папику.

Прошло пять лет, однако досада не отпускала – трахнуть Таньку я хотел из принципа. Случай представился в 1992-м. Работая сторожем в спортивном комплексе, я не грустил в одиночестве. Ночная сауна входила в моду и женщины стояли в очередь. Дошло и до Злобиной. Встретив ее, я поразился. Вместо цветущей, шикарно одетой девушки из автобуса вылезла неказистая старушенция в китайском пуховике.

‒ Привет, ‒ воняя дешевыми сигаретами, она прижалась ко мне щекой, однако главное разочарование ждало впереди. Раздев ее, я брезгливо осмотрел тело в мелких прыщиках, отвисшие груди и поморщился. Мы уединились. Не смотря на мотивацию, мое достоинство никак не реагировало на Танькину наготу. Поняв причину, она опустилась на колени.

‒ Долго ждал! ‒ освободив рот, сказала Таня.

Вернемся в далекий 1983 год. Расставшись с Влодовой, (как казалось навсегда), я нашел ей замену. Наташа Касинская, героиня ночных грез первого курса, подходила на эту роль. Получив первый опыт, она грустила в одиночестве, ожидая нового кавалера.

Наташа долго меня не мурыжила. Как практичная еврейка, она хотела замуж, а узнав про семью, остановилась на моей кандидатуре. Встречи с ней проходили одинаково. Я приезжал утром, мы трахались до прихода ее отца и брали тайм-аут. Папа обедал, уходил, и программа повторялась, Секс на Камасутру не тянул и разнообразием поз не отличался. Наташа ложилась на спину и, закрыв глаза, отдавалась. В отличие от Влодовой, ее волновал только конечный результат. Заявив, что аборт не сделает, она терпеливо ждала беременности и загса. Уже наученный, я вычислял «опасные» дни, делал другие глупости и жениться на ней тоже не собирался.

Четвертый курс приближался к Новому году. Погода не радовала, улицы превратились в коктейль из мокрого снега, зима тупила и не хотела наступать. Настроение соответствовало аномалии – я хандрил.

Касинская надоела и уже не возбуждала. Большая грудь ее без лифчика свисала на живот. Чтобы не портить впечатление, я просил Наташу не снимать бюстгальтер, скрывающий заодно волоски, торчащие из сосков, как цветы в клумбе. Разглядывая мозоль, натертую в ее зарослях, я с ностальгией вспоминал бритый лобок Влодовой и позвонил ей.

1984 год мы встретили у Марины. Уединялись, как и прежде, в ванной, куда похотливая Влодова, потеряв всякий стыд и осторожность, таскала меня всю ночь. Тогда я еще не знал, что в этом году поставлю точку в наших отношениях и фингал на ее face.

Весной вернулись знакомые хлопоты. Влодова понесла, рыдая, просилась замуж и, сделав аборт, опять меня не бросила. В отсутствие родителей я часто ночевал у нее. Однажды за завтраком Марина сообщила, что днем идет в гости – встречать одноклассника из армии, а вечером будет рада мне снова.

Выспавшись, в сумерках, я бодро жал кнопку звонка ее двери. Мне не открывали. Я прислушался. В квартире, как и в подъезде, царила тишина. На улице, посмотрев в верх, обнаружил окно спальни открытым. Выходя утром, по просьбе Марины, я закрыл его на шпингалет. Из автомата набрал номер. Трубку также никто не взял, однако потом я дозвонился.

‒ Привет, ‒ ответила она сонно, ‒ вчера в гостях напилась и дома отрубилась. А, ты приезжал, да?

Случай тот я быстро забыл, однако Влодова напомнила. Не достигнув в очередной раз консенсуса в вопросах семьи и брака, Марина истерила.

‒ Ты думаешь я никому не нужна? Заблуждаешься! Когда ты ночью тогда ломился, я не одна спала! – она зарыдала, но быстро взяла себя в руки: ‒ Прости. Это нервы. Наговорила бог знает, что. Не верь этому! Я просто замуж хочу и люблю тебя!

Осенью в «Клешне» я встретил Коровина – того самого дембеля. Допив пиво, мы освободили тару.      ‒ Я слышал, ты с Влодовой трешься? – Серега ловко под столом разлил в кружки портвейн и продолжил: – Блядь она. Когда ты летом в дверь звонил, мы рядом лежали. Хотел посмотреть – она не пустила. «Ошибся кто-то, – говорит, – сам уйдет!» Извини!

