Сон, в котором я пробуждаюсь

Q.S., marginalia in somnis

Сей фрагмент напоминает нам: не всё знание хранится в словах. Огонь – не всегда разрушение. Иногда он очищает от иллюзии смысла, которую мы принимаем за суть. Пепел текста, в таком случае, может оказаться более красноречивым, чем сам текст.

В одной из древних школ считалось, что истина – это то, что остаётся, когда исчезает объяснение. И, быть может, этот незнакомец у реки – не пророк, не мессия, а скрытая сноска в конце манускрипта, та, что указывает: дальнейшая интерпретация невозможна.

Так, ученик звёзд, встретил не карту, но пустоту, и в ней – источник. Тому, кто способен видеть между строк, не нужны пророчества. Ему достаточно тишины, в которой исчезает нужда в предсказании.

Aliquando codices ardent, ut discamus non in textum, sed inter lineas spectare.

(Иногда рукописи горят, чтобы мы научились смотреть не в текст, а между строк.)

20.

Он не знал ответов.

В сыром и промозглом Петербурге, где густой туман, клубясь над Невой, скрывал лица прохожих и проникал в самые потаенные уголки души, жил Петр Петрович. Еще молодой человек, он влачил жизнь, которая, как ему казалось, давно утратила всякий смысл.

Его глаза не видели ярких красок, а сердце оставалось холодным, как зимний ветер.

Когда-то Петр Петрович был полон надежд и мечтаний. Но череда неудач и разочарований постепенно отняла у него жизненные силы. Он словно погрузился в густой туман, где все было серым и безрадостным. Каждый день был похож на предыдущий, а будущее казалось беспросветным.

Петр чувствовал себя одиноким. Его семья, занятая своими делами, не замечала его душевных мучений. Друзья, когда-то близкие, отдалялись один за другим. И Петр все больше погружался в себя, словно в раковину, защищаясь от внешнего мира.

Его квартира была словно отражением его мира внутреннего: мрачная и неуютная.

Петр часто сидел у окна, глядя на пустую улицу. Проходили люди, проносились извозчики, ветер шевелил тусклые вывески на домах. Но он этого не видел. Его взгляд был обращен внутрь себя, в ту мрачную бездну, что разверзлась в его душе. "Какой смысл во всем этом?"

В его голове крутились мрачные мысли о смерти, о бессмысленности бытия. Ему казалось, что единственный выход из этого тупика – уйти из жизни.

Как-то раз Петр Петрович отправился на кладбище. Бродя среди могильных плит, он чувствовал странное умиротворение. Ему казалось, что здесь он наконец-то найдет покой.

Тем же вечером в этот мир отчаяния заглянул Иван Иванович, его старый приятель еще с гимназических времен. Они не виделись около года – дела, заботы… Увидев друга – бледного и изможденного, – Иван нахмурился.

– Петя, что с тобой?

Петр усмехнулся горько и как-то обреченно.

– Скажи, Иван, в чем смысл этой жизни? Мы живем, суетимся, надеемся, но в конце нас ждет лишь тьма.

Иван Иванович присел на стул и на мгновение замолчал.

– Ты слишком зациклился на мраке. Знаешь, я думаю, что страдание – это не наказание, а урок. Жизнь не требует, чтобы мы разгадали ее смысл. Она просто хочет, чтобы мы были частью ее потока.

Петр покачал головой.

– Красивые слова, Иван. Но как быть, если сил плыть по этому потоку больше нет?

Иван не стал спорить.

– Ты ведь помнишь, как мечтал увидеть Байкал?

Иван Иванович вынул из своего кармана конверт и положил его на стол. Петр взглянул на него с недоверием.

– Что это? – спросил он.

– Это билет в новую жизнь, Петя, – ответил Иван с мягкой улыбкой. – Завтра поезд уходит в Иркутск. А оттуда ты сможешь отправиться куда угодно. Впереди целый мир. Он ждет тебя.

Петр нахмурился, будто размышляя над словами друга, но ничего не сказал. В его голове крутились сомнения. Разве можно просто так все бросить? Его жизнь была пуста, но все же привычна. А здесь – неизвестность, новая реальность, которой он не мог представить.

– Иван, я даже не знаю, как это возможно, – наконец сказал он. – У меня нет сил… нет цели.

