Ароматерапия

–Девушка, как вас зовут? – голос звучал, словно за стеной.

–Девушка, вы меня слышите?

–Гирлянда, -простонала я.

–Что, что она говорит?– я узнала голос Аркадия, хоть он и был загнанный, словно у гончей, и не мог отдышаться.

Человек махнул рукой вдаль, и стали прибывать ещё люди. Меня тормошили.

– Боже, Дороти, скажи, скажи хоть слово, не закрывай глаза, прошу тебя, – голос звучал обречённо и всё так же искажённо, но я знала, что это Аркадий, его запах я бы узнала из тысячи чужих.

–Мужчина, отойдите! -скомандовал другой голос.

Меня положили на каталку. Я вскрикнула. Закрыла глаза, и ко мне наплывом приближались непонятные мне обрывки прошлого и строгий взгляд отца. Я стою у окна, прижимая ладошками к холодному стеклу, прям, как эта магистраль, а вокруг вся та же картина, как и сейчас…Дежавю…

–Мужчина, вы кто ей?

–Муж, – недолго думая, выдал Аркадий.

Человек кивнул.

–Отлично, едете с нами.

Каталку закатывают в машину скорой помощи, дверь хлопает, кто-то возмущается, и мы отправляемся.

–Возьмите её за руку, – произнёс рядом сидящий человек.

–Да, конечно, – Аркадий мешкает, словно позабыл, где находятся руки, наверное, в этот момент, моя рука была ему нужнее, чем мне его. Он дотронулся до меня, дрожа всем телом

В кабине водителя затрещала рация, в голове снова стали всплывать отрывки из детства, словно родившись, я сначала уселась на велосипед и покатилась назад, научилась ходить, ползать, вкусила грудного молока, и первый в жизни мой крик такой же болезненный, что и ранее на холодной магистрали. Прокручивая ленту на убывании, я вспомнила все свои двенадцать лет жизни. Позже, проводя томографию, обнаружится, что один из участков головного мозга был заблокирован, и как только я пыталась до него добраться, другой участок переключался на внешнюю работу, основную, не задействовав повреждённую часть. Это, как любой другой сбой, и чтобы вся система не вышла из строя, срабатывала аварийная зона. Это же информация выведет ложь отца на чистую воду, словно мнимый Иссус, он ходил по ровной глади непоколебимо, но если ты ломаешься внутри, жди того, что и твой хрупкий мост рано или поздно рухнет в целое болото лицемерия и лжи. По моей щеке покатились безжизненные слёзы.

–Доктор, она плачет, – встревожился Аркадий.

–Это нормально, живая, – ободряюще усмехнулся доктор, сохраняя абсолютное спокойствие.

–Живая, – повторил Аркадий облегченно.

Я не знаю, сколько мы проехали в милях, только я почувствовала, как внутри меня стала нагреваться кровь, и нарастать что-то огромное, сдавливая лёгкие, кислорода, поступающего из маски, становилось всё больше, и моя грудь превращалась в огромный воздушный мешок.

–Доктор, ее рука стала холодная, -обеспокоенно подметил Аркадий.

Человек сорвался с места, шаркнув по жестяному днищу машины ботинком, и схватил меня за запястье.

–Нитевидный, – пробормотал он себе под нос, как бы размышляя о дальнейших мерах. – Чёрт! – выругался он несдержанно. – Да у неё коллапс! Давай, гони, гони, у неё отказывают легкие. Быстрей! -заорал человек и принялся разрезать мне блузку. -Простите меня за это, но без этого никак, – он обнажил мою грудь.

–Помогите мне, -обратился он к Аркадию. -Её кровь заполняет плевральную полость, ее надо выпустить, сделав гемоторакс. Вот, здесь держите. Ну же, давай, давай.

Я чувствовала, как меня тормошили, а после всё тело затрясло, словно я угодила в электрическую сеть.

–Доктор, что с ней?

–Всего лишь судороги, не отвлекайтесь! Сейчас всё кончится. Чёрт! -доктор был на взводе и нервно перебирал пальцами.

– Отойдите, вы только мешаете! -скомандовал он раздражённо Аркадию.

Я почувствовала, как напряжение отступило, и вернулась боль.

–Вот так, дыши, давай, – человек смирительно сел, вытирая пот со лба и переводя дух, дополнил:

–Да в чём же ты так провинилась?! – сказал он с явно неподдельным сочувствием в голосе. Дальше мы ехали молча, только завывала сирена.

