Сквозь Завесу Миров: Пепел Каммлана

– Огонь? – Герцог дернул цепь, обжигая пальцы о холодное железо, но не отпуская. – Я пережил костры инквизиции! Твои жалкие искры – ничто!

Рывком он притянул Мордреда за цепь, как марионетку. Нечеловеческая сила была непреодолима. Клыки вампира впились в шею Мордреда, чуть ниже края шлема. Боль ударила, как ток, пронзая все тело. Но вместе с ней пришло видение: не тьма, а яркий свет Каммлана. Артур, стоящий над его павшим телом, не в гневе, а с бесконечной скорбью в глазах, с которой он произносил: *«Сын…»*. И чувство – острое, режущее – что это признание пришло слишком поздно.

– Отец… – вырвалось из губ Мордреда, невольно, как стон.

Герцог отшвырнул его, облизывая алые губы. Капля крови Мордреда сверкнула на его клыке.

– Да, предатель! – прошипел он с экстазом. – Его скорбь была слаще века выдержанного вина! Агония отвергнутого отца! Я пил ее эхо тогда, пью ее отзвук в твоей крови сейчас! И это лишь начало!

Мордред, теряя силы, сознание уплывало, нащупал в скрытом кармане у голенища сапога последнюю иглу Элинор. Не серебряную – ту самую, "железную", с гравировкой "Для драконов". Лиза говорила: "Она убъет то, что нельзя убить обычным способом. Яд не для крови… а для сущности". Он сжал ее в кулаке.

– Смотри, как умирает последний Пендрагон! – Герцог поднял его за горло одной рукой, его лицо исказилось предвкушением финального укуса. Клыки блеснули в лунном свете, проникающем сквозь дыру в крыше.

Мордред, собрав последние силы, не для удара, а для точности, всадил иглу вампиру не в тело, а прямо в основание шеи, туда, где пульсировала темная энергия. Тот замер, глаза внезапно расширились, наполнившись не болью, а шоком и непониманием. Его тело затрепетало.

– Это… не… возможно… – хрип вырвался из его горла. Игла светилась тусклым багровым светом.

– Пар, Лиза! – Прохрипел Мордред, глядя в безумные глаза вампира. – Дай ему всего пара!

Снаружи донёсся нарастающий рёв дирижабля. Струя перегретого пара, управляемая Лизой, ворвалась в пролом в стене часовни, как белый дракон, и ударила точно в торчащую из шеи Герцога иглу. Металл раскалился докрасна за микросекунду. Раздался звук, похожий на лопнувший натянутой струны, но в тысячу раз громче. Тело вампира начало не просто трещать – оно светилось изнутри багровыми трещинами, как раскаленный уголь под ударом кузнечного молота. Кости почернели и стали видны сквозь расползающуюся плоть.

– Ты… не рыцарь… – успел прохрипеть Герцог, его голос был уже чужим, эхом из бездны. – Ты… «яд»…

Хлопок был негромким, но окончательным. Тело вампира не упало – оно рассыпалось. Не в пепел, а в черную, мелкую, зловонную пыль, которая смешалась с клубами пара и туманом, затягивающим кладбище.

Мордред, истекая кровью из ран на шее и груди, выполз на паперть часовни. За спиной висел лишь запах гари и тлена. Боль была всепоглощающей, но сквозь нее пробивалось странное чувство – не победы, а… начала. Отец… Я убил дракона. Не того, которого ты убил… но дракона. Он упал на спину, глядя на ревущий в небе дирижабль-дракон, силуэт Лизы на его палубе, и погрузился в темноту, где не было голоса короля, а только гул машин нового века.

Глава 2

Сквозь гул моторов и свист пара, сквозь толстую стальную обшивку гондолы «Дракона», слова Мордреда врезались в сознание Лизы с ледяной ясностью: «Лиза! Дай больше пара!»

