Пароль «Питер»

Алина слегка улыбнулась, тоже сделала еле заметный кивок в знак прощания и тут же, забыв о разговоре, принялась глазами искать Леонида, который старался быть как можно незаметнее и всё время прятался, хотя это было самое важное для них мероприятие.

– Когда? – тихо спросила она, добравшись до дальнего угла зала и уже рассматривая лицо сокурсника, которое было в ссадинах.

– Вчера вечером, – нехотя, коротко бросил Леонид, отворачиваясь. – Ничего, могло бы быть и хуже. Их спугнули. Разбежались, как крысы, в разные стороны.

Алина лишь вздохнула и сочувственно покачала головой, опустив глаза.

– Кстати, я их сегодня вообще не видел. Это очень странно, – вдруг серьёзно и задумчиво произнёс он, пристально глядя на девушку и будто анализируя только ему доступную секретную информацию.

– Да, я тоже их не встречала. Действительно странно. А кто, говоришь, их спугнул? – своим необычно плавным и размеренным, но абсолютно уверенным и бархатным тембром голоса переспросила Алина. Этот его взгляд она давно изучила, как изучала повадки, особенности, жесты и манеры разных типов личностей, окружающих её людей.

Психология давалась ей очень легко. Она впитывала информацию, как губка, моментально её обрабатывала и незаметно для других применяла на практике, аккумулируя полученные вербальные и невербальные ответы. Она уже почти безошибочно могла определять внутренне состояние человека, его истинные чувства. Позы, жесты, мимика, вибрации голоса – всё это без задержек, молниеносно переводилось ей и представляло довольно правдивую картину происходящего. Алина с жадностью поглощала научную литературу по данным направлениям и смежным с ними областям.

– Не знаю, не увидел. Темно было, – немного запнувшись, но далее спокойно и тихо ответил собеседник.

Алина поняла, что он врёт, но продолжать не стала. Это было бесполезно, и она это точно знала. Кроме того, Алина не стала посвящать сокурсника в подробности последних нескольких дней своей жизни, которые прошли не менее странно: три вечера подряд её откровенно преследовали, пытаясь напугать. А может быть, не только напугать. Спасение приходило неизвестно откуда: преследователи быстро ретировались, заслышав громкие звуки подъезжающего авто, голоса приближающихся людей, которых в итоге Алина не видела. А в последний раз, проходя через неосвещённую арку двора и снова услышав шаги за спиной и знакомое подхихикивание и улюлюканье, стиснув зубы покрепче и собираясь бежать, она резко остановилась, потому что за спиной послышались уже стоны и хрипы. Оборачиваться она не стала, а быстро собравшись, ускорилась и, вбежав в общежитие, пролетела в комнату, никого не замечая. Алина никому этого не рассказывала, как и всё, что с ней происходило. Собственно, и рассказывать было некому. Матери говорить было нельзя, она и так сильно переживала за дочь и ещё больше ослабла здоровьем. Леонид был скрытным и сам себе на уме. Дружбы с ним так не было. Было некое взаимодействие по выживанию в сложившихся обстоятельствах и была взаимопомощь по принципу «отдать долг». Они оба это прекрасно осознавали. И, приняв правила сложившихся между ними странных отношений, строго соблюдая их, исправно отдавали долги друг другу.

– Сергей Сергеевич, дорогой, поздравляю! Блестящий выпуск! – слащаво и наигранно улыбался сияющий и формой, и лицом Межецкий. – А где ваша Залесская? Не видно что-то. Вот думаю, к себе её взять. Девица и впрямь толковая оказалась, как ты и говорил.

– Недавно вот тут была, Станислав Юрьевич. Только опоздали вы. Рартнер уже предложил ей свой отдел. Согласилась она. На понедельник назначил документы принести.

В этот момент подполковник резко поменялся в лице. С генералом Рартнером отношения у него были, мягко говоря, напряжённые. Точнее сказать, он его ненавидел всем своим существом. Они были полные противоположности друг другу. И оба это чувствовали. Межецкий, начинающий свою карьеру в отделе Рартнера, заимел целью сдвинуть уже немолодого генерала со своего места, а заодно и задвинуть как можно дальше в связи с принципиальным расхождением и даже откровенными противостояниями по многим вопросам. А сейчас эта условная война подкрепилась ещё одной проигранной Межецким битвой. Битвой за женщину, которую он увидел первым и которую выбрал для себя намного раньше, чем генерал Рартнер.

