Тёмная рать

– Убивать таких надо! – прорычал Цент.

Владик услышал и в страхе оглянулся. Ошибочно подумал, что Цент подразумевает сектантов из Последнего ордена, или еще кого-то, но когда встретился взглядом с извергом, все понял – адский садист имел в виду именно его.

– О тебе я, о тебе, – развеял все его сомнения Цент.

– Я думал, ты про них, – всхлипнул Владик, имея в виду активистов Последнего ордена.

– Их тоже убивать надо, но они хоть что-то делали. Человечество, считай, истребили, цивилизацию уничтожили. Оно не по понятиям, но все же реальные дела. А что сделал ты?

– Я просто жил, никого не трогал….

– Вот-вот. Просто жил, никого не трогал. Как растение. Ты даже не скотина, ты трава. Никогда не прощу тебе твоей вегетативной сути. Лишь геройская смерть поможет тебе смыть позор. Понимаешь, на что я намекаю?

– Да, – глотая слезы, кивнул Владик.

– Ну, так постарайся. А то взял моду выживать. Или мне придется вмешаться. Геройская эвтаназия тоже вариант.

– Что там впереди? – вторглась в беседу Машка. – Смотрите!

Не думал Вадик, что так обрадуется финальному боссу, но только тот сберег от неминуемой расправы. Чем дольше длилось их знакомство, тем больше Цент его ненавидел. И недалек был тот день, когда изверг перейдет от слов к делу. Одно слегка утешало – вряд ли они до него доживут.

Вокруг огромного каменного саркофага горели многочисленные свечи, среди них, прямо на полу, сидел к ним спиной какой-то человек. Или не человек? Пойди-ка, разбери заранее, пока оно на тебя не кинулось, зубами лязгая.

– Это Кощей? – прошептала Машка.

– Сейчас узнаем, – обнадежил ее Цент, занося кирку для удара. Вступать с неизвестным типом в милую беседу он не собирался, и не важно, кто это: Кощей, главарь сектантов Будимир или просто какой-то левый мужик. Лучше вначале отоварить его по голове киркой, а уж потом провести опознание останков.

Цент неумолимо надвигался на будущего покойника, Машка, сильно труся, наступала с правого фланга. На левом фланге все было хуже некуда – Владик выронил из трясущихся ладоней лом, тот упал частично на каменный пол, частично ему на ногу. Звон железа смешался воедино с болезненным воем программиста. Человек, сидящий возле саркофага, вздрогнул и слегка повернул голову.

– Вы кто такие? – спросил он грозно. Его голос оброс эхом и громом раскатился по всему огромному залу.

– Айтишник, ну ты и айтишник! – покачал головой Цент, с ненавистью глядя на прыгающего на одной ноге и горько рыдающего Владика.

Человек поднялся на ноги и повернулся к гостям лицом. Лицо оказалось незнакомое, бородатое и, откровенно говоря, некрасивое. На первый взгляд мужик показался стариком, но, присмотревшись, Цент понял, что это ложное впечатление. Старила его обильная растительность на физиономии. На самом деле перед ними стоял человек лет тридцати.

– Как вы вошли сюда? – спросил он.

– Как обычно, по трупам, – ответил Цент.

– Это невозможно. Наверху целая армия….

– Была, – опечалил его изверг из девяностых. – Теперь уже нет. Ну, гнида небритая, это ты Будимир?

– Я. А вы кто такие?

– Я Цент, крутой перец. Это Машка, баба глупая. А вот тот ущербный зовется Владиком.

Будимир вдруг начал ходить туда-сюда, яростно жестикулировать и сердито бормотать:

– Я так и знал! Знал, что старые боги попытаются помешать мне. Кто из них вас послал? Перун? Велес?

– Да, – коварно ответил Цент, хотя знать не знал, кто такие Перун с Велесом, а посылали его последний раз еще в детском саду, за что крошка Цент тут же жестоко отомстил, ударив пославшего по голове горшком.

– Ну, так вы опоздали, – гнусно захихикал бородатый злодей. – Этого уже не остановить. Кощей восстанет. Вы не сможете ему помешать. Он уничтожит вас, уничтожит старых богов, и будет править тысячу лет. А в благодарность за мои труды он сделает меня своим наместником в мире смертных. Я буду самым главным. Все будут передо мной на коленях ползать и немытые ноги мне целовать.

