Рождение легенды

– Стало быть, Рослав, Кужел, да и сам князь знали, о чём мы говорили промеж себя? – у юноши глаза округлились от удивления.

– Точно так же, как и Антон понимал наши разговоры! – фыркнул племенной вождь Родогор. – Мне кажется, маленький княжич, пришла пора тебе тоже начать говорить на нашем языке, коли ты решил тут надолго остаться. Ежели хочешь, я дам в помощь хорошего толмача.

– Думаю, что ему это не понадобится, – за юношу ответил Антон. – Мы с Рославом сами будем учить младшего брата. К тому же посадник Кагель отдал нам своего дворского Свира, а тот парень смышлёный, и я не сомневаюсь, что быстро подружится с княжичем и станет ему добрым наставником.

– Ага, а вот и наш князь! – Кужел, не замечая возникших неприязненных отношений промеж родичей, переключил их внимание на выходящих из хором на крыльцо людей.

Первое, что бросилось в глаза Альрику, было спокойное и умиротворённое лицо князя Гостомысла. Казалось, за прошедшую ночь он принял для себя какие-то значимые решения и теперь пребывал в прекрасном расположении духа. Вслед за ним друг за дружкой шагали Кагель, Изяслав и Вадим. И если на лицах первых двух княжичей ничего разобрать он не мог, то счастливая улыбка Вадима выпирала наружу и говорила сама за себя. И тут же за ними из дверей повалила толпа воевод и сотских.

– Тебе не кажется странным, брат, – юноша дёрнул Антона за руку, – что местные княжичи наверху стоят, а мы, пришлые, на них снизу смотрим?

– Может, ты где-то и прав, но не давай своим чувствам затмевать разум, – улыбнулся громадный воин.

– Братья! А вы не замечаете, какая на вас одёжа и во что вырядились родичи? – уколол молодых княжичей Родогор.

Альрик окинул оценивающим взглядом стоящих на крыльце людей. Действительно, все они вышли в длинных меховых плащах, верх которых был обшит дорогим шёлком, золотой парчой и бархатом.

– Хорошо ещё, что шубы княжьи зимние не надели! – фыркнул юноша. – Неужто им не жарко?

– Ну-у-у, – прыснул заразительным смехом Родогор, – у них в чести богатство одежды, а не её удобство! Плащи, что наши вожди на себя напялили, называются корзно. Их только князь и его ближние родичи носить могут! Хоть и жарко летом в них, но зато важного человека издали видать, аж на солнце блистает. Вам, викингам, такое не понять!

Движения и ужимки племенного вождя, сопровождавшие эти слова, показались такими смешными, что все вокруг засмеялись.

И даже Антон непроизвольно улыбнулся.

От внимательного взора Альрика не укрылось, как сощурились глаза княжича Вадима и сжались кулаки молодого человека. Походило на то, что сквозь гул и шум толпы он услыхал весь их разговор.

Нехорошее предчувствие зародилось где-то глубоко в душе юноши. Не страха, нет! Скорее всего, интуитивного ощущения неизбежности столкновения интересов двух разных княжьих кланов. А может быть, и открытой вражды.

Княжич перевёл взгляд на брата, огромная фигура которого дышала такой необузданной силой и мощью, что юноша тут же успокоился.

Ладонь Антона опустилась на плечо Альрика и слегка сжала его.

– Негоже нам в чужом дому свои порядки наводить, да ещё хозяев хаять. Посмотрим, что дальше будет. Не торопись, брат мой!

Юноша благодарно кивнул ему и случайно взглянул на Рослава.

Он увидел, как племенной вождь Родогор что-то нашёптывает тому на ухо, от чего лицо княжича мрачнеет всё больше и больше.

– У них свои интересы, – перехватил этот взгляд Антон. – Каждый из моих дядьёв и братьев хочет стать князем. Они ни перед чем не остановятся. Мы же с тобой воины, а не правители. Но это только пока! Придёт и наш черёд. Скоро тоже научимся управлять страной, я в том не сомневаюсь! И очень скоро! А тогда и будем показывать зубы.