Это было не просто криком сквозь шум битвы. Это был… призыв внутри. Гулкий удар по внутреннему уху, эхо, отдававшееся в самой глубине её черепа, будто их связывала невидимая стальная нить. Словно его воля, отчаянная и яростная, нашла прямой канал к её командирскому посту. Лиза не раздумывала. Пальцы, привыкшие к рычагам и клавишам, метнулись к панели управления пароперегревателями. С хриплым ревом, сотрясавшим всю конструкцию дирижабля, из сопел ниже брюха «Дракона» вырвался не просто пар – белый, клокочущий смерч, сконцентрированный лучом адского жара. Она видела цель сквозь оптику прицела – клубящуюся черноту на шее Герцога, ту самую точку, откуда исходил немыслимый холод. И она ударила. С идеальной, расчетливой точностью инженера, превратившего машину в продолжение своей воли.

Но затем… Затем её мир перевернулся. Резко, болезненно, как будто сломалось что-то внутри её собственного механизма. Через линзы прицела она увидела, как эту… тварь… поднимает Эдмунда над землей. Длинные, костяные когти впились в шею под краем шлема, пронзая сталь и плоть. Кровь – алая, живая, его кровь – брызнула на латы. В тот миг холодный расчет Лизы испарился. Глаза расширились от ужаса, незнакомого, дикого. Сердце не просто упало – оно замерло, сжавшись в ледяной комок, а потом рванулось в бешеный галоп, ударяя по ребрам так, что перехватило дыхание. Он… Он сейчас… Мысль оборвалась. Невыносимая боль, словно те самые когти вонзились и в её горло. Мир сузился до этой жуткой картины: её брат, поднятый как трофей, искаженное лицо вампира, жаждущее смерти.

И снова – крик. Не голосом. Глубже. Крик души. Отчаяние, ярость, инстинкт выживания – все это слилось в один немой, но оглушительный импульс, пронзивший ту самую стальную нить. «ИСПАРИ ЕГО!»

Реакция Лизы была мгновенной, рефлекторной, словно её тело управлялось теперь не мозгом, а этим криком. Она вдавила рычаги до упора. Весь запас перегретого пара, весь гнев «Дракона», вся её собственная внезапно проснувшаяся ярость обрушились на вампира. Она видела, как черная фигура светилась багровыми трещинами, как кожа лопалась, обнажая нечеловеческое нутро, как тело рассыпалось в зловонную пыль под смертоносным напором ее машины. И видела, как Эдмунд, освобожденный, рухнул на каменные плиты паперти, неподвижный, залитый кровью и паром.

К нему уже скакали Томас и Элинор. Лиза видела, как капитан спешился с неожиданной ловкостью, как Элинор, сбросив плащ, бросилась к нему, проверяя пульс, крича что-то Томасу. Картина была четкой, но словно отдаленной, смотрелась через толстое стекло. Шум моторов, крики солдат, гул реки – все это заглушил навязчивый стук ее собственного сердца и жгучий холод страха, все еще сковывающий грудь.

«Он не умер. Не мог умереть. Не после всего…» – пронеслось в голове, но это была мысль-панцирь, мысль-защита. Потому что под ней клокотала другая, страшная и неудобная: «Он не твой брат».

Лиза резко отвернулась от иллюминатора, ухватившись руками за холодные ручки рычагов управления. Ногти впились в металл. Глубокий вдох. Выдох. Еще. Воздух в гондоле пах машинным маслом, гарью и… ее собственным потом. Она заставила себя думать. Логика. Расчет. Ресурсы.

Ранен. Тяжело. Потеря крови. Вероятность заражения – высокая (когти той… твари). Транспортировка – только «Драконом». Ближайшая безопасная площадка для посадки – плато Старого Карьера в трех милях вверх по течению. Высота достаточная, ветер – попутный.