– Что у вас за сдвиг на теме немытых ног? – поморщился Цент. – Извращенцы какие-то, ей-богу.

– Люди это заслужили! – зарычал Будимир, так что изо рта у него полезла пузырчатая пена.

– Чем?

– Много чем!

– К примеру? – потребовал конкретики Цент. – Спора нет, некоторых я бы лично вырубил топором из генофонда нации, но в целом люди как люди.

– Если бы ты натерпелся от них того же, что и я, ты бы так не говорил! – срывающимся голосом прокричал Будимир.

– Объясни обстоятельно, – попросил Цент. – Излей душу. Хотелось бы понять твою мотивацию. Если причина уважительная, я мешать не буду. У меня тоже сердце не каменное, я чужую боль понимаю и сострадаю ей. Да мы тут вообще все сердобольные до безобразия, и я, и Машка, и вон тот тоже. Чем тебя обидели люди?

Цент говорил просто так, чтобы время потянуть, но бородатый Будимир вдруг начал, в самом деле, взахлеб пересказывать свою автобиографию, притом делал это так яростно и торопливо, что половины слов невозможно было разобрать. В основном исповедь состояла из перечисления злодеяний окружающих людей в отношении доброго и хорошего Будимира, который сам никого пальцем не тронул, а его все обижали, унижали и притесняли. Началось все с детского сада, где мальчик из старшей группы сломал крошке Будимиру его любимую игрушку, а одна девочка шутки ради надела ему горшок на голову, а тот, между прочим, отнюдь не был пуст.

Так проникся Будимир ненавистью к маленьким детям.

Травмированный всеми этими ужасами ребенок перешел в школу, но там стало еще хуже. Бездушные учителя все как один относились к нему предвзято, не делали даже попыток разглядеть бездну таланта и огромный интеллектуальный потенциал, вместо чего лепили двойку за двойкой, иногда внося в это безобразие некое разнообразие в виде унизительных троек из жалости. Будимир еще тогда понял, что это какой-то сговор. Учителя сознательно пытались погубить его, такого одаренного и гениального, поэтому и находили по семьдесят ошибок в его диктантах и громко изумлялись, как это можно в девятом классе не понимать, что такое десятичные дроби и для чего они нужны. Иные, например трудовик, самая бездушная сволочь из всего педагогического коллектива нелюдей, или физрук, загадочным образом избегнувший Нюрнбергского трибунала нацистский палач, открытым текстом заявляли, что данный ребенок феноменально тупой. Предполагали даже наличие умственной отсталости и намекали на то, что таким альтернативно одаренным детишкам место в особых учебных заведениях, желательно закрытого типа, дабы свести к минимуму возможность контакта с нормальными людьми. Физрук вообще сказал, что этого мальчика не возьмут в амию даже в качестве тренировочной мишени, а все потому, что школьник Будимир в силу своей огромной гениальности, непонятной неразвитым умам, прыгал не через «козла», а проползал под ним, и продолжал делать именно по-своему даже после тысячи объяснений, как надо.

В общем, банда злодеев-педагогов из зависти или из природной пакостности всеми силами пыталась превратить выдающуюся личность в стандартную двуногую посредственность.

Крепко возненавидел Будимир педагогов.

Не отставали и одноклассники. Сколько терзаний претерпел от них Будимир, сколько унижений и обид. Сколько ночей проплакал в подушку. И каждое утро было для него хуже собственных похорон, потому что опять надо было идти в школу, где злодей на злодее и злодеем погоняет, и все они живут и дышат лишь для одного – превратить существование маленького Будимира в кромешный ад.

Сильно Будимир возненавидел одноклассников.

Еще перед Будимиром крепко провинились девушки, упорно не желающие с ним дружить. Притом шарахались от него даже самые страшные из них, которым, казалось бы, не на красавцев губу раскатывать, хоть бы кто-нибудь позарился, и то счастье. Но и они почему-то не горели желанием иметь дело с юным Будимиром, мотивируя это самым нелепым образом. То говорили, что у него изо рта несет, то уверяли, что и все остальное тоже пахнет на любителя, то им не нравились нагло торчащие из носа волосы, то грязь в ушах.

Будимир очень быстро понял, что это заговор. Само собой, все намеки на нечистоплотность были чистой воды ложью. Мылся он регулярно, двадцать девятого числа каждого месяца, а зубы не чистил исключительно потому, что они и так красивые. Было ясно как день, что девушки просто сговорились и решили коллективным усилием пошатнуть его самооценку.

