скачать книгу бесплатно
– Так, папа, рассказывай. Я буквально на пять минут встретилась с твоим лечащим врачом, он не так подробно посвятил меня в курс дела, как хотелось бы. Так что давай сам.
– Вряд ли, моя дорогая, он вообще тебе что-то рассказал. Я ему не за то плачу столько денег, чтобы он выдавал врачебные тайны.
Обмануть отца она никогда не могла. Врач, встреченный в коридоре, действительно ответил на все её вопросы только: «Если ваш родственник пожелает, то расскажет всё сам, а моё дело – его лечить».
– Ну да, не сказал, но ты скажешь. Я уже много чего начиталась за это время, мне нужна полная картина.
– Может, ты дашь мне лучше мои апельсины?
Мария всё ещё держала в руке пакет со всякими полезностями и вкусностями, которые накупила в магазине перед приходом, включая апельсины – хит больничных подарков.
– А тебе их можно? – вдруг дотошно прищурив глаза, спросила заботливая дочь.
– Какая разница? Ты же принесла, значит, они мои, никто не увидит, – и стареющий отец озорно ей подмигнул, демонстрируя молодость и здоровье.
«Как он может быть болен? – не укладывалось в голове у Марии. – Он выглядит таким здоровым, сияющим, даже помолодевшим. Может, храбрится?»
– Вот поэтому мне нужна информация, полная, какая у тебя диета, что тебе можно, что нельзя. Вдруг что-то из этого тебе навредит! – не унималась она и поставила полный пакет в угол палаты к стене, максимально далеко от кровати.
– Всё нельзя, и всё навредит, жизнь вообще вредная штука. И от неё умирают. – Отец спрыгнул с кровати, всунул босые ноги в больничные тапочки и пошёл в другую часть комнаты за стулом, который стоял у окна. Подвинул его поближе к кровати, приглашая её взглядом садиться, и снова забрался на своё ложе.
– Садись, чего стоять. Поболтаем.
Мария послушно села, опустив руки на колени, скрестив их в запястьях. Кудрявый локон из строгой, забранной кверху причёски выбился ей на глаза, но она поправлять не стала. Она снова чувствовала себя как в детстве, как нашкодивший или провинившийся ребёнок. Он также ставил стул, садился напротив и начинал «говорить разговоры». В этих разговорах он программировал её, прошивал её мозг своими законами, правилами и установками. Девочка, как под пытками, не могла двинуться с места. Ничего страшного не происходило, папа просто с ней говорил, проявлял заботу и внимание, но внутри неё в те моменты всё кричало изнутри, что надо бежать.
– Как ты, дочка, рассказывай. С моей новостью ты так и не договорила про свою вчера. Ты сказала, что влюбилась! Кто этот счастливец? – папа откровенно и очаровательно улыбнулся.
Его улыбка напомнила Марии улыбку Майка. «Один в один! И как я раньше внимание не обращала! И разговоры разговаривает точно также! Боже, в кого я всё-таки влюбилась, в мужчину или копию своего отца?»
– Не заговаривай мне зубы, папа, я больше не маленькая девочка, слушающая все твои ходы с открытым ртом. Ты сам учил меня идти в наступление вместо обороны. И вот моя атака: пока я не услышу всё положение вещей с твоей болезнью, я тебе ничего не расскажу.
– Да, ты чудесная ученица, – усмехнулся отец и немного прикрыл глаза, что означало, что он будет думать. – Дела такие: я повредил родинку на животе и пошёл её удалять где-то месяц назад. Её удалили, но взяли на биопсию. И анализ показал, что это рак.
Он специально не стал смягчать слова и выбирать менее болезненные формулировки, пусть знает, что в атаке всегда будет больно, к этому нужно быть готовой.
– Сделали кучу анализов, снимков, нашли ещё несколько таких по всему телу, будем вырезать. Метастазов внутри нет, они только снаружи, и это самые простые операции, к тому же развитие на ранних стадиях. Врач сказал, что мне невероятно повезло, что если бы я её не повредил, то так и ходил бы с ними годами, пока не стало поздно.