То ли «Три семерки», то ли сказанное Коровиным ударило в голову. Простить дурацкое положение обманутого любовника я не мог и, расплатившись, не зная, что скажу или сделаю, поехал к ней.

Открыв дверь, Марина впустила меня.

– С кем накушался? Воняет за версту! – она брезгливо поморщилась, оценив мое состояние.

‒ Коровина встретил, – я ждал ее реакцию.

Влодова не смутилась, не побледнела, не испугалась. Она улыбнулась. Насмешливое выражение ее лица говорило об одном: «Мне глубоко плевать, что он рассказал, и теперь ты все знаешь про ту ночь!»

‒ Как Сережа? Доложил? – усмехнулась она.

«Ну и тварь! – накрыло меня изнутри. – Ни капли раскаяния, даже как будто гордится этим! Сука!»

Возбужденные вином части моего тела зажили самостоятельной жизнью. Правая рука взлетела и звонкой пощечиной, наотмашь, ударила шлюху по лицу. Та, вскрикнув, присела и, закрыв голову от новых оплеух, неожиданно ткнулась в стенку и разом обмякла. «Прибил!» – испугавшись, я бросился вниз по лестнице, выскочил на улицу и побежал прочь.

Как и год назад, я снова боялся звонка ее отца, ментов или кого-то еще, грозного и скандального. Измучившись неизвестностью, попросил кента под видом тайного поклонника набрать ей и узнать настрой.

‒ Кокетничает, веселая! – успокоил тот. – Говорит: «Заинтриговал. Давай встретимся, но позже!»

‒ Когда синяк сойдет, ‒ облегченно выдохнул я, пожалев, что так мало врезал. – Порок неистребим!

Спустя год Влодова родит дочь и будет регулярно пополнять соцсети дурацкими фотографиями, но в 2016-м выложит последнюю, на которой она уже «не очень». Быть может, ад, наконец, забрал ее!

Касинская все-таки добьется своего и выйдет замуж за сына директора «ТМЗ», какого-то хачика.

Вот так тяжело, пройдя через блуд, ложь и цинизм, я открывал вожделенный, но, по сути, враждебный мир женщин, однако мой триумф еще ждал меня.

Глава 3

КРУТОЕ ПИКЕ

Жизнь студентов-экономистов, в отличии от тягот на других факультетах, текла легко и непринужденно. Не утруждаясь учебой, не задумываясь, что будет дальше, каждый из нас отдыхал в меру своих возможностей. Немногие счастливчики, чья судьба определялась родительскими связями, превратили факультет в ярмарку тщеславия. Они одевались в валютной «Березке», продавали в институте уже немодное и будущее свое знали. Остальные понимали, что их халява вот-вот закончится и бурно отгуливали самый длинный отпуск в жизни. Мрачные перспективы, как пузырьки в пивных кружках, растворялись в мозгах незатейливо и приятно.

Приоритеты поменялись и в жизни. Фильмы о героях и комсомольцах сменили картины о пьяницах и неудачниках. Забегаловка «Пиночет» служила достойной альтернативой лекциям, а стакан портвейна на сеансе «Влюблен по собственному желанию» обычным делом. В потертых джинсах и дырявом свитер, как на Янковском, отщепенцы демонстрировали свой максимализм. Науку грызли только приезжие. Уехать домой от московской сытости никто не хотел.

По мере переползания с курса на курс неотвратимое грядущее наводило на печальные мысли. Работать я не хотел и, в отличие от прочих, не собирал-ся. Оставалось научиться жить за счет других, но общество, ясен перец, с этим боролось, и как разрешить это противоречие, я пока не знал

Юность неизменно диктовала свои правила. Желание нравиться, произвести впечатление или самоутвердится лезло отовсюду. Не обладая внутренней харизмой, мы принимали внешнюю мишуру за истинный успех. Джинсы и японский двухкассетник поднимали авторитет обладателя, как первое авто у современного тинейджера.