– Цель появится по пути, Петя, – перебил Иван. – Мы ведь не всегда знаем, зачем отправляемся в путь. Но дорога сама дает ответы.

Петр молчал. Иван встал, положил руку на плечо друга и посмотрел ему в глаза.

– Я хочу, чтобы ты поехал. Даже если сейчас тебе кажется, что ничего не изменится. Просто попробуй. Дай себе шанс.

Когда Иван ушел, Петр остался сидеть у окна с билетом в руках. Вечерний свет фонарей падал на его лицо, подчеркивая усталость, залегшую в чертах. Конверт был странно легким, но будто тянул его руки вниз. Что делать? Бросить все и уехать? Или остаться?

Почти всю ночь Петр провел без сна. Он стоял у окна, глядя, как редкие прохожие спешат по своим делам. Где-то вдалеке послышался шум проезжающего трамвая, который почему-то, внезапно напомнил ему юношеские годы. Сколько было надежд, сколько было мечтаний… Но куда это все исчезло?

Когда утро окрасило небо серо-розовым светом, Петр уже не сомневался. Он аккуратно сложил пару рубашек в небольшой чемодан, бросил туда книгу, которую давно хотел прочитать, и, словно отрезая себя от старой жизни, шагнул за порог.

Поезд тронулся.

Петербург остался позади. Его промозглые улицы и бесконечный туман растворялись в прошлом. Впереди был Байкал, степи внутренней Монголии, новые лица и новые истории. И, может быть, на этом пути Петр наконец-то найдет себя.

Q.S., marginalia in somnis

Порой знание – не свет, а груз.

Iter non incipit ex certitudine, sed ex fatiscere immobilitatis

А путь начинается не с уверенности, а с усталости от неподвижности.

Пётр не прозрел. Он просто устал не жить.

И в этом – великая перемена.

Вопрос «в чём смысл?» – ловушка, если ждать ответа прежде, чем начать движение.

Байкал, возможно, ничего не объяснит.

Но в звуке колёс, в холоде стекла, в незнакомом лице напротив – может быть то, чего нет в книгах:

молчаливое разрешение быть.

А значит – жить.

Non scivit responsa. Sed fecit gradum.

(Он не знал ответов. Но сделал шаг.)

21.

– Скажите, Василий Иванович, это же ведь целое искусство – управлять автомобилем? – Спросил Петр, не отрывая заинтересованного взгляда от блестящего, покрытого лаком форда, что явственно выделялся среди обыденных повозок, нагруженных всяким скарбом, и суровых боевых тачанок, беспорядочно раскиданных меж покосившихся сараев вдоль узкой, удушливо пыльной улицы.

Как правило, Василий Иванович ездил на "форде". Хотя у него был и "паккард".

– Не так уж и трудно, ежели подучиться немного, – ответил Чапаев. Его слова прозвучали загадочно.

Петр поднял брови. – Подучиться?

Чапаев улыбнулся и расправил усы: – Садись за руль, Петька, поехали.

Пыльная дорога, расстилавшаяся под тяжелыми колесами лощеного авто, извивалась, как ленточка, сплетенная искусным мастером. Вдоль обочин, освещённых золотистым светом закатного солнца, тянулись кривые заборы, низкие крыши домов и фигуры прохожих, с удивлением провожавших взглядом диковинный экипаж.

Сначала, среди гула мотора и шума улицы, Петр начал замечать свое дыхание. Звуки и образы вокруг становились все тише и как бы размытыми. Он начал ощущать свое тело, словно продолжением автомобиля, который переносил их из одной реальности в другую.

Сосредоточив внимание перед собой, Петр стал ощущать каждое движение, словно оно было движением его собственной судьбы. Чапаев, сидел рядом, погруженный во что-то и молча улыбался.

Так, незаметно они пересекли границу между внешним и внутренним миром, где дорога уже перестает быть линией на карте.

–Поддай газку, Петька, – неожиданно прервал молчание Чапаев.

– Газку?

– Педаль газа, это наши желания, амбиции и стремления, – продолжал Василий Иванович. – Они побуждают нас двигаться вперед, добиваться чего-то нового. Но важно помнить, что если не умеешь управлять ею, ты можешь потеряться в бесконечной гонке за удовлетворением своих желаний.

Они мчались по улицам провинциального городка, Петр вглядывался в дорогу, которая, казалось, бежала ему навстречу. Он чуть сильнее нажал на педаль газа, мотор отозвался гулким рычанием, будто соглашаясь с его порывом.