– Тихо! Требую тишины! – резко и отрывисто прозвучал голос высокого тучного седовласого мужчины, стоящего справа от князя Гостомысла.

– Кто это? – вполголоса поинтересовался Антон у Родогора.

– Тысяцкий Селислав. Он командует городским ополчением, когда государя нашего и воеводы нет в Новогороде. Малую дружину, крепостную стражу и все дела воинские государь наш обычно доверяет Вадиму. Вот они с Селиславом в одной упряжке и действуют. За последние пару годов подружились дюже. Ежели один из них какую гадость учинить сподобится, то второй ему всенепременно помогать станет.

– Откель ты это знаешь, вождь? – удивился Флоси.

– Так живу я недалече от города, наведываюсь сюда часто, да и людишек своих всюду наставил много, а они мне обо всём сказывают. Но давай послушаем, чем князь и его люди нынче нас удивить надумали!

А голос тысяцкого уже взлетел над собравшейся толпой:

– Закончилась война с ворогами на Вине, и государь наш князь Гостомысл вернулся из дальнего похода. С ним приплыли новые родичи, о которых раньше никто ничего не знал. Среди них есть викинги, – Селислав рукой показал на княжича Антона и людей вокруг него. – По случаю наступления мира и своего возвращения домой князь решил устроить празднество для жителей Новогорода и его окрестностей. На закате солнца из погребов выкатят бочки с мёдом и пивом. Народные гулянья будут всю ночь!

Радостный рёв, крики и свист понеслись со всех сторон в ответ на прозвучавшие слова. Давно уже не устраивались общие развлечения. А веселиться люди любили. Особенно когда за угощение платил кто-то другой.

– Но это ещё не всё! – продолжил свою речь тысяцкий. – По древнему обычаю мы проводим воинские игрища среди наших ратников, стражей, гридей и тех, кто желает показать свою воинскую доблесть! Теперь к ним присоединятся викинги. Тем интереснее пройдут поединки! Победитель получит в награду боевого коня и полное вооружение: броню, меч, щит и копьё. Чтобы не затягивать надолго игрища, пусть воеводы и племенные вожди сами решат, кого из своих воинов выставят сражаться. Но бойцов должно быть не более сотни, иначе до ночи мы не управимся, а нам после ратных поединков надобно провести состязания лучников!

Селислав окинул внимательным взглядом огороженный двор, выискивая в толпе начальных людей:

– Выводите народ за крепостные ворота! Там уже всё приготовлено для игрищ! На малой площадке проведём ратные поединки, а на большой – стрелки покажут своё умение.

– Что ж, пойдём и мы, – рука Антона потрепала загривок понуро опустившего голову Хёгни. – Оставим нашего зверя в хоромах. Слуги за ним присмотрят. Хотя твоему псу, братишка, тоже нужно с кем-нибудь подраться, а то он тут жирком заплывёт!

– Так все местные собаки его стороной обходят, чуют в нём зверя дикого! – виновато улыбнулся Альрик, медленно шагая подле огромного княжича вслед за идущей впереди группой викингов.

Какая-то сила заставила юношу обернуться.

А там, на высоком крыльце, по-прежнему неподвижно стоял князь Гостомысл со своими ближними родичами, словно те игрища, куда народ весь двинулся, их не касаемы были.

– Ишь ты, – хмыкнул Альрик, – они себя не то что с народом своим, а и с ратниками рядом не видят! Негоже князю и княжичам такими быть!

– Я уж говорил тебе: чужаки мы с тобой тут, не нам решать! – одёрнул юношу Антон.

– Но вы же с Рославом и Кужелом тоже княжичи! Неужто терпеть станете такое к вам отношение?