Жутко Будимир возненавидел девушек.

После школы злобное и жестокое человечество продолжило осуществлять свой план по унижению и притеснению Будимира. Все попытки поступить в университет, институт, техникум или ПТУ окончились провалом – отовсюду гнали с формулировкой «за тупость». Но Будимир не сдался. Прекрасно понимая, что он и без всякой учебы умен не по годам, купил диплом в подземном переходе и попытался трудоустроиться. Не вышло. В первый же день выгнали в шею, крича вслед всякие обидные любому гению слова. Пришлось идти в переход и покупать диплом менее престижного вуза. Но история повторилась. Опять кричали, что тупой и что иди, дескать, читай книжки, опять отовсюду гнали. Но Будимир их уже раскусил. Не только педагоги, одноклассники и девушки участвовали в заговоре. Куда там! В нем оказалось замешано все человечество. Было даже страшно от осознания того, что семь миллиардов человек прилагают все силы, лишь бы не дать великому гению Будимиру шанса проявить себя. Но это, тем не менее, было так.

Борьба выдающейся личности с тупым стадом продолжалась годы, пока, наконец, Будимира не осенило. Он понял, что битва по установленным его недругами правилам никогда не закончится для него победой. Нужно было найти иной путь. Отыскать эффективное средство борьбы с окружающим миром. К тому времени Будимир успел обрасти бородой, лишиться половины красивых зубов, слегка подсесть на беленькую и окончательно понять, что человечество это сборище негодяев, которое заслуживает только одного – тотального уничтожения. Не обладая ни властью, ни финансами, он закономерно обратился к мистике и оккультизму. Взахлеб читал всякую изотерическую литературу, день и ночь внимательно штудировал книги заклинаний потомственных ведьм и колдунов, и даже пытался проводить описанные в них ритуалы. Черная магия оказалась сложной наукой, и получалось у юного колдуна далеко не все. Например, он так и не смог заставить черного петуха снести ему синее яйцо, а где, как и из кого следует сцеживать кровь потомственной девственницы, авторы книг не уточняли, а понять самому не удалось. Простояв всю ночь на балконе голышом в тазике, наполненном козлиной кровью, Будимир добился только простуды, хотя должен был зарядиться энергией земли и неба и обрети великую силу. А попытка жертвоприношения в полнолуние на кладбище и вовсе едва не закончилась трагедией – когда избранный на роль сакральной жертвы кот понял, что прикормивший его колбасой человек имеет на его счет некие недобрые намерения, зверь продемонстрировал яростную борьбу за жизнь. Будимир после этого три недели не выходил из дома, пока исцарапанное вдоль и поперек лицо не приобрело более-менее пристойный вид.

Но черный маг не унывал. Он точно знал, что лишь в оккультизме и магии его спасение, потому что все остальные средства борьбы ему перекрыло враждебное человечество.

И тут, в один прекрасный день, Будимиру впервые в жизни улыбнулась удача. Да как улыбнулась! Случайно купленный на остановке лотерейный билет принес ему неожиданное богатство. Обрушившиеся на страдальца миллионы едва не заставили его отказаться от своих оккультных увлечений. Даже почудилось на какое-то мгновение, что никакого заговора против него нет, да и мир не так уж плох, как казалось прежде. Дабы убедиться в этом окончательно, разбогатевший Будимир решил осуществить свою давнюю несбыточную мечту. Но, как оказалось, мир остался прежним, он был так же жесток, и лишь ждал подходящего случая, чтобы нанести удар побольнее. Так что когда прибывшая по вызову проститутка уже разделась и приготовилась отработать гонорар, Будимир обнаружил, что не может. Все попытки пробудить свое мужское начало кончились неудачей, так что в итоге жрица любви отбыла за ненадобностью, одарив несостоявшегося клиента прощальной улыбкой, в которой тот прочел и насмешку, и презрение и торжество. В очередной раз чудовищное человечество нанесло ему удар, теперь уже ниже пояса.

