скачать книгу бесплатно
Словом, в народе ходили разные слухи о болезни царя, но все рассказчики сходились во мнении, что его наказывает Предвечный за творимые им беззакония. Люди ждали смерти Ирода, связывая с нею свои надежды на перемены к лучшему.
Однажды жители Ерушалаима, как обычно, шли в Храм… Каждый благочестивый иудей, чувствуя вину за собой в каком-либо невольном грехе, покупал на рынке жертвенное животное, окунал его в купальню возле Овечьих ворот, а затем, взвалив блеющего несчастного барашка на плечи, поднимался с ним на Храмовую гору, чтобы, переложив свою вину на животное, передать его священнику для заклания. Так было всегда. Но на сей раз принести жертву в искупление своих невольных грехов иудеи, идущие в Храм, не смогли. В этот будний день на белокаменной площади было не протолкнуться. Большая шумная толпа преграждала путь во внутренний двор Храма. Округу сотрясали возбужденные гневные голоса:
– Священное место осквернено! Нужно новое освящение Храма!
– Такого не бывало с тех самых пор, как безбожный Антиох Эпифан поставил своего идола на алтаре и приносил жертвы нечистых животных.
– Что происходит? – обратился иудей, принесший на плечах барашка, к юноше, который стоял крайним в толпе.
Тот прокричал с лихорадочным блеском в глазах:
– Поругание веры свершилось, вот что. Сбылось реченное чрез пророка Даниэля о мерзости запустения! Смотрите! – при этом он указал рукою на главные ворота Храма.
Мужчина взглянул вверх и, прикрывая глаза от лучей палящего солнца, увидел огромного золотого имперского орла, который распростер свои крылья над святым для всех иудеев местом. Двое препоясанных, одетых в белое мужчин голосили с возвышения пред вратами Храма.
– Закон Моисеев возбраняет постановку статуй и вообще изображений живых существ. Ирод дерзнул преступить закон. По его приказу сей мерзопакостный идол был водружен над вратами Храма. Но Всевышний не преминул покарать царя-отступника. За творимые беззакония Ирода постигли столь неслыханные для обыкновенного человека несчастия и болезни, что и говорить страшно. На все воля Божья! – подняв взор свой к небу, первый оратор умолк, а второй продолжил его мысль:
– Народ иудейский, не допустим поругания веры праотцев наших: Авраама, Исаака и Иакова! И вместе низвергнем сей идол!
Площадь сразу притихла. Поникли головы. Никто не решался выступить вперед, потому что этот шаг означал бы бунт против власти.
– Братья, – оглядев толпу, продолжал второй оратор, – я понимаю, вас страшит гнев жестокого царя. Но мы должны сделать это, чтобы не запятнать себя позором. Царь не посмеет пойти против воли всего народа. Но даже если и посмеет, то разве может быть что-нибудь прекраснее вечной славы, которую создаст себе тот, кто пожертвует жизнью во имя спасения родных обычаев! Все удовольствия мира меркнут перед блеском этой славы, которая рождается доблестью истинных сынов народа и хранителей веры в Предвечного. Братья, смерть неизбежна! Так не лучше ли, чем спокойно жить теперь хотя бы даже и в довольстве, твердо решиться и расстаться с жизнью, совершая славные подвиги, связанные с опасностью.
Слова оратора, – как бы привлекательно они ни звучали, – не сулили иудеям ничего, кроме неприятностей, а потому, когда тот кончил свою речь, на площади снова воцарились тишина, в которой был слышен чей-то шепот: «Кто эти люди?»
– Это законоучители: Иегуда, сын Сарифея, и Матфей, сын Маргалофа, – тихо отвечал юноша на вопрос иудея, пришедшего с барашком.
В одно мгновение повисшую тишину взорвал подобный раскату грома крик:
– Царь умер! Ирод мертв!
Произошло замешательство. Площадь наполнилась голосами, в которых поначалу звучала нерешительность, но вскоре все сомнения отпали:
– Что? Ирод умер? Это правда? Слава Всевышнему! Он всем воздает по заслугам! Низвергнем же мерзкого идола. Во имя Господа! Адонай Элохим Саваоф. Господь Бог наш – Господь один!