– Значит, сейчас не поздно? – с нажимом и скрытой надеждой спросила с волнением девушка.
– Сейчас как раз самый раз! – бодро ответил папа.
– Ты мне не врёшь? – холодно и чётко отчеканила Мария. – Не приукрашиваешь историю? Я хочу знать всё как есть. Я должна быть готовой к тому, что случится! Для них для всех!
Отец с тоской и гордостью посмотрел на неё. Он и до этого понимал, что все вопросы обеих семей, их страдания, переживания и страхи возьмёт на себя именно она. Что она будет флагманом в этой спасательной операции, ведущим за собой всех его женщин, за которых он нёс ответственность. И в случае его смерти, о которой он думать совсем не хотел, она взвалит эту ответственность на себя за него. И это он так её воспитал. «Но кто-то должен за всё отвечать. Пусть это будет она. Она лучше всех справится с этим, даже лучше меня».
Мужчина медленно закрыл глаза, досчитал про себя до десяти и вернулся к ждущей ответа дочери:
– Да, всё действительно так. Врачи дают очень оптимистичные прогнозы. Будет много стремительных операций и масштабная химия. Да, я постарею и сильно сдам. Влияние ядов на организм не будет незаметным. Да, я могу умереть, легко и быстро, это всё-таки рак, а не прогулка в парке. Но я настроен выйти в ремиссию, настроен бороться. И у меня есть все шансы!
Мария медленно, но с явным облегчением выдохнула. Она знала, что он не врёт, что у них много дел, но шанс есть.
– И я знаю, что всем это будет очень тяжело. На мне шесть девчонок (во второй семье отца у жены тоже было двое девочек от первого брака), не считая ещё и пятеро внуков разных полов и возрастов. Будет много криков и слёз, но мы все справимся.
– Меня в девчонки не записывай, – резко и язвительно сказала Мария. – Я их всех раскидаю по специалистам, пусть рыдают там. Что насчёт финансовой части?
Отец в очередной раз зажмурился, открыл глаза и снова посмотрел на свою дочь. Маленький генерал, какая уж там девчонка. И только в эту секунду отчётливо понял, как отчаянно он желал ей где-то у себя глубоко внутри совершенно другого – женского счастья. И как оно, очевидно, невозможно для неё, потому что она просто не женщина. Он вырастил из неё бойца, на смену себе, в защиту слабых.
– Да, лечение дорогое, и экономить я не планирую, придётся вывести пару счетов из инвестиций и продать арендную недвижимость. На основные фонды и бизнес это не повлияет. А вот новости о моей болезни резко скажутся на стоимости акций. Есть кандидатура надёжного заместителя, которого я представлю как преемника, чтобы акционеры не забеспокоились. И думал, – он ненадолго запнулся в своём чётком подробном отчёте перед командованием, – думал, может, ты перейдёшь ко мне в компанию для стабилизации сотрудников. У тебя прекрасный опыт.
Мария сглотнула слюну в горле. Отец не первый раз предлагал ей работать на него, аккуратно, осторожно, заходил с разных ракурсов. Но она отказывалась всегда чётко и безапелляционно. Работать под его руководством для неё было равносильно вернуться в детство и прожить все эти мучения заново. Но сейчас она задумалась. Компания отца была устойчивой и надёжной, всегда с хорошими показателями и перспективами. Большое количество сотрудников, огромные возможности и немаленькие деньги. И если отец уйдёт с головой в лечение, а на его месте будет заместитель, то она сможет развернуть свои позиции с грандиозностью. А когда он вернётся, а он вернётся, Мария запретила себе думать иначе, она либо будет уже недосягаема для его контроля, либо уйдёт в другую более шикарную компанию с этой яркой позиции.
– Да, акции упадут, ты прав, но мы их выкупим у всех беглецов за гроши, сыграем на усреднение, а когда всё устаканется и они вырастут сильнее прежнего, неплохо заработаем. А насчёт работы… я подумаю. Завещание написал?
– Уже общались с нотариусом, пока особых изменений не требуется. – Он смотрел на дочь с гордостью и тоской. – Так что там насчёт влюбилась?