Ее пальцы, еще дрожащие, уже бегали по карте, прокладывая курс. Голос, когда она отдавала команды экипажу по переговорной трубке, звучал ровно, холодно, как всегда. Никто не услышал бы в нем ни трещинки. «Он не Эдмунд Локсли. Наследник графского рода Локсли умер в день взрыва цеха, когда рухнули не только стены, но и весь их мир. Этот… этот другой. Чужой. Одержимый. С глазами, полными древней битвы и новой ярости.»

«Дракон», тяжело гудя, развернулся, оставляя позади дымящиеся руины моста и кучку людей у часовни. Лиза смотрела вниз, на крошечные фигурки, поднимавшие тело Мордреда. Добрый старший брат… Эдмунд был тихим, мечтательным, немного неуклюжим. Он ненавидел оружие, обожал старые книги и тишину библиотеки. Он защищал ее от насмешек строгого отца, подсовывал сладости, читал сказки у камина, когда ей было страшно. Тот Эдмунд сгорел в огне взрыва вместе с цехом, отцом и их прежней жизнью. Этого она не знала. Не понимала. Он был сильнее, жестче, опаснее. В нем горел невидимый огонь, притягивающий и пугающий одновременно. И эта опасность… эта сила… почему-то заставляла ее сердце биться чаще, а мысли путаться. «Он нужен. Как орудие. Как знамя. Как…» Мысль оборвалась, наткнувшись на внутренний запрет. «Не туда. Никогда не думай об этом. Он инструмент. Только инструмент для мести и возрождения Локсли.»

Посадка на плато Старого Карьера была образцовой, даже в нервной обстановке. Лиза сама управляла сбросом балласта и финальным маневром. «Дракон» коснулся земли с мягким шипением гидравлики, осев на мощные шасси. Рев моторов стих, сменившись тревожной тишиной, нарушаемой лишь свистом ветра в расщелинах скал и спешными шагами по палубе. Через несколько минут люк гондолы распахнулся, впуская холодный ночной воздух и группу людей, несущих носилки. На них лежал Мордред – бледный, без сознания, в изорванных, залитых запекшейся кровью латах. Лиза стояла у трапа, наблюдая, как его вносят. Ее лицо было маской спокойствия, но взгляд цеплялся за каждую деталь: хриплое, прерывистое дыхание, страшные рваные раны на шее, неестественно вывернутую руку. «Ресурсы. Действия. План.»

Она отвела ему свои покои – единственное место на дирижабле, достаточно просторное и защищенное. Комната была аскетична: стальная койка, закрепленная к полу, стол с чертежами, закрепленными магнитами, шкаф с инструментами и аптечкой. Ничего лишнего. Сюда не доносился гул машин, только легкая вибрация корпуса. С помощью Томаса и Элинор, та молча, но ловко помогала снимать латы они уложили Мордреда на койку. Лиза приказала принести горячей воды, чистых бинтов, антисептиков и стимуляторов из ее запасов.

И началась работа. Хирургически точная, бесстрастная. Лиза отрезала обрывки ткани, обнажая раны. Ее пальцы, обычно такие уверенные с инструментами, на миг дрогнули, когда она коснулась холодной, липкой от крови кожи у него на шее. Она быстро сжала их в кулак, взяла пинцет и начала очищать раны от грязи и запекшейся крови, промывая их антисептическим раствором. Жидкость шипела, вступая в реакцию с чем-то темным и вязким, оставшимся от когтей вампира. Запах был отвратительным – смесь гнили, озона и железа. Лиза стиснула зубы, работая методично. Она наложила швы на самые глубокие разрывы, перевязала раны тугой, профессиональной повязкой. Вправила вывихнутую руку – щелчок кости, вставшей на место, прозвучал громко в тишине комнаты. Она сделала ему инъекцию стимулятора и мощного антибиотика из запасов, разработанных для тяжелораненых механиков.