Люди, которые только что тряслись за свою жизнь, вдруг осмелели и, выдавая желаемое за действительное, обрадовались долгожданному известию как дети. Толпа с ликованием хлынула к главным вратам Храма. Несколько десятков юношей, – среди них был и тот, который разговаривал с хозяином барашка, – забежали во внутренний двор Храма и взобрались на ворота. Они попробовали скинуть орла на площадь, но тот оказался слишком тяжелым. И тогда оставшиеся внизу люди, распутав своих жертвенных животных, связывали концы веревок, пока не получилась одна, нужной величины. Веревку забросили наверх, а стоящие на вратах опутали ею крылья птицы, спустив оба конца на площадь.
Люди дружно потянули за веревки, а юноши сверху уперлись в статую руками. Золотой орел качнулся, взмахнул крыльями и… рухнул вниз, разбившись на множество блестящих осколков. Толпа успела отхлынуть в разные стороны, дабы не быть придавленной этой махиной. И тотчас у всех загорелись глаза при виде такого богатства. Однако поживиться сокровищами никто не успел, потому что в это самое время со стороны Антониевой крепости показались вооруженные копьями люди, – это был отряд царской гвардии, руководимой военачальником по имени Грат.
Одним из первых их приближение заметил безбородый юноша, который помогал толкать золотого орла.
– Воины! – зычно крикнул он сверху и кинулся вниз. Тотчас поднялась паника, и толпа в страхе разбежалась, кто куда: одни бросились в сторону долины Тиропион, лелея надежду скрыться на шумной торговой улице, другие, – и среди них бежал наш безбородый юнец, – устремились через притвор Соломонов прочь из города.
Шимон, – так звали юношу, – долго бежал без оглядки, хотя за ним никто не гнался, пересек Кедронскую долину и остановился только вблизи селения Бейтания, возле колодца. Здесь он перевел дух, огляделся по сторонам, увидел, что погони нет, и, изнывая от жажды, попытался зачерпнуть воды, но колодец оказался лишком глубок.
Ночлег юноша нашел в гроте одного из садов на склоне Елеонской горы, а наутро вернулся в город, где, пройдя по рынкам, узнал последние известия. Книжников Иегуду и Матфея, призывавших народ к уничтожению золотого орла, а также сорок юношей схватили воины Ирода, и царь приказал привести их в свой Зимний дворец в Иерихоне. Тогда Шимон бросился к воротам Антониевой крепости и поспел как раз вовремя, – когда оттуда под конвоем выводили закованных в цепи узников…
Шимон был родом из галилейского города Гамалы, – юнец с щеками, покрытыми нежным пушком, – он оказался в Ерушалаиме по воле отца своего, пославшего сына на учебу иудейским мудрецам. Правда, юноша не испытывал тяги к знаниям и не преуспел в изучении Торы, зато приобрел много новых знакомств и в совершенстве познал жизнь большого города. Однажды он даже побывал на скачках, которые часто устраивал в амфитеатре Ирод, и видел там самого царя. Теперь же зрелище истерзанных пытками людей, в разодранных грязных одеждах, закованных по рукам и ногам, произвело на неокрепшую душу Шимона сильное впечатление. Он был безумно напуган, вернулся в доходный дом, где квартировал, и спрятался с головой под одеялом. Так он долго лежал в полудреме, а перед глазами проносились события последних дней… И это было только начало. Вскоре жизнь этого юнца помчится бешеной круговертью, а однажды судьба сведет его с тем, кто поможет ему взглянуть на мир иначе…
***
Ирод мучился. Силы покидали его. Теперь он не поднимался со своего ложа. Время от времени из груди старика, изможденного болезнью, вылетали глухие стенания. Ирод мучился. И не было средства спасения от нестерпимой боли.
– Хочу есть, – прохрипел он сорванным голосом. – Принесите яблоко.