Половое фиаско, способное обрушить другого в бездну депрессии, лишь возвратило страдальца на путь праведной мести. Теперь уж Будимир был твердо намерен поквитаться с родом людским за все-все, а этого всего-всего набралось уже вагон и три больших тележки. На это святое дело он решил употребить свалившиеся ему на голову деньги. Теперь, обладая финансами, он получил массу новых возможностей, например, мог приобретать редкие книги по черной, очень черной и самой черной магии, древние манускрипты, таинственные письмена, в общем, все, что могло содержать в себе источник могущества. В итоге он накупил три мешка скрижалей, клинописных табличек и папирусов Мертвого моря, на поверку оказавшихся низкокачественными подделками.

Будимир впал в отчаяние и едва не разуверился в черной магии. Но тут удача улыбнулась ему повторно. Однажды в дверь его постучал какой-то странный субъект, и, без предисловий, предложил купить у него кое-что за сильно дорого. Когда была названа сумма, глаза Будимира полезли на лоб, а рука сама потянулась к кошельку. Ну не могла какая-то дешевая подделка стоить такой кучи денег! Вне всяких сомнений, ему пытаются сосватать нечто ценное.

Товаром оказались десять пластин, изготовленных из серебристого металла и покрытых таинственными письменами и рисунками. Едва увидев их, Будимир влюбился. А незнакомец добил его окончательно, добавив к табличкам тетрадку с расшифровкой текста.

Кто был этот человек? Как его звали? Будимир позднее даже не мог вспомнить, как выглядел загадочный торговец. Если бы не таблички и не тетрадка с переводом, он бы, пожалуй, подумал, что это был просто сон. Но это не было сном. Это была судьба.

Дальше все пошло ровно, гладко и легко, и подлое человечество уже не могло помешать дьявольскому плану ужасной мести. Будимиру начало везти буквально на каждом шагу, будто известной субстанции половник навернувшему, деньги сыпались на него как из рога изобилия, но они уже не могли вскружить голову или заставить сойти с избранного пути. Все свои средства он тратил на грядущую месть. Таблички сдержали в себе информацию о Кощее, о его деяниях и нынешнем местоположении. И, что самое главное, о способе, каковым любой сведущий в оккультизме человек мог пробудить к жизни отпрыска темных богов. Оставалось просто следовать инструкциям: откопать Кощея, провести обряд, и тогда детишки, одноклассники, школьные учителя, девушки, проститутки, работодатели и все остальные дорого заплатят за свои чудовищные злодеяния.

Осуществить дьявольский план оказалось нетрудно, благо место упокоения Кощея располагалось недалеко от города. В эпоху порядка и стабильности чиновники покупались так же легко, как и в лихие девяностые, так что крепкая зеленая банкнота открывала любые двери и мигом оформляла любые бумаги и разрешения. Что именно происходит за высоким забором и действительно ли там располагается инновационное предприятие по превращению куриного помета в высокооктановое топливо, никого не интересовало, ибо все были куплены, начиная пожарным инспектором и заканчивая губернатором области.

Когда цель была достигнута, а рабочие, прокладывавшие тоннель, ликвидированы за ненадобностью, пришла пора пробудить древнее зло. Проблема состояла в том, что Кощей был полностью лишен жизненной силы. И эту силу следовало у кого-то отнять. Много-много силы, ведь речь шла о целом боге. Но и тут Будимира выручили купленные у незнакомца таблички, в которых имелась подсказка на данный случай. Нужно было просто выпустить из их мрачной обители злобных демонов, а уж те сами бы сделали все, что нужно. И навьи не подвели. Они отняли жизненную силу у всех, в ком не было ни капли божественной крови, и передали ее Кощею. Теперь дело оставалось за малым – провести несложный ритуал и вернуть древнего бога к жизни. И тогда….

– Тогда я получу все! – захлебывался истеричным восторгом Будимир, разбрызгивая слюну на три метра вокруг себя. – Кощей вознаградит меня, да. Он дарует мне божественную красоту, великую силу, колдовскую мощь и вечную потенцию. Никто больше не будет надо мной смеяться и обзывать тупым! Никто!!!