Проблема роста зацепила и меня. Сокурсники, братья Михалевы, благодаря маме и универмагу «Сокольники», выглядели безупречно вне зависимости от сезона. От них не отставал и Леша Дружинин, снабжаемый папой чеками «Внешпосылторга». Джинсы, дубленки и прочий casual эти ребята воспринимали обыденно и без эмоций.

Устав от моих просьб и нытья, мама поехала к знакомой торгашке в универмаг «Руслан». После отговаривания мой гардероб пополнили дерматиновый пиджак отечественный, джинсы «Орбита» и финская куртка на рыбьем меху. Конкурировать с нашими модниками я не мог, однако радовался и этому.

Наблюдая за мной, как-то мама сказала:

– Зря таскаешь джинсы каждый день. Сносишь – в чем ходить будешь? К Рите больше не поеду – унижаться не хочу, а сам ты ничего не достанешь!

Это бескомпромиссное мамино «ничего» явилось спусковым крючком и, наперекор обстоятельствам, я решил: у меня будет все, что надо.

Загвоздка состояла только в деньгах. Студенты крутились как могли: ездили в стройотряды, разгружали вагоны, смышленые подвизались на кафедре.

Физический труд мне претил, батрачить на аспирантов за копейки я считал глупо и начал заниматься тем, чем тогда промышляли многие.

Фарцовка, то есть «перепродажа дефицитных товаров по завышенным ценам», как позднее напишут в уголовном деле, и стала моим нелегальным заработком. Занимаясь этим, я и представить не мог, что невинные, с обывательской точки зрения, шалости будут иметь фатальные для меня последствия. Однако продать «фирму» – половина дела, главное – достать ее. Дефицит сбывали торгаши, им базарили спортсмены и выезжающие за рубеж, хотя чаше всего я толкался в очередях с другими гражданами.

Накопив на машину, я приобрел модный вид и заскучал. Удел мелкого спекулянта тяготил. Ждать в подсобках, мерзнуть на барахолках и бегать от милиции, надоело. Денег на жизнь хватало, и я задумался, как прикрыть лавочку. Однако сразу покончить с коммерцией не удалось. Два баула с неликвидом: джинсы – футболки, кроссовки неходовых размеров –лежали в углу и ждали реализации. Об этом зашел разговор с коллегой по «цеху», спекулянтом Димой Прошкиным. Мы ужинали в ресторане «Москва».

‒ «Висяка» накопилось, ‒ сетовал я. ‒ Может ты возьмешь? Пару «кать» накину, остальное твое.

‒ Шутишь? ‒ загундел Прошкин в сопливый нос. – Сам попал, а на меня свалить хочешь! В Москве не продашь. Надо в деревню везти.

Страну за МКАД он с высока считал деревней.

‒ Отвези. Ты же ездишь!

Прошкин в Москве не работал. Он мотался в Прибалтику и Ленинград бомбить пьяных скандинавов, чем и заслужил прозвище Финик.

‒ Твое говно вози, не вози, навара не будет! – возразил Дима. – Сдай в комиссионку и забудь.

Но в январе сам напомнил:

‒ Барахло пристроил?

‒ Взять хочешь? – с надеждой спросил я.

– С дуба упал! – хихикнул Прошкин. – Свое девать некуда. Может, на пару в деревеньку сгоняем?

Он предложил Краснодар, я не возражал, и мы договорились, а через пару дней забили багажом тесное купе поезда «Москва – Новороссийск».

Заселившись в «Дом колхозника», поехали искать барыг и скинуть вещи оптом. Задача непростая, хотя реальная. В крупных городах, кроме милиции, есть граждане, знающих все о местном теневом бизнесе. Это таксисты, отельные «этажерки» и халдеи.

Проголодавшись, зашли в кабак. Официант, смазливый малый лет тридцати, придирчиво осмотрел нас в предвкушении барыша.

‒ Любезный, денег хочешь? – спросил Финик.

Опустив блокнот, тот ждал продолжения.

‒ Пока мы едим, отнеси это на кухню, может, что выберете, ‒ и Дима двинул под столом сумку.

Халдей черканул заказ и, взяв баул, ушел. Он оказался ушлым парнем: ничего не купил, но за тенниску «Lacoste» познакомил с местным делягой, обещавшим утром забрать все, правда, с большим дисконтом. Тащиться на юг ради такой сомнительной выгоды вряд ли стоило.