Скорая остановилась. Мы прибыли в больницу. При выкате каталки меня тряхнуло, словно я попала в зону турбулентности. Навстречу к нам выбежали две женщины, изо рта у них шёл пар, и они были в одних голубых униформах. Они в спешке ухватились за металлические поручни каталки.

–Скорее, скорее, а вы ждите в зале ожидания, -строго приказала одна из женщин Аркадию.

Ему это и было нужно, чтобы хоть кто-то сказал, что ему делать, так как он не знал, куда себя деть.

В голову ударил резко запах медикаментов, и я окончательно отключилась.

В себя я пришла к вечеру. На стене палаты передо мной висели большие часы и показывали двадцать три тридцать. Свет был приглушён. Одноместные апартаменты в отделении реанимации, чистые, с телевизором и жалюзи на окне, через которые проглядывалась ночь и отблески фонарей. Снег уже прекратился.

Ко мне вошла женщина в белом халате. Лицо её было измученным, видимо, из-за ночных смен, под глазами мешки. Не задержавшись долго, она выкрикнула в коридор.

–Она очнулась.

Всё тело болело, голова раскалывалась, словно помне проехался каток. В сознании всё еще вертелись события, удар, звон, треск, велосипедные трещотки, рация, и белый снег, заволоченный алым цветом, словно сейчас всё повторилось, и я почувствовала боль еще острее, только теперь она имела определённое место.

–Это нормально, вы еще не совсем отошли от наркоза, – в палату зашёл врач, замечая мое нестабильное состояние. Мужчина лет тридцати, в очках, круглолицый, на шее у него висел новенький фонендоскоп (личный, подумала я), и мой взгляд упал на его ботинки, старые и сморщенные, тёмно-зелёного цвета, сбитые на носках. В руках он держал планшет для бумаги- клипборд.

–Вы попали в аварию, помните?

У меня не получалось издать ни малейшего звука, и я только приоткрыла рот, в попытке ответа, и ухватилась за горло, нащупав на шее объемный воротник, что сковывал мои движения.

–Это скоро снимут, – заверил он и радушно улыбнулся. -За дверью ваши родные и муж.

Муж -помутнелось в голове, я отвела задумчиво взгляд в сторону, вспоминая какую часть жизни я позабыла на этот раз. Заприметив большой букет слева от меня, по спине пробежали мурашки, такие же настораживающие, как и осознание того, что мне предстоял разговор с отцом. Я не знала, о чём с ним говорить, ведь то, что я собиралась ему поведать, он и сам знал. Доктор увидев, куда упал мой взгляд, добавил:

–Это от вашего отца! Он тоже ждёт за дверью в коридоре, пригласить его? – я отрицательно покачала головой.

–Пить, -с трудом произнесла я, разжав челюсти и разомкнув тугие зубы, словно к ним прилипла ириска.

–Это можно!– обрадовался доктор, будто ждал этого целую вечность.

Доктор бросил свой планшет на край кровати, мне в ноги. Он показался мне очень тяжёлым на фоне обессилевшей меня. Я была настолько уязвима, что даже такая безделица, как планшет, смогла причинить мне дискомфорт, придавив край одела, сковав и без того обездвиженное моё тело. После доктор подошел к небольшому столику. В углу, где стоял графин с водой и стакан. Я услышала журчание воды и предвкушённо облизала сухие губы, болезненно сглотнув, казалось, во рту вообще не осталось слюны, и глоток воздуха оцарапал мне горло, будто я проглотила колючую проволоку, и часть металлических щипов вонзились мне в ткани.

–Держите, -он поднёс к губам стакан, и я осторожно тыкаясь, как слепой котёнок, неумело сделала глоток. Доктор поставил стакан обратно и взял папку.

–Вам чертовски повезло! У вас сломаны ребра, -он сделал паузу, переключившись на клипборд, -пару ребер, – добавил он ободряюще.

– Множественные ушибы, рассечение мышц левой руки, -он не отрывался от листа, водя глазами.

–Шрам останется, уж извините, -он посмотрел на меня и поджал сочувственно губы.

–Больше всего пострадала правая нога, открытый перелом, – с этими словами в его глазах, словно что-то потухло.

– Нам пришлось вставить штифты и, боюсь, вы будете хромать, насколько сильно не знаю, всё будет зависеть от дальнейшего восстановления. Ваши связки так же повреждены, некоторое время вы вообще не сможете ходить, и вам придется пройти долгий курс реабилитации, но вы живы! -доктор оптимистически улыбнулся, а мне хотелось возмутиться, мало того, что я несчастна, так ко всему прочему добавилось и чувство беспомощности.Смирившись, я закрыла глаза, словно от этого жеста мне станет легче.