Рекордная по объему жалобная книга, которую пришлось выслушать Центу, ничуть не прояснила ситуацию. Из всей исповеди он понял только то, что бородатого перца все вокруг считали тупым (очевидно, не зря), девки не желали идти с ним ни на свидание, ни в койку, и вообще Будимир мнит себя страдальцем и мучеником, к которому мир был жесток и несправедлив с рождения и поныне. В принципе, примерно тот же комплект претензий окружающей действительности мог бы предъявить практически любой обитатель планеты. Цент, например, тоже считал себя хронически недооцененным, а окружающий мир несправедливым. Будь иначе, благословенные девяностые никогда бы не закончились, сменившись кромешным отстоем, и за битье граждан битой не таскали бы в полицию, будто разбойника какого-то. В справедливом мире Цент был бы великим паханом, авторитетом галактического масштаба, взимал бы дань с каждого киоска в солнечной системе, а в своей персональной камере пыток терзал бы и мучил Анфиску, Маринку и Владика, что приятно и тонус поднимает. И точно так же у каждого человека в голове было свое собственное представление о том, каким этот мир должен быть и какое место он должен в нем занимать. Все, понятное дело, хотят быть царями да королями, в крайнем случае, звездами эстрады или кино. В ассенизаторы никто почему-то не рвется. Но мир так устроен, что один царь а другой от того царя всю жизнь фекальные массы отгребать вынужден. Не то чтобы с этим нужно смириться – Цент был категорически против такого пораженческого подхода. Но одно дело, это добыть себе богатство и славу битой и кастетом, честным, можно сказать, трудом, и совсем другое, хотеть всех убить только потому, что в школе двойки ставили. Оно, может, за дело и ставили? Да и тупым просто так называть не станут, особенно в один голос.

– Все они пожалеют о том, что сделали! – рычал Будимир, предвкушая расправу над одноклассниками. – Я буду их пытать и мучить месяцы, годы, века. Я им покажу, что я не тупой и не лох. Я крутой!

– Да ну, перестань, – фыркнул Цент. – Какой же ты крутой? Ты крутых когда-нибудь видел? Хотя бы на картинках.

– Что? – завизжал бородатый мститель. – Что ты сказал?

Владик и Машка дружно побледнели. Они-то надеялись, что удастся как-то образумить неадекватного Будимира, отговорить его от безумной затеи, а изверг вместо этого затеял того злить.

– Я лишь пытаюсь объяснить, что ты на себя сильно наговариваешь, – без задней мысли растолковал Цент. – Нельзя просто так взять и назваться крутым. Это неправильно. Все равно, что назваться космонавтом, не слетав в космос. Вот ты летал в космос?

– Какой еще космос? – растерялся глава Последнего ордена. – Что ты несешь? При чем тут космос?

– Да ты не психуй как маленькая неумная девочка, ты постарайся понять – крутость, это не просто слово. Это не просто что-то такое, что каждый может себе присвоить. Понимаешь, а? Ты вначале должен стать крутым, а потом уже величать себя подобным титулом.

– Я и так крутой! – взвизгнул Будимир. – И не смей называть меня маленькой неумной девочкой. Я грозен! Я опасен! Я могуч!

– Ну, ну, ну, легче, легче! – взмолился Цент. – Ты уж держи себя в руках. Ну, разве ты грозен? Погляди на себя. Ты не грозен, ты смешон. Эта борода, волосы торчат из носа, зубы такие редкие….

– У меня красивые зубы! Красивые!

– Какие же они красивые? – покачал головой Цент. – И совсем даже не красивые. Я, конечно, не специалист, но вот Машка мне сейчас на ушко шепнула, что такого некрасивого мужчину, как ты, она еще не встречала. А ей, как женщине, виднее.

Машка отрицательно затрясла головой, пытаясь дать понять, что она ко всему этому не имеет никакого отношения. Но Будимир смотрел не на нее. Он смотрел на Цента. Неотрывно. Дико. Как бык на красную тряпку.

– Понимаешь, – продолжал изверг, не обращая внимания на то, что бородатый страдалец едва сдерживает рвущийся наружу гнев, – с красотой, это, ясное дело, на любителя. Красота, она, как бы сказать, субъективная штука. Но вот крутость, это другое дело. Крутость абсолютна, она одинаково везде во вселенной. И скажу тебе, как есть, без обид и подколов – ты ничуть не крутой.

– Неправда! – завизжал Будимир.

– Я тебе больше скажу, потому что ты должен это знать. Ты не только не крутой, но даже совсем наоборот. Ты полная противоположность крутому. Ты лох.

– Замолчи! – взвыл черный маг.

– Почему? – удивился Цент. – Это правда. Горькая, но правда.

– Неправда! Неправда! Со мной шутки плохи!

– Это факт. С чувством юмора у тебя туго.