– У нас нет своей дружины, а значит, и власти. Пока нет! Ты что, не понимаешь этого? Сожми зубы и терпи! – тихо и отрывисто произнёс Антон, отчётливо выговаривая каждое слово. – Успокойся, давай посмотрим игрища. А потом, ежели захочешь посостязаться в стрельбе из лука, я возражать не буду.

Глава 12

Тепло горящего костра приятно согревало грудь, лицо и ноги, а спина по-прежнему оставалась в холоде. Ему хотелось отвернуться от огня, но сил сделать это не было.

Неожиданно озноб прошёл по всему телу, и тут же в памяти всплыли далёкие воспоминания о самой жуткой в его жизни зиме вдали от дома.

Зоремир помнил до мелочей, что тогда с ним происходило, и, даже казалось, заново переживал испытанные чувства.

Точно так же в тот раз слабость и дрожь в ногах не позволяли ему подняться. Попытка сесть на топчане вызывала головокружение, тошноту и резкую боль в животе. Тело отказывалось подчиняться мозгу, а пальцы рук и ног уже немели от холода.

Краешком глаза он увидел, как широко распахнулась завешенная шкурами входная дверь и в клубах пара в дом ввалился Дубыня с огромной охапкой дров в руках.

«Откуда вожак свои силы берёт? – промелькнула мысль. – Вот бы ещё печь растопил, а то мороз щёки и нос начинает покусывать! Мне под шкурой волчьей никак не согреться».

Зоремир попытался повернуться на бок, но тут же тяжело охнул и снова погрузился то ли в сон, то ли в беспамятство.

В воспалённом звериным голодом сознании проплывали картинки далёкого детства, когда он, будучи совсем пацаном, гордо вышагивал за отцом, неся перекинутую через плечо тяжёлую снизку рыбы, и ловил на себе завистливые взгляды старших ребят. Зоремир знал, что дома мать споро почистит их улов, поставит на огонь огромную гусятницу из обожжённой глины, зальёт её дно тонким слоем масла и разложит на нём наловленную рыбёшку. Плотно. Одна к одной. А напоследок бросит сверху пару щепоток соли и каких-то только ей ведомых сушёных трав. И скоро зашипит, радостно заскворчит и зафыркает жирок, разнося вокруг изумительные запахи и ароматы рыбной жарёхи, заставляя глотать слюнки и невольно облизываться.

Тяжёлый едкий запах заставил его очнуться. Он открыл глаза и огляделся, не поворачивая головы.

Весело потрескивала горящая печь, заволакивая всё внутреннее пространство дома дымом, от которого першило в горле и слезились глаза.

Юноша понимал, что нужно немного потерпеть и переждать, пока дым не уйдёт сквозь открытый наверху крыши небольшой лючок. Зато потом станет тепло от раскалённых камней, из которых сложена печь, и люк можно будет закрыть. Добротно построенная избушка не пускала внутрь холод, швы и щели были тщательно законопачены мхом, как и пол с потолком. Знали охотники толк в строительстве зимнего жилья.

Лютая стужа стояла уже восемь, а может, и десять дней.

Он давно сбился со счёта, сколько же их прошло. Помнил лишь, как ватага разделилась на две части. Половину её Дубыня поздним вечером почти в темноте привёл на лыжах к самой дальней избушке, построенной в излучине двух небольших рек. Вынужденно привёл. Не пошла охота на старом месте. Ушла куда-то вся дичь. Вожак надеялся, что хоть здесь удача повернётся лицом к охотникам. Уставшим и измученным дальним переходом людям едва хватило сил растопить печь и в изнеможении рухнуть на стоящие вдоль стен топчаны. Даже голод не мог заставить мужиков заняться приготовлением еды.

А ночью ударил мороз. Да такой сильный, что вышедший утром на двор Дубыня тут же в ужасе заскочил обратно в избу, ожесточённо растирая ладонями враз побелевшие щёки и нос. Такого холода за всю свою жизнь он не сумел припомнить. Проснувшиеся охотники зажгли сальные свечи, снова растопили печь и, вяло поругиваясь между собой, начали проверять запасы пищи, оставленные здесь с прошлого года.