– Василий Иванович, а что, если мы потеряемся на этой дороге? – спросил он, глядя в окно на множество незнакомых перекрестков.

– Потеряться? Никогда, – ответил Чапаев, улыбаясь. – Руль в наших руках, значит, и мы всегда можем решить, куда повернуть.

– Руль? – спросил Петр.

– Руль, Петька, это ум и сердце. Именно они определяют направление. Держись за руль, чтобы не свернуть с пути, не уйти в сторону и не заблудиться в пустяках.

Петр держал руки на руле, ощущая, как от прикосновения к нему через пальцы в тело струится энергия. Автомобиль был ему чем-то непривычным, почти магическим, но он чувствовал – между ним и машиной уже возникла связь, как между всадником и лошадью.

Чапаев, глядя вдаль, чуть усмехнулся.

– Даже если дорога заведёт в самую глушь, ты всегда сможешь развернуться.

Подымая облака пыли, форд уверенно мчался вперед, теперь уже по проселочной дороге, оставив где-то позади перекрестки города.

Слова Чапаева казались высшей мудростью. Они пробуждали в Петре странное, непривычное чувство – словно от его выбора зависит не только путь, но и сама цель.

Сквозь лобовое стекло, Пётр видит своими глазами, нет предначертанной дороги, нет заранее заданного смысла! А если так, то кто, кроме него самого, сможет определить, куда двигаться и, главное, зачем? Когда-то, он воспринимал жизнь как нечто заданное извне, но оказывается,

– всё зависит от его собственного выбора.

Машина продолжала гудеть, унося их прочь из города, в поля, где воздух был чище, а дорога шире. Где-то вдалеке, у горизонта, показался одинокий дуб, величественный и неподвижный, как наблюдатель вечности.

Притормози у того дерева, – сказал Чапаев.

И что же такое тормоз? – тихо спросил Петр, не сводя глаз с извилистой дороги.

– Тормоз – это способность контролировать свои эмоции, переживания и реакции на дорогах внутреннего мира. Способность остановиться, подумать Если мы не научимся им управлять, то можем потерять контроль и впасть во внутренний хаос. – Тормоз, Петька, это… умение сказать себе «нет», когда страсти зовут вперёд, куда-то в бездну. Без тормоза ты слепо помчишься за мечтой, но разобьёшься об условную реальность.

Машина замедлила ход, словно подчёркивая смысл его слов. Подъехав к старому дубу, Петр уверенно затормозил, и автомобиль остановился в тени его густых ветвей.

– А что тогда этот дуб? – спросил он, вылезая из машины и вдохнув полной грудью свежий воздух.

Чапаев оглядел дерево, покачивая головой, и ответил:

– Дуб – это сила. Он всегда растёт медленно, но верно. Не спешит, но достигает высоты. Если бы наша жизнь была деревом, её корнями были бы ценности, стволом – наш характер, а ветвями – наши мечты.

Но сейчас, Петька, дуб – это просто дуб…

Они присели в траву у подножия могучего дерева. Чапаев стал раскуривать сигару.

В тот момент, Петр почувствовал: он не просто научился водить автомобиль. Он научился понимать дорогу.

Q.S., marginalia in somnis

В лабиринте жизни каждый поворот – не выбор, а откровение.

Машина движется, сознание возникает, как отражение в стекле.

Ты ищешь водителя – но находишь только дорогу.

И она, как сновидение, ведёт сама себя.

Volans gubernaculum – sed cuius manus? Руль в руках, но руки – чьи?

Тень кроны старого дуба укрыла их, а лёгкий ветерок нашептывал  песню времени.

22.

Чебурашка сидел на лавочке в тихом саду, устремив взгляд в крону старого дуба. Листья, колыхаемые легким ветерком, отбрасывали причудливые тени на вымощенную дорожку. Он чувствовал себя запутавшимся в лабиринте собственных мыслей.

– Почему я не могу просто быть? – прошептал он, обращаясь скорее к самому себе, чем к кому-либо еще.

Рядом с ним опустился пожилой крокодил с добрыми, мудрыми глазами.

– А что мешает тебе быть? – мягко спросил он.

Чебурашка пожал плечами.

– Не знаю. Мысли, наверное. Они крутятся в моей голове, как белки в колесе, и я не могу от них избавиться».