– Об этом позже. Он должен заехать за мной сюда, может, я вас познакомлю. Теперь осталось решить, кто всем расскажет.
Отец вздохнул, принимая поражение. Пора было признать, что он теряет позиции, это раньше он был главой и все его вопросы не могли остаться без ответа. Но в нынешней ситуации нужно передать бразды правления более молодому и сильному альфе, и здесь это была его старшая дочь.
– Своим я расскажу сам, завтра с утра меня отпустят с полным графиком лечения и я им всё покажу. А вот маме с Эль расскажи ты, меня на всех не хватит.
– Я тоже хочу получить этот график, – Мария уже не просила, а ставила задачи, и они не обсуждались. В процессе разговора она поняла, что он отдал ей руль. Что это уже было им решено, но он проверял её последний раз, чтобы наконец успокоиться и убедиться, что она справится так, как ему было нужно. И она прошла проверку.
18:52.
Она посмотрела на часы. Его любящий взгляд проследил за привычным движением её руки, доведённым до автоматизма. И отец вспомнил, как покупал эти часы тогда, перед тем как сказать, что уходит и оставляет их, и хотя всегда будет помогать в финансовом плане, но всё остальное теперь ложится на неё. Сколько взвалил он на эту девочку за её ещё такую короткую жизнь, и это далеко не всё, это только начало. Он зажмурился, желая открыть глаза и увидеть, что всё не правда, что она снова маленькая, ещё ничего не знает о зле и правилах этого мира. И понял, что она никогда не была такой, он лишил её детской веры в этот мир в первый же день её жизни, вселив в неё бессознательное чувство вины за смерть старшей сестры. Чувство вины, которого он категорически не хотел испытывать сам.
– Не беспокойся, дочка, я тебя не подведу, правда, – сказал папа и ласково улыбнулся. – И я, в конце концов, ещё рассчитываю понянчить и от тебя внуков.
И тут она приняла решение.
И всё повторится вновь
Они ехали молча по вечернему городу. Он плавно вёл машину по непривычно свободным улицам спокойного воскресенья. В тишине, без музыки и разговоров, каждый из них был погружён в свои далёкие неземные мысли, пытаясь решить нерешаемые вопросы.
Майк заехал за ней ровно в семь, когда время приёма посетителей было окончено. Поэтому провести его в палату и познакомить с отцом не удалось. Да она и не собиралась этого делать. Она стояла в холле первого этажа больницы, такая худенькая и маленькая, съёжившись под тяжестью навалившихся на неё печалей. Он взял её за плечи и повёл прочь из этого ярко освещённого мира стерильности и смерти. Как часто он входил вот так же, отчаявшись, в этот мир искусственного света и белого кафеля в своём прошлом к умирающей жене. И как безумно ему не хотелось вновь в нём оказаться. Но в этот раз бежать он был не намерен. Глядя на неё, одинокую в этом враждебном аду, вынужденную нести всё на своих хрупких плечах за всех, Майк твёрдо решил, что её поддержкой и опорой в этой трагедии станет он.
Как врач он только спросил, всё ли так плохо. Она ответила, что всё даже лучше, чем она предполагала, и есть шансы. Больше они не обмолвились ни словом по дороге. Раскалённая от долгой езды машина разрезала, как нож масло, остывающий вечерний воздух, увозя их из мира страха и смерти в мир уюта и покоя её дома.
Они вошли вместе. Как далеки они были от позапрошлого вечера пятницы, в котором ругались и выставляли свои границы перед друг другом, расставшись, казалось бы, навсегда. Этим вечером они вошли к ней домой так, будто планировали остаться здесь вдвоём до конца своих дней.
Она принялась варить кофе, который снова никто не выпьет. Он умывался в ванной, смывая с себя остатки прошлой жизни, в которую погрузился за эти выходные.