–Пожалуй, начнем с мужа!– доктор опустил планшет, будто его рука враз лишилась сил, кивнув вопросительно, согласна ли я. Но перед этим я попросила зеркало. Немного замерев в нерешительности, как бы готовясь к самому худшему. После взглянула на себя. Не так уж и скверно, подметила я. Мелкие порезы на лбу и щеках были незначительны, а вот гематома на челюсти напоминала северное сияние, попеременно играя с красками, от темно-бордового до темно-синего. Лицо имело отёчный вид, словно я не в аварию попала, а выпила с лихвой воды на ночь. В голове вдруг загорелось стремление поинтересоваться о водителях машин.

– С этим уже ничего не поделаешь, – понимающе проронил доктор потухшим голосом. Я и не знала, как расценивать его слова, словно он произнёс ответ на мои мысли о водителях.

Вскоре выяснилось, что с обоими борцами магистральной войны всё в порядке. У водителя такси сработала подушка безопасности, и он получил сотрясения, но как шутил доктор, больше от страха. Водителю грузовика досталось чуть больше, будто он оказался в очереди крайним, и его побили по ошибке, сломав руку, а мне досталось, как говорится,по-полной, щедро и с размахом, так как я была не пристёгнута и воспарила прямо в небо. Доктор иногда ласково называл меня "ласточкой".

Он распахнул широко дверь, и полоса яркого света из коридора, осветила часть его тела, и линзы его очков блеснули перламутром.

–Мужа можно в палату 312, -он выкрикнул так громко, что голос его изменился, и словно это были два разных человека, тот, что говорил со мной приветливо, и тот, что высунул голову за дверь и крикнул.

В палату зашёл Аркадий, и я улыбнулась.

–Вот и славно! Вы его узнали, -доктор снова принял вид доброжелателя.

Аркадий виделся мне совсем другим, и даже его волосы имели белёсый оттенок, чего я прежде не замечала или может на нем сказалась авария даже больше, чем на мне. И мой внешний вид ничто, по сравнению с тем, что он пережил внутри. Подумаешь, переломы, тут человек стареет на глазах.

–Ах, да, еще момент, может, вы мне разъясните, – доктор помедлил. -В крови у вас обнаружили посторонние маркеры, отвечающие… Вас, что, пытались отравить? -доктор перебил сам себя, оборвав все прочие размышления, опережая вопросом, и изумился, будто мне мало досталось, не хватило пережитого.

Мне было больно говорить, но я хотела защитить Аркадия и поэтому, собравшись с силами, проговорила:

–Не-ет, – я еле ворочала языком.

–Нет, -повторила я чётче. Говорить оказалась легче, чем я думала. Язык – единственное, что не болело, все остальные части тела ныли от изнуряющей боли, и я не могла ни на чём сосредоточиться, от того и говорила дрожащим и неуверенным голосом. Постоянно пульсирующие нервы, будто оголённые, приводили меня в незащищённое состояние от всего. Мне казалась, я в любой момент могла разрыдаться, и почему я этого не сделала раньше? Видимо, боль была настолько невыносимо сильной, что затупила даже слёзы.

–Я… работаю… с растениями, -я остановилась передохнуть.

– Такое… бывает… пыльца… сок, попадают на кожу…-промямлила я сквозь зубы.

–Всё, я понял, не тратьте силы, – посмотрев на нас попеременно, он кивнул прощанием и вышел с сомнением, стоит ли оставлять нас вообще наедине.

–Ты меня напугала, думал, меня инфаркт схватит, ладно, хоть в больницу ехали, -усмехнулся он, подбадривая меня, видно, не отошёл от шока случившегося.

Я искренне улыбнулась. Мне хотелось расспросить его о том, как он воспринял встречу с братом, ведь судя по голосу, за дверью был и Вершилов. Что сказал? Как принял его? А отец, наверняка, как обычно, скептически, с долей презрения к моему безумию, но мне хотелось верить, что я сделала, что-то хорошее и примирила двух потерянных людей, может, хоть у них всё наладится. Мне бы очень хотелось.

Аркадий видел, что говорить мне было сложно, поэтому сразу пояснил.

–Ты, прости, что мужем назвался, а иначе меня бы не пустили в скорую, а жить в неведении… – и он обречённо вздохнул.