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним! – грянул народной мудростью Будимир.

– Такие, как ты, всегда смеются последними, потому что до них доходит, как до жирафов, – сообщил Цент. – В тебе я наблюдаю все признаки лоха как по учебнику. Ты в этом плане почти эталон.

– Неправда! Неправда!

– А вот и правда. А вот и правда. Лох самый натуральный, и еще, к тому же, тупой. Не зря тебе всю жизнь об этом твердили. Я вот тебя послушал, и понял, что люди на твой счет были правы.

– Не смей называть меня тупым! – заверещал Будимир, глаза которого стали совершенно безумными. Понимая, что нащупал своей твердой пяткой больное место жертвы, Цент просиял и деликатно уточнил:

– А как же мне тебя называть?

Будимир надулся, собираясь озвучить придуманную самому себе звучную кличку, и важно ответил:

– Называй меня….

– Лох тупой! – выпалил Цент и радостно засмеялся.

Бородатое лицо жертвы человечества пошло пятнами, где зелеными, где синими. Руки затряслись, изо рта хлынула гневная пена.

– Заткнись! – заорал он. – Еще раз назовешь меня….

– Тупым лохом?

– Заткнись!

– Да я просто уточнил. Не кричи ты так, а то еще, чего доброго, в штаны….

Договорить Цент не успел, да этого и не требовалось. Его слова чудесным образом оказались пророческими, и когда в очередной раз Будимир напыжился, чтобы закричать как потерпевший, его на полуслове оборвал звук однозначного происхождения. Притом был он таким громким и вызывающим, что не только Цент радостно заржал как сивый мерин, но и Машка, не удержавшись, засмеялась. Хуже того, даже Владик не сумел сдержать улыбки.

Несчастный страдалец словно вернулся в прошлое, в проклятые школьные годы, и снова вокруг были одни сплошные ржущие рожи без малейшего намека на жалость.

– Замолчите! – завизжал он, уже не сдерживая рвущихся из груди рыданий. – Бойтесь меня! Я могуч и велик! Я крут!

– Крут? – захлебывался смехом Цент. – А судя по звуку там жиденько пошло. Прикиньте, друзья, какого мы лоха повстречали! Секту сколотил, человечество истребил, какого-то Кощея собрался призвать, а у самого-то клапан сорван, не держит. И после этого он еще называет себя крутым. Уморил! Просо уморил! Да с тобой даже программист в одном трамвае ехать побрезгует.

И видя пылающую огнем физиономию Будимира, Цент захохотал еще громче. Владик пытался взять себя в руки, потому что совсем не хотел доводить до белого каления бородатого чудака, но, глядя на ржущего Цента, тоже засмеялся. Машка смеялась давно. Все смеялись. И в какой-то момент у Будимира сдали нервы. Рыдая навзрыд, он бросился к огромному каменному саркофагу Кощея, забежал за него и спрятался там от жестоких и бездушных представителей ненавидимого им человечества.

– Тупой, выходи. Базар есть, – позвал его обратно Цент. – Выходи, выходи. Не заставляй меня к тебе идти, иначе хуже будет. Хотя, куда уж хуже-то? Ты и так на зверские муки наработал.

– Что ты хочешь сделать? – спросила у Цента Машка.

– С лохом-то? Странный вопрос. Что обычно с лохами и делают. Сначала побью немножко… не до смерти, потом все, что есть, отберу и на счетчик поставлю. Можно, в принципе, вовсе убить, но все же одно доброе дело небритый сделал, уж этого не отнять. Все-таки зомби-апокалипсис лучше того порядка, что был до него. За это я готов его… нет, не помиловать. Ну, что вы? Какое помилование? Наказать, но не до смерти. При условии, конечно, что откупится. Думаю, он на меня свою крепость перепишет и всех своих холуев.

– А если откажется? – рискнул спросить Владик.

– Да ну, не выдумывай! Кто, когда и от чего отказывался с паяльником в заднем проходе? Эй, тупой, ты там где? Помер он, что ли? Будет жаль, если околел. Ведь не успел, паразит, на меня завещание оформить.

Цент решительно направился к саркофагу, Владик и Машка семенили следом. Спутники не одобряли склонности Цента к садизму, но в данном конкретном случае ни один из них не собирался удерживать изверга от пыток и терзаний. Оба считали, что Будимир заслужил.