Их не было. Походило на то, что кто-то уже побывал в избушке и унёс вяленое мясо и рыбу, припасённое зерно и соль. Не осталось ничего съестного. Все понимали, что нужно идти в лес на охоту, вот только надолго выйти за дверь желания не появилось ни у кого, а поэтому четыре дня люди сиднем сидели в избушке, топили печь, кипятили воду и ждали, когда же в лесу потеплеет. Но холод не отступал. Зато голод становился просто нестерпимым. Силы начали оставлять людей.

На пятый день Дубыня решил выбрать троих человек и отправить на охоту. Для них собрали всю тёплую одежду и обувь, лучшее оружие и лыжи. Потянули жребий – шесть хворостин тонких, в пучок связанных и в рукавицу вставленных, из которых три короткие были. Кто их вытащит, того путь-дороженька в лес на охоту и поведёт.

Вожаку и Зоремиру удача улыбнулась: вытянули они по длинной хворостине. С ними вместе в избе остался молодой парень Рахдай, застудивший грудь в дальней дороге и кашлем теперь страдающий.

Тихомил, Чаян и Милота – охотники бывалые, с шутками и прибаутками неспешно собрались, вышли на двор, и вскоре тихий скрип и хруст снега под широкими лыжами затих в морозном лесу.

После их ухода прошло ещё несколько дней.

Чувство голода стало притупляться. Заполненному кипячёной водой желудку всё чаще удавалось обмануть отупевший от страданий мозг.

– Как ты там, паря? – услыхал Зоремир голос вожака со стороны весело потрескивающей горящими дровами печи. – Жив иль помер? Потерпи маленько, скоро вернутся наши охотники. Я уверен, что они придут не с пустыми руками!

И он оказался прав.

Под вечер за стенами избы под тяжёлыми шагами заскрипел снег, дверь приоткрылась и в проём просунулась закутанная в шкуры по самые глаза чья-то голова. Человек что-то произнёс, но из-за налипшей от дыхания ледяной корки надо ртом и носом ничего разобрать было нельзя. Он протиснулся внутрь избы, волоча за собой большой кожаный мешок. За ним в клубах пара ввалился второй охотник.

Они оба прошли к пышущей жаром печи и долго сдирали с себя задубевшую одежду и куски льда.

Это вернулись Чаян и Милота.

– Ну что, дождались? – простуженным басом заговорил Чаян. – Мы добыли мясо!

– А где Тихомил? – обвёл их взглядом Дубыня. – Куда вы его дели?

– Не переживай, скоро придёт! – улыбнулся в ответ Милота. – А нет, так нам пушнины больше достанется!

Вожак махнул на них рукой и начал вытаскивать из мешка рубленое мороженое мясо. Несколько кусков он сразу бросил в котёл с кипящей водой, а самый крупный стал резать острым ножом на тонкие ломти, приговаривая при этом:

– Печь прогорит, пожарим на углях. Нужно ещё несколько дней продержаться. Должно же когда-то потеплеть!

Как сквозь сон Зоремир слышал разговоры мужчин, изредка проваливаясь в зыбкое состояние полусна.

Неожиданно над ухом прозвучал голос Дубыни:

– Эй, паря, проснись! Похлебай жижу. Мясо пока тебе есть нельзя! И мне тоже!

Ароматный запах заставил юношу открыть глаза. Перед ним стоял вожак, держа в руках глубокую глиняную миску, наполненную густой жидкостью с мелкими кусочками мяса.

Обжигаясь и фыркая, Зоремир хлебал и хлебал жидкий суп, мечтая лишь о том, чтобы тот не кончался. Ему казалось, что никогда в своей жизни он не пил и не ел ничего вкуснее.

С огромным наслаждением юноша вылил в рот последние капли и усталым движением поставил пустую посудину на пол. Глаза закрылись, и тяжёлый сытый сон тут же навалился на него.