Рано утром в субботу он уже ехал по ещё сонной трассе прочь из города в сторону маленького городка, как когда-то, сейчас казалось, что уже сотни лет назад, он ехал забирать вещи своей молодой жены, чтобы перевезти её в их новый дом, обустраиваемый после свадьбы. Через пару часов он был на месте, без остановки проехал мимо её родительского дома, направляясь сразу на местное кладбище, чтобы навестить своих таких уже далёких близких. На заднем сиденье его машины лежали два огромных букета цветов для жены и их погибшего сына, которого он похоронил рядом с ней через два года после её смерти. Она уходила стремительно быстро, но объяснимо. Стадия, на которой обнаружили болезнь, была уже критической, делать операцию не представлялось возможным, оставалось травить смертельные клетки всеми отравами мира и надеяться на чудо. В чудо они не верили. Она знала, что умрёт, но не волновалась. Она была уверена в нём и спокойна, что он сможет справиться с горем её потери и обеспечить их единственному сыну достойное счастливое будущее. И вот как он справился!
Волны гнева и ненависти к самому себе раскалённой лавой плескались по клеткам его тела от ног до головы и обратно, пока он шёл к месту их вечного сна по тропинкам старого тихого кладбища. Весь мир ещё спал, и он был здесь совсем один, наедине со своим горем и своей самой неискупимой виной всей его жизни.
А вины в его жизни было много. Мать, неустанно обвиняющая его во всём в детстве, позаботилась об этом. Для начала он был виновен в том, что своим нежданным появлением на свет погубил её карьеру танцовщицы, так ярко и грандиозно начинавшуюся. Через пять лет он стал виновен в уходе отца, потому что она, конечно же, именно из-за него стала толстой, скучной и неинтересной. Дальше до самого выпуска из школы он был виновен в том, что она не может найти достойного мужчину и снова выйти замуж, потому что «никто не захочет брать женщину с ребёнком». Разумеется, он был с ней полностью согласен, что это он один во всём виноват.
Он стал коллекционировать вину с особым рвением, как другие дети яркие цветные наклейки. Он был виновен, когда они навсегда поссорились с лучшим другом, потому что Майк не защитил того на школьной площадке от старшеклассников вдвое больше их самих, отобравших их деньги. Он был виновен в том, что его первая девушка испытала боль во время их первого секса, ей совсем не понравилось и они перестали встречаться, конечно же, по его вине. Он был виновен во всех провалах институтской команды по волейболу, за которую весьма успешно играл всё время своего обучения там. И наконец, он был виновен в том, что его следующая девушка, а скорее самая близкая подруга с первого курса, неожиданно забеременела.
Майк не любил жену, он знал это всегда. Она была замечательным другом, поддержкой и опорой, его первым личным психотерапевтом, рассказывающим о том, что он совершенно заблуждается в уровне своей вины. Но он никогда не видел её в роли своей любимой, с ней было просто хорошо на тот момент. Новость о беременности напугала его, но он чётко решил в этот раз не быть виноватым в её страданиях, как в страданиях его матери. Ей не придётся чувствовать себя одинокой и никому не нужной и винить своего ещё не рождённого сына в этом. Хотя он знал, что она никогда этого делать не будет. Эта девушка была просто другая, святая, как все говорили в группе, в которой считали их идеальной парой. И он хотел соответствовать их представлениям. Идеала не вышло.
А вышло то, что он действительно стал виновен в том, что она отложила свою карьеру и оставила столь горячо любимую профессию навсегда. Первые три года с малышом было сложно, он очень часто болел, измученная мать не вылезала из дома. Отдать его в детский сад не представлялось возможным, и она самостоятельно со всей своей активностью и рвением занялась его домашним обучением. В школу сын пошёл с самыми лучшими показателями по всем предметам и с самым высоким уровнем психологической готовности к учёбе. Жена наконец мечтала вернуться к работе, но почти семь лет отсутствия практики дали ей понять, что она уже совершенно к ней не готова. Впору было учиться заново. А тем временем сам Майк шёл семимильными шагами – неисчислимое количество статей и публикаций, защита кандидатской и докторской, знаменитые клиенты, яркие выступления на конференциях, всеобщее признание. Она гордилась им и невыносимо завидовала.