Затем она принесла таз с теплой водой и губку. Это уже не было медицинской необходимостью. Это было… что-то другое. Она осторожно, с каменным лицом, начала стирать с его лица и рук сажу, кровь, пыль битвы. Ее движения были удивительно нежными, контрастируя с жестокостью ран. Она промыла его спутанные волосы, вытерла лоб, шею. Касания губки были легкими, почти неуловимыми. Она видела шрамы, которых раньше не замечала – тонкие, белые линии на предплечьях, будто от старых порезов, глубокую вмятину на ребре под ключицей. «Не его шрамы. Не его тело. Но он в нем…» Мысль снова ускользнула. Она сосредоточилась на действии. Сменила воду. Продолжила. Омыла его торс, избегая повязок. Кожа под ее пальцами через губку казалась одновременно хрупкой и невероятно плотной, таящей скрытую силу. Она чувствовала жар, исходящий от него, несмотря на бледность и холод конечностей. «Лихорадка. Инфекция. Нужно контролировать.»

Одеяло. Она накрыла его тяжелым шерстяным одеялом, подоткнула края. Поправила подушку под его головой. Стояла рядом, глядя на его лицо в свете единственной лампы под потолком. Оно было спокойным в беспамятстве, но не мирным. Брови слегка сведены, губы плотно сжаты. Казалось, даже без сознания он сражался с внутренними демонами. «Что же ты видишь?» Лиза поймала себя на том, что ее рука тянется снова поправить одеяло у его плеча. Она резко отдернула ее, как от огня. «Забота? Глупость. Он нужен живьем и функциональным. Точка. Его восстановление – приоритет проекта. Локсли нужен свой Дракон.» Она повернулась к столу, разложила инструменты для стерилизации, открыла журнал учета медикаментов. Работа. Всегда работа. Она должна была думать о дирижабле, об угольных поставках. Томас доложил об успешном захвате обоза, о следующих шагах. Но уголком глаза она все равно видела его. И вопрос, который он задал ей когда-то, эхом отдавался в ее уставшей голове: "Что в голове у этой девушки?"Она сама не знала ответа.

***

Тьма. Не просто отсутствие света, а густая, вязкая субстанция, обволакивающая сознание. Потом – вспышки. Огонь факелов. Камни Камелота, теплые под ногами. Гул голосов, смех, звон кубков.

Мордред стоял в Большом Зале Круглого Стола. Но не как рыцарь. Как… наблюдатель? Призрак? Солнечный свет лился через высокие витражи, окрашивая пыль в золото. За Столом сидели они – Гавейн, Ланселот, Персиваль, Галахад… Лица знакомые, но кажущиеся моложе, менее изборожденными заботами. И в центре – Он. Артур Пендрагон. Не в боевых латах, а в простом камзоле, но королевское достоинство излучалось им, как тепло от очага. Он говорил. Голос был спокойным, мудрым, лишенным той ледяной отстраненности, которая появится позже.

«…Сила, братья мои, – не только в мышце, что сжимает рукоять меча,» – раздавался голос Артура, ясный и далекий, как звон колокола через долину. – «Она – здесь.» Он приложил руку к груди, чуть левее. «Ядро. Источник. Каждый человек носит его в себе. Как семя могучего дуба в желуде. У рыцаря оно должно быть крепче, чище, яростнее. Оно – суть твоей воли, твоего духа. Твоя личная магия, отличная от чар Мерлина.»

Мордред или его дух? Чувствовал, как взгляд Короля скользнул по Залу и… остановился на нем. Не на призраке у стены, а на том Мордреде, который сидел за Столом в те дни – молодом, пылающем рвением, скрывающем смятение под шлемом и усердием.