Слуга вскоре принес яблоко на золотом блюде и нож. Царь привык сам срезать кожицу спелого сочного плода. Но теперь, взяв нож дрожащею рукою, он вдруг остановился и оглянулся по сторонам. Во дворе, залитом лучами солнца, было пусто. В руке царя блистало острое как бритва лезвие. «Воткни его прямо в сердце. Избавься от страдания», – подсказал внутренний голос. Ирод довольно улыбнулся. Почувствовав прилив сил, он крепко сжал в руке острый нож. Но едва царь замахнулся, целясь в свою грудь, как из-за колонны выскочил его племянник Ахиаби перехватил руку с занесенным ножом. Ирод тотчас взвыл подобно раненому зверю:
– Дай мне умереть!
В тот миг, когда Ирод пытался разом покончить со своими страданиями, в застенках Зимнего дворца воины кололи копьями узника, царского сына Антипатра, который был брошен в темницу за попытку отравить своего отца. Еще пять дней мучился царь Иудейский. Но однажды слуга, пришедший рано поутру, нашел своего господина мертвым. Рука с золотым перстнем безжизненно свисала с ложа. Раздались громкие стенания по усопшему. Дворец пришел в движение подобно потревоженному муравейнику. Весть о смерти кровожадного царя быстро достигла Ерушалаима, а вскоре разлетелась по всей Иудее.
***
Высоко в небе кружил стервятник, высматривающий свою добычу. В воздухе струился дым благовоний. Округу оглашали скорбные вопли сотен плакальщиц. Золотое ложе, укрепленное на прочных дубовых носилках, несли восемь широкоплечих рабов. На этом ложе, усеяно множеством драгоценных камней, лежал облаченный в багряницу мертвец. На голове его был золотой венец, а в правой руке находился царский скипетр.
Длинной вереницею тянулась пышная похоронная процессия. Дорога пролегала между скал, то поднимаясь в горы, то спускаясь в расщелины. Многочисленная родня Ирода, – все в мрачных одеяниях и с нарочито скорбными лицами, – шла за погребальным ложем. За ними следовало огромное войско. Копьеносцы и наемники: фракийцы, германцы и галлы. Замыкали колонну пятьсот храмовых служителей, несущих курильницы с благовониями.
В последний путь отца провожали сыновья Ирода от самаритянки Мальтаки: Архелай и Антипа. Они шли по разные стороны от золотого ложа. Архелай плохо скрывал торжествующую улыбку на своем лице. Юный Антипа, который совсем недавно вернулся из Рима, где получил классическое латинское образование, выглядел потерянным, что объясняется следующим. Дело в том, что незадолго до смерти Ирод внезапно провозгласил младшего сына своим преемником. Юноша, который и не помышлял о царстве, сделался главным наследником. В его сердце зажглась надежда, подкрепленная известием о тяжелой болезни царя. Дни Ирода были сочтены. И вот пришла радость – тиран скончался. Казалось, теперь ничто не помешает осуществлению мечтаний Антипы о царстве. И как гром среди ясного неба прозвучала последняя воля покойного, оглашенная в Иерихонском амфитеатре в присутствии всего войска. Своему старшему сыну Ирод, помимо царского титула, завещал Иудею и Самарию. Антипе достались лишь отдаленная область – Галилея да безжизненная заиорданская Перея. Все мечты пылкого юноши рухнули в одночасье, разбились вдребезги, словно драгоценная ваза из китайского фарфора.
Погребальная процессия прошла восемь стадий и теперь поднималась на холм, некогда насыпанный по приказу Ирода, – холм, на котором раскинулся город, названный им в честь себя любимого – Иродионом. Там, в мавзолее, в каменном саркофаге обрело упокоение тело идумеянина, от римлян получившего власть царя иудейского. Ирод умер в возрасте семидесяти лет и оставил после себя не только множество величественных построек, но и клубок мучительных для Иудеи противоречий. Царское наследие еще не раз ввергнет страну в смуту…
***
За два дня до Пасхи Ерушалаим, наводненный паломниками, был подобен полноводной реке, вышедшей из берегов. Людские потоки захлестнули город, ветвились в его бесчисленных улочках, катились по долине Тиропион, неся свои волны к миквам – купальням, необходимым для достижения ритуальной чистоты, без которой невозможно посещение Храма и вкушение праздничной трапезы (сэдера).