Но долго спать не довелось.

Чувство голода внезапно вернулось, вынуждая Зоремира сначала приподняться и сесть на топчане, а потом подняться на ноги. Стоящий на печи котёл с мясом завладел всем существом, мыслями и желаниями парня. На подкашивающихся ногах он двинулся к печи, снял левой рукой с котла крышку, а в правую взял лежащий рядом нож. Длинным лезвием юноша тут же нащупал на дне кусок мяса, проткнул его насквозь и вытащил наружу. Терпкий запах каких-то трав и сытой пищи ударил в нос, заставляя пошатнуться.

– Не делай этого, паря! – громко и отчётливо прозвучал голос Дубыни. – Тебя вывернет наружу так, что жить не захочется. Попей ещё жижи, а завтра можно будет и мясца поесть!

Но никакие слова и запреты не могли уже остановить Зоремира. Урча и постанывая, юноша впился зубами в тёплый кусок мяса, отрывая от него увесистые шматки.

– Сделай что-нибудь, Дубыня! – не выдержал проснувшийся Чаян. – Ведь этот несмышлёныш нажрётся и сдохнет! Малой же совсем, глупый, жалко парнишку!

– Да он и так сдохнет, когда узнает, что ел мясо от ляжки Тихомила, которого медведь задрал! – вожак издал презрительный смешок. – Ну как, несмышлёныш, вкусна человеческая плоть? Давай-давай, жри больше!

Эти слова не сразу дошли до сознания Зоремира, но челюсти, рвавшие и перемалывавшие мясо, внезапно остановились. Спазм сжал горло, прерывая дыхание, а невесть откуда появившийся во рту кисло-сладкий привкус мгновенно вызвал жуткую резь в желудке.

– Что-о-о? – прохрипел он, выплёвывая изо рта кусочки мяса и с трудом сдерживая рвотный позыв. – Так это я ем человечину?

– Не ты один. Нам тоже пришлось! – подал голос Милота. – Жаль Тихомила, но мужик нас от голодной смерти спас! Да и погиб охотник быстро, почти не мучился. Медведь ему голову размозжил и уже хотел когти и клыки в тело запустить, но мы его стрелами и копьями прогнали. Ну а коли зверя никакого не удалось добыть, то пришлось нам с Чаяном распотрошить Тихомила. Ему всё равно было, а так хоть мясо в избу вам принесли!

Полураздетый юноша, широко распахнув дверь и зажав рукою рот, стремглав выскочил на двор и рухнул на четвереньки возле большого сугроба.

Парня выворачивало наружу. Клокочущие звуки неслись из груди и горла, по щекам текли слёзы, а толчки изнутри тела продолжались и продолжались.

Когда же всё содержимое желудка выплеснулось на снег, Зоремир понял, что спазмы прекратились. Только тут он ощутил жуткий холод. Руки и ноги его окоченели, лицо покрылось корочкой льда. На негнущихся ногах он ввалился в избу и без сил растянулся на полу возле печи.

Дубыня и Милота подхватили юношу на руки и, похохатывая, положили на топчан.

Зоремир стонал и ругался, поминая плохими словами свою жизнь и охотников ватаги:

– Будьте вы все прокляты! Как же я теперь жить буду после съеденной человечины? Неужто мы с вами не люди, а звери?

– Кого это вы съели, други? – прорычал кто-то, и вмиг от распахнутой двери пахнуло холодом.

В проёме стоял живой и невредимый Тихомил, а у ног его лежала огромная медвежья шкура.

Увидев изумление на лице юноши, он посмотрел в сторону Дубыни и подмигнул ему заиндевевшей ресницей на глазу:

– Что тут у вас творится? Парня уму-разуму учите?

– После долгого голодания наш юнец решил мяса поесть! Мы его едва спасти успели!

– Ага! Человечину ему подсунули? Уж не меня ли сварили? – захохотал охотник. – Наверное, медведь этот виноват?