– Мысли – как облака, – улыбнулся крокодил. – Они постоянно меняются, то появляются, то исчезают. Они не являются нашей сущностью, а лишь отражением ее.

Мы привыкли воспринимать мысли как часть нашего «я», полагая, что мы мыслим, потому что мысли – это наш голос, наша интонация, наша искренняя реакция на мир. Мысль говорит с нами и через нас. Однако вопрос стоит глубже: кто говорит, когда мысль говорит?

И кто тот, кто воспринимает эти слова? Когда мы говорим: «Я думаю», неосознанно отождествляя себя с мыслью, не становится ли это просто очередной маской на сцене?

– Но они же определяют наши поступки, наши решения… – возразил Чебурашка.

– Да, это так, – согласился крокодил. – Мысль не приходит как нечто внешнее, которое можно просто наблюдать, – она поглощает нас, заставляя поверить, что это и есть мы. Она постоянно движется, ускользает от осознания, как свет, проходящий через призму. Мысль фрагментарна и непостоянна, ее образы вспыхивают, сменяя друг друга. Можно сказать, что это всего лишь «обманка», структурный элемент, играющий в бесконечную игру означающих и означаемых. Мысль, маскируясь под личность, становится фабрикой бесконечных симулякров, порождающих иллюзию единого, непрерывного «я».

В этом осознании таится одна из самых сокровенных тайн существования. Мысль создает образы, за которые мы цепляемся, полагая, что они и есть мы, забывая о том, что они лишь временные тени на экране сознания. И пока мы не способны заглянуть за эту театральную завесу, наше понимание себя остается фрагментированным, ограниченным рамками постоянно меняющихся масок.

Но это не значит, что мы должны быть их рабами. Ты можешь наблюдать за своими мыслями, как за облаками на небе. Ты можешь выбирать, какие из них допустить в свое сердце, а какие отпустить.

– Но как? – спросил Чебурашка, чувствуя себя все более сбитым с толку.

– Представь, что ты стоишь на берегу реки, – продолжил крокодил. – По течению плывут различные предметы: листья, ветки, кораблики. Некоторые из них цепляются за тебя. Но ты можешь просто наблюдать за этим потоком, не позволяя ничему нарушить твое внутреннее спокойствие.

Это восприятие может привести к интересному выводу, осознанию, что мысль – это не ты сам, а лишь один из многих потоков, текущих через сознание. Возможно, именно в этом осознании начинается свобода от автоматизма мышления. Если мы способны увидеть мысль как временное явление, как нечто, что приходит и уходит, то, может быть, мы сможем увидеть за потоком мыслей более глубокую суть нашего «я».

– А что, если я не хочу просто наблюдать? Если я хочу изменить этот поток?

– Ты и так его меняешь каждый раз, когда выбираешь, на какую мысль обратить внимание, – ответил крокодил. – Ты можешь направлять этот поток в нужное тебе русло, как садовник направляет ручей.

– Но как найти это нужное русло? – продолжал настаивать Чебурашка.

– Оно всегда внутри тебя, – улыбнулся крокодил. – Просто прислушайся.

Чебурашка снова замолчал. Слова крокодила звучали мудро, но в то же время казались слишком простыми.

– А что, если я боюсь ошибиться? – спросил он, наконец.

– Ошибки – это часть жизни, – ответил крокодил. – Не бойся их. Просто иди вперед, и все будет хорошо.

Чебурашка посмотрел на крокодила с благодарностью. Слова собеседника отзывались в его душе.

Он понял, что свобода заключается не в том, чтобы избавиться от всех мыслей, а в том, чтобы научиться управлять вниманием.

Они еще долго сидели на лавочке, разговаривая о жизни, о смысле бытия и о том, что такое счастье.

Q.S., marginalia in somnis

ad locum: "Quare non possum simpliciter esse?"

Чебурашка спросил:

– Почему я не могу просто быть?

Крокодил ответил:

– А кто мешает тебе?

Чебурашка сказал:

– Мысли. Они крутятся, как белки в колесе.

Крокодил усмехнулся:

– Если ты белка, крутись. Если колесо – катись. Но кто – смотрит?

Videre fluctus non est videre mare.

(Видеть волны – не значит видеть море.)

Глава III: Боль, как учитель без имени

23.