В эти предпраздничные дни у всякого благочестивого иудея немало забот и хлопот, которые подчас непонятны другим народам. Так, во всех домах днем с огнем в руках проверяют каждый уголок в поисках квасного, – после уборки не должно остаться ни малейшей крошки!Но приготовить к празднику, посвященному Исходу из Египта, нужно не только свой дом, но и себя, свое тело, свои мысли… Погружение с головой в воду, которая поступает в миквы по трубам из источника Шилоах, позволяет очиститься от всяческой скверны. Человек выходит из воды, словно заново рожденный. Теперь он может приносить жертвы, угодные Богу…
Народ толпился на Овечьем рынке и в очередях к купальне, где левиты отмывали от грязи пасхальных агнцев, обреченных на заклание ради праздничного сэдера.
Отовсюду, со всех сторон людские потоки бежали наверх, поднимались на высокую Храмовую гору. Люди у ворот останавливались, разувались и ступали на священную землю чистыми босыми ногами.
Великое множество народа заполняло все пространство Храмовой горы. Голоса тысяч паломников, призывы торговцев, крики стражников, которые направляли людские потоки и следили за порядком, сливались с блеянием ягнят, ведомых на заклание через внутренний двор Храма, вымощенный разноцветной мраморной плиткой. Посреди того двора, который еще называют Женским, стояло возвышение, где был установлен золотой трон для Архелая, охраняемый храмовою стражей.
Пока ждали царя, который должен был первым, по обычаю, принести жертву Богу, народ теснился в Женском дворе. Повсюду из-под белых покрывал (талиты) виднелись черные тфилины и мужские бороды. Сверху, с балконов, которыми были увенчаны стены Храма, выглядывали женские лица и мелькали темные головы, изредка покрытые платками.
Многотысячная толпа читала молитвы, – кто вслух, кто про себя, – одни по памяти, другие, заглядывая в свиток, – но разобрать в стоящем шуме хоть что-нибудь было решительно невозможно.
Наконец, появился молодой царь в белоснежном виссоне, окруженный многочисленною вооруженною свитой. Когда он выступил из портика со стороны Антониевой крепости, толпа на площади тотчас притихла. Воины, щитами оттесняя народ, расчищали дорогу для своего господина. Теперь, когда семидневный траур по Ироду кончился, его наследник готовился произнести свою первую речь перед народом Иудейским. Он шел вперед, не глядя по сторонам, твердой величественной поступью.
– Да здравствует царь Архелай! Да хранит его Господь! – многотысячным хором грянула толпа. Тотчас лицо Архелая просияло лучезарной покровительственной улыбкой. Пройдя посреди расступавшегося народа, который выкрикивал, прославляя, его имя, Архелай вступил во внутренний двор Храма и вскоре поднялся на возвышение, но не сел на приготовленный для него трон, а, окинув взглядом все пространство, заполненное людьми, громогласно проговорил:
– Народ иудейский, я приветствую тебя!
Тотчас толпа во дворе ответила ему бурей ликования. Когда смолкли голоса, Архелай продолжил:
– Я благодарю всех, кто был вместе со мною в эти непростые дни, – он сделал скорбный вид, – кто принимал участие в похоронах моего отца. Я благодарен вам за выражение верноподданнических чувств… Но, – прибавил он, – я удерживаюсь пока не только от проявления власти, но и от принятия титула, до тех пор пока не буду утвержден в престолонаследии великим Кесарем, которому завещанием моего отца предоставлен решающий голос во всем. Я и в Иерихоне не принял диадемы, которую воины хотели возложить на меня. Но когда великий Кесарь утвердит меня царем, тогда, обещаю, я отблагодарю народ и войско за ваши добрые чувства ко мне. Я обещаю, что к моему народу я буду гораздо милостивее, нежели мой отец…
«Великий Кесарь?» – послышался чей-то возмущенный голос в притихшей толпе, но тотчас грянул гром:
– Слава Архелаю!