***

Алина сделала протекцию Леониду. Он был принят в отдел вместе с ней. А сама она также продолжила своё обучение и повышение квалификации в сфере психологии, интегрируя полученные знания в направление своей деятельности, что получало одобрение и ещё большее восхищение генерала. Капитан Агалатова, изначально откровенно невзлюбившая практикантку, вынуждена была смириться с её присутствием, видя заинтересованность своего глубоко уважаемого начальника.

В течение полугода Рартнер не делал открытых попыток сближения с новым сотрудником. Он внимательно следил за её работой. Самостоятельно обходя её непосредственного начальника, деликатно корректировал ошибки. Но скрыть особенную доброжелательность тона, а также сдерживать нарастающее желание прикоснуться к ней становилось всё сложнее.

Евгений Рартнер был старше Алины на двадцать пять лет. Он прекрасно осознавал своё положение и отдавал себе отчёт в происходящих событиях. Закрыв пять лет назад любовную линию своей жизни в связи со смертью жены, генерал полностью погрузился в работу. Он даже представить себе не мог, что с ним может случиться что-то подобное. Такие чувства он испытывал только в студенчестве, влюбившись по уши в свою сокурсницу, с которой и провёл всю оставшуюся жизнь до её кончины. Привыкший не торопиться, всё просчитывать и обдумывать, Рартнер с удивлением изучал поднятые из глубин души подростковые чувства чистого воодушевления, с тревогой наслаждался забытыми жгучими ощущениями, бодрящими тело, и мысленно упорно боролся против всего этого, оценивая не совсем радужные перспективы сближения.

Но вопреки здравому смыслу и решению обуздать свои чувства, генерал не упускал возможность заводить с ней разговоры и включать её в список участников проектов под своим руководством. Он не только с интересом и восхищением слушал её доклады, наблюдал за её поведением, но и отмечал своё необычное, умиротворённое, довольное и возвышенное внутреннее состояние в её присутствии в целом. Как ни отгонял он мысли об ухаживаниях, как ни пресекал откровенные живые сцены между ними, сами собой рисующиеся в сознании, он не смог заглушить растущее чувство и рвущее на части желание. Их беседы становились всё более частыми, случайные прикосновения – более трепетными, взгляды – более пронизывающими. Рартнер не рассматривал Алину как любовницу, как мимолётное увлечение. Его сознание было полностью поглощено ей, как новой частицей самого себя. Частицей в сердце, которая делала его целостным и абсолютно счастливым.

Алина понимала особое отношение к себе генерала. И чувствовала это постепенное, деликатное, ненавязчивое, но всё большее сближение. Её это не пугало, не будоражило и не смущало. Несмотря на его возраст, генерал был крепок, подтянут и выглядел немного моложе своих лет. В отношении неё он был очень обходителен и осторожен в своих словах и действиях. И если бы она чётко дала понять, что ей не нужны неуставные отношения, скорее всего, он бы отступил, примирившись со всеми ограничивающими факторами, уважая её решение. Но Алина, в свою очередь, чувствовала притяжение к этому мужчине, хотя полностью контролировала свои мысли, слова и действия. Ей нравились их душевные разговоры, нравились его аккуратные ухаживания. Ей льстили его непритворные восхищенные взгляды, и ей было очень спокойно находиться даже просто рядом с ним. Это было такое сильное чувство защиты, и психологической, и физической, что ни о каком закипании крови и дерзкой любви с молодыми людьми она и думать не хотела. При этом она сама не делала никаких шагов навстречу генералу. Всё шло своим чередом. Никто не спешил в своих действиях.

Ещё полгода её службы прошли в более романтично волнительном состоянии, но всё таком же относительно нейтральном для них обоих.

***

– Ну что ж, Алина Александровна, ваш проект имел огромный успех. Поздравляю! Это, безусловно, заинтересует наших коллег. Думаю, что разработанный вами курс могут ввести в план подготовки специалистов. А возможно, даже и для работы уже действующих подразделений. И не только психологов, но и непосредственно бойцов, – улыбался довольный генерал, впервые решившийся подвезти её до дома.