Он стоял на месте доктора, отстранённый, чужой или, может, напуганный, до этого ему не доводилось стоять вот так, и оправдываться за то, что он чей-то муж поневоле. Мне было жаль его сильней, чем себя.В палату ворвался отец, преисполненный командным духом. На какое-то время повисла тревожная тишина, молчание тяготило.

–Подождите, вам сюда нельзя! – за ним следом вбежала медсестра. Она еще потом долго возмущалась тому, что реанимационное отделение похоже на проходной двор, и каждая высокопоставленная личность может "надругаться" над правилами больницы.

– Я хочу увезти свою дочь из этого клоповника! Позовите врача! -его брови нахмурились, и он бросил на медсестру угрожающий взгляд, та скрылась за дверью, и ее белый халат растворился в ярком свете коридора.

–Что происходит? – ошарашено быстро вбежал доктор, и от его шагов фонендоскоп на шее подпрыгнул.

–Выпишите ее! Мы будем наблюдаться в частной клинике, -гаркнул он на врача.

–Послушайте, -врач стал ему разъяснять мягко и спокойно, словно стоял перед человеком с ограниченным складом ума и не хотел его лишний раз провоцировать, ведь малейший сбой в тональности слов, и случится непоправимое -приступ гнева.

–В таком состоянии её лучше не тревожить, ну, хотя бы неделю или больше, -доктор глянул на меня и предположил навскидку, чем заставил отца усомниться в его медицинских способностях.

–А там, если пожелаете, можете лечить её где угодно! Но, если вам так хочется платного лечения, ну, что же! Наша больница примет от вас щедрое пожертвование, – доктор воспрянул духом, будто принял на грудь одну рюмашку и был опьянён своим превосходством.

– Естественно, в благотворительное пользование, – добавил доктор и скрасил своё лицо вежливой улыбкой, чем стал раздражать отца еще больше.

Отец возмущённо насупил своё лицо, словно петух, готовый вот-вот начать драку и, приблизившись вплотную к доктору, произнёс твёрдо и решительно:

–Вы за это ответите! – и резко отпрянул от доктора, будто они были на ринге, и между ними объявили брейк.

Отцу на самом деле было плевать, он просто очередной раз демонстрировал свою власть и превосходство над другими, последнее слово всё равно оставалось за мной, как у пациента. Да, и в такую даль ехать родственникам довольно накладно, что меня несказанно радовало, и я осталась в больнице на два месяца, встретив здесь Рождество и все зимние праздники.

Глава 19

В тот день Вершилов так и не решился поговорить со мной, скорее всего, ему сообщили о моей недееспособности разжимать травмированную челюсть, да и он,наверное, был ошарашен возвращением брата. Меня перевели в частную клинику в городе, а та больница получила щедрый чек от отца, чему я была нескончаема рада. С каждым днём мне становилось лучше, но, разве что физически, внутри я была подавлена и разбита. Обслуживания в частной клинике было намного приятнее, и свет был тут не таким тусклым. Персонал лебезил передо мной и угождал по первому требованию, как будто мне лет пять, и все норовили сунуть мне ложку каши, заглядывая в рот или в отцовский кошелёк. Аркадий жил в моей квартире, где ему всё так знакомо и часто навещал меня. Приносил новые издания книг, а за настольными играми рассказывал, как скучал по городу и по виду из окна, утреннему солнцу, закатам за горизонтом домов, что заставляют замирать и стоять с ними под одним вечерним небом, по запаху свежего хлеба, сладких вафель, доносившихся из ближайшей булочной, и что он навещает маму, и она каждый раз плачет. С братом пока не очень складывались отношения, он ведь горделивый – всё повторял Аркадий. Может, некое соперничество или даже обида на меня за мой отказ в его признании, усугубляло их положение. Аркадий не терял надежды и убеждал себя, что со временем им удастся всё наверстать. Он оптимистически улыбался, но в глазах проскальзывала грусть. Наверное,связанная со мной.

К следующему рождеству моя реабилитация была окончена. Врач оказался прав, я хромала на правую ногу и довольно сильно от того, что связки так и не разработались до конца.Многие чужие люди обращали на это внимание, но мне хотелось верить, что они смотрят на меня всё по той же причине, что и тогда до аварии, потому что я красивая.

