Лилит. В зеркале Фауста

Неспешно встав, задевая колени, Горецкий выбрался в проход и, поглядев по сторонам, устремился в тамбур. Тут скоро весь салон забродит, как от дрожжей. Ничего, постоит, насидится еще за день за учительским столом.

А едва открыв дверь и выйдя в просторный тамбур, сразу столкнулся взглядом с «белоснежной» красоткой. Шапку с помпоном она спрятала в сумку – пушистый заячий хвост торчал оттуда. Ее светлые волосы были подстрижены под каре. Она курила длинную черную сигарету и пристально рассматривала Горецкого. Прямо у нее над головой висела табличка «Не курить». Вокруг нее, такой легкой на первый взгляд, была особая аура, и она заняла все пространство. Словно оно было ее, этой дамы, и потому не хотелось нарушать ее одиночество. Горецкий уже решил пройти в соседний вагон, но передумал – и вместо этого привалился спиной к стенке напротив.

– Не боитесь, что оштрафуют? – кивнув на сигарету, сразу и напрямую спросил он. – Или высадят по дороге?

Она выдохнула дым в сторону и загадочно улыбнулась ему:

– Я ничего не боюсь.

– Похвально, – кивнул он. – Не в том смысле похвально, что я одобряю ваше курение в общественном месте, да еще под такой табличкой, а в том, что вы так смелы.

– Я поняла, что вы имели в виду. Плевать я хотела на их правила. Нравится мой ответ?

– Смелый. И эксцентричный.

Несмотря на сигаретный дым, от нее исходил тонкий горько-сладкий аромат пачули – его любимые женские духи. Но уж больно волнующим он был на этот раз. Дурманящий коктейль. Возможно, именно он и не дал ему пройти мимо.

– Сами не курите, конечно, – это прозвучало как утверждение.

– Почему? Курю, – кивнул он. – «Кэмел». Но с удовольствием вдыхаю аромат и ваших сигарет.

– Не хотите присоединиться? Могу угостить.

– Пожалуй, не стоит.

– А закурить свои?

– Если честно? Хочу.

– Так что же вас останавливает?

Он непроизвольно поднял глаза на табличку.

– А-а, – протянула она. – Ясно. – И улыбнулась: – Правила!

– Можно сказать и так. Скажите, а где ваш личный транспорт? – спросил он.

Она выдохнула дым в сторону.

– Не понимаю?

– Я увидел вас, когда вы шли по проходу, и спросил себя, что такая красивая женщина делает в электричке. Почему не на собственном воздушном шаре?

– А, ясно, – кивнула она. – Так сложились обстоятельства.

– И воздушный шар есть?

– Разумеется. А теперь есть повод изучить людей.

Он рассмеялся:

– Я так и думал. – И сразу представился: – Горецкий. Горислав Горецкий.

– Лючия, – представилась она в ответ.

– Красивое имя – под стать хозяйке. Просто излучаете свет.

Пассажиры открывали двери и, проходя мимо, неодобрительно и с любопытством поглядывали на курильщицу.

– А вы, конечно, педагог, – после очередной затяжки сказала она.

Электричку потащило влево, и Горецкий встал пошире.

– Почему вы так решили?

– Да я голову дам на отсечение, что именно так. Педагог едет читать лекции в университет, где его ждут детишки. – Ее тон стал снисходительным: – Ну не коммивояжер же вы? И не старший клерк в конторе по продаже копировальных машин. Нет? – Он уже смеялся, слушая ее. – И уж точно не чиновник – у вас слишком артистический для этого вид. И костюмчик не мерзкого мышино-синего цвета, в каких они ходят, а очень даже приятный, вельветовый. Что скажете?

– Скажу: вы попали в самую точку.

– Может, вы не просто педагог, а еще и профессор?

– И снова в точку.

– И как вас по имени-отчеству, господин профессор?

– Горислав Игоревич. Но лучше по имени – молодит.

– Договорились.

– Что же вы преподаете?

– Философию, историю религий и богословие.

Его новая знакомая рассмеялась.

– Чему вы смеетесь? – подозрительно спросил Горислав Игоревич.

Но уже почувствовал подвох в этой реакции. Дама кивнула:

– Да так… Какие разные предметы! Философия и богословие. Они противоречат друг другу. Вам не стыдно?

Горецкий понял, что угадал.

– Стыдно. Иногда читаю эти предметы ученикам одной и той же группы. Представляете?

– Как у них с мозгами?

– Терпят ребята.

– Кстати, а где вы преподаете? Позвольте догадаться – в МГУ?

– Вы просто экстрасенс – в точку уже третий раз. – Электричка засвистела и стала чуть тормозить. – Сейчас остановка, кстати.

– Фабрика детских игрушек, кажется, – уточнила она.

– Верно, – утвердительно кивнул он. – В это время тут народу почти не бывает. Утром толкались – теперь к вечеру наплывут.

Электричка остановилась, человек пять вышло, столько же зашло, Лючия успела ловко выстрелить окурком в открытые двери, да так метко, что тот перелетел узкий перрон и угодил в голые кусты за чугунной оградой.

– Ого, – сказал Горислав Игоревич. – Просто Вильгельм Телль.

Зашипел динамик, двери захлопнулись, и поезд двинулся дальше по своему маршруту в сторону столицы.

– И кто же вас назвал Лючией? – спросил Горецкий.

– Это долгая семейная история.

– Куда нам торопиться? Вы же до Москвы?

– Ага.

– Еще двадцать минут.

– Это все страсть моей семьи к Италии.

– Обожаю Италию.

– Думаю, вы за свою долгую жизнь повидали стран предостаточно?

– Да, поездил.

Глядя с неподдельным интересом ему в глаза, она спросила:

– Сколько вам лет, если не секрет? И заранее простите за нескромный вопрос.

Обнимая портфель, он пожал плечами:

– Да нет, не секрет. И потом, незачем просить прощения. Я же не дамочка бальзаковского возраста. Мне шестьдесят пять.

– Возраст колдуна, – улыбнулась она.

Его брови потянулись вверх:

– Почему колдуна?

– Хороший вопрос. Второй из трех возрастов колдуна.

– А почему второй? А первый когда был?

– Первый вы уже проехали. – Электричку покачивало, и она метко добавила: – На вашем поезде жизни. Первый возраст колдуна – сорок пять лет.

– Так, интересно. И где это вы прочитали?

– Просто знаю, и все.

– Ну так просветите человека, если знаете.

– В сорок пять человек вступает в пору зрелости и рассудительно смотрит на этот мир. Он понимает, как его изменить, преобразить, вдохнуть в него свое волшебство.

– Это мне знакомо. Но как же Александр Македонский? Он и до тридцати трех не дотянул, а мир преобразил о-го-го как!

Она скривила губы в снисходительной улыбке:

– Александр Великий был одним из моторов этого мира, а это разные вещи. Мотор должен быть молодой. Сразу из сборки. Александр – наследник эллинской культуры, он освободил мир от персов, но сам стал по натуре персом, царем царей, а едва умер, как его мир, его империя распалась на части – ее растащили жадные друзья. Так что нет, Александр тут ни при чем.

– А я согласен с вами, – кивнул он. – Надо же, вы правы. Какое у вас образование?

– Универсальное, – усмехнулась она. – Всего понемногу.

– Ладно, – кивнул он. – И эту сентенцию запомню.

– А еще в этом возрасте, я о сорока пяти, человек начинает сам распоряжаться жизнью. Молодым кажется, что они вожди своей жизни, но нет! Они следуют инстинктам, их ведут сексуальные желания и жадность схватить все на своем пути и проглотить, как бездумно хватает все живое и глотает рыбка пиранья.

Горецкий задумался.

– И опять вы правы. Мне бы вас пригласить к моим студентам – вы бы им толкнули отличную лекцию про то, кто они есть такие.

Она пожала плечами:

– Да легко.

– Итак, у меня второй возраст колдуна. Шестьдесят пять. И что бывает в этом возрасте?

– Человек начинает понимать законы вселенной – и эти знания делают его истинным мудрецом. Он понимает, что не все покупается за деньги, а лишь малая толика всех земных богатств. Главные дары приходят иным путем.

– Да, иногда мне кажется, что я стал что-то понимать в главных дарах.

– Человек понимает, что существуют великие тайны за привычным пологом реальности. За волшебной дверью!

– О-о, а тут вы совсем уже правы – ну в самую точку! – Горецкий улыбался, глядя на смышленую красотку перед собой. – Это точно про меня. Я так устал стоять перед этой дверью и скрестись в нее. Если бы вы знали! А еще больше я устал просить: ну приоткройте же дверь! Сжальтесь надо мной! С моей стороны нет ручки!

Дама весело рассмеялась.

– Смешно. Я про то, что с вашей стороны нет ручки. Это правда. Поэтому надо лучше просить. Как там написано: ищите – и обрящете? Просите – и вам дадут? – Вдруг тон ее изменился: – Только надо знать, кого просить. Вы у кого просили?

– Просто просил, – пожал он плечами.

– Что, кричали в пустоту?

– Ну, что-то вроде того. – Он понизил голос, но прибавил эмоциональности: – Силы небесные, верните мне молодость! Дайте понять, зачем я тут! Почему мучаюсь изо дня в день! Какого хрена вы меня бросили без ответа? А я не дурак! Дуракам проще – жрут, пьют, трахаются, и баста! Откройте мне тайны вселенной!

Она смеялась, слушая его.

– И как с ответами?

– Да вот так: еду преподавать кучке балбесов бессмысленные предметы. Одним – философию, другим – богословие.

– Ясно. Если будете просить тайн у Создателя, Он вам вряд ли поможет. Он вам скажет: нарушил Мою заповедь, съел яблоко в Моем саду – вот теперь и учись жить самостоятельно, дурень.

Теперь уже рассмеялся Горецкий.

– С вами так легко говорить, Лючия.

– Надеюсь на это.

Горислав Игоревич вопросительно кивнул:

– Остается «третий возраст колдуна».

– Да, это восемьдесят лет. Когда человек, как правило, глубокий старик, понимает, что ему ничего не известно. Что всю жизнь он бился головой в каменную стену. Даже если он накопил богатства, разве в них дело? Его знания – одна песчинка на пляже до горизонта. А смерть уже не за горами. И скоро он потеряет даже то, что имеет.

– Печальная концовка, – еще теснее перехватив портфель, вздохнул Горецкий. – Расстроили вы меня.

– А разве бывает другая? Все пройдет, как написано у Экклезиаста, и это пройдет. Но! – Она даже назидательно подняла указательный палец с наманикюренным перламутром ноготком. – А вдруг для избранных могут приоткрыть эту дверь? Если попросить очень сильно? Как вы думаете?

– Вы это серьезно, Лючия?

– Серьезно, – кивнула она. – Очень серьезно.

– Только об этом и думаю, – честно признался Горецкий.

– А скажите мне, профессор, что бы вы ответили вашим студентам, если бы они спросили у вас: а что лежит между научным познанием мира и слепой верой? Что кроется в том вечном, необъятной ширины коридоре? Укрытом мраком для всех непосвященных? И являющемся источником знаний и мудрости для тех, кто действительно хочет этих знаний и этой мудрости?

Горецкий кивнул:

– Я понимаю… Вы о мире магии. О параллельном и запредельном мире?

– Куда заказан путь как ученым, так и святошам. Первые в него не верят, вторые его боятся хуже смерти. Ведь там живут силы, которые им недоступно понять. Вы согласны со мной?

– Да, Лючия, я согласен с вами. – И тотчас улыбнулся: – Но только никому об этом не говорите. – Он даже указательный палец приложил к губам: – Тсс!

– Я молчок, – принимая игру, по-компанейски кивнула она. – Кажется, сейчас будет еще одна остановка?

Электричка уже тормозила.

– Да, – кивнул Горецкий. – Мыльный комбинат.

И вновь немного народа вышло и немного зашло. Все рассредоточились по вагонам.

– Хочу задать вам интересный вопрос, – сказала она.

– Пожалуйста.

– Вы что-нибудь слышали о «Проклятой библиотеке»?

– Нет, никогда, – оживился он. – А что, есть такая?

– Есть.

– И кто ее проклял?

– А сами вы как думаете?

– Блюстители земных законов? Те, кто возложил на себя труд общаться с небесами? Кто приватизировал их?

– Именно – они самые. Они всегда разные, во все века, и они всегда запрещают. И больше всего они боятся книг. Эти читать можно, а эти – нет. Как же они любили сжигать книги!

Глядя в ее глаза, Горецкий нахмурился. Ему только показалось, или в ее зеленых глазах сейчас и впрямь вспыхивали отблески костров инквизиции?

– Книгу – в огонь, прочел ее – тебя туда же. Особенно они ненавидели избранные шедевры. Книги истины.

– Книги истины? Есть такой раздел в мировой библиотеке?

– Разумеется. Каждая из них – тонкая золотая нить, что связывала эту истину, надиктованную высшей силой избранным авторам, с несовершенным человеческим большинством. С каким же пылом рвали эти золотые нити отцы-инквизиторы! Если они сожгли весь тираж Кристофера Марло, который всего-то перевел «Любовные элегии» Овидия, так что говорить о «книгах истины»? Сколько шедевров откровения свыше и пытливой человеческой мысли сгорело безвозвратно! Например «Пророчество Алкона» неизвестного автора – за ее прочтение можно было и самому на костер угодить. Вы не знали о существовании этой книги?

– Ваша эрудиция удивляет, Лючия. Я слышал об этой книге, но не более того. Читал только тех авторов, которые, по их утверждению, читали ее. Комментаторов. Как я понимаю, тираж был уничтожен и не осталось ни одного экземпляра?

– Вы правильно понимаете. Ей не повезло. Таких книг много. «Звезда Вечной Мудрости», например. Или «Путь Венеры». Она была издана крохотным тиражом в разгар инквизиции, когда женщин тащили на костер за одни только «греховные» мысли, и тотчас сожжена. А «Девятая печать»? Тираж был полностью уничтожен, а самого Адольфа Брокануса запытали до смерти огнем, требуя выдать того, кто подарил ему откровение. Может быть, он и выдал бы ту силу, да сам не знал, откуда к нему приходят видения и мысли.

– Я слышал обо всех этих книгах, до меня доходили даже цитаты из них, и только. Какая жалость! Вы сейчас разбередили во мне давнюю страсть, с которой я пытаюсь бороться всю свою жизнь. Пытаюсь и потворствую ей! И хочу забыть об этих и других книгах, которые ведут своими дорогами в горний мир, но они приходят ко мне во сне. И как же удивительно, что я встретил вас, женщину, которая знает те же шедевры и говорит так, будто читает мои мысли.

– Благодарю – это комплимент.

– И сколько книг вы могли бы перечислить? Это вопрос книголюба и библиофила. Десять? Двадцать?

– Берите больше.

– Тридцать?

– Больше. – Ее ярко-зеленые глаза смеялись. – И будьте смелее.

Его брови непроизвольно взлетели:

– Пятьдесят?

– Больше, Горислав Игоревич.

– Да ладно? – Теперь он сделал страшные глаза: – Что, сто? Сто десять? Сто двадцать?

– Много больше.

– Не верю.

Она хитро прищурила глаза:

– Я не назвала и тысячной доли того, что могла бы назвать.

– Тысячной?! И все наизусть?!

– У меня от рождения феноменальная память, профессор Горецкий. – Насмешливая улыбка так и гуляла по ее губам. – А еще я быстро читаю и стремительно усваиваю прочитанный материал.

– Всегда завидовал людям с такими способностями.

И все-таки протест бушевал в его душе. Какой же он легковерный! Так цыганки и заговаривают зубы раззявам на улицах.

– Но как же вы смотрите на меня! – покачала она головой.

– Как я смотрю на вас?

– С недоверием. А еще испытующе. Думаете, что мне за дело до всей этой эзотерической литературы?

– Вы правы, но только отчасти.

– Каждая из этих книг – тропинка в непроходимой чаще, но все эти тропинки ведут на одну большую и светлую дорогу. Вот в чем все дело. Эта дорога интересует меня. И то, что в конце этой дороги.

– И что в ее конце?

– Сами подумайте.

Поезд качнулся, и Горецкий еще сильнее вцепился в портфель.

– Ну скажите, прошу вас! – взмолился он.

– Те самые двери, но там они открыты настежь. И там вас ждут.

– Меня?

– Вас в том числе, Горислав Игоревич.

– У меня даже в горле пересохло, – честно признался он.

Достал из портфеля бутылку минералки, свинтил крышку, сделал пару глотков и спрятал бутылку обратно.

– Полегче стало? – спросила она.

– Ага. Когда вы сказали «Проклятая библиотека», вы же имели в виду не существующую в реальности библиотеку, верно?

– Разумеется. Это те книги, которые были написаны великими умами, а потом уничтожены, стерты с лица земли фанатиками-доброхотами. Но ведь ничто не пропадает бесследно. Все написанное, сказанное, пережитое – витает в эфире. Но посвященный может войти в нее, в ту библиотеку. Войти реально через существующие двери. Надо просто знать пути.

Он лукаво прищурил один глаз:

– А вы знаете эти пути?

– А вдруг?

– Покажете?

Дама в белой шубке усмехнулась:

– А если да – пойдете со мной дальше?

– Дальше – это куда?

– «Проклятая библиотека» – это как прихожая, преддверие. А дальше – другой мир.

– Я сейчас вам расскажу одну историю – она короткая. Про другой мир. И про то, как я его упустил. Увы, безвозвратно. Послушаете меня?

– Конечно! Расскажите, прошу вас.

– Сейчас будет остановка, и вот тут народец-то набежит.

– Переживем, Горислав Игоревич.

Электричка остановилась, и толпа с перрона хлынула в вагон. Но и теперь в тамбуре никто не остался – их беседе как будто специально не хотели мешать.

Поезд тронулся. До Москвы оставалась одна остановка.

– Однажды я случайно побывал на сеансе мага. Да-да, мага! – глядя ей в глаза, уточнил он. – Волшебника! У меня есть экзальтированная знакомая – Аделаида Калюжная. У нее в центре Москвы свой эзотерический салон. Когда-то была моей подругой. Потом мы расстались. Она меня и зазвала на этого мага. Лет десять назад. И я пошел. Мне хотелось увидеть ее, а не мага. Это если честно. Так вот, маг долго проповедовал в полутьме, двигал взглядом предметы, мошенничал, конечно, а потом заинтересовался моей персоной. Долго ходил вокруг меня, его прямо тянуло ко мне, честное слово, а в конце он отозвал меня в сторону и сказал тет-а-тет: у вас есть нереализованная сила, вы могли бы легко общаться с миром духов. Я ответил: мне еще только этого не хватало – спятить. Он сказал: а зря. Вы могли бы выбрать себе учителя за той чертой, или учитель выбрал бы вас, и так бывает. Вы могли бы добиться многого, если бы вам открылось ваше предназначение. Ведь почти все люди живут не своей жизнью – они проходят мимо сокровищ, не замечая их. Но ваши способности вопиют о себе. Другие мечтают о таком даре, тратят годы на то, чтобы получить хотя бы десятую долю того, что имеете вы в своем багаже от рождения.

– А он был не дурак, этот волшебник.

– Видимо, да. Я бы помог вам раскрыть свой потенциал, сказал он, – продолжал Горецкий. – Подумайте об этом. Я спросил: а что мне это даст в конечном итоге? Маг ответил с юмором: да, собственно, ничего. Разве что поднимет вас на более высокую ступень в познании себя и мира. Подумайте. Я как будто в театре побывал или в кино: посмотрел, удивился, насладился и пошел дальше. Но в душе остался отголосок: а вдруг? А вдруг я упустил что-то важное, главное, отказавшись от такого предложения?

Двери то и дело открывались. Потянулись первые пассажиры на выход.

– Как его звали? – спросила она.

– Вольдемар… как-то там, – пожал плечами Горислав Игоревич. – Он дал мне визитку, но я потерял ее. Он пару раз даже звонил мне. А потом просто исчез – отовсюду. Был – и не стало. – Горецкий, отчасти делано, печально вздохнул: – И это случилось тогда, когда я сам захотел отыскать его. Решился-таки!

Но было поздно.

– Так всегда и бывает.

– Ага. И ведь это был второй раз. Первый случился еще в юности. Я бродил по лесу, любил один таскаться часами, и встретил женщину. У нее было знакомое лицо. Она позвала меня за собой – в чащу! Сказала, что покажет мне чудеса. Я потом вспомнил, где видел ее – в своих снах, и не раз. И ведь по имени меня назвала! А я струхнул. История с магом была вторая. Вот такой я болван, уважаемая Лючия.

– Но знаете, иногда смертному дается еще один шанс. Он прошел мимо первых открытых дверей, мимо вторых, но мир магии очень щедр – и он может предложить открытой третью дверь.

– Вы думаете?

– Уверена в этом.

– А я бы вошел, – горячо, но тихо, чтобы не привлекать внимания, сказал он. – Теперь, когда уже немолод и ловить больше нечего, когда перспектива ясна, я бы вошел в третьи двери! Клянусь вам, Лючия! Богом клянусь!

– Верю, – очень просто кивнула она.

– Кто бы только приоткрыл мне их! Увидев лучик света, падающий оттуда, я бы из последних сил рванул туда…

Она смотрела в окно дверей и улыбалась. С каждой минутой электричка приближалась к Москве.

– А теперь скажите мне, Горислав Игоревич, какую книгу вы бы хотели прочитать более всего? В «Проклятой библиотеке»?

– Все!

– Нет, есть одна, и вы сейчас назовете мне ее. Ну же.

– Назовите вы, и я даю вам слово, что врать не буду. И если это она, то я скажу, что вы самая…

– Эта книга называется «Вселенная Лилит», – не дав ему договорить, сказала его спутница по электричке. – Что с вашим лицом?

– Но как вы догадались?

Она пожала плечами:

– Прозрение.

– Думаю, вы действительно экстрасенс и умеете читать мысли. Только и всего. Обычное дело.

– Так почему именно эта книга? Она была написана в шестнадцатом веке, издана в Венеции и сожжена инквизицией. Весь тираж был уничтожен. Ее написал один странствующий философ и маг, остановившийся при дворе Медичи. Позже, едва избежав смерти, он покинул Венецию. Эту подробность я знаю точно. Так чем она так интересна вам, Горислав Игоревич?

– Мне иногда кажется, что эту книгу написал я…

– Чего только не бывает в жизни, – риторически заметила его спутница.

На очередном повороте электрички они увидели в дверные окна Москву и приближающийся вокзал.

– Подъезжаем, – сказал он.

– Да, – откликнулась она. – А вдруг еще не поздно наверстать то, что вы упустили? – спросила Лючия. – Вдруг появится третий шанс?

– Вашими бы устами, Лючия. Но я в это не верю.

Уже потянулись по обеим сторонам длинные асфальтовые перроны.

Поезд встал. Дверь открылась – и они первыми оказались на платформе. Они как будто уже проговорили о чем-то важном и теперь, сблизившись, просто шли по перрону к зданию вокзала.

Толчея, шум, назойливые голоса. Проходы, турникеты. И вот уже эскалаторы, запах мазута, шум метро…

Скоро выяснилось, что им на разные ветки.

– Возьмите, Лючия. – Он протянул ей визитку. – Если вы однажды соберетесь показать мне «Проклятую библиотеку», позвоните. Я буду очень рад.

– Хорошо, – пообещала она. – А пока что прощайте. И удачных лекций!

Еще секунда, и они, подхваченные потоками людей, двинулись в разные стороны. Но, сделав шагов десять, Горецкий не выдержал и обернулся. И что же он увидел? Она тоже оглянулась на него! Но как она смотрела – уже совсем иначе! Не рассудительно и мудро, как фанатичная книгочейка, но хитро и с насмешкой жаля его взглядом. Но что было неожиданнее всего, рядом с ней оказался тот самый бородатый боров в телогрейке, алкаш, из-за которого он и покинул вагон. Как такое могло быть? Конечно, в метро люди пересекаются и топают вместе плечом к плечу чуть ли не километры, особенно в часы пик, но чтобы вот так? К тому же боров в телогрейке тоже оглянулся – и тоже с усмешкой посмотрел на него. И что было неожиданнее и неприятнее всего, он ему по-приятельски, даже фривольно подмигнул.

Было это на самом деле или привиделось ему, Горислав Игоревич Горецкий так понять и не сумел – толпа быстрой тесной волной закрыла от него недавних случайных спутников и унесла их в своем потоке.

2

Горецкий прохаживался по аудитории и размышлял над тем, как ему начать эту лекцию. Если бы не встреча с импозантной красоткой Лючией, дамой с пытливым умом и своеобразным взглядом на многие вещи, он бы точно знал, что сейчас скажет, и завел свою старую песню. Заезженную пластинку о «смежных предметах», для каждого из которых есть место в общественной жизни современного человека, и вновь бы мягко соврал. Потому что куда деваться, когда ты педагог с серьезным статусом и хочешь таковым оставаться и дальше.

Наконец он остановился перед аудиторией, которая уже три месяца принимала его с сердечной теплотой, и по-простецки сунул руки в карманы.

– Недавно в университет пришла петиция из патриархата, – начал Горецкий. – В очередной раз священнослужители попросили открыть в Московском государственном университете факультет богословия. И получили решительный отказ. Вы знаете, что я преподаю философию и религиоведение, а еще богословие в семинарии. Одним словом, я был бы не против. Но только с одной стороны. Философия переводится с греческого как «любовь к мудрости». Мудрость базируется на логике и многотысячелетнем опыте человечества. А логика стоит на физике – и без этого никуда. Легендарный Ваверлей сказал жене, что отправляется поплавать, но плавать он не умел, поэтому прикрепил к ногам надувные шары. И, по легенде, утонул. Доротея была в ужасе, когда увидела, как из воды торчат два воздушных шара. – Он трагически вздохнул. – Как представлю, как бедный Ваверлей пытался извернуться в собственном пруду, чтобы засунуть ноги под воду, как брыкался и кувыркался, пытаясь поднять голову и вздохнуть, брр! – даже поежился лектор. – Страшно подумать! – По аудитории покатились смешки. – Одним словом, с физикой не поспоришь. Но так ли это всегда? Юленька, что ты хочешь сказать?