‒ Обули нас южане! – подвел итог Финик вечером. ‒ Помнишь, таксист про цыганский базар что-то говорил? Пойду, узнаю где он.

Дима вернулся, когда я уже засыпал:

‒ Толкучка рядом, но вставать надо рано, пока ее менты не разогнали. Я молчал, а Прошкин не унимался: ‒ Давай попробуем! Не выгорит – скинем, как договорились, и вечером домой.

Довольный, что убедил, Финик быстро засопел.

Утром наши шаги эхом отозвались в коридоре.

‒ Куда в такую рань? – встрепенулась кемарившая за столом дежурная.

Не найдя, что сказать, я предложил Финику:

‒ Давай у нее от комнаты ключ оставим.

‒ Ты с ума сошел! – хлюпая соплями, зашипел Прошкин. – Хочешь, чтобы нас обокрали? Номер шмотьем забит, головой думать надо!

О том, чем надо думать я напомню Финику уже при других обстоятельствах, а пока сонный таксист высадил нас на большом пустыре в центре деревни.

Приехали налегке. Я взял одни штаны, Финик тоже по мелочи. В темноте, меся грязь под ногами, сновало множество людей, в основном женщины. Отовсюду слышалось: «Шарфы мохеровые. Помада, тушь недорого» и другая разноголосица. Мы разошлись, но так, чтобы видеть друг друга. Осмотревшись, я раскрыл сумку. Неожиданно вынырнули двое.

– Сколько хочешь? – спросил один.

– Сто пятьдесят.

– Покажи.

Мы отошли, а когда я достал брюки, мужик, крепко схватив мой локоть, негромко приказал:

– Стой спокойно, милиция!

Это прозвучало как выстрел. Я резко дернулся и, освободившись, наотмашь ударил мента сумкой по морде. Оторопев, тот растерялся, второй протормозил, и я бросился обратно в толпу. Тетки расступились, но убежать не удалось: чья-то подножка свалила меня, и мусора тут же скрутили мои руки.

‒ Прыткий, гад, попался, ‒ сказал один. ‒ Коля, подгоняй «Жигуль», грузить будем.

Запихивая в машину, Коля двинул мне под дых. Боли я не почувствовал, кровь бешено стучала в висках, мысли искрами носились в голове.

‒ Посиди с ним, а я второго посмотрю, – сказал старший и сгинул в темноте. Вернулся быстро: ‒ Нет нигде. Увидел нас. Поехали, будем этого колоть, – и он резко, без замаха, ударил меня в лицо. Из разбитого носа тут же брызнула кровь.

В отделе все повторилось: крики, угрозы, зуботычины. Ментов интересовало кто мы, откуда приехали и где живем в Краснодаре. Я тупил, что в поезде ограбили самого и, собирая на билет, продаю свое. В эту галиматью никто не верил, однако доказать обратное не могли и выгнали меня из кабинета.

‒ Что делать будем? ‒ услышал я голос одного садиста. – За одну пару ему ничего не предъявишь!

‒ Может, в КПЗ посадим и личность установим?

‒ Да там и так места нет. Вчера целый воронок бичей наловили. Давай штаны заберем, а его пинком под зад! У тебя жопа какой размер?

Вспыхнул слабый огонек надежды, но дверь открылась и по коридору в наручниках провели Прошкина. Растерянное лицо Финика выражало страх и недоумение. Мусора втолкнули его в комнату. Потом завели меня. На столе лежали Димина сумка, пара фирменных маек, японские часы и наш ключ. Следак взял его и, не скрывая радости, прочел на брелоке:       – «Дом колхозника» На дорогу, говоришь, собирал? Теперь бесплатно поедешь!

Закрыв грязными ладонями лицо, я понял, что попал, причем конкретно. Прошкин затупил, что он не при делах и видит меня впервые. Не слушая его, менты кинули нас в бобик и повезли на изъятие.

Воронок уверенно петлял по разбитым улицам.

‒ Где этого взяли? – спросил мент напарника.

‒ Обогнали на трассе пазик в город. Смотрю, а он там сидит, в окошко смотрит. Остановили, зашли. Узнали сразу: модный такой, одет не по-нашему.