Люди, видя, что молодой наследник не скупится на обещания, внезапно осмелели, и многие заговорили наперебой:
– Велико бремя, возложенное отцом твоим на плечи народа. Мы платим поголовную подать, поземельный налог, налог с домов, пошлину с товаров, привозимых на рынок, и много еще чего.
– Отец твой многих невиновных заковал в цепи и заточил в темницы. Освободи узников. И мы будем молиться за тебя Богу.
– Облегчи подати!
– Отмени пошлины!
Архелай смутился, не ожидая такого поворота, а начальник храмовой стражи грозно выкрикнул:
– Тише! Соблюдайте порядок.
Когда снова воцарилась тишина, Архелай сказал, что понял чаяния народные, и обещал исполнить все. Затем он направился во двор Израиля, куда допускались одни мужчины. Первосвященник Иоазар с возвышения, находящегося у ворот Храма, благословил собравшихся людей, после чего была принесена первая жертва.
Архелай возложил руку на белого пушистого ягненка, который жалобно блеял, и несчастному животному один из левитов с легкостью перерезал горло. Кровь брызнула в сосуд, заботливо подставленный каким-то священником. Вскоре обессиленный агнец упал в изнеможении наземь. Острый нож пронзил его сердце, и он умер, а шохеты принялись разделывать и расчленять мертвую тушу на части…
Вскоре все пространство двора Израиля превратилось в скотобойню, утопающую в реках крови жертвенных животных… Блеяние, хлещущая кровь, блеск лезвия, страдание и конец…
На вершине огромного алтаря, сложенного из неотесанных камней и достигающего в высоту пятнадцать локтей, запылал костер, наполняя округу благовонным дымом, который, однако же, не мог устранить стойкий запах смерти, витающий над Храмовой горой.
***
– Великий Кесарь… Вы слышали? Подлая Иродова порода. Римский прихвостень. Мамзер. Сын самаритянки. Вот до чего мы дожили! Наши предки любили свободу, а мы, их потомки, готовы мириться с владычеством иноземцев над собой. Где это видано, чтобы иудей подчинялся самарянину, который вдобавок раболепствует перед римлянами? Великий Кесарь… Это сейчас он говорит красивые слова, много обещает, а когда вернется из этого вертепа, оплота языческой скверны, что он сделает, как думаете? А я знаю. Поставит нового идола на ворота Храма, подобно своему отцу. Ирод… Да горит этот нечестивец в Геенне огненной!
Так говорил Иегуда, сын Хизкии, известного борца с римлянами, казненного по приказу Ирода. Это был человек лет сорока на вид, коренастый, широкий в плечах, с темными пронзительными глазами, в которых теперь горели огоньки лютой злобы. Его крепкие руки от ярости сжимались в кулаки. В тот день он обнаружил такую волю и решимость, которой от неприметного торговца, держащего в Гамале маслодавильню, не ожидал никто из собравшихся в квартире, где проживал Шимон. Юноша с восхищением ловил каждое слово того, кто бесстрашно призывал к решительным действиям, – человека, которому он был обязан своим появлением на свет.
– Мой отец свою жизнь отдал делу борьбы с римлянами, греками и их прихвостнями, предателями вроде Антипатра и его сына Ирода, – продолжал Иегуда. – Сейчас пришел мой черед. Я надеюсь, что мой сын, – он глянул на Шимона. – Когда меня не станет… Продолжит наше общее дело. Друзья, все мы смертны и когда-нибудь умрем. Но не надо бояться. Не лучше ли пасть в бою за свободу родной земли, за веру и Бога, чем прозябать в неволе и мучиться угрызениями совести?!
– Отец, точно также говорили учителя Иегуда и Матфей, которых по приказу Ирода сожгли на костре, – подхватил восторженный юноша.
– Это были настоящие люди, ревностные, страстные, истинные сыны Израиля! – воскликнул Иегуда. – Они достойны вечной памяти и всенародного траура. Мы будем оплакивать их. И никто нам в этом не помешает… Цадок, я могу рассчитывать на тебя? – он обратился к старцу, который возглавлял одну из религиозных школ Ерушалаима, ту, где учился юноша Шимон.