Тихомил перешагнул через шкуру и подошёл к топчану, на котором лежал изумлённый происходящим Зоремир.

– Ты не подумай о ватаге ничего плохого. Человечину мы никогда не ели, даже в самые голодные годы. А вот глупых юнцов учим ради их же пользы! – Мужик похлопал по плечу юношу. – Отдыхай. Тебе скоро понадобятся силы для охоты. Мороз на дворе ослабевает. Пройдёт всего один день – и можно будет выйти из избушки.

Зоремир закашлялся, с трудом перевернулся на спину, пряча лицо от жара костра, и облегчённо вздохнул.

Тёплая волна воздуха плотным коконом окутала его, погружая в сладкую негу, и уже сложно было понять, сон это или всё ещё перед ним плывут воспоминания.

Глава 13

Он вдруг почувствовал, как чья-то тень надвинулась на него сверху, перекрывая поток мягких солнечных лучей.

– Так вот куда ты от людей спрятался! – высокий звенящий голос резанул по ушам, заставив Коваля невольно сморщиться и открыть глаза. – На солнышке греешься! Думы думаешь!

Перед ним, уперев руки в бока, стояла разъярённая Влася. Симпатичное личико её было искажено гневом, на щеках полыхал румянец, а пальцы сжались в кулачки с такой силой, что побелели костяшки.

– Зря ты сердишься, красавица! Я ж от дома без тебя ни на шаг не отошёл, сама видишь! Повеленье твоего отца выполняю! – старец виновато улыбнулся и развёл руки в стороны. – Проснулся, а рядом никого нет, вот и решил наружу выйти. На крыльце в тени сидеть не захотелось, пришёл сюда.

Столько раскаяния и сожаления было в его позе и речи, что девка мгновенно позабыла обо всех своих загодя заготовленных плохих словах и плюхнулась рядом с ним на бревно.

– Коваль, миленький, расскажи, как же там дело дальше было! – заныла она, будто маленький ребёнок. – Помнишь, ты говорил о тризне по деду своему, на которую тебя отец привёз?

– Сдалась эта тризна! Что ты ко мне аки репей колючий прилипла? Вот нажалуюсь племенному вождю Морту, уж он тебе задаст!

– Глупости говоришь! Отец любит меня, а потому пальцем не тронет! – весело прыснула в ладошки Влася.

– А и плохо сие! Избаловал отец тебя. Но ничего, найдётся добрый молодец, за которого ты пойдёшь. Он живо уважать старших научит!

– Не сердись на меня, Коваль, – прильнула к плечу старца девка. – Уж больно занятно про жизнь свою сказываешь! Ни от кого такого не слыхивала! Очень прошу, давай ещё поговорим о детстве твоём!

Старик не выдержал её напора, улыбнулся и нежно погладил костлявой рукой мягкую тёплую девичью спину.

– Давно всё это было, понемногу даже забываться стало. Что ж, слушай! – Коваль сощурил глаза, словно пытаясь рассмотреть что-то вдали. – Прискакали мы к дому деда, когда уже солнце высо́ко поднялось. Внутри огороженного двора народу собралось много. Походило на то, что род наш оказался известным и в округе уважаемым. Людям хотелось проститься с моим дедом, посмотреть в последний раз ему в лицо, осушить чашу мёда и пожелать лёгкого пути в мир Нави. Вслед за отцом я взошёл на высокое крыльцо и тут же попал в большую светлую горницу, где за столом сидели какие-то люди. Они пили пиво и разговаривали. Никого из них я не знал, но сразу понял, что здесь собрались мои родичи. Сидящий на ближнем конце стола мужчина поворотил к нам свою голову и что-то громко со смехом крикнул. Слов я не разобрал, но по лицу и голосу узнал старшего брата отца, который когда-то давно вместе с ним приезжал за мной к лекарю. Отец угрюмо буркнул, чтобы я шёл к ребятне в угол горницы и там ждал, а сам направился к столу и сел по правую руку от старшего брата. Я услыхал, как они заговорили о краде, которую мастера построили на берегу реки подальше от домов и амбаров, дабы огонь не мог на них перекинуться. Как только солнце начнёт уходить с небосвода и прятаться за дальним лесом, все родичи усопшего и собравшиеся гости должны выйти на берег реки и по обычаю проститься с ним, совершив обряд сожжения тела.