В городе воцарилась рождественская суета, на улицы хлынули толпы народа испытывать зимние забавы, казалось, моя авария с праздничной атмосферой позабылась, возможно, это так я и сама свыклась со своим состоянием, но моя трагедия всей жизни не давала покоя. Я сходила с ума, меня одолевали приступы тревоги, страха, и панические атаки из собственного мозга набрасывались на меня, как на добычу, и терзали. Я должна была поговорить с отцом, но стоило ему чиркнуть по мне своим взглядом, как во мне умолкало всё, словно у меня развилась фобия, и я не могла выдавить из себя ни звука и, как астматик, задыхалась.

На праздновании Рождества мы все собирались в поместье отца, как обычно, это Рождество не стало исключением. Большой стол в изобилии еды, и для каждого приготовлено любимое блюдо. Высокая ёлка до потолка, словно гостья, стояла в углу в шикарном зелёном платье в пол, украшенная бантами и бусами, как изысканная дама.

Когда мы вошли с Аркадием в зал, все уже сидели за столами в тишине, и лишь звон посуды и передвижения слуг, не смеющих поднять головы, носились с подносами. Я, было, хотела оправдаться, мол, задержались из-за пробок, но обведя взглядом всех прибывших, опустилась на стул, что придвинул мне Аркадий. Мой взгляд упал ещё на пару пустующих мест, стулья были задвинуты, словно они канули в мир иной, и у нас была панихида по отсутствующим. Вся обстановка, и в прям, была траурная. В прихожей послышались шевеления, и тонкий голосок горничной зажурчал в приветствии, вскоре незамедлительно вошёл Вершилов.

–Извините, такие ужасные пробки, из города прям не выехать, – он остановился посреди зала, шаркнув подошвами туфлей, словно его кто-то дёрнул за поводья, приостановив. Все повернулись к нему и окатили взглядом, словно благословили его. Он прошагал через гостиную и сел за своё место. Была всё та же тишина. Лишь Вершилов пребывал в хорошем расположении духа. Я задумчиво ковыряла в тарелке, откидывая скучные куски еды, рядом сидел Аркадий, напротив отец и его свита по бокам, в основном родственники со стороны жены брата: сестра, тётка и её мать. Роман так и ни разу не навещал меня в больнице, его жена убедила, что эта трагедия скажется на их детях, и в доме будет нездоровая атмосфера, отец, как всегда, поддержал его, может, от того Роман избегал встречного взгляда со мной. Вершилов, естественно, избегал неловкости в отношениях на троих, от того ни разу не показывался в больнице. Я была удивлена, увидев его здесь.

После выпитого спиртного скованный воздух долгим молчанием стал прорывать оборону, сначала громкими вздохами, а после в бой ринулись и смелые слова.

–Дело к свадьбе, значит, идет, – заикнулась жена брата, открывая широко рот и кладя приличный кусок запечённого рулета, говоря безучастно. Она тут же была пресечена строгим взглядом отца, а после он неодобрительно глянул на Аркадия, он и до этого смотрел на него в палате больницы, как на врага, поэтому Аркадий понимал насколько мой отец не "простой" человек.

–А что…-она снова было открыла рот.

–Лиза!– предостерегающе произнёс отец, и она сразу умолкла.

–Что не так?! -вмешался Роман, вступаясь за жену, но перехватив его, ответила я.

– Лиза дело говорит! – звякнув приборами, я сцепила пальцы и сложила руки перед собой на столе. -Наша семья ведь любит пышные торжества, а тут такой повод, ты же давно хотел выдать меня замуж, и я наконец-то слезу с твоей шеи и уеду с Аркадием в его глухомань, будем растить своих…– я замялась, запрокинув глаза в потолок, вспоминая его слова, что он выругался, тогда в кабинете, говоря с кем-то по телефону.

– А, отродье, вроде так! И в наших отродьях не будет ни капли твоей крови, поэтому не переживай за их благополучие, – мое тело трясло от страха перед взглядом отца, который всё понимал, и его переполнял гнев, от этого его лицо напряглось так сильно, что каждая морщина отпечатывалось чётче.

–Что происходит? – озабоченно встрял Роман. -Вы и раньше не ладили, но это уж слишком, – Роман метал растерянные взгляды, ища в присутствующих лицах ответы. Все сидели смирно, не шелохнувшись, словно куклы за детским столиком, застывшие в неуклюжих фигурах.

–Не ладили мы потому…

–Хватит! -стукнул отец гневно по столу, так что все вздрогнули.