Алина уже жила в своей квартире. Как завещал отец, по окончании института дочери полагалась жилплощадь в Москве. Небольшую, но уютную однушку в спальном районе они с женой выбирали очень долго. Затем в тайне от дочери копили и делали там ремонт. В тайне, потому что Алина прекрасно знала цену этого вопроса и вряд ли бы дала согласие на такой подарок. Подарок, который преподнесла ей мать и который был теперь памятью о её отце. Даже после смерти он продолжал заботиться о своей любимой дочери, которой бесконечно гордился при жизни, хоть и не подавал вида, чтобы та не расслаблялась и не зазнавалась, всегда оставаясь собранной. Он считал, что только так можно добиться успехов и выжить, особенно девушке.

– Спасибо большое за помощь в проекте и за поддержку. Без вас бы ничего не было, – как всегда деликатно, но искренне отвечала Алина, чувствуя, что расстояние между ними, как в общении, так и в отношениях в целом, заметно сокращается.

Это было волнительно и тревожно. Чувство ожидания момента перехода этой грани было каким-то особенным, всепоглощающим. Казалось, что они оба уже готовы. Но она ждала, что он сделает этот шаг первым. Сама она никогда бы не решилась. Генерал же наслаждался каждым мигом, проведённым рядом с ней, каждым её взглядом и боялся разрушить эту сказку, в которую никак не мог поверить, хотя и чувствовал симпатию девушки и безоговорочно верил в её искренность.

– Ну что вы, будем честными, моя здесь только протекция. Но ваш труд того стоит. И это всё на общее благо, – слегка усмехнулся он, с теплом смотря на свою подопечную. – Ладно. Будет. Поздно уже. Алина Александровна, отдыхайте на выходных. И в понедельник ждём вас с новыми силами. Церемония награждения не менее важна, чем сам отборочный тур. Будет много заинтересованных лиц. И это продвижение вашего проекта, а значит, от этого зависит его дальнейший успех, его жизнь.

– Да, конечно, я понимаю. Я буду готова. Спасибо большое. До свидания, – немного стесняясь, улыбнулась она в ответ, пытаясь понять по его тону и движениям, сделает ли он сегодня попытку подняться в квартиру вместе с ней.

– Спокойной ночи, – ласково добавил Евгений.

Как только Алина покинула машину и дошла до двери подъезда, служебная машина генерала Рартнера со всегда преданным его водителем Иваном, издав манерный негромкий рык, тронулась с места. Эту ночь она снова провела в томительном, но сдержанном ожидании и разборе своих чувств на мелкие кусочки ощущений.

***

– Нет, ну вы подумайте, какая наглость! Просто уму непостижимо! Её, значит, прокачивают, протаскивают её работу, а она вон как! Хочу приду, хочу не приду! Нет! Объяснительной здесь не отделается! Это рапорт и только рапорт! – громко отчитывала кого-то капитан Агалатова, ходя из стороны в сторону вдоль выстроенных в линейку сотрудников отдела.

– Екатерина Дмитриевна, в чём дело? Что случилось? – В кабинет вошёл сияющий Рартнер, воодушевлённый предстоящим мероприятием.

– Да вот, Евгений Аркадьевич, Залесская фокус выкинула. Не явилась сегодня. И всё тут. Заявление какое-то передала, понимаете ли. Отпуск ей нужен трехдневный. За выходные, видимо, не нагулялась! А я говорила, я предупреждала, что эта девица ненадёжная. Подставит нас всех ещё! – злобно причитала она. – Кто вот сейчас отчитываться будет перед всем залом? Кто речь говорить будет? Это же позор!

– Подождите, Екатерина Дмитриевна, подождите… – заволновался генерал, – Как не пришла? Какой отпуск? Может, случилось что-то?

– Да что у неё случиться могло? Выходные, небось, чересчур активно провела. Вот и не собраться. Знаю я таких: магазины, клубы, тусовки. В провинции такого нет. Вот и отрывается! Ни к чему хорошему не приведёт ваша доброта, Евгений Аркадьевич, – сквозь зубы цедила капитан, ухватившись за отличный, по её мнению, повод выдворить ненавистную девушку из отдела. Их ментальная нелюбовь была взаимной. Точнее, Екатерине Дмитриевне всегда казалось, что Алина смотрит будто насквозь, будто знает все её секреты и тайны, будто насмехается над ней. Это её бесило и раздражало, и злило, что она тоже не могла скрыть, как и все остальные свои естественные эмоции и чувства.