«Раскрыть его – первый шаг, – продолжал Артур, его глаза, небесно-голубые, как чистое небо над Камелотом, смотрели прямо в душу молодого рыцаря. – Почувствовать пульсацию в груди, когда твоя цель истинна. Когда гнев праведен. Когда защита необходима. Это пламя. Его нужно раздуть, но контролировать. Направить. Сделать не диким костром, сжигающим все вокруг, а кузнечным горном, выковывающим волю.» Артур встал и подошел к Мордреду. Тот вскочил, замер. «Ты, Мордред, – в тебе оно уже бурлит. Я вижу. Оно алое, как закат над полем битвы. Сильное. Но необузданное. Как молодой жеребец. Ты должен научиться чувствовать его пределы. Доверять ему. Иначе оно сожжет тебя изнутри и погубит всех, кого ты захочешь защитить.»

Артур положил руку ему на плечо. Тяжелую, теплую, отцовскую. В том видении не было ни презрения, ни отторжения. Была… забота? Наставничество? «Сконцентрируйся. Найди его. Ощути жар. Пульс. Это твоя сила. Твоя суть. Твой дар и твое испытание…»

Голос начал удаляться, растворяться. Яркие краски Камелота – золото, лазурь, багрянец гобеленов – поплыли, смешались. Небесно-голубая аура Артура померкла. Алый вихрь вокруг его собственного духа в видении закрутился, стал темнее, тревожнее. Слова теряли четкость, превращаясь в гул…

***

Сознание вернулось внезапно, как удар. Не из тишины и тьмы, а из гула… металла? Мордред открыл глаза. Потолок над ним был не из камня или дерева. Он был из рифленой, клепаной стали, окрашенной в тусклый серо-зеленый цвет. Свет исходил от лампы под матовым колпаком, закрепленной на балке. Воздух пах лекарствами, металлом, маслом и… чем-то знакомым, но неуловимым. Где я?

Боль пришла следом, волной: жгучая, рвущая в шее, ноющая, глубокая в груди и руке. Он застонал, попытался пошевелиться. Тело не слушалось, было тяжелым, чужим, но уже его. Он повернул голову – движение далось с трудом, скованной болью.

И увидел ее.

Лиза сидела в кресле у стола, склонившись над разложенными чертежами. Голова ее лежала на руке, глаза были закрыты. В свете лампы лицо казалось усталым, почти хрупким, без обычной стальной маски решимости. Темные круги под глазами, прядь волос выбилась из строгого пучка. На столе рядом с чертежами стоял пустой стакан, аптечка была открыта, на блюдце лежала использованная игла от шприца. Она спала. Здесь. Рядом.

Мордред смотрел на нее. Воспоминания нахлынули: адская боль от клыков вампира, рев пара, крик её машины, спасительный холод земли… и потом – ничего. До Камелота. До голоса отца. До урока о Ядре. Его алой силе.

«Ты явно пробыла рядом со мной долгое время…» – подумал он, глядя на ее усталое лицо, на аптечку, на стакан. Следы ее заботы были видны и на нем самом: чистая простыня, тугие, профессиональные повязки, ощущение чистоты кожи под одеялом. «…пока я был без сознания.»

Но тут же всплыло другое. Ее холодность. Расчет. Фраза в склепе: «Ты полезен». Ее взгляд стратега, оценивающего ресурс. Как она отвернулась от него после победы на мосту, уйдя в свои схемы. Как она вела его, как Моргана вела к пропасти, пусть и с другими целями.

«Но при этом ты всегда отталкиваешь меня, – продолжил он мысленный монолог, его взгляд скользнул по ее спящему лицу, по руке, беззащитно лежащей на бумаге. – Ты заботишься, но держишь на расстоянии. Спасаешь, но напоминаешь, что я – инструмент. Чужой в теле твоего брата.»

Он вспомнил ее страх, тот дикий, животный ужас, который он почувствовал сквозь сталь дирижабля, когда когти впивались в его шею. Это был не страх за «ресурс». Это был страх… за него. Но почему тогда отторжение?

Глубокая, необъяснимая усталость снова накатила на него, смешиваясь с болью и остатками видений. Артур говорил о контроле. О доверии к своей силе. Но как доверять силе, которая привела его к гибели отца и вечному проклятию? И как понять эту девушку, которая была одновременно его спасительницей, тюремщицей и… чем-то еще, чего он назвать не мог? Ее противоречия были сложнее любой осады Камелота.