– Видать, знатный и богатый был у тебя дед, коли его так хоронили! – задумчиво произнесла Влася. – У нас умерших людей не сжигают, хоть и деревья для дров повсюду растут. Мороки с этим уж больно много! Тела закапывают в землю. Скажи, дед Коваль, а почему тебя отец не посадил подле себя за стол?

– То мне, красавица, неведомо!

– Но в ту пору ты стал уже настоящим лекарем, верно? Люди тебя знали и уважали? – девка всё никак не отставала от старца со своими расспросами.

– Наверное, он стыдился меня! В роду воинов не может быть лекарей! – как-то зло и раздражённо выдавил из себя старик.

– Я не понимаю твоих слов, – Влася передёрнула плечами. – В наших посёлках люди уважительно относятся друг к другу. Рыбаки, охотники, земледельцы – все приносят пользу племени. Дети и старики – не в счёт. Их любят за то, что они просто есть. Это ведь наше прошлое и будущее. О них заботятся. Когда порой бывает голодно, лучшие куски приносят им. Не любят у нас бездельников и обманщиков! Ты и сам знаешь.

– Правду говоришь, красавица! Но эта правда твоя для маленьких лесных посёлков подходит, где люди на виду живут и друг дружку в лицо знают, – старец тяжело вздохнул и внимательно посмотрел в глаза девке. – А довелось ли тебе побывать когда-нибудь в Холме, видела ли, сколько много в нём народу живёт?

– Что ты, дед Коваль, я всего лишь два раза с отцом на тот берег в Светлый плавала. На реке до смерти перепугалась волн и качки, а потому зареклась в лодку садиться!

– Ну, это зря, девонька! В нашей Биармии реки заменяют людям дороги. По воде на лодье или лодке куда хочешь можно добраться. Мир велик. Городов и людей в нём столько, что и представить невозможно!

– А зачем это надобно? Там меня ведь никто не ждёт. А тут я хоть кому-то нужна.

– В больших городах парней холостых много, есть из кого выбрать! – улыбнулся Коваль, думая о чём-то своём.

– Так и девок в городах тоже немало! – по-прежнему упорствовала Влася. – Всех стоящих парней разберут, а мне, опять же, самый плохонький достанется. Потому никуда отсель я не поплыву. Лучше рассказывай про тризну! Что было дальше?

– Слуги накормили меня, и я даже смог прикорнуть на каком-то низеньком узком топчане у стены дома. Проснулся от топота ног и криков. Люди выходили во двор. Подошёл отец и взмахом руки приказал идти за ним. Во дворе я увидел, что солнце уже начало прятаться за верхушки деревьев. Приближался вечер. Вслед за толпой, не сказав друг другу ни слова, мы дошли до берега реки. Отец подвёл меня к группе людей, в центре которой стоял старший брат отца. Он поднял вверх руку, заставляя замолчать собравшийся народ, и начал громко говорить о жизни усопшего, его подвигах на войне, храбрости и мужестве.

Старец замолчал, теребя сухими длинными пальцами редкую седую бороду.

– Чего остановился? Продолжай! – девичьи пальцы затеребили плечо задумавшегося старика.

– Ты знаешь, – на лице его застыло удивление, – а я не помню тех слов о моём деде. Пытаюсь вспомнить и не могу. Я тогда с ужасом смотрел на огромную краду, похожую на низкий сруб дома с продухами меж брёвен, прислонённую к ней лестницу и лежащего наверху старика. С того места, где я стоял, виднелось только бледное лицо и заострённый нос. Для меня он казался совсем чужим человеком. Как и мой отец.