– Капитан Агалатова, выбирайте выражения и возьмите себя в руки, – вдруг резко выдал генерал, останавливая раздутый накал и одновременно обдумывая, что могло произойти. Так как принять точку зрения своей помощницы он категорически не мог. И, что не менее важно, оперативно анализировал, как прямо сейчас решить этот вопрос в связи с тем, что отсутствие девушки действительно ставило его в немного затруднительную ситуацию.

– Разрешите обратиться, – в наконец-то наступившей минутной тишине раздался ровный голос Леонида Смолина.

Рартнер поднял на него удивлённые глаза.

– Мать. У Алины Залесской мать умерла в субботу. Она срочно вылетела в Калининград. И пробудет там до среды для организации всего необходимого. Я могу за неё произнести речь. Она мне её написала и переслала. Сказала, что с вашего разрешения, только, конечно, – кратко, но чётко отчитался Леонид, уверенно смотря на начальника, оценив это как повод показать себя и засветиться на публике. И в этот раз не оставаться в тени своей коллеги. Даже такие плоды их негласной, странной, не дружеской и только им понятной команды его очень радовали.

Генерал Рартнер прекрасно знал историю семьи Алины. Он так же знал, насколько она привязана к матери и что для неё означает её потеря. Сейчас ему больше всего на свете хотелось обнять и прижать её к себе. Помочь пройти через это горе, подставить своё плечо. И именно сейчас он чётко ощутил, что это и есть знак, повод сделать этот первый шаг. Именно сейчас ей как никогда нужна защита и поддержка. У неё не осталось никого. Никого, кроме него. И он станет для неё всем. Он заполнит все ниши в её сердце и в душе.

***

В среду вечером генерал Рартнер занёс руку над дверным звонком квартиры, в которую давно поднимался в своих мечтах. Но всё время боялся сделать это наяву. Внезапно дверь распахнулась, и заплаканное, усталое, но всё такое же молодое и красивое лицо Алины, собиравшейся выйти в этот момент на улицу, резко предстало перед ним. Они буквально столкнулись нос к носу, как тогда, в архиве, в первый день их знакомства.

– Алина… – Замерев на минуту и обнимая её сначала говорящим взглядом, где читалось всё, что он не мог сказать ей раньше, после он уверенно шагнул вперёд и заключил её в крепкие объятия. – Алиночка…

Примкнув к груди генерала, Алина всхлипнула и сделала почти неслышный вздох облегчения, почувствовав его искреннюю поддержку и заботу. Это был её ответ на его негласный вопрос о её чувствах к нему. Она сделала этот шаг осознанно. Шаг навстречу своей судьбе.

– Девочка моя… – прошептал Рартнер. И, выронив принесённый букет роз, прижал её к себе сильнее, полыхая внутри и желанием, и чувством радости от перехода этой черты между ними. Прикасаясь к её лицу, он жадно, но с нежностью обхватил её губы своими губами. Их первый поцелуй, наполненный сладостной истомой ожидания, быстро перерастал в жадно соскучившийся. Они сами не поняли, как оказались в спальне, но остановиться уже не могли.

Это было их первое, но полное и окончательное сближение. Сближение тел, душ и сердец. Они начали встречаться. И никакая разница в возрасте, никакие служебные сплетни и наговоры уже не могли помешать их дальнейшим отношениям. Рартнер боготворил свою Алину. Она отвечала полной взаимностью и бесконечной верой своему генералу. Вскоре их отношения не были секретом ни для кого. Ещё через полгода они уже жили вместе.