–А… репутация! Простите меня, я такая дура, – я замолчала, подавляя в себе досаду куском мяса и тщательно пережевав, тяжело сглотнула, за ним последовал еще кусок мяса, и вот я, уже машинально поправляя волосы, сидела, как ни в чем не бывало, с пустым выражением на лице. Какое-то время все сидели в недоумении происходящего, и лишь когда вошла очередная горничнаяс подносом, за столом по цепочке пронеслось воскресшее оживление.

Я понимала, публичное разоблачение ничего не изменит для меня, но может плохо сказаться на отношениях брата с отцом. Мне меньше всего хотелось портить жизнь Роману, который не был связан с этим делом. Внутри я ликовала, что мне удалось хотя бы напомнить ему о тех вещах, что он так долго скрывал и то, что Вершилов и прочие гости могли видеть его уязвимым. На таких людей, как мой отец, слова не действуют, это ведь не власть. Я боюсь, что до конца жизни мне придется прогнивать под его страхом, пока моя душа не сгорбится, неся это тяжёлое бремя. "Деспот, тиран, убийца, проклятый самим дьяволом, ненавижу, ненавижу тебя ": даже если прокричать ему прямо в лицо, изойдя пеной как бешеная собака, облаяв правдой, я выглядела бы посмешищем перед таким человеком. Я успокоилась. Дымок смирения, оставленный внутри меня погасшей свечой надежды, всё тлел, тем временем, когда я,наконец, отвоюю свою жизнь. Мы разошлись по комнатам очень быстро. После такого никому не хотелось продолжения "званого" ужина.

– Я теперь не знаю, что мне делать, – заявил расстроено Аркадий, усевшись на край кровати и согнув спину, как старик, которому оставалось лишь умереть. – Я не могу здесь оставаться! Я всегда работал руками, строил, создавал, а сейчас мои руки зажили от мозолей, -он раскинул свои ладони перед собой и взглянул на них, словно видел их впервые, и они были для него чужими. – Я уже не помню, как пахнет свежий срубленный ствол, и запах речки, радость безмятежности, – мне казалось, что его мысли говорили с ним, и он бурчал себе под нос, как безумец.

Я прохромала и села рядом, заботливо приложив руку к его спине, Аркадий чуть разогнулся, будто его разбудили. Мне хотелось сказать – давай уедем, далеко, вдвоем, но я не знала, хочет ли он этого, любит ли он меня. Я боялась, что чувство постоянной заботы заставит сказать его: "да", поэтому молчала, а надо было поговорить и уехать, тогда я не попала бы в психиатрическую лечебницу, и мы бы смогли стать счастливыми.

–Уверена, и в нашем лесу найдутся пару деревьев, которые жаждут, чтоб их срубили, – я нежно улыбнулась.

Аркадия это не радовало, он тосковал по дому, лесу, по дереву, в котором видел смысл своей жизни. Он встал с кровати и ослабил галстук, словно он перетянул всё его тело, и швырнул на кровать.

–Лесопилка! -воскликнула я, вспомнив, что он всегда о ней мечтал.

Аркадий снова сел рядом, напротив моего лица.

–Давай ее выкупим? Продадим квартиру, дом и ты снова будешь работать с деревом, – я вдохновенно озарилась улыбкой.

Он уныло молчал. Мы легли спать. В окно смотрела круглая луна, освещая спальню, "полнолуние": проговорила я себе, и она, словно кивнула мне в ответ. Небо было ясным, с маленькими мерцающими звёздами, поочерёдно, как маяки мигали в высоте. Я встала. Мне не спалось, накинув шёлковый халат одним взмахом, приоткрыла дверь, не сводя взгляда со смирного тела Аркадия, и выскользнула в коридор. Я хотела было спуститься в кухню, но заметила приоткрытую дверь отцовского кабинета. Я пошла прямо до конца коридора и заглянула- пусто. Я зашла. Такой тёплый воздух уютного пространства, где столько старых и хрупких вещей, даже запах тут был особым. Большой стол сундуком стоял посередине небольшого пространства, кожаное кресло, стеллаж, прямо в стене, с мелким барахлом, пластинки для проигрывателя в жёлтой, ветхой бумаге, своеобразная лампа-коряга, целый храм воспоминаний, который страшно осквернить и опорочить. Я остановилась у стола и села в отцовское кресло, бродя в мыслях по хорошим моментам, что вызывали на моих губах улыбку, и я впадала в безмятежное состояние. Я открыла ящик стола и увидела чёрный револьвер. Я достала его и, положа перед собой, разглядывала коричневую рукоятку, чёрный блестящий корпус. Я потянулась и взяла его в руки, хотела было убрать.