– Ой, Пух! – воскликнул Пятачок, едва успев затормозить.

– Привет, Пятачок, – лениво сказал Винни-Пух, отрывая взгляд от земли. – А ты куда это так спешишь?

Пятачок остановился, пытаясь отдышаться, и выпалил:

– Бегу… за счастьем!

– За счастьем? – удивился Пух, почесывая свой круглый живот. – А что это такое?

– Ну… – Пятачок замялся, поправляя свою шляпку. – Счастье – это когда тебе хорошо! Когда всё получается, и ты ничего не боишься!

– Ага, – протянул Пух, задумчиво качая головой. – А где оно, это счастье?

– Не знаю точно, – признался Пятачок, оглядываясь вокруг. – Но кто-то сказал, что оно где-то впереди. Вот я и побежал его искать!

Винни-Пух сел на пень, потирая подбородок.

– Хм… А ты уверен, что оно там, впереди? Может, счастье где-то поблизости? Может, оно прямо тут, где мы стоим?

– Нет-нет, Пух! – воскликнул Пятачок, энергично замахав лапками. – Если бы счастье было здесь, я бы его уже нашёл! Его точно нужно искать дальше. Нужно спешить, чтобы не опоздать!

Пух задумался на мгновение, а затем сказал:

– А если счастье – это не место, куда нужно бежать, а что-то, что всегда с нами?

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Пятачок.

– Счастье, кажется, всегда находится где-то "там", за пределами нас. В наших умах укоренилось представление, что счастье – это нечто внешнее, что мы можем достичь или обрести, если приложим достаточно усилий. Мы ищем его в материальных вещах, в статусе, в достижениях. Но всякий раз, когда мы достигаем одной цели, на её месте рождается новая. Мы словно собаки, гоняющиеся за собственным хвостом.

Пятачок остановился и задумался.

– Ты хочешь сказать, что я зря бегу?

– Ну, подумай сам, – проговорил Пух. – Наш ум всегда в движении. Мы меняем свои желания так же легко, как древний воин менял стойку в бою. Но в этом ли суть счастья? Может, мы просто заложники своего беспокойного ума?

Пятачок нахмурился ещё больше.

– Помнишь, Сова говорила о "бесконечной игре интерпретаций"? – продолжил Пух. – Каждый новый смысл рождает ещё один.

Он обвёл взглядом поляну, затем посмотрел на Пятачка.

– Вот сейчас мы с тобой стоим тут, разговариваем. Нам хорошо?

– Хорошо, – согласился Пятачок.

– Ну вот. Может, счастье – это когда тебе уже хорошо, просто потому, что ты есть?

Пятачок посмотрел на Пуха, потом на небо, потом снова на Пуха.

– Получается, счастье… прямо здесь?

– Может быть, – кивнул Пух. – Иногда, когда ты перестаёшь его искать и просто наслаждаешься тем, что уже есть, ты понимаешь, что оно всегда было с тобой.

Пятачок огляделся вокруг, потом вздохнул и сел рядом с Винни-Пухом на пень.

– Знаешь, Пух, – наконец произнёс он, – кажется, я понимаю, о чём ты. Может, не стоит так мчаться вперёд, а лучше просто остановиться и оглянуться.

– Именно! – обрадовался Винни-Пух. – А теперь, раз мы оба такие счастливые, пойдём к Кролику. Вдруг у него найдётся немного мёда или сгущённого молока?

Q.S., marginalia in somnis

Inter quaestionibus "quo currere" et "quo spectare" nullum est discrimen.

Пятачок спрашивает, куда бежать, Пух – куда смотреть.

Вопрос: в чём разница?

Когда Пятачок спрашивает, куда бежать, он исходит из того, что движение должно привести его к какой-то цели, которая будет воплощением счастья, полноты бытия. Он делит существование на два этапа: бегство и достижение. Это вопрос не о процессе, а о конце пути.

Но Пух, не видя цели в столь явном виде, обращает внимание на сам процесс, на то, куда смотрят глаза, на то, где на самом деле мы находимся в данный момент. В этом вопросе – не поиск точного направления, а открытие самого пространства, самого взгляда, который не фиксирует, не удерживает, но открывает новое измерение.