– Что ты задумал? – нахмурился Цадок. – Я знаю тебя много лет, Иегуда, но сегодня ты всех нас удивил своими речами…
– Я тебя удивил, Цадок? – усмехнулся Иегуда. – И это только начало. Не удивляйся, Цадок. Ты не знаешь, что значит жить под чужим именем, заниматься пустым, никчемным делом и всю жизнь мечтать о мести… за отца! Мечтать о том дне, когда ты сможешь воздать всем своим врагам по заслугам… Ныне, – я говорю вам, – этот день настал. День мщения! А если мне не удастся уничтожить всех врагов, дело моей жизни продолжит мой сын. Шимон, ты обещаешь?
– Да, отец, я клянусь, что сделаю все по слову твоему, – с жаром, не раздумывая, проговорил Шимон. – Я знаю, что в иешиве (школе) много юношей, которые готовы последовать за тобой. Все мы ждем только твоего слова. Уверен, что и рабби тебя поддержит.
Однако Цадок молчал, исподлобья поглядывая на незнакомца, который вслед за Шимоном выступил с восторженной речью. Его звали Йосеф, и был он плотником из галилейского города Ципори, а в Ерушалаим прибыл накануне вечером на празднование Пасхи (Мириам с детьми осталась дома).
– Однажды я слышал, будто в Иудее появился Мессия, – начал Йосеф с лихорадочным блеском в глазах. – До сих пор я не верил слухам. Но теперь вижу, что это правда. Кто, как не Машиах, может говорить столь пламенно и искренне? А лучшего случая для восстания может уже и не представиться! Со всех уголков страны: из Иудеи, Галилеи, с Голанских высот, – в Ерушалаим собрался многочисленный как песок морской народ. Огромное множество мужчин, крепких, способных держать в руках оружие. И нет такой силы, которая могла бы противостоять такой громаде! Иегуда, я пойду за тобой, если ты поднимешь народ на очистительную войну…
– Благодарю, Йосеф, за добрые слова, – улыбнулся Иегуда. – Я помню твоего отца, – достойный был человек, славный плотник, много он помог в возведении нашей синагоги. Твой отец, будь он жив, гордился бы тобой.
– Как и твой, Иегуда, – в ответ проговорил Йосеф. – Великим борцом за свободу Израиля был Хизкия! Ты сын своего отца…
Цадок, до сих пор сдержанно молчавший, наконец, подал голос.
– Иегуда, – сказал он, – я подумал и нахожу, что ты прав. Время пришло. Надо поднимать народ, пока мы все вместе. Господь простит нам, если это произойдет в праздничные дни, поскольку речь идет о спасении народа. Надо действовать быстро. Сейчас же без промедления я поговорю с некоторыми мудрецами Синедриона, – это проверенные люди, они не подведут…
Старец поднялся с обеденного ложа и, постукивая посохом, покинул помещение.
– Ступай и ты, Шимон, – кивнул сыну Иегуда. – До вечера. Собираемся на Храмовой горе.
– Понял, отец, – выкрикнул юноша, вскакивая с места. Он пустился вослед своему наставнику и вскоре догнал его.
– Учитель, – сказал он, подбегая. – Позвольте мне сопровождать вас.
– Отец так велел? – нахмурился Цадок. – Стало быть, не доверяет…
– Нет, что вы, учитель! Я сам вызвался, – схитрил Шимон.
– Ты бы лучше делом занялся, – мрачно проговорил Цадок. – Времени мало. Я пойду в Совет, а ты собери всех юношей в иешиве.
– Я понял, учитель. Все будет сделано, – сказал Шимон и метнулся в сторону Нового города, где жили его школьные приятели. Он обежал всю округу. Юноши воспринимали слова Шимона с воодушевлением. И не было никого, кто бы не откликнулся на его призыв. Вскоре уже целая толпа разгоряченной молодежи шла по улицам Нового города, выкрикивая:
– Радуйся, народ Иудейский! Явился Машиах, Иегуда, сын Хизкии, который освободит нас от иноземного ига.