Применяя опыт воспитания сына, она стала работать коррекционным психологом с детьми, и у неё прекрасно получалось, она заработала себе имя и признание в определённых кругах. Но на самом деле никогда не хотела работать с детьми. В глубине души несчастная жена понимала, что с самого раннего детства она мечтала именно о таком успехе, какой был у её мужа. И тайная ненависть к нему, казалось, «съедала её изнутри». Поэтому, когда она узнала, что страшная болезнь действительно съедает её изнутри, она ничуть не удивилась, это было для неё очевидно.
В один из дней, когда она уже знала о том, что у неё рак, но ещё не рассказала близким, она рыдала от отчаяния в их большом и красивом, но таком пустом доме, и почувствовала в самых тёмных глубинах своей души обвинение. Безоговорочное, чёрное и жестокое обвинение Майка и, что самое страшное, сына, в том, что случилось с её карьерой. И устыдилась. Она посчитала себя самой грязной и неблагодарной женщиной на свете, достойной смерти. И потому, как бы он ни боролся за неё, она умерла.
Умирающая жена рассказала обо всём этом мужу почти перед самым концом. Обо всех своих чувствах и переживаниях, ненависти и зависти к нему, об обвинении их сына. Она хотела получить прощение и отпущение грехов. Но увидела в его глазах ужас- понимания и признания собственной вины. То, в чём он раньше был неповинен, но в чём его незаслуженно обвинял самый дорогой человек, мама. То, от чего он так отчаянно бежал, наконец настигло его. Теперь он действительно был виноват.
Для него круг замкнулся.
Майк отпустил сына в свободное плавание. Он не хотел его видеть, признавать, что ему тоже тяжело заботиться о его боли. С головой ушёл в карьеру и преподавание. А ведь мальчик был ещё совсем ребёнок. Нахмуренный, молчаливый парень шестнадцати лет, которого жизнь уже обидела тяжёлой болезнью и смертью матери, он стоял, высокий и худой, в чёрном костюме, на похоронах над её незарытой могилой. И Майку в какой-то момент показалось, что он прямо сейчас прыгнет в эту чёрную яму, туда к ней, и пропадёт из его жизни навсегда. И именно это через пару лет он и сделал.
Желаний оправдывать себя или винить у несчастного мужчины сейчас уже не было. Он стоял на коленях, положив букеты цветов перед памятниками с их большими фотографиями давно забытых лиц, и рыдал. Майк рыдал, опустив голову в ладони, также, как недавно это делала Мария у себя в квартире, безутешно и громко. Рыдал несколько часов подряд, пока в горле не осталось крика, а в покрасневших, ничего не видящих глазах – слёз.
Он встал на негнущиеся ноги, когда солнце уже было в зените над его головой, и сказал им то, что казалось единственно верным в эту минуту:
– Я так перед вами виноват, но я не смогу это исправить. Это уже случилось, так как случилось, и мне безумно жаль. Если сможете, простите меня когда-нибудь.
За спиной каркнул ворон, сидевший на памятнике соседней могилы.
– Вот и ответ, – улыбнулся Майк, – и каждый услышал бы в нём своё. Я вас услышал.
И он зашагал прочь, оставляя за спиной всё, что и так уже очень давно осталось там. В прошлом.
Майк заехал к родителям первой жены. Когда утром, уже будучи здесь, он позвонил и сказал, что хочет их навестить, они были невероятно удивлены и счастливы. Совершенно постаревшие, но ещё крепкие и активные, они встретили его с распростёртыми объятиями. В конце концов, он последнее, что осталось у них от единственной дочери и внука. Стены их дома была увешаны их фотографиями. Вся летопись его жизни, события, про которые он и забыл вспоминать, висели в рамках яркими картинками, будто это было вчера. Они накрыли стол, угощали его домашними овощами и долго-долго говорили.
Каждая фраза начиналась с «а помнишь?…» И затем следовал длинный подробный рассказ какого-то эпизода их прошлой счастливой жизни. Плохое не вспоминали. Чудесные моменты, поездки и путешествия, ярмарки и летние барбекю, первые слова маленького сына, его первый метр на велосипеде, первая медаль. Их гордость и счастье, ушедшие безвозвратно. Разговор плескался волнами, затухая и нарастая от одного воспоминания до другого, и закончился к глубокой ночи.