***

Расширение штата и укрепление позиций отдела Рартнера, которое показывало всё больше успехов в своём направлении, вызывало гордость и восхищение одних и, по традиции, зависть других. Алина помогла собрать в команду лучших специалистов из числа своих сокурсников, которые не имели связей для дальнейшего развития, но обладали огромным потенциалом. Генерал восхищался её способностями и прислушивался ко всем её рекомендациям, давая почти полную свободу действий, которые она при этом всегда согласовывала с ним. И он ещё ни разу не пожалел о своих решениях. Результаты впечатляли всех. Алина показывала себя как ценнейший специалист. Генерал поддерживал все её новые проекты, а также сам искал возможности для её роста и то, что было бы ей интересно, чтобы глаза его девочки всё время горели и его, глядя на неё, тоже. Талант и полная отдача работе, необыкновенные способности восхищали всех, и никто не мог спорить с реальными результатами её работы. Обаяние и шарм совместно с холодным спокойствием привлекали многих. Но Алина Залесская была под надёжной защитой и полной опекой своего генерала.

И если эти успехи не радовали тех, кому генерал мешал своей честностью и правдой, кто кулуарно искал способы его нейтрализации, то был среди них один человек, который откровенно ненавидел его всей душой. Тот, кто разрывался на части и полыхал внутри при его виде и даже только при одном упоминании его имени. Ненависть Межецкого пылала в его глазах при встречах с Рартнером. Оба чувствовали дуэльность вопроса и статическое напряжение, возникающее в воздухе при их хоть и нечастом, но пересечении. Как бы генерал Рартнер ни хотел думать о нём, как о мелкой сошке, исполняющей приказы продажных верховных церберов, он видел власть и силу оппонента, разрастающуюся с каждым годом.

Что касается Алины Залесской, то её созревание и переход из хрупкой студентки в статную, молодую, красивую женщину, а также её достижения, победы и карьерный рост не только за счет любовной связи с начальником, но и признанным способностям, прельщали и притягивали Межецкого всё больше. И удивительным образом он, как и раньше, не мог идти в откровенность и резкость действий. При виде Алины у него срабатывал какой-то ограничитель надменности. И смотря на неё, разговаривая с ней, он забывал свою ненависть и злость к её мужу и ко всему вокруг. Он общался с ней и будто растворялся в этом пространстве между ними, проваливаясь в какой-то отдельный от остального мир: сладостный мир, в котором были только они вдвоём. На той же деликатной, осторожной и доброжелательной ноте он искренне выражал ей своё почтение и восхищение, желал дальнейших успехов, но всё так же не мог скрыть вожделеющего взгляда. Взгляда, в котором Алина читала его интерес, страсть, огонь и…страх.

Для самого Межецкого это тоже было необычное ощущение: живое и трепетное чувство всепоглощающего желания и восторга, смешанные с робостью перед ней. Ему не нужно было просто обладание телом, ему нужно было обладание и душой. Они оба это знали, будто бы обменялись этой скрытой информацией взглядами. Приняв и осознав её, Алина не стала делиться с Рартнером своими размышлениями. Подогревать хоть и вялотекущий, но конфликт, который итак натянутой струной сопровождал их нелёгкие рабочие будни, было бы опрометчиво. При этом генерал не был ревнивым. Он верил ей. И был полностью поглощён чистотой мыслей своей избранницы. Алина и сама не давала поводов для подобных инцидентов, доброжелательно нейтрально общаясь с потенциальными воздыхателями. Тем не менее странные чувства, возникающие у неё при общении с Межецким, и информация от него, которая улавливалась ментально, тщательно береглись, как источник дополнительных знаний о человеке, держащем в страхе окружающих его коллег. В общении с ним она, как и он, поддерживала свою стандартную политику дипломатии, ни давая не единого намёка на их конфронтацию с Рартнером.

***

– Алина, знакомься, наш коллега и мой, не побоюсь этого слова, друг – Юрий Игоревич Латынин. Как я уже и говорил, мне кажется, тебе будет интересно с ним поработать. Его заинтересовали твои проекты и их возможная польза для его операций. А сейчас, прошу меня извинить, пора. Юра введёт тебя в курс дела. – И, похлопав по плечу коллегу-друга, генерал Рартнер пожал ему руку, в этот раз в знак прощания. И, сказав глазами Алине люблю, поспешил в ожидавшую его служебную машину.

Полковник Латынин был моложе своего друга примерно на пять лет. Несмотря на не совсем атлетическое телосложение, Юрий сам часто участвовал в антитеррористических операциях, которые разрабатывал и которыми руководил. Несколько, хоть и небольших, шрамов на правой стороне лица, над веком и на щеке подтверждали самоотверженность и преданность своему делу, о которых ей рассказывал Женя.