Однако, что если Пятачок и Пух на самом деле говорят об одном и том же? Пятачок спрашивает о движении, а Пух говорит о направлении взгляда, но оба идут по одной и той же дорожке. Разница исчезает, когда мы понимаем, что бежать и смотреть – это два аспекта одного потока, разница исчезает, потому что оба акта – бежать и смотреть – пронизывают собой одно и то же пространство сознания.

Да, ты прав, есть в этом некоторая простота, но она скрывает более глубокую истину, как дзенский камень в море.

И, подхватив Пятачка под лапку, Винни-Пух медленно направился по тропинке, не спеша, наслаждаясь моментом.

24.

В этот самый момент, в одной далекой-далекой Вселенной, где временные потоки переплетались, создавая паутину возможностей, в одной из сверкающих звёздных пустот встретились Эларион и Зирафир – два Хронозорца, обменявшиеся взглядами, наполненными вечной мудростью. Они обладали способностью переноситься в прошлое и будущее, раскрывая тайны времён.

В этот самый момент Лилия оглядывалась на свою жизнь, витая в мире воспоминаний среди старых фотографий из пожелтевшего альбома. Когда-то молодая и амбициозная, она всегда откладывала свои личные отношения, полагая, что «лучшее впереди».

Она строила карьеру, мечтала, ставила цели, но годы проходили, как песок сквозь пальцы, оставляя в сердце пустоту неосуществлённых возможностей.

На пике своей карьеры Лилия встретила Ника – человека, который зажигал в ней сердце, но, увлечённая работой, она предпочла отложить любовь на потом, убеждённая, что время для личного счастья придёт позже, когда все амбициозные планы будут выполнены.

Лилия стала успешной в своём деле. Однако сейчас она ощутила, что светлое будущее не заменит настоящего тепла, здесь, оказавшись в одиночестве перед фотографиями Ника, который давно ушёл в какую-то другую жизнь.

На этих снимках оживали моменты смеха, радости, надежд. Вспоминая тот миг, когда их глаза встретились в первый раз, Лилия почувствовала, что упущенные возможности нависли невидимой тенью над её прошлым. Она пожалела, что не рискнула, что не дала шанс своим чувствам…

В этот самый момент Эларион, раскрыв свои крылья времени, заговорил:

– Великие повороты людских судеб волнуют меня, Зирафир. Эта ошибка часто называется «эффект отложенной жизни». Люди склонны воспринимать свою жизнь как непрерывный процесс, полагая, что все важные события ещё впереди. Эта иллюзия диктует людской взгляд на прошлое, настоящее и будущее.

Зирафир, плавно паря среди звёздных огней, ответил:

– В каждом моменте времени – своя истина. Мы видим историю не как прямую линию, а как бесконечное переплетение волн. У людей же есть привычка откладывать счастье на потом, не замечая, что настоящая жизнь происходит лишь здесь и сейчас. Эларион, мы могли бы вмешаться в её судьбу, но, может быть, для неё важнее осознание, а не изменение прошлого?

В тот самый момент Лилия встала, закрыла альбом и распахнула окно, впуская в дом свежий воздух…

В этот самый момент, когда Лилия начинала писать новую главу своей жизни, Эларион и Зирафир продолжали путешествовать сквозь галактики. Их разговор о времени становился частью узора Вселенной, на котором каждый момент приобретал значение, каждый мазок времени становился уникальным и важным не в перспективе, а в самой реальности.

В своем будущем Лилия начнет следовать своему сердцу. Она встретит Александра – человека, с которым почувствует себя живой и любимой. Вместе они станут создавать моменты, которые будут для них важнее всех прежних сожалений. Теперь они знают, что любовь, как и время, непредсказуема, и её нельзя оставлять на потом.

Q.S., marginalia in somnis

Суть не во времени, но во взгляде.

Эларион сказал:

– Люди живут так, будто жизнь – это черновик, а любовь можно переписать.

Зирафир ответил:

– Но чернила уже впитались в ткань реальности.

В тот же момент Лилия закрыла альбом и открыла окно.

Хронозорцы – не более чем образы мысли в сердце женщины, в трещинах старых фотографий, в утреннем ветре.

Лилия верила, что будущее будет светлее. Но будущее никогда не приходит, приходит лишь это дыхание, сейчас.

Время появляется с мыслью.

Хронозорцы не живут в галактиках – они живут в уме.

Пока ты вспоминаешь – ты их создаёшь.

Когда ты не смотришь – они исчезают.

Лилия открыла окно не в комнату…