Они, как заботливые родные родители, которых у Майка никогда не было, оставили его ночевать и постелили постель в детской комнате его мёртвой жены, где всё сохранилось в нетронутом виде, как было при её жизни, когда она, маленькая и счастливая, росла здесь со своими мечтами и надеждами на будущее. Розовое покрывало, плакаты рок-групп на стенах, детские платья в цветочек в шкафу, плюшевый мишка… – всё, что он не взял с собой, забирая её отсюда в их новую взрослую семейную жизнь. Он обнял полинявшего медведя и заснул глубочайшим сном без сновидений. Проснувшись только после обеда от телефонного звонка Марии.
Майк попрощался навсегда со своей прошлой жизнью в виде стареньких добрых родителей и уехал забирать женщину всей его жизни от её умирающего отца. И вот он был здесь, в её ванной. И его ждала совсем новая жизнь. В которой он ни в чём не собирался становиться виновным.
Потеря опоры
Так часто мы ждём перемен в жизни, представляя их главным благом. Мечтая о том, что именно тогда – встретив любовь, женившись, съехав от родителей, поменяв работу, родив ребёнка… – мы будем счастливы. Но на самом деле мы так жаждем, ищем и зовём самую главную беду. Оказаться без опоры – вот что значат перемены.
Мы строим их годами, десятилетиями, веками прошлых жизней – те законы и принципы, установки и ценности, веру. Всё, на что мы можем опираться. И только перемены выбивают их из-под наших ног. Потому что под властью перемен мы оказываемся там, где никогда не бывали. Мы живём в Канзасе со своими ежедневными заботами о доме и животных, помощи родителям. И вот ветер подхватывает нас, неся и крутя, и ставит босыми ногами на дорогу из жёлтого кирпича. Где здесь про счастье? Теперь нам нужно искать, на что опереться, из чего действовать. Перемены ничего не меняют, если ты не меняешься в них сам. Может, то, чего мы так страстно желаем, в корне нам не подходит. Не узнаешь, пока не попробуешь. Во всяком случае, если внутри тебя нет счастья сейчас, туда ты его никогда не принесёшь с собой. Так на что же ты сможешь там опереться?
2:46.
Он проснулся от её крика и резко сел в постели. Мария металась из стороны в сторону, ей явно снилось что-то ужасное. Майк с силой встряхнул её, ещё раз, она не просыпалась. Тогда он вполсилы ударил её по лицу и громко скомандовал: «Проснись». Девушка резко открыла глаза и с удивлением заморгала. Она явно забыла о том, что спала не одна.
Вечер прошёл в тихом молчании. Они немного обсудили положение дел за остывающим кофе. Затем она села составлять план действий на всю следующую неделю. С учётом грядущих в её жизни изменений он был просто громаден. Майк не мешал, просто сидел вместе с ней за столом, демонстрируя, что он рядом, и читал новые статьи из уважаемого психологического журнала. Подумал, что сам уже очень давно не печатался и пора ему возвращаться к более публичной деятельности. К тому же за время постоянной личной практики у него накопилось большое количество крайне интересных случаев из опыта. Так они и сидели вместе, занятый каждый своим делом, но связанные одной судьбой. Изредка Мария украдкой поглядывала на мужчину в своей кухне, и ей казалось, что он всегда сидел здесь вот так, читая. Жизнь до него была безвозвратно забыта и перестала существовать.
Он твёрдо решил остаться ночевать у неё, и она ему не возражала. Но даже намёка на секс не прозвучало. Майк подождал в кухне, пока она подготовится ко сну, ляжет на свою половину кровати и выключит свет. Только после этого он вошёл в её спальню, разделся и лёг рядом с ней, не касаясь, под вторым одеялом.
Мария пожелала спокойной ночи, он ответил ей тем же и заснул…
– Что тебе сейчас снилось? – настойчиво спросил Майк, дождавшись, пока в её памяти всплывёт факт его нахождения в её постели.