Серые глаза подполковника впились в неё и прошли, кажется, насквозь. Но ни один мускул на его серьёзном, слегка худощавом лице не дрогнул. Алина с честью выдержала эту мощную энергетическую волну интереса и изучения, приветливо вежливо улыбнувшись уголками губ.

– Что ж, Алина Александровна, прошу. – Не улыбаясь, показал он рукой в сторону коридора. – Думаю, в кабинете будет удобнее и безопаснее продолжить беседу.

Латынин принял её пальто. И, соблюдая полную нейтральность и даже чересчур серьёзность вида, указал на рабочий стол и стулья вокруг, где можно было разместиться.

– Благодарю, – тихо, но бархатно сказала Алина, пытаясь найти баланс между неудобством, некоторым страхом и необходимостью быть уверенной в себе.

Знакомство с новыми людьми, в особенности в их кругу общения, всегда подразумевало собранность и выверенность каждого сказанного слова. Для Алины это уже не было открытием или проблемой. Её характер, воспитанный отцом, идеально подходил для этого. Но здесь, сейчас она чувствовала ещё что-то, кроме стандартной скрытности. Какое-то новое, странное ощущение, которое она пока не могла разобрать. Несмотря на то, что Женя назвал этого человека другом, значит, полностью ему доверял, а это было крайне нестандартно для их окружения, лицо полковника ничего не выражало. И пристальный взгляд не был ни доброжелательным, ни подозревающим, ни липким, и никогда не опускался ниже её лица. Но при этом он был непростой. Для Алины эта была новая головоломка. Новая психологическая загадка, которую стало интересно разгадать.

***

Работа с Юрием Латыниным была довольно плотной. Это был экспериментальный проект. Алина вместе с его командой, состоящей из семи бойцов спецподразделения, разбирала кейсы психотипов террористов, обрабатывала информацию, полученную на допросах с точки зрения психологии. Секретность была повышенная, но Алина успешно вписалась в этот проект. Ей было интересно, её глаза горели, а результаты превосходили все ожидания. Изначально отнесясь к ней с лёгкой усмешкой, профессионалы своего дела быстро были поставлены на место своим руководителем, а затем и сами смогли убедиться и восхититься знаниями и способностями коллеги. Соблюдая дистанцию, не надеясь ни на что, в том числе потому, что девушка всегда была тактично безразлична и абсолютно невозмутима, бойцы внимали её лекциям, совместно составляли программы и в итоге даже приняли её как сестру.

Единственный человек, который не мог сделать то же самое, был сам полковник Латынин. С первого взгляда влюбившись в Алину, только благодаря своей стойкости и характеру, он усмирял весь пожар своих чувств, не позволяя лишнего. Его отношение было благосклонно уважительным на людях. И лишь изредка не мог он скрыть свою тягу во взгляде или случайном прикосновении, оставаясь с ней наедине. Со временем Алина поняла это и почувствовала. Почувствовала ответную реакцию своего сознания. Его взгляд откликался ей в сердце, его прикосновения оставляли горячий отпечаток, жгучей дрожью проходя через всё тело. Но они оба держались. Нарушить сложившиеся жизненные устои никто не мог, зная, что это было бы сродни катастрофе. Они работали вместе, приятельски общались и…любили друг друга на расстоянии. На расстоянии собственного сознания, обозначив границы недопустимого. Но такой душевной близости у неё не было ещё ни с кем. Они говорили глазами и понимали друг друга без слов, храня внутри вулкан притяжения.

***

– Евгений Аркадьевич, разрешите доложить. – Ворвался в кабинет запыхавшийся молодой лейтенант.

– Слушаю… – поднял на него глаза удивлённый Рартнер.

– Меня за майором Залесской послали. Срочно! – не мог отдышаться лейтенант.

– Алина, зайди, – спокойно, но быстро генерал нажал на соединение по рабочей линии.

Через пару минут за дверью послышался звонкий стук каблуков.

– Что случилось? – взволнованно, но уверенно ровно спросила Алина.

Лейтенант ещё с минуту заворожённо любовался строгим красивым лицом молодой девушки с шоколадными волосами и голубыми глазами, вопросительно смотрящую на него.