скачать книгу бесплатно
Киреевой; им обеим очень плохо, но они друг друга
морально поддерживают. Когда я разговариваю с Киреевой, у
меня у самой сердце разрывается… Ее единственный сын,
по образованию фельдшер, вполне мог бы отсидеться где-нибудь
в тыловом госпитале, но добровольно вызвался
на передовую. Через две недели он подорвался на мине, и
уцелевшие кусочки прислали Киреевой в цинковом гробу. Она
пытается утешить себя тем, что сын ее был героем, и в
военкомате ей вручили орден. Я ей поддакиваю, а про себя
думаю: какая глупая, нелепая, бездарная смерть! Погиб за
нашу афганскую родину! Я уговариваю ее, что жить – надо,и
чувствую себя при этом преступницей: зачем ей жить? Никак
не могу разобраться в психологических причинах
депрессивного состояния Риммы. Очевидно, это что-то
внутреннее.
13 дек. Сегодня нас осчастливила своим посещением Г.П.
Как всегда по четвергам, все сотрудники присутствуют в
обязательном порядке на ее консультациях, что понятно, и
на разборках, что крайне неприятно. Больные все
неприсмотренные… Косолапов докладывал историю болезни
Риммы и в качестве предварительного диагноза назвал
шизофрению; мадам, естественно, с этим согласилась. Меня
это возмутило до глубины души! Все они, психиатры старой
школы, такие – если что-то не укладывается в их
закостенелые представления о норме, то они тут же лепят
свой любимый диагноз."Шизофрения" – такой диагноз
поставила Г.П. восемнадцатилетнему мальчику, который
хочет стать рок-музыкантом, а родители заставляют его
учиться в строительном институте; даже не с первого
слова, а с первого взгляда поставила! У мальчика длинные,
до плеч, волосы, а на лбу узкий кожаный ремешок. Зачем
ему ремешок, если он не шизофреник? А действительно,
зачем? Я взяла и спросила его об этом; он очень удивился
и сказал, что просто удобно: волосы на лоб не падают.
Сергея-лжеповешенного тихонечко выписали; завтра у него
суд по поводу развода, и ему не удалось у нас отсидеться."
Узнаю свою сестру: как она любит кидаться в бой против признанных авторитетов!
Но на самом деле она по большей части сражалась с ветряными мельницами.
"16 дек. Я проходила по коридору, когда услышала
разговор двух больных: – У меня врач Александра Владимировна.
– Это какая же? Светловолосая, в очках?
– Нет, это психологиня местная. Александра – это та,
которая хроменькая. Тут этот парень (Саша Быков, неприятности
на работе, импульсивно-взрывчатый психопат) увидел меня и
смутился; я прошла мимо, кивнув ему и сделав вид, что ничего не
слышала. Боюсь только, что походка у меня не стала
ровнее. Я не стала задерживаться в отделении, против
обыкновения; я боялась, что расплачусь прямо на глазах у
больных. Я все знаю: и о том, что Байрон хромал, и о том,
что моя хромота чуть заметна – и, как говорит маленькая
Лида, придает мне "пикантность". Дуреха, это ей все
придает пикантность, а я – хроменькая, убогая… Мне удалось
дома справиться со слезами; я накричала на
б.В., после чего та обиженно удалилась к себе в комнату,
а я взяла своего любимого "Короля Генриха IV" Генриха
Манна и стала перечитывать те места, где говорится о
хромой принцессе Катрин: как она переживала-переживала, а
потом в лучшие минуты даже учила своих придворных модным
танцам… Даже нашла себе возлюбленного. Мне это не
грозит – но, все равно, книга помогает. Единственное, что
помогает. Раньше в такие моменты, как сегодня, мне хотелось
умереть. Сейчас – нет. Я не представляю, какая
грандиозная беда должна теперь со мной случиться, чтобы я
захотела поставить крест на своей жизни. Сталкиваясь все
время с людьми, чудом вернувшимися с того света, и
втолковывая им, как прекрасна жизнь, постепенно начинаешь
верить в это сама. Когда я ушла от мамы и отчима, я
готова была распроститься с жизнью – если бы можно было
уснуть и не проснуться. Теперь – другое дело. Может быть,
я вовсе не такая несчастная, как сама себе кажусь".
Это было что-то новенькое; кажется, Александра, убежав из-под родительского крыла, нашла в себе новые силы. Читая ее дневник, я постепенно убеждалась, что ей было интересно жить – и, возможно, она начинала справляться со своими комплексами. В последние наши встречи я не видела уже в ней следов той глубокой подавленности, с которой она удрала от нас в Москву – или мне так задним числом казалось? С таким настроением, в каким написаны были эти строчки, не кончают собой – она прямо говорит об этом. Впрочем, до той осенней ночи, когда она каким-то образом выпала из окна ординаторской, было еще долгих два года. И тем не менее по ее записям чувствовалось, что этот выход она для себя не приемлет.. Я перескочила через несколько страниц:
"7 янв, понед. Будто и не было Нового года, (1985!)
веселой компании у Вахтанга и тети Лены… Все опять
тоскливо. В такие дни, как эти послепраздничные, можно
разочароваться во всем, даже в своей работе. Случилось
все, что только может случиться. Г.П. (Богоявленская -
Л.Н.) устроила мне головомойку за то, что я без ее ведома
снизила дозу лекарств Алеше Кирпичникову; она упорно
считает парня шизофреником, а я вижу, что он не
сумасшедший, а просто влюбленный и потому делает
глупости. И.М. придрался к тому, что я на четверть часа
опоздала на утреннюю пятиминутку, и обещал в следующий
раз перевести на пятый этаж, к своим алкоголикам.
Обаятельная и несчастная Настя Б., из-за которой я
собиралась приходить на работу первого января (но Вахтанг
меня не пустил), в новогоднюю ночь напилась и голая
заявилась в мужскую палату. Наши доблестные мужчины
разбежались кто куда; тогда она вцепилась в камуфляжный
комбинезон десантника, который служит Саше Быкову
пижамой, и разорвала его поперек ткани – а она ведь
прочнее брезента! В конце концов Саша набрался мужества и
они вместе с медсестрой Ирочкой вытащили ее из палаты,
закутав предварительно в покрывало, как в кокон. Хрупкая
деликатная девица так отбивалась, что у Саши до сих пор
синяк под глазом и расцарапанное предплечье. На Ире нет
видимых следов телесных повреждений – сноровка, столько
лет в психиатрии… Косолапов сегодня мягко распекал меня
за то, что я приняла поблядушку-алкоголичку всерьез и
поверила россказням о великой трагедии ее жизни (ее якобы
оставил возлюбленный). Это было неприятнее всего, потому