Постепенно её стеклянные испуганные глаза с до предела расширившимися зрачками начали приходить в норму, и он понял, что она наконец вернулась из ночного кошмара.
– Это опять был сон про фонарь.
– Какой фонарь?
– Уличный кованый фонарь, в старинном стиле, с резными завитками и матовыми стеклами. – Она приходила в себя. – Он снится мне с тех пор, как я тебя встретила. Всё время темно, и нет никакого света, кроме как от этого фонаря, постоянно идёт дождь, дует сильный ветер. И то меня сносит, и я держусь за него, то его наклоняет ветром, а я подпираю.
Майк задумался. Очень богатый образ для анализа сновидений. Но сейчас включать рабочий процесс в голове он сознательно себе запретил.
– А сегодня он был какой? – спросил он, гладя её по плечу в попытке окончательно успокоить.
– А сегодня… его не было. Я сначала видела его издалека, когда как обычно шла под проливным дождём и порывистым ветром к нему. У меня унесло шляпку, я почему-то всё время в одежде викторианской эпохи…
Майк вдруг подумал, что очень хотел бы увидеть её в таком виде.
– Но, когда я приблизилась, образ растаял, оказалось, что никакого фонаря на том месте нет, а свет падает от яркой полной луны, сияющей сквозь тучи на ночном грозовом небе. Я стала звать, не помню кого, но понимаю, что звала не фонарь, а какого-то человека.
– Кого? – не удержался Майк от вопроса. И сам тут же пожалел, хотя она сделала вид, что не заметила, как он её анализирует.
– Я не знаю, мне кажется, там во сне я не понимала, кого зову, просто звала. Того, кто всегда там должен был быть и был до этой ночи.
Он прикусил язык.
– Думаешь, это мой отец? Этот фонарь? – Она смотрела на него с враждебностью, но и одновременно с неприкрытой детской надеждой.
– Думаю, да, – не стал врать и увиливать он. – Интересно, как связано это с тем, что сны начались только после нашего знакомства.
– Ты похож на него, улыбаешься точно также.
Майк на секунду испугался, но сумел взять в себя в руки. Что ж, к чему скрывать, это самое частое явление – девушка влюбляется в мужчину, похожего на отца. Чем ему это грозит в дальнейшем, например, после его смерти? Майк решил сейчас об этом не думать.
– А почему ты так кричала? Это ты так звала? Со стороны было больше похоже, что ты просто кричишь от страха.
– От ужаса, скорее, – Мария вздрогнула. – Я звала, но никто не отзывался, и тогда я подняла голову к лунному свету, а луна вдруг начала стремительно падать прямо на меня. Возможно, похожие ощущения испытывает случайный заяц на ночной тёмной дороге, когда ему навстречу вдруг несётся свет фар от фуры. Я испугалась быть просто раздавленной ею и закричала от страха перед неминуемой смертью.
– Значит, настоящий свет, не искусственный от фонаря, хотел тебя во сне погубить? – Майк окончательно сдался перед попытками остановить себя от интерпретации.
– Видимо, так. Фонаря не было, и ничто уже не закрывало настоящий свет луны. И если фонарь – это мой отец… – она запнулась, предложив ему продолжить.
– То свет луны – это я, – констатировал включённый психотерапевт.
– И ты хочешь меня раздавить? – спросила, нахмурившись, Мария.
– Здесь ничего нет про то, что хочу или есть я. Это твой сон, и он о тебе. Ты встречаешь мужчину, в которого влюбляешься, и он становится для тебя внутри истинным светом. Но твой детский жизненный опыт любви говорит лишь о том, что любовь – это смертельно опасно. Бессознательное пытается тебя от неё спасти, напоминая, что в твоей жизни всегда был свет, более близкий и более слабый, неживой, искусственный, как от уличного фонаря в ненастную погоду. Свет твоего отца. Оно показывает во сне, что тебе есть на что опереться в бурю. Но сейчас отец уходит, он умирает в реальности, фонарь во сне растворяется, и теперь ничто не защищает тебя от настоящего света. Света луны, падающей тебе на голову.