Мордред закрыл глаза, пытаясь уловить то самое Ядро внутри, тот алый жар. Оно было – глухой пульсацией под грудной костью, слабой, но упорной, как второе сердце. Рядом слышалось ее ровное, спокойное дыхание. Вопрос, мучивший его с первого дня в этом теле, эхом отозвался в его израненном сознании, смешиваясь с голосом Артура и ревом «Дракона»:

«Не понимаю, что творится в твоей голове, Лиза Локсли, но клянусь своей жизнью, что доведу тебя до конца твоего пути…»

Глава 3

Раннее утро застало Мордреда в просторном манеже поместья Локсли, который теперь больше походил на плац для муштры. Стеклянная крыша, когда-то пропускавшая солнечный свет на ухоженные аллеи для верховой езды, теперь была закопчена дымом паровых машин, а по стенам висели мишени, чертежи тактических построений и схемы разборки-сборки винтовок «Ли-Энфилд». Воздух гудел от низкого голоса Мордреда и звенящей тишины, что воцарялась между его командами.

Перед ним стояло два десятка человек – бывшие шахтеры, сбежавшие солдаты, разорившиеся фермеры. Ополчение Локсли. Они смотрели на своего нового лидера со смесью страха, недоверия и проблеска надежды. Мордред, всё ещё бледный после ранения, с тугой повязкой на шее, двигался с неестественной, хищной грацией. Его тело, вымученное тренировками, ещё не было идеальным сосудом для его ярости, но воля, горевшая в глазах, была очевидна для всех.

– Вы думаете, война – это мужество и доблесть? – его голос, хриплый и негромкий, резал тишину, как лезвие. – Вы ошибаетесь. Война – это грязь, кровь и умение нанести удар первым. Выживает не сильнейший. Выживает тот, кто готов заплатить любую цену за победу.

Он медленно прошелся перед шеренгой, его взгляд останавливался на каждом, словно взвешивая, измеряя.

– Артур Пендрагон побеждал не потому, что его рыцари были благороднее. Он побеждал, потому что его рыцари были эффективнее. Они действовали как единый механизм. Жестокий и безотказный. Вы станете таким механизмом. Или сгниёте в безымянной могиле. Выбор за вами.

Он подал знак Томасу Блэкторну. Тот, хмурый и молчаливый, выкатил перед строем телегу с тренировочными деревянными мечами и старыми, потрёпанными, но смертоносными «Ли-Энфилдами».

– С сегодняшнего дня вы забудете, что такое отдых, – продолжил Мордред. – Ваше тело станет оружием. Ваш разум – тактической картой. Ваша воля – сталью. Начнём с основ. Блоки, удары, перестроения. Каждый день – до тех пор, пока ваши мышцы не забудут, что такое покой, а ваши кости не начнут скрипеть от усталости. Капитан Блэкторн обучит вас штыковому бою. Мисс Грей – меткой стрельбе и тихому убийству. Я же научу вас тому, чему меня учили… там. Как чувствовать поле боя. Как предугадывать удар. Как убивать, не задумываясь.

Тренировки начались. Они и впрямь были адскими. Мордред, словно одержимый, вёл их по двенадцать часов в сутки, не делая скидок ни на погоду, ни на усталость. Он совмещал древние техники боя на мечах с современной тактикой ведения огня. Он заставлял своих людей маршировать в полной выкладке под проливным дождём, отрабатывать штыковые атаки на чучелах, стрелять до тех пор, пока плечи не покрывались синяками от отдачи, а в ушах не стоял непрекращающийся звон.