Прошло еще немного времени, и о чудесном появлении Мессии заговорили, – сначала на рынках, потом – в очередях к Овечьей купальне и даже в Бейт-Тесде (Доме милосердия), где лежало много больных, ожидающих возмущения целебной воды. За считанные часы эта весть облетела Ерушалаим, всколыхнув город, наводненный паломниками…
Высыпали звезды на небе, знаменуя рождение нового дня (по иудейскому календарю). Вечером на Храмовой горе, несмотря на поздний час, было многолюдно. Йосеф привел своих земляков из Галилеи. Пришли некоторые члены городского Совета, которых Цадок убедил примкнуть к восстанию. Храмовая стража, которая охраняла внутренний двор, наблюдала со стороны за собранием, не вмешиваясь в происходящее. Вскоре появился Иегуда в окружении толпы юношей. Молодые люди, мнящие себя телохранителями Мессии, прятали за пазухой заранее припасенные камни. Иегуда был встречен дружным ликованием. При свете горящих факелов он поднялся на ступени лестницы, ведущей к главным воротам Храма, и обратился к своим сторонникам:
– Народ Израиля, совсем недавно здесь, на этом самом месте, вели свои проповеди великие законоучители, которые выступили за веру отцов и Бога. Своей жизнью и смертью они всем нам подали пример, показали, что есть истинная любовь к Родине… Мы будем мстить за них Иродовым прихвостням.
Вскоре душу раздирающие вопли огласили весь город, готовящийся к празднику, – это учинили плач по жертвам царского произвола нанятые Иегудой женщины.
Скорбные голоса слышали и во дворце Ирода, где в ту ночь не смыкали глаз. Многочисленные советники, которые служили еще Ироду, теперь убеждали Архелая расправиться с мятежниками, не дожидаясь того, пока весь народ примкнет к ним. Молодой наследник готов бы согласиться с их доводами, однако начинать свое правление с крови не желал. Сначала он пытался силой слова призвать бунтовщиков к порядку и направил на Храмовую гору нескольких переговорщиков, но разгоряченные юноши, не дав посланцам Архелая сказать и слова, набросились на них с кулаками. Переговорщики бежали. И насилу им удалось отбиться от преследователей.
Долго колебался Архелай, прежде чем отдал приказ силой разогнать толпу мятежников. По мосту, соединяющему Верхний город с западной галереей Храмовой горы, на подавление бунта двинулась дворцовая стража во главе с одним из военачальников Ирода. Бегущих длинною вереницею воинов взобравшиеся на крышу колоннады юноши заметили издалека. И когда те подступили на достаточно близкое расстояние, Шимон скомандовал:
– Бей Иродовых ублюдков!
Тотчас на воинов сверху посыпался град камней. Несколько человек с проломленными головами пали замертво на мостовую. Стройная цепь распалась. Военачальник Ирода, раненый прилетевшим камнем, пустился наутек, увлекая за собой своих подчиненных…
Юноши ликовали, кидая камни вдогонку уносящим ноги воинам. Первый успех воодушевил повстанцев. Но Иегуда прекрасно понимал, что без оружия не одержать победы. Тогда он обратился к Йосефу:
– В Ципори наверняка есть арсенал. Возвращайся в Галилею, Йосеф. Ты мне сейчас нужен там.
– Хорошо, Иегуда, – с готовностью отозвался Йосеф. – Городской совет я беру на себя. Считай, что Галилея уже присягнула тебе…
Они обнялись и распрощались. В ту же ночь Йосеф, оседлав коня, устремился в обратный путь, в родной город Ципори, где его ждала Мириам…
Утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в шестнадцатый год после обновления Храма сын самаритянки Архелай ввел в Ерушалаим войска, которые утопили в крови внутренний двор Храма, где приносил жертвы восставший народ.
Вечером с Храмовой горы затрубил шофар, предвозвещая наступление праздничной субботы. Солнце зашло. На небе появились первые звезды, знаменуя начало Пасхи. Но великий праздник был омрачен трауром по трем тысячам невинно убиенных людей. Во многих домах вместо благословений и молитвословий, которые обыкновенно звучали в пасхальную ночь, слышался плач вдов и сирот…