Жестокость? Да. Но эффективность её была неоспорима. Уже через неделю разрозненная толпа начала напоминать нечто единое. Движения стали чёткими, взгляды – сосредоточенными. Мордред не хвалил. Он лишь кивал, когда видел прогресс, и холодно, без эмоций, указывал на промахи. Его методы шокировали даже видавших виды ветеранов Томаса. Однажды он заставил двух ополченцев драться на тренировочных мечах до потери сознания, чтобы «почувствовать вкус настоящей схватки». Другой раз он лично провёл ночные учения, во время которых «враги», люди Элинор, атаковали лагерь с холостыми патронами и дымовыми шашками, и тех, кто проспал тревогу, заставили бегать в противогазах до рвоты.

Слухи о «дьявольских тренировках у Локсли» поползли по округе. Одни аристократы смеялись, называя Мордреда сумасшедшим, другие начинали нервно поглядывать в сторону их поместья.

***

В то время как манеж гудел от криков и лязга металла, в своей мастерской, расположенной в бывшей оранжерее, Лиза Локсли вела свою собственную войну. Войну с металлом, паром и собственными мыслями.

Мастерская была её святилищем и крепостью. Воздух здесь был густым от запаха машинного масла, раскалённого металла и озона. Повсюду стояли верстаки, заваленные сложными чертежами, деталями механизмов, инструментами. В центре, как гигантская змея, лежал каркас нового оружия для «Дракона» – многоствольная паровая пушка, способная вести шквальный огонь раскалёнными болтами.

Но мысли Лизы не были сосредоточены на вычислениях. Они возвращались к манежу. К крикам. К тому, как Мордред ломает людей, чтобы перестроить их по своему подобию.

Он не Эдмунд, – напоминала она себе, с силой вкручивая шестерёнку в механизм управления. Эдмунд ненавидел жестокость. Эдмунд плакал, когда отец приказал застрелить бешеную собаку. Этот… этот другой.

Её пальцы, испачканные в машинном масле, дрогнули. В памяти всплыло его лицо, бледное и напряжённое, в свете лампы в её каюте. Его прерывистое дыхание. Слова, сказанные в бреду: «Отец… почему?..»

А потом – его голос на плацу. Холодный, жёсткий, лишённый всякого сострадания. «Сломайте его волю. Пока он не научится подчиняться без вопросов».

Лиза с силой швырнула гаечный ключ на верстак. Звон металла оглушительно прозвучал в тишине мастерской. Она проводила дни и ночи, пытаясь усовершенствовать «Дракона», сделать его не просто транспортом, а настоящим воздушным линкором. Она проектировала усиленную бронёй гондолу, системы залпового огня, устройства для сброса зажигательных смесей. Это была её зона контроля. Её способ внести вклад в общее дело. Способ не думать о том, что творится за дверью.

Но избегать мыслей о нём было невозможно. Его трансформация была пугающей. Из хилого аристократа он превращался в лидера. Жестокого, беспощадного, но невероятно эффективного. Ополчение, которое она годами пыталась собрать из обломков и отчаяния, всего за несколько недель под его началом начало напоминать реальную силу. И это одновременно восхищало и ужасало её.

Однажды вечером она не выдержала и пришла на манеж. Тренировки уже закончились. В пустом, пропахшем потом и сталью зале, Мордред один отрабатывал удары на манекене, сшитом из кожи и соломы. Он был без рубашки. Тело, ещё недавно такое худое и слабое, теперь было покрыто рельефом мышц, проступавших под кожей, блестящей от пота. На спине и плечах виднелись свежие шрамы и синяки – следы тренировок и той ночной схватки с вампиром.

Он двигался с гипнотической грацией. Каждый удар меча был точен, смертоносен и лишён всякого излишества. Это был не спорт. Это было искусство убивать. В его движениях была многовековая память мышечной ткани, перенесённая сквозь время.

Лиза застыла в дверях, не в силах отвести взгляд. В её груди что-то сжалось – странное, тёплое и колющее одновременно. В этот момент он обернулся, почуяв её взгляд. Его глаза, обычно полные холодной ярости, на мгновение смягчились. Он